Ключи Марии

Глава 12

Львов, май 1941 Богдан Курилас поражен: полковник НКВД цитирует Жозефа Ренана!

По дороге профессор вспоминал август 1939 года, когда вся семья была еще вместе и отдыхала на Гуцульщине в Кутах. Стояла хорошая жаркая погода, ничто не предвещало трагедии. Но в наэлектризованной атмосфере ощущалось такое странное напряжение, что иногда нельзя было найти себе места. Непонятная тревога угнетала и передавалась дальше по невидимым волнам. В горной тишине, пропитанной запахами сосен и скошенных трав, слышалось что-то угрожающее.

В конце августа Куриласы вернулись во Львов, но там уже никто и не сомневался, что их предчувствия оправдались. Горожан охватила лихорадка паники – они запасались продуктами, время от времени какие-то продукты исчезали, особенно те, которые могли храниться дольше – например, сало, а в отдельных магазинах пропала еще и соль. Стал исчезать сахар, за ним – керосин. Исчез алкоголь крепче 4,5 процентов, его просто запретили продавать. Цены поползли вверх, что вызвало немедленную реакцию городских властей, принявшихся тут же штрафовать хитрых торговцев. В то же время началось обучение кондукторш, то есть жен и сестер кондукторов, с тем, чтобы они могли заменить мужчин, когда тех позовут в армию.

Олеся сразу забрали в польское войско. Все газеты писали о приближении войны, одновременно пытались ободрить читателей фантастическими утверждениями, будто Англия и Франция не допустят нападения на Польшу.

Власти города призвали львовян копать рвы, в которых можно было бы прятаться от бомб. Копали их по всему городу, в том числе в парках и скверах, но также и на площадях, соблюдая расстояние от дома, равное его высоте, чтобы не оказаться под завалами. Имели эти рвы вид зигзагов, а накрывали их балками. Это занятие породило энтузиазм и захватило чуть ли не весь город. Копать вышли даже школьники.

«Возможно, меня вызывают из-за сына? – думал Курилас. – Но что я им могу сказать? Я не получал от него ни одного письма».

Затем в его голове завертелась фамилия полковника… Ваврик, Ваврик… Не родственник ли это москвофила-писателя Василия Ваврика*? Тот ведь тоже преподавал в университете, говорил на ломаном русском языке и очень радовался, что Львов наконец воссоединился с Москвой.

Он вышел на Пелчинскую и почувствовал, как ноги делаются ватными, не слушаются его. Прислонился к липе, вынул папиросу и закурил. Правда, зажечь ему удалось только с четвертой спички. «Чего я так волнуюсь? Разве я с этим не смирился? Разве не ожидал каждое утро, что вот-вот они позвонят?» Он посмотрел на мрачное здание НКВД, раньше, когда здесь находилась администрация городских электрических заведений, оно не выглядело так зловеще, но с тех пор, как засели там чекисты, его фасад и крышу словно покрыла некая патина серости и глубокой печали. Днем за непроницаемыми окнами не ощущалось никакой жизни, а вечерами в них зажигались лампы, но толстые шторы не выпускали их свет наружу. «Самое высокое здание во Львове, потому что из его окон видна Сибирь», – грустно шутили львовяне.

У входа стоял часовой с винтовкой и тоже курил. «Может, не идти?» – подумал он, но выхода и так не было, а теперь уже негде и спрятаться. Сделав еще несколько шагов, увидел, как часовой вытянулся и уставился на него.

– Я к полковнику Ваврику, – как можно спокойнее сообщил Курилас.

Его уверенный голос, смелый взгляд вызвали у часового некоторое недоумение, но он подошел к двери и нажал звонок. Через минуту вышел дежурный.

– Он к полковнику Ваврику.

– Вас вызывали? – уточнил дежурный.

– Да. На два часа.

Дежурный и часовой одновременно посмотрели на часы. Курилас улыбнулся, узнав на их запястьях немецкие часы, которые они явно получили на совместном с немцами параде. А, может, отобрали у кого-то из львовян.

Дежурный исчез. Часовой не сводил глаз с профессора, видимо, опасаясь провокации. Опять открылась дверь, и из проема выглянул дежурный:

– Следуйте за мной, – скомандовал и пропустил посетителя вперед.

Курилас прошел в фойе и увидел, как сверху по лестнице спускается высокий крепкий мужчина, видимо, его ровесник, с густой слегка седоватой шевелюрой и грубо вытесанным лицом, испещренным оспинами. Он, улыбаясь, протянул руку:

– Это я вас вызвал, товарищ профессор. Пойдемте со мной.

Они молча поднялись по лестнице, застеленной длинной бордовой дорожкой, которую под каждой ступенькой придерживал металлический штырь.

Куриласа трусило, хотя перед тем, как идти сюда, он успел выпить лекарства для регулирования пульса и давления. Надо было лучше выпить водки, подумал он.

Полковник открыл дверь просторного кабинета и пригласил внутрь. Они сели по обе стороны громоздкого письменного стола. Вся мебель здесь была еще польской, очевидно, конфискованной в частных домах, на поверхностях сервантов, ранее стоявших с посудой на кухнях, теперь лежали папки с документами.

– Итак, – начал полковник, – Надеюсь, вы перечитали хронику еще раз?

– Перечитал. Даже дважды. И не понимаю, что именно вас в ней заинтересовало.

Полковник выдвинул ящик и вынул прозрачную бутылочку в форме груши, заткнутую деревянной пробкой с красным сургучом. Внутри этой колбочки белел снегообразный порошок.

– Нас интересует вот это, – полковник протянул ее профессору.

Тот взял колбочку и удивленно повертел перед глазами.

– Что это?

– Это именно то, что соскребали рыцари со стен в пещере.

– Молоко Богородицы? – взгляд Куриласа замер.

– Именно! Рыцаря Ольгерда коварно убили в Киеве. Его закопали под Софийским собором. Когда там проводились раскопки, нашли его скелет и вот этот порошок. Он находился в золотой фляжечке, но наши люди падки на золото. Хорошо хоть, что для лабораторного исследования порошок успели пересыпать в колбу! Профессор Грушевский* первый высказал мнение, что это и есть то самое молоко Богородицы, которое было найдено в пещере. Часть порошка, конечно, оставалась в украденной золотой фляжечке. Кто именно ее присвоил, нам выяснить не удалось. Однако Грушевскому было строго-настрого запрещено об этом писать и говорить. Он, конечно, не послушал, а затем несколько историков и археологов исчезли в сугробах Сибири. Его самого тоже не стало. Может, удивляетесь, что я вам так свободно все это рассказываю? Дело в том, что уничтожили этих образованнейших людей враги народа. За что и сами в тридцать восьмом были расстреляны.

– А чем я могу помочь?

– Ну, видите ли… – полковник забрал бутылку и спрятал ее в ящик. – Враги народа перестарались и фактически угробили всю историческую науку. Теперь у нас нет кадров, которые могли бы делать глубокие исследования. Вся надежда на тех, кто остался во Львове. Среди львовских специалистов мы выбрали вас, как известного исследователя крестовых войн и участия в них рыцарей из Галичины и Волыни. Что вы думаете о девушке, которая была спасена рыцарями?

– За которой охотились король Балдуин и Папа Римский?

– Да. Кто она по вашему мнению?

– Если полагаться на описанное в хронике, это вечно юная египетская богиня Маа или… Богородица. Но это не более, чем легенда.

– Легенда легендой, но все же есть в ней определенный смысл, – полковник поднял указательный палец вверх. – У Жозефа Ренана* я нашел интересную гипотезу о том, что Жанна д’Арк на самом деле не слышала голосов архангела Михаила, святых Екатерины Александрийской и Маргариты Антиохийской. Они не разговаривали с ней, потому что она сама была Богородицей. Девой-воительницей.

Курилас закашлялся от неожиданности, ему не приходилось ничего подобного читать у Ренана.

– Позвольте спросить, в каком именно из трудов Ренана есть такое высказывание. Ведь «Жизнь Иисуса» я читал.

– Не сомневаюсь, что читали. Но в том-то и дело, что это не из книг. Это высказывание было обнаружено в его бумагах. Работа так и осталась в рукописи, видимо, потому, что никогда не была завершена. Но он не единственный, кто так думал. Тома Кемпийский в письме к Папе писал о Богородице: «Она, как весна, вечно молодая, рождается в новом теле обычно юной Девы и в юном возрасте погибает, чтобы возродиться снова и снова. За ней охотятся все силы зла и добра, ее хотят поймать, а она каждый раз ускользает, как луч солнца с ладоней. То ее видели в Лондоне, то в Льеже, то в Саламанке, то в Мюнхене… Всегда она одна и та же и вместе с тем разная». Древние культуры и религии породили совершенную мысль – идею перевоплощения душ. Феникс – символ естественной жизни вселенной, вечно готовит себе сам костер для самосожжения, сгорает в нем, но из его пепла рождается новая, молодая и наполненная энергией жизнь. А главное – омоложденный дух! Молоко Богородицы позволит нам тоже, как Фениксу, возрождаться снова и снова, но уже не такими же, какими мы были, а совершеннее, просветленными, полными новых идей и возможностей. Жанна д’Арк была сама святой Екатериной, происходившей из египетской Александрии и погибла мученической смертью в 307 году. Поэтому ее изображение на иконах украшают меч и колесо. Она также была и святой Маргаритой из Антиохии, которая тоже погибла мученической смертью в 305 году в своем родном городе. В христианском искусстве ее изображают как деву, что держит в руке меч в виде креста. Впоследствии ее изображение на иконах стали все чаще встречаться рядом с изображениями святой Екатерины.

– Через два года после смерти святая Маргарита воплотилась в святую Екатерину? – удивился Курилас.

– Да.

Полковник, казалось, входил в экстаз.

– Но Жанну д’Арк сожгли, – робко напомнил профессор.

Глава 13

Киев, октябрь 2019. Интеллигентные дети мата не боятся

Такие квартиры Бисмарк видел раньше только в старых советских фильмах! Высоченную, под самый потолок дверь ему открыла девчонка в модно порванных джинсах и в «новогоднем» свитерке, на котором один олень трахал другого. С виду ей было лет шестнадцать, ну и вела она себя тоже соответственно.

– Твой дедушка дома? – немного фамильярно, но дружелюбно спросил ее Олег и, бросив взгляд на бумажку в руке, уточнил. – Польский Георгий Георгиевич?

– Это прадедушка, – поправила его девчушка. – Он уже давно не дома! – на ее личике проявилась озорная улыбка.

– А-а, извини! Я понимаю… Но я хотел о нем поговорить, я пишу историю украинской археологии!

Девчушка еще раз усмехнулась и пропустила его в холл, подождала, пока он снимет куртку и разуется, и провела в просторную комнату. На стенах – картины и фотографии в рамах, под большим трехстворчатым окном – круглый стол, накрытый синей скатертью со свисающей по краю бахро- мой. На столе – красная хрустальная ваза для цветов, бумаги.

– Устраивайтесь! – кивнула девчушка в сторону стола. – Бабушка скоро придет!

– А можно с тобой поговорить? Как тебя зовут? – Олег постарался как можно приветливее заглянуть в лицо правнучке археолога.

– Катя, – с готовностью ответила она и сама уселась за стол. – А о чем вы хотите поговорить? О результатах ЗНО?

– Нет, – заверил он Катю. – Почему ты так думаешь?

– Да со мной все хотят об этом поговорить! Ну, провалила я ЗНО, ну и что? Я ж в университет и не собиралась!

– А куда ты собираешься?

– А никуда! Хочу сначала к взрослой жизни присмотреться! Может, мне в ней вообще не понравится?

– А ты своего прадедушку хорошо помнишь? – перевел Олег разговор на более важную для него тему.

– Конечно! Очень хорошо!

– Он часто в археологические экспедиции ездил?

– Часто! И на конференции, и просто копать! Иногда целые коробки черепков разных привозил, прямо на полу у себя в кабинете раскладывал, потом пытался их как пазлы складывать…

Разговаривая с Катей, Олег присматривался к аккуратной стопке писем справа от вазы для цветов. Имя адресата было напечатано, а на месте обратного адреса стоял оттиск штемпеля, который окунули в «подушечку» с синим чернилам. Олег уже разобрал, что верхнее письмо адресовалось прадедушке Кати археологу Польскому. Показалось странным, что пачка старых писем, к тому же выглядевших не распечатанными, просто так лежала на обеденном столе!

– Катя, а ты можешь мне его кабинет показать?

Девчушка замотала головой.

– Ключ у бабушки, она туда никого не пускает.

– А что, кто-то уже просился?

– Да, несколько раз! Недавно один старик, который вроде с прадедушкой работал, в его кабинет просился! Бабушка его чуть с лестницы не спустила. А неделю назад целая толпа приходила – человека четыре. С его бывшей работы. Так она их на порог не пустила.

– А что они хотели? – оживился Бисмарк.

– Сказали, что диссертацию про прадедушку пишут. Просили его записи и дневники! Даже деньги бабушке предлагали! А бабушка послала их подальше. Она вообще-то грубая! Если я матюкнусь, то меня сразу по губам, а сама может такое сказать, что ни в п…зду, ни в красную армию!

– Ни фига себе! – удивился Бисмарк и рассмеялся, из-за чего Катя тоже улыбнулась. – Где это ты таких выражений набралась?

– А где еще, в… у бабушки! – рассмеялась теперь девчушка.

– Что-то мне твою бабушку ждать расхотелось, – полусерьезно произнес Олег.

– Да подождите! – попросила Катя. – Мне тут одной все равно скучно! А вы – прикольный! Ну а если она вас пошлет, то пойдете! Куда денетесь!

– Да мне тоже так просто сидеть скучно, – гость развел руками. – Тогда расскажи что-нибудь о прадедушке! Все-таки не у каждой прадедушка академиком был! Может, что-то родители о нем рассказывали интересное?

– Рассказывали! – подхватила Катя. – Рассказывали, как к нему коллега из Германии приезжал! И они хотели вдвоем остаться, а к ним какого-то мужика приставили, чтобы за ними следил! Они вдвоем его спаивали прямо тут, в этой комнате. Укладывали вон на тот диван, – она показала на старинную не раскладывающуюся софу с высокой спинкой, заканчивавшуюся деревянной панелью с зеркалом. – А сами закрывались в кабинете и до утра болтали.

– Классный у тебя прадед был! Мне бы такого! – задорно произнес Олег.

– Почему был? – удивилась девчушка. – Он и есть. Он просто живет теперь далеко, поэтому не приезжает!

– Он что, жив? – глаза Бисмарка округлились.

– Ну да! В Греции, на каком-то островке! Там ведь островов – десять тысяч!

– Это тебе бабушка сказала? – не без ехидства недоверчиво спросил гость.

– Нет, не бабушка! Дедушка!

– О! Про дедушку ты мне еще ничего не рассказала!

– И не буду, раз вы мне не верите!

– Да верю, верю! Расскажи! – принялся ее упрашивать Бисмарк.

– Я пошутила.

– О чем? О том, что прадедушка жив?

– Нет, о том, что дедушка сказал! Дедушки я не знала. Он до моего рождения умер. На своей «волге» в Крыму разбился. А про прадедушку бабушка говорила. Он давно в Грецию переехал. И даже фотографии присылал! Я сейчас найду!

Катя вскочила со стула и убежала из гостиной.

Олег протянул руку к пачке писем, взял несколько верхних, поднес к глазам. Все они были действительно адресованы археологу, все не распечатаны. И штемпель на месте обратного адреса стоял одинаковый, иногда чуть смазанный.

«Громадська організація “Інститут-архів”», – разобрал Бисмарк. И тут же услышал приближающиеся шаги Кати. Успел сунуть письма в карман брюк прежде, чем девчушка вернулась в комнату.

– Вот, смотрите! – она протянула гостю фотографию, на которых седовласый и бородатый старик уверенно держал в руках удочку, сидя на деревянной лодке. За лодкой и рыбаком виднелся берег и домики, поднимавшиеся вверх от берега по волнистому холму. Между белыми и голубыми домиками устремлялись в небо ровнейшие кипарисы.

– Ничего себе! – вырвалось у Олега. – А сколько же ему лет?

– Сто восемь, – восторженно ответила Катя.

– Сто восемь? – недоверчиво повторил гость. – Люди столько не живут!

– Это смотря какие люди! – усмехнулась девчушка. – Мы бы без него обанкротились! Знаете, сколько тут отопление зимой стоит? Восемь тысяч в месяц!

– А он что, вам деньги присылает?

– Ага! – Катя кивнула.

– А когда же он в Грецию уехал?

– Ну лет тридцать назад!

– Тридцать лет назад? – хитро усмехнулся Бисмарк, глядя на Катю. – И ты его так хорошо помнишь? Сколько же лет тебе тогда было?

– Ну ладно, – махнула рукой девчушка. – Не видела я его никогда! Пошутила! Но черепки он раскладывал – бабушка рассказывала! И он точно жив! Я не вру!

– А можно я это фото на мобильник сфоткаю? Для книги? – попросил Олег.

– Фоткайте! – Катя пожала плечиками, потом поправила свой новогодний свитерок, подтянула книзу.

Олег сфотографировал старого археолога на рыбалке и опять перевел взгляд на девчушку.

– А что ж вы эти письма прадеду не пересылаете? – спросил он, кивнув на пачку.

– Первые письма бабушка отсылала, а потом он сказал, чтобы на хер их выбрасывали и не беспокоили его этой чепухой!

– Тогда почему не выбросили «на хер»?

– Бабушка не умеет выбрасывать. Она сказала, что когда он умрет, ей станет очень скучно и она будет все его письма перечитывать. Тогда и эти перечитает.

Внезапно прозвучавший рингтон «Охрана! Отмена!» заставил Бисмарка вздрогнуть. Катя вытащила из кармана рваных джинсов мобильник.

– Да, ба! – сказала она. – Уже! Хорошо! Не, я дома! Ну давай!

– Через десять минут придет, – спрятав телефон в карман, сообщила девчушка гостю.

Олег сразу понял, о ком речь.

– Мне пора, – засуетился он. – Уже опаздываю! В другой раз зайду! Бабушку как зовут?

– Ируся!

– Ты можешь у нее спросить: захочет ли она рассказать об отце для книги? – попросил Бисмарк. – И если да, то дашь мне знать! Вот мой телефон!

Он оторвал от списка с адресами и именами археологов свободный краешек бумаги и написал номер мобильного.

На улице капал дождь. Спускаясь с Печерска по Институтской, Олег пытался дозвониться до Адика, но тот с кем-то болтал. На Майдане Олег снова набрал своего «наставника».

– Ну че? – спросил тот, даже не поздоровавшись.

– Ты не поверишь! – затараторил Бисмарк. – Он жив! Ему сто восемь лет!

– Кто? Кому?

– Польский, тот, что первым в списке!

– Ты его видел?

– Нет, он давно живет в Греции!

На другом конце прозвенел смех Адика:

– Ты идиот!

– Сам ты идиот! – разозлился Олег. – У меня есть его фотография!

– Ладно! Давай встретимся! Могу к тебе зайти через полчаса!

– Я еще не дома! Давай через час! – более спокойным голосом предложил Бисмарк.

В подземном переходе кто-то играл на бандуре. Под кафельными стенами стояли местные бомжи. В воздухе витал запах пережаренных пончиков. Все это подгоняло Бисмарка, толкало его в спину. Он выскочил из перехода под дождь на другой стороне Майдана.

– А может, я действительно лох? – подумал, ускоряя шаг. – Девочка-то не подарок! И ЗНО, к тому же, провалила!

Глава 14

Львов, май 1941 Богдан Курилас. В НКВД угощают коньяком

Ваврик снисходительно рассмеялся, наклонился, вынул из стола бутылку коньяка и разлил по рюмкам. «Угадал мое желание?» – удивился Курилас и выпил рюмку одним духом, не смакуя. Полковник налил снова и сказал:

– Все же ваша узкая специализация сказывается. Вы знаете все о крестовых походах, но о Столетней войне, видимо, не все. Уже есть новейшие исследования о том, что сожгли не Жанну, а ведьму, которую выдали за Орлеанскую деву. Никто не видел, кого казнили, потому что на голове у нее был колпак. Я не буду здесь вам читать лекцию, скажу только, что в архиве Ватикана сохранился допрос жителей села Домреми, где якобы родилась Жанна. Все они в один голос утверждали, что она не крестьянка, а дочь Изабеллы Баварской и Людовика Орлеанского. В конце концов, о ее королевском происхождении свидетельствовал и ее щит с гербом Карла Седьмого.

– Да, я читал, что современников поражало, как она ловко ездила верхом, как орудовала копьем.

– И это тоже. Но самое интересное, что в отчетах инквизиции нет ни одного упоминания о ее казни. Итак, историки сходятся на том, что ее во время казни подменили. Хотя это для нас несущественно. Она всегда возрождается. Приносит сама себя в жертву и возрождается. Понимаете? – Полковник налил коньяка и спросил, прищурившись. – Что вы об этом думаете?

Курилас уже не глотал коньяк, а смаковал и растягивал удовольствие. Напряжение его отпустило.

– Простите, но я должен подумать? – пробормотал он. – Я атеист.

Полковник рассмеялся.

– Перестаньте. Живя под поляками в Галичине, вы не могли быть атеистом. Вы же ходили в церковь.

– Не регулярно, – защищался Курилас, ни за что не желая раскрывать энкаведисту свои отношения с «опиумом для народа».

– Ладно, это не имеет значения. Нас не интересуют ваши контакты с Богом. Нас интересуют ваши мысли о том, что я вам только что рассказал.

– Красивая легенда. Пожалуй, еще дионисийская. Античная легенда про вечно юного Диониса. А потом, видно, церковники адаптировали ее в легенду о Богородице.

– Проблема в том, товарищ профессор, что это не легенда, – постучал по столу пальцами полковник. – Мы этим вопросом занимаемся уже несколько лет. Лично я перелопатил множество источников и нашел довольно много различных свидетельств о появлении этой вечной девы в разные эпохи. Иногда, правда, невозможно идентифицировать – она это или не она. Но в основном, как в случае с Жанной д’Арк, сомнений не возникает. Чтобы вам было проще понять: мы ее ищем.

Курилас почувствовал, что потеет от волнения, и глубоко вздохнул. Он понимал, что спорить смысла нет и приготовился покорно слушать весь этот бред до конца.

– У вас есть доказательства того, что она появлялась и в наше время? – спросил осторожно.

– Да, есть. Она появлялась во все века. И рядом с ней всегда возникал тот рыцарь, который спас ее недалеко от Иерусалима. Видимо, за это спасение она даровала ему бессмертие.

«Господи, – подумал Курилас. – Это действительно НКВД или сумасшедший дом? Я не сплю?» А вслух спросил:

– Ольгерд? Так он что, тоже вечный?

– Да. Он тоже возрождается, чтобы стать верным оруженосцем своей Святой Девы. Какая-то сверхъестественная сила объединяет их, и тогда они сходятся. Хотя этого и не осознают. Делают это инстинктивно, не как люди, а как птицы или бабочки. Здесь, между прочим, есть одна интересная вещь… Дело в том, что не только рыцарь не осознает… или лучше сказать, не догадывается о своем великом призвании, но и сама Пречистая Дева. Понимаете? Потому что действует мощная сила инстинкта, которая заставляет птицу летать, рыбу плавать, а змею ползать.

– То есть Дева не знает, кто она?

– Она знает, что она другая, особенная. Не такая, как все остальные люди. Она может быть храбрее, может обладать некоторыми другими особыми способностями, например силой убеждения, а, может, и гипнозом. Были зафиксированы случаи, когда она прекрасно фехтовала, стреляла, скакала на лошадях, даже защищалась в рукопашном бою от нескольких нападающих. В воспоминаниях о великой мексиканской поэтессе Хуане Инес де Асбах и Рамирес де Сантильяна, известной как сестра Хуана Инес де ла Крус, которая стала монахиней и умерла в 1695 году, рассказывается, как однажды ученые мужи, чтобы унизить ее таланты и научные способности, решили над ней посмеяться. Мол, не владеет она ни языками разными, ни знаниями по астрономии, истории и поэзии, и трактаты ее – сплошная фикция. Но она доказала, что это не так и пристыдила их. Инес была красавицей, за сердце которой боролись многие родовитые юноши. Так было, пока она не постриглась в монахини. Один из ее недругов, подстерегши ее, когда она прогуливалась в парке недалеко от монастыря, попытался ее изнасиловать. Ему удалось сбить ее с ног, но она перехватила обе его ладони и сжала их так, что раздавила все косточки. Ладони превратились в две тряпки. Этот неудачник затем сколько ни рассказывал, что на него напала монахиня и искалечила ему руки, никто, конечно, в это не поверил.

– А кто был свидетелем этому?

– Еще один великий мексиканский ученый Карлос де Сигуенса, тот, что умер в 1700-м. В рукописях архива Иштлильшочитла он обнаружил записи 1531 года, посвященные появлению Богородицы, и посвятил ей поэму, где высказал мнение о непобедимости Богородицы, о ее фактически постоянном присутствии, потому что записанные тогдашние свидетельства о ее и исчезновениях и появлениях указывают на удивительно краткие промежутки времени. Сигуенса также впервые стал настаивать на том, что индейцы-ольмеки переселились в Новый Свет из Атлантиды. А теперь внимание! В том же архиве он нашел старинную рукопись, где записано путешествие индейцев через океан. Там есть изображения кораблей. На кораблях плывут индейцы. А на переднем корабле на самом носу стоит девушка в длинном платье. Ветер развевает ее волосы. В руках она держит знамя! – полковник сделал паузу, чтобы Курилас мог успеть переварить всю эту информацию, однако не заметил на лице собеседника особого восторга, глаза того были спокойны, словно, погружены в себя. Полковник откинулся на спинку кресла и заключил: – А о том, что было изображено на парусах, я вам расскажу чуть позже.

Курилас задумался. Он все еще не мог понять, чего от него хочет этот чекист.

– Вы говорили о рыцаре, который сопровождает Деву, – спросил он. – Чем он вообще занимается?

– Чем угодно. Ведь я говорил, что он не осознает своего призвания. Но часто вмешивается в определенные исторические события. То есть мы ищем и его. Потому что, где он – там и она.

– Но почему вас интересует она?

– Видите, в колбочке всего каких-то пять граммов этого снегоподобного молочного порошка. Это до смешного мало. Наши ученые пытались выяснить химический состав, но ничего у них не получилось. Нам не удается его синтезировать. А если бы удалось, мы могли бы его поставлять нашей армии, пусть и в маленьких дозах, но это был бы мощный стимул для наших воинов. Они стали бы непобедимы. Разве вы, профессор, не мечтаете, чтобы мы, большевики, завоевали весь мир?

Курилас поспешно закивал:

– Да, конечно…

– Ну, вот. Вот вам и цель. Разве не благородная? – определенно обрадовался ясности своей мысли чекист. – А еще это молоко исцеляет от различных болезней и продлевает жизнь. Мы могли бы выбирать нужных для государства граждан. Например, таких, как вы, профессор, и выделять для них определенные дозы, чтобы они жили как можно дольше на благо родины.

– Это интересно… интересно… И в этом вам должна помочь Богородица?

– Именно так.

– Но каким образом?

– Не догадываетесь? – полковник улыбнулся. – Как молоко появляется у женщин?

– Ну… известно… когда женщина забеременеет.

– О! – улыбнулся полковник, и глаза его блеснули энтузиазмом. – Значит, достаточно лишь, чтобы Богородица родила, и мы будем иметь столько молока, что его хватит для завоевания всей планеты. Хотя должен вам сообщить еще одну интересную деталь. У Марии, которую описал Ольгерд, молоко выделялось ежемесячно. Без беременности. У врачей это явление называется «ложным материнством». Слышали о таком?

– Нет.

– Ну, да, вы ведь по уши погружены в свои трактаты и хроники. А в медицине это явление хорошо известно.

Курилас почувствовал грусть и отчаяние. Он не видел ни одного лучика света в том длинном слепом туннеле, который раскрылся перед ним в монологах полковника. С обеих сторон глухие темные стены, впереди темнота, позади пропасть. Что они от него хотят?

Словно угадывая его мучительные размышления, полковник сказал:

– Сейчас я вам покажу то, о чем вы, вероятно, не слышали. Но сначала распишитесь.

Полковник подсунул профессору заполненный, напечатанный на машинке бланк, на котором прочитывалось: «Я, имя, фамилия, обещаю не разглашать ничего из того, что услышал от работников НКВД. Дата. Подпись».

– Э-э… – сказал робко Курилас, крутя в руке авторучку. – Эта подпись будет касаться того, что я уже услышал?

– Конечно. Чистая формальность, – ответил полковник.

– Да… хорошо… Следовательно, это не касается того, что услышу далее?

Полковник удивился:

– Как же не касается? Касается.

– Но если я подпишу эту бумагу до того, как вы мне еще что-то сообщите, она будет касаться только того, что я уже «услышал», но не будет касаться того, что я «услышу» после подписания.

Полковник насторожился и внимательно посмотрел на Куриласа, затем выдернул из-под его пальцев бумажку и решительным голосом произнес:

– Ладно. Подпишете, когда услышите!