***
Через какое-то время, после нашего разговора я сидел на ступенях в одном из отсеков. Уже почти протрезвев. Прятался ото всех под покровом своих мыслей. Руками обхватив сферу я облокотился на неё. Она размерено, как буек, плавала в воздухе, покачивая меня в унисон моих мыслей. Светилась слабым светом.
Внезапно передо мной в зеве технического коридора появилась Мифиида. Белесым лицом из темноты, кутаясь в накидку из перьев, она смотрела на меня не мигая. Если бы я не знал, что это всего лишь моя мысль, смотрящая на меня из моей головы, то уже бы умер от страха.
Какое-то время я её игнорировал. Не обращая никакого внимание на гостью. Пережевывал в голове все предыдущие разговоры.
Лиля хотела уйти в торговый флот. До того крутилась в кружке Фадина, с его идеями о прижизненном посмертии. Просила протекции. Отравилась фацелией. Бред какой-то. Всё это никак не хотело складываться в какую-то цельную картину.
Надо было наведаться к Пылаеву, его общество, по странной причине, единственное не тяготило меня. Но он скорее всего отсыпается после смены или до сих пор спит в гостиной. Спичкой сейчас правил Можжевелевский.
Мифиида смотрела на меня не шелохнувшись. Машинально я коснулся вмятины на лбу. Она зачесалась, так будто изнутри черепа кто-то щекотал меня перышком в этом месте. Попытался нагнать воспоминаний о том, где я мог её получить.
Стоило мне подумать об это как лицо её просияло. Сама она все также была неподвижна. Как с картинки. Но образ её преобразился. Меня окутал легкий волнительный свет. Мягкий и нежный. Почудился летний жаркий день на берегу моря. Шелест игривых волн. Горная тропинка, круто убегающая ввысь. Простор и свежесть. Всюду зелень и ласковый ветер гуляет по склонам.
Принцесса не сказала ни слова. Но этот свет. Это одурманивающее наваждение принесло с собой особый смысл. Будто бы в запахе, будто в далеком тихом отзвуке, в коснувшемся меня чувстве. Пришел смысл сказанного и не сказанного слова.
«Извини.» – принесло наваждение.
«Извини» – пропел бы её звонкий голос, если бы она могла говорить.
В оцепенении, обняв буек сферы, покачиваясь на волнах эфира я смотрел на неё не отводя взгляд. Но больше ничего не произошло. Свет унялся, а наваждение испарилось. Она пропала.
Она сказала это мне? Я сказал это себе? Безумие уже близко.
– Ничего. – сказал я в пустоту перед собой.
Почувствовал, как голова у меня тяжелеет, как пульсирует боль в висках. Мне захотелось оставить лицо в ладонях. Навсегда сжать его и забыть все увиденное как страшный сон. Навсегда. Я продолжил лежать так, трогая проклятую вмятину под кожей на своем хрустальном черепе.
Пытался отстраниться от мыслей, продолжал прокручивать в голое образы и разговоры.
Вот идет ко мне навстречу по коридору в темноте Пылаев. Наглаженный, выбритый, в начищенных сапогах. Оттуда, издалека он говорит мне что-то, но пока я не могу различить ничего. Кроме остроконечной фуражки и странной походки.
– Уйду на флот. – говорит мне фигура. – Уйду на флот. Ты знаешь о линии, разделяющей живых и мертвых в битве? Где проходит невидимая граница инобытия?
Он шел ко мне, и с каждым словом, с каждым шагом пустота подбиралась ко мне всё ближе.
Безграничное беспричинное ворочающееся холодное черное море, полное отвесных волн, плескалось вокруг меня. Не было ни луны, ни звезд. Ничего, что могло бы дать ориентир. Ничего, что могло бы пролить свет. Дать хоть какую-то определенность. Только терпкая бездна, что ярится сама по себе, и ты в ней маленький лодки лепесток, брошенный в воду. Болтыхаешься, уцепившись в фотосферу, свет которой давно погас. Только вкус соли на губах. И патлы мокрые липнул и лезут на глаза.
Нигде вокруг не найти такой идеи, такой точки опоры, что сказал бы тебе: «Встань и иди. Вот твоя чаша. Вот твоя определенность.»
А тень Пылаева была все ближе. Неужели эта линия, эта черта инобытия – единственный ориентир, без всякого света, который мог бы хоть на минуту приблизить меня к действительному, настоящему существованию человека. Существованию меня. Где я могу бы наконец увидеть того, кто стоит по ту сторону глаз. Хоть на секунду коснуться его. Почувствовать сопричастность к миру.
Тень Пылаева менялась находу. Вытянулась, немного сгорбилась, опустив руки длинные по сторонам. Она приближалась теперь быстрее, приветствуя меня маленькими ручонками от воротника.
– Переливы мысли – прокричала она. – Усмотрение в пустоте. Ты слышишь, Артём?
Предел себя, предел своих состояний. Пустота, возведенная в абсолют. Из ничто вырывается яркий пламень, твердеет, становится материей жизни. Только там и только так, теряя себя в движении мысли, отдавшись пустоте, до тех пор, пока она не придет к тебе сама в образе прекрасной нимфы и не позовет за собой. Только так ты сможешь избиваться от неё, сделав надежным другом. Следуя за ней.
Буревестником, камнем бросаясь в пучину, что есть мочи плыть в бездну, не различая ничего, до тех пор, пока легкие не раскроются сами и не впустят её внутрь. Пока ты не потонешь в ней до конца.
Почти у самого прохода, тень выросла, став большой и резкой, с медвежьей грузной походкой.
– Ты сам решаешь. – сказала она. – Че ты будешь делать. Это, в итоге, твой выбор. Твоя ответственность. Твоя воля – твоя свобода. Спасуешь или нет. Все остальное не имеет значения.\
Все смешалось в круговерти. Сколько бы я не вглядываться в пустоту, в черноту, пытаясь найти выход. Логичный и непротиворечивый. Способ избавиться от этого чувства ведущего меня от события к событию, как на поводке. Не дающий свернуть куда-либо ещё. Будто сложно сильное искажение пространства-времени нависло надо мной проклятьем, и я никак не мог смириться с тем, что это произошло. Смирится с тем, что не могу найти вход и только безучастно смотрю на течение моего времени.
Смотрю и не понимаю, что делать. Что скажу на пороге вечности?
«Подождите, что?» – напомнит обо мне моя эпитафия. И ниже – «Стоп, куда?»
Так быстр и неумолим ток времени. Он обтекает меня, стесывает как камень, погруженный в поток. Не меняя моей сути никак. Не ведя никуда и ни к чему. Даже просто раствориться в забвении не представляется возможным.
Может быть, я попал по своей глупости в быстрое время? В ритм не свойственный человеку? Ритм, который населяют другие сущности? Отсюда все проблемы?
Я думал об этом улыбаясь как идиот.
Тень сделала шаг вперед в слабый круг света перед ступеньками. Это оказался Коля.
По неволе я вздрогнул и отшатнулся.
Раскрасневшийся, тяжело дыша, с глазами блестящими и полными слёз. Светился на его лице красный след от тяжелой ладони. Рубашка белая была порвана. Ворот смят.
Глаза черные, волосы взъерошены. Мы встретились взглядом, наткнулись друг на друга из глубины своих мыслей. Каждый не ожидал именно здесь наткнуться на другого. Оттолкнутые незримой силой, как два одинаковых полюса, мы отлетели так стремительно в стороны, что показалось, что этой встречи и вовсе не было. Что это фантом. Призрак, ловко пущенный ко мне Мифиидой из глубины коридора.
Он остановился, шарахнувшись в сторону, посмотрел на меня украдкой и также быстро поспешил прочь в сторону гостиной. Вероятно, в свою каюту.
Был ли это Коля, или моя мысль о нем. Как о человеке, с кем я ещё не успел пообщаться. Кого не успел расспросить. Водоворот событий закручивался и неминуемо тянул меня к нему. Пространство уплотнилось.
Сетку детекторов состояний из них более сделать не удастся. Потому что каждый из них и датчик и актор. И фиксирует и своим присутствие изменяет пространство сюжета, разворачивающегося на корабле. Трансформирует это пространство. Обрастает оно новыми смыслами, новыми символами и знаками. Новым содержанием, в плотно сжатом со всех сторон событийном пространстве.
Коля отскочил от меня, а я от него.
Он как черный шар закатился с грохотом в лузу своей каюты, а я прокатившись по бархату стола укатился в нору коридора, откуда он пришел, в след за белым кроликом.
В ответ на это столкновение Спичка заурчал, сотрясаясь корпусом, под гнётом невозможных волн. А затем, довольный затих. Гулким эхом отдавались в темноте мои шаги. Я попросил сферу светить не так ярко, и идти за мной. Так, чтобы я смог всегда быть в серой мгле под солнце, и перед тщедушной темнотой.
Это, мне думалось, самая удобная позиция для исследователя.
Коридор вывел меня в соседнее с Лилей помещение, за глухой массивной переборкой. Странно выходит. Мысленно я обращался к ней, спрашивая раз за разом, о том почему мне выпала эта роль? Почему я должен выполнить все эти вещи? Заботиться, расследовать, пытаться понять, что случилось. Почему бы не сесть как остальные в уют каюты, в своем мире, ожидая развязки.
С другой стороны. Я не могу так думать, говорил я себе. Ведь ты расследуешь это постольку поскольку. Потому что наличие твоего внутреннего мирка, его устойчивость. Его существование не завит от тебя самого. Оно зависит от правильно интерпретации ее смерти. Это событие больше внутренние чем внешнее. Ты что ты делаешь это больше для себя, чем для неё.
С третьей стороны. Мысль эта слышалась звонко и неприятно, начиная возгоняться бесконечной рефлексией в дурную бесконечность. Значит так было нужно. Потому что толь моя связанность с ней, через силу пустоты, двигает меня и даст посмертный покой Лиле.
Какая чарующая глупость. Хватит.
Вокруг же, замкнутые миры будут предоставлены сами себе. И только если найдется некто, схожий по своей структуре мне – он сможет сделать это за меня. Или все разыскание будет чисто внешним. Формальным, без намека на какое-то действительное выражение идеи случившегося здесь. А значит останется непонятным. Померкнет и перестанет существовать.
Тогда смерть её была в полной мере напрасной.
С этими мыслями я забрался довольно далеко. Нашел себя перед зевом тоннеля. Одной из натужных мышц корабля. Он уходил, вдаль закручивая влево по спирали. Как большой тоннель метро. Выложен по кругу тяжелыми металлическими плитами. Решетчатый пол скрипел противно под каждым моим шагом.
За что отвечала эта хорда, эта натянутая жила я не знал. Просто пошел вперед, с факелом фотосферы в руках. Темнота смотрела на меня, и я шагал ей навстречу, мне хотелось наткнутся на нечто абсолютное и нерушимое, но темнота каждый раз расступалась, раскрывая пустоту тоннеля. А далекий манящий синеватый свет, каждый раз оказывался лампами технического освещения.
Серая мгла, так лелеемая мной, предпредедельная ориентация всегда растворялась, под неоспоримым, уверенным моим шагом. Возможно, в этом и была проблема. Слишком быстро она испарялась. А все ответы были скрыты в намеках – неясных тенях на границе света и тени.
Так сильно я заигрался в это, что начал картинно чеканить шаг, маршируя в бездну. Вперед и только вперед. Представляя себя легионером, под бой барабанов, и рокот голосов стройным маршем шел я вперед.
Я не надеялся найти здесь тропинку, которая вывела бы меня отсюда. Я знал, что найду только своды тоннеля. На этом все. А значит ничего кроме смеха и иронии мне не оставалось.
Сам не заметил, как начал выкрикивать военные лозунги, гулкие фразы, куски боевых гимнов. Махал руками. Орал в зев тоннеля ругательства. Заходясь еще больше, смеясь и не помня себя. Вспоминая на ходу все похабное и мерзкое, что когда-либо придумало человечество. Начал плясать, хлопая в ладоши, выть, гакать и укать. Шаман в стальной трубе, мне не хватало бубна в руках.
Это продолжалось до тех пор, пока в воздухе я не уловил знакомый аромат фацелии. Сладковатый и терпкий аромат цветка слышался четко и ясно. Он манит меня, вел за собой легким неописуемым и воздушным любопытством.
Будто прикосновение чего-то иного. За которым хотелось идти, чтобы почувствовать это прикосновение снова. Такое же как прикосновение Мифииды в каюте Олега. Следовать по тропинке из цветов прямо к луне. Купаться в ее серебряных переливах.
Тут я остановился, замолк прислушиваясь к быстрым ударам сердца. Стало не по себе.
Моя игра привела меня туда, где начиналась бездна. За зовом фацелии начинается неизведанное. Долго стоял в круге света, не решаясь больше продвинуться вперед за серую мглу. Фотосфера покачивалась. Корабль гудел. Сжимался, тоннель стонал изгибаясь, стонала сталь. Или мне это все чудилось. Шум прибоя по ту сторону света. Легкий ветер. Шелест платья. Ноги по щиколотку в воде, их ласкают аккуратные волны.
Мифиида вновь была рядом. Где-то на периферии моего существования. Всегда чуть-чуть касаясь круга света, омываемая морем мрака. Окруженная ароматом фацелии. Будто стояла перед ступеньками ведущими к луне, приглашая взойти. В холодном свете которой сверкали ее многочисленные украшения, как далекие рассыпанные по небосводу звезды.
Впечатление это был столь ярким, что вокруг начали прорастать цветы. Постояв так несколько минут, я всё-таки двинулся дальше, приглушим фотосферу. Ориентируясь на запах.
В месте, где сплетаются жилы корабля в один пучок. Там, где тоннели связаны в единых хаб я нашел Лену и Лиду.
Они сидели, совсем не таясь на посреди полянки, на сухом месте среди луж. Вокруг них мерцали голорафическим пламенем свечи. Много. Очень много.
Зачем они только берут все это в экспедицию?
На полу нарисован круг, в нем картинки: всадник на коне с занесенным мечом мчится вперед, под его конем лежит убитый рыцарь весь пронзенный мечами. Рыцарь, закованные в латы сидел на троне, опершись на меч, увенчанный лавровым венком. Хмурый и ясный взгляд смотрел прямо. Позади него менялись эпохи. Казалось, что он совершенно устал всматриваться в пустоту, но не подавал вида. На третьей кружилась воронка из света и тени. То ли солнце, то ли водоворот. Я так и не понял.
Все сюжеты бесконечно повторялись. Сам круг медленно вращался. В его центре стоял чайничек на подставке, из его носика поднимался пар. Рядом чашки – уже без зелья. Пусты.
С Леной и Лидой говорить было уже поздно. Играла из колонки, почти не слышно музыка – эмбиент.
Лена возлежала на надувном, будто бы шезлонге. Практически не двигаясь, сквозь полуприкрытые веки наблюдала за незваным гостем. Лида сидела у границы круга, подобрав ноги под себя и медленно покачивалась по чарующие звуки, как стебелек на ветру.
Для них я был сейчас не большей реальностью, чем видения.
На голове у Лиды был венок. Лицо разрисовано тушью. Руки ее скользили в гипнотическом танце, блестели браслеты и кольца в свете свечей.
Я сел на корточки подле. Музыка становилась гуще, иногда заглушаемая стоном корабля. Свет чадил растекался вокруг нас. Лида танцевала в трансе, и Спичка отзывался болезненным гулом на ее движения.
Они был для него неприятным недугом. Вирус в теле громадного корабля, который причинял боль Воспаление. Музыка сливалась с дрожанием свечей, тонула в гуле. Свет дрожал на лужах вокруг. Два тяжелых сознания пытались провалиться куда-то за пределы человеческого в наркотическом трипе. И тянули за собой всю массу корабля. Расстройство после еды, тяжелый желудок.
Спичка ворочался, чувствуя в себе тяжесть человеческого духа, пытался вытряхнуть из себя болезнетворных микробов, поселившихся в его кишках.
А Лида все танцевала и танцевала.
Тогда я легонько тронул ее за плечо. Она вздрогнула, замерла, перевела на меня мутный взгляд.
– Я звала тебя – сказала она еле слышно. – И ты пришел.
Отстраненно улыбнулась. Тени рисовали на ней совсем другое лицо. Незнакомое лицо.
– Звала сквозь переборки, и ты услышал. Ты пришел за мной? Ты подумаешь, что пришел слишком поздно. – она говорила, а в стеклянных глазах её читалась нежность. Странная, пугающая нежность, с какой земля объемлет мертвецов. – Но это не так. Это не так.
На этих словах она обратилась к кругу. Лицо уткнула в ладони, протерла глаза и медленно с наслаждением зевнула. Покачиваясь в такт музыки. Так продолжалось какое-то время. Потом, Лида встрепенулась, будто вспомнила о чем-то и обернулась с опаской посмотрев на меня. Так, словно увидела приведение. Она всматривалась в меня, как всматриваются в темноту. Напрягая зрение. Я стоял молча и не двигался.
– Тём? – спросила она.
Я кивнул. Ничего не произошло.
– Всё маешься.
– Мы думал, здесь-то нас никто не найдет. – сказал еле слышно Лена, продираясь в реальность, не сводя взгляда с мерцающего пламени свечей. – Только Тёма.
Они рассмеялись лениво.
– Весь корабль уже выучил? – спросил Лида.
– Практически.
Лида руки приложила к сырому металлу пола. Спичка дрожал словно в лихорадке.
– Слышишь, как урчит.
– Мне кажется, ему не нравится.
– Не, – потянула Лена. – Он мурлыкает как котенок. Он доволен.
– Вы Лиле показали, как траву заварить?
Они молчали мгновение, потом взорвались хохотом. Лида при мне, прямо из разговора уходила, медленно пропадая обратно в транс, захватываемая волнами музыки. Её изображение сливалось с густеющим светом, с пляской огоньков свечных. С движение пиктограмм в круге. Став единой симфонией.
Мне слышалось отсюда. Через гул корабля, через его протяжный низкий вой, как сильно бьется её сердце. Как часто оно стучит.
Она плещется у берега, в круге лунного света, омываемая черноводным морем. Под ногами песчаное дно. Танцует в свете искусственных свечей, рассыпая серебряные брызги. Сознание её далеко. Лида смеется, звонко и чисто. Смеется надо мной.
– Ревнивец. – говорит она.
– Это ты научил. – говорит Лена. – Всему научил и привел её сюда тоже ты. А теперь ревнуешь.
Лена говорит это, пытаясь открыть глаза, поднять тяжелые веки. В этом сумасшедшем бреду я не могу ничего понять.
– Мы любили её. – говорит Лида.
– Очень. – сказали они хором в унисон. Лена продолжила.
– Она и без нас всему чего хотела могла научиться.
– Но последнюю она делала при вас. – говорю я наседая.
– При нас. – сказала Лена.
Лида хотел было на нее шикнуть. Но не стала. Остановилась на секунду, а затем вновь уплыла на волнах музыки. Прячась за движением рук. Нарочито отстраняясь от разговора.
Сверкали в темноте украшения на запястьях. Она томно улыбалась, закусывая губы, взгляд приковав к кругу света на полу, в котором разыгрывали сюжеты пиктограммы. Тонкие губы, белые хищные зубы, румянец на щеках. С каждым движением она в сладком наслаждении уносилась все дальше и дальше от нас.
Лена же в вибрациях корабля таяла на своем ложе, становясь с ним одним целым.
– Не её это было. – рассмеялось Лена. – Не её.
Её глаза вдруг широко раскрылись, уставились на меня черными сверкающими пятнами по ту сторону круга. Скулы нервно подергивались. Ноздри раздувались с каждым вздохом всё сильнее.
– Она ушла дальше, чем было можно. Она всегда была смелее нас всех. Но оттуда не возвращаются.
В этих словах сквозило чем-то паучьим. И я тут же вспомнил слова Олега. Стало горько и тошно.
– И что вы добыли в этих трипах? – с нескрываемым призрением сказал я.
Лида рассмеялась.
– Это не описать словами. – сказала она. – Присоединяйся. Лучше увидеть один раз.
Пиктограммы в круге жили своей жизнью. Всадник скакал без устали размахивая мечом. Всякий раз перескакивая труп, пригвождённый к земле мечами. Менялись времена за троном короля. Светило блеклое солнце в короне лучей. Или это так крутился вокруг него водоворот.
Лена с Лидой были так близко и так далеко. Стоя в полумгле, разглядывая их блаженные лица, я думал о том, какая сила могла бы стоять за ними. В этой их непосредственности. Как она сказывается на них? Куда ведёт? Или это тоже выдумка, которая никуда не ведет.
– Я видел у Олега, такой же чайник. Он тоже это практикует?
Они томно улыбаются в ответ.
– И бельё нижнее. – смотрю я на Лиду. – Твой размер, кажется.
Она ничего не отвечает. Продолжая танцевать и томно дышать.
– Зачем вы к нему ходите?
После недолго молчания ответила Лена.
– А почему бы и нет. Он берет то, что ему нравится. – голос её тихий и далекий. – Каюта Олега, вообще, открывает многие двери…
Голубая дымка кружилась в тоннеле. В стороны отсюда разбегались натянутые жилы корабля. Замутненный свет, будто далекий закат или начинающийся рассвет. Время, когда ночь только-только начинает уходить. Вокруг темные лужи. Качаются на сквозняке тяжелые цветы фацелии. Стоило подумать о них, как в темноте цветы начали светиться. Выдуманный свет, не способный ничего осветить.
Утро на болоте.
Лида разлила по чашкам зелье. Они выпили его залпом. Сладких вздох прокатился по тоннелю, и дальше, с ними не о чем было уже говорить. Теперь они не принадлежали этому миру.
По-видимому, это тоже открывает многие двери. Которые никуда не идут.
Как только я собрался уходить, Лида обернулась и пристально посмотрела на меня. Мы простояли так какое-то время. Глядя друг на друга.
– Что? – говорю я.
– Скоро. Скорое все это разрешится.
– М-м-м. – ответил я и не включая сферу, взяв ее под мышку как мяч побрел дальше, став тенью в голубоватой дымке.
***
Надежда в чем-то разобраться потонула в болоте, вокруг той кочки, на которой на шабаш собрались две ведьмы Надежда найти ответ на вызов аккрециозии, справиться с необходимостью быть.
Все это рассыпалось в прах. В их глазах, в их действиях я не нашел ничего. Только пустоту.
Но не ту пустоту, что была движущей силой существующей за границей всякой определенности, всякой конечности. Их которой все рождается, в которую все приходит. Я нашел там не мощь черного света инобытия, способного творить из себя.
Но пустоту как томление определенности в самой себе. Как хоровод образов, симулякров, фантазмов собранных вместе самим фактом присутствия. Пустоту как отсутствие наличия хоть чего бы то ни было.
Они были отвратительно пусты и беззаботны. Ничего не вело их никуда, не вело их ни к чему.
Что Лида, что Лена, были в этом смысле непосредственны. Река реки. Вода воды. Что-то смутное, неопределенное, неразличенное в себе единство. Не рожденные и не рождавшиеся.
С каждым чаепитием убегали дальше в страну фантазмов.
Но Лилия. Нет. Она не была такой. Она не могла быть такой.
В ней была жизнь. В ее остров взгляде, в движениях, поступках, мыслях. Во всем своем проявлении она была живой.
Не верю, что она просто так могла связаться с ними. Что могла вот так вот просто утонуть в болоте сновидений. В итоге это просто смерть. Ничто от ничто. Ничего не значащая смерть. Наверное, Олег тут прав.
Есть судьба, что ставит тебя перед необходимостью. Есть ты и твой выбор. Больше ничего.
Надежда найти ответ, с каждой новой мыслью таяла на глазах. Испаряясь как завеса дымки в тоннеле. Как там говорил Фадин? Простого ответа не будет. Так и есть.
Дойдя до библиотеки, я молча упал на пол. Судя по каплям крови на полу, тут я уже лежал. Переползать не хотелось.
Остается только выбор. Но что выбрать? Вновь ко мне начали приходить фантомы. Она вылезали из-за стеллажей, встав вокруг меня. Пол пророс цветами. Сочувственно, надо мной склонилась серебреноликая фотосфера. Какая-то опрометчивая шутка всё это. Глупость. Вот что осталось в итоге. И километры шагом намотанных по кораблю.
И как бы я ни старался, но так и не смог уйти от этого. От этой необходимости выразить себя. Сделать нечто. Откуда я смогу оторваться от этой континуальной определенности. Отдалится от самого себя хоть не сколько-то.
Лежал так на полу, утопая в приливе мыслей, пока не замерз. Затем пошел к себе.
По пути, наткнулся на полоску света на полу, она вылезла из приоткрытой двери в каюту Коли и преградила мне путь. Почему-то пересечь ее было страшно. Почему-то от неё хотелось бежать обратно в закоулки корабля.
«Плевать» – подумал я и зашел к нему.
Коля сидел за столом среди кучи книг. Рядом горбатая настольная лампа. Щека у него надулась. Глаза были черные, блестящие. Он сидел, подсобравшись на стуле. В расстегнутой черной рубашке. Что-то быстро писал в тетрадки, как-то нервно, каждый раз перелистывая страницы.
Шуршало в его руках механическое перо, оставляя за собой неровный, рваный след, черной пастой.
Без спроса я сел на стул напротив. Спиной прислонившись к дверному косяку. Так что теперь нас разделял стол и груда книг.
Мы молчали. Он старательно писал, стараясь не замечать меня. А я старательно не замечал того, что он не замечает меня и смотрел на абажур лампы.
Щеки у него отдавали нездоровой краснотой. Круги под глазами. Взгляд дикий. Пандорум потихоньку прогрессировал. Благо до прилета оставалось всего пару дней.
– Что, Олег догадался? – как бы в воздух бросил я.
Коля тяжело вздохнул, но ничего не ответил. Продолжая писать.
– Тебя тоже допрашивал? – буркнул он, потрогав щеку.
Я подтвердил.
– Конечно. Меня, наверное, первого.
– И последнего.
– Фадин вряд ли бы стал. Пылаев или Вадим тоже. Тут только я и ты остались. – сказал я и развел руки.
Коля отложил ручку. Руки положил на стол и устало опустил голову. Весь издерганный, нервный. Он потихоньку выгорал и уже, судя по всему, устал с этим бороться.
– Значит на шару залетел. – констатировал он. – На шару. Но как удачно…
– Откуда у тебя её вещи?
Вопрос остался без ответа. Он молча сглотнул. Откинулся в кресле и руки заложив за голову начал рассматривать потолок. Между нами было только пятно желтого света на столе. Комната была темна и пуста. Помимо него – экран в углу, на котором крутили последние новости.
Темнота начала сгущаться.
Я прислушался к ней. Не будет ли в ней знакомых звуков? Шелеста крыл, звонкого смеха? Чуть слышного звона серебра.
Но нет. Темноты была пустой. Звонкой и гулкой. В ней не было никого кроме нас. И чем больше я вслушивался, тем больше в это убеждался. Она не пришла.
Пустота моя меня оставила здесь. И легкий огонек страха звенел в моей груди. Колючий и трескучий, как холодный ветер в поле, когда застигнут прямо перед грозой. Когда вдалеке в дубраве уже трещат кроны и гнутся. А вокруг тебя колосья тяжелые припадают к земле.
– Сам как думаешь? – сказал он в потолок.
– Ты мне скажи. – надвил я. – Чтобы никак не думать. – Ты же пролезал в её каюту…
Он улыбнулся. Покачал головой.
– Мы спали вместе. Периодически. – выдохнул он. – Довольно давно уже.
– Интересно. А когда ты собирался сказать?
– Не собирался. – он впервые за весь разговора посмотрел на меня. В глазах его читалась надменность и злоба. – Вы расстались.
– Пока она была жива – да. Мне плевать. Но случившееся, все меняет. Это ты сделал?
Теперь мне наконец стало понятно его рвение. Во что бы то ни стало разобраться в вопросе. Найти виновного. Главное не выйти на себя самого.
Коля сидел передо мной, сжимая кулаки в бессильной злобе.
– Нет! – выпалил он. – Это не я.
Я осторожно кивнул.
– Верю. А зачем подбрасывал Олегу вещи?
– Не знаю. Это он. – он мотнул головой так, словно хотел сбросить какую-то навязчивую мысль.
Такую, что стоит посмотреть на неё, наградит тебя страшным, пугающим осознанием. От которого не отделаться.
– А как это поможет?
– Не знаю. – он вновь замотал головой. Смотрел то в пол, то в стол, то убежище пытаясь найти на потолке. Затем резко перевел взгляд на меня. Надеясь в моем взгляде укрыться. – Может быть, если это он. Он бы выдал себя. Испугается того, что кто-то знает. Понимаешь?
– И как, выдал? – я указал на его синяк.
Коля отвернулся. Мы сидели молча какое-то время. Спичка загудел, натужно выходя на маршрут торможения. Я уже знал этот стон корабля. Юра рассказывал, что так корабль готовится выходить из скольжения.
– Тормозим. – пространно сказал я. – Скоро будем на месте.
– Это он. Олег. Это он сделал. – залепетал Коля.
Для меня это было удивительно. Психоз, через навязчивые мысли забирал его к себе. В свои крепкие объятия.
– Она ходила к нему. – он говорил это мне отвернувшись. – Лиля потом мне рассказала. Просила помочь устроиться в Торговую. – я молча кивал, показывая, что знаю это. – Он трахал её. На Персеполисе. Еще в институте. Взамен на рекомендацию. А когда она пришла напомнить ему об этом, перед полетом… Он попытался сделать это с ней в соседней каюте. – он постучал кулаком по переборке корабля.
Этого я не знал. Шокированный я молча смотрел на него не мигая. Коля воспринял это как вызов. Как надменность. Будто всем своим непроницаемым видом я показывал, что мне наплевать. Что я выше этого. Что никак не связан с этим всем.
– Она не к тебе пошла. Она ко мне пошла. – сказал он.
Я пожал плечам. Его это еще больше разозлило.
– Вот тут. – он с постучал по столу. – Она мне пол ночи плакалась. Когда мы отлетали. Говорила, что не сможет вырваться отсюда никогда. Что вечно будет скитаться по закоулкам института. Что другого пути у неё нет.
– А ты её утешал? – сказал я, украдкой показав на кровать. Он заткнулся.
По взгляду я понял, что попал в точку.
– Сука.
Он выпалил это стремительно. Вмиг вспыхнув яростью и попытался броситься на меня через стол. Книги полетели на пол, лампа следом. Коля схватил меня грудки, саданул по лицу. Метил в глаз, но по касательной задел разбил мне бровь. Я выволок его через стол, повалил на пол.
Прожектор лампы светил на потолок. Тени вытянулись, став искаженными гримасами. Мы катались по полу, кряхтели, осыпая друг друга ударами. Почти в тишине.
Мне удалось вернуться, с размаху пнуть его, так что мы упали по разные стороны комнаты.
Моментально воцарилась тишина. Я разбил ему губу, под подбитым глазом. Он разбил мне бровь.
– Если бы ты не был таким засранцем она бы пришла к тебе, а не ко мне. – лежа на спину, тяжело дыша и отплевываясь процедил Коля.
– Точно. – бросил я, пытаясь отдышаться. Сердце рвалось из груди. – Утешатор.
– Не было ничего. – отмахнулся он. – Она поплакалась. Взяла за чем пришла и ушла…
– А зачем она приходила?
Коля не ответил. Я поднялся на ноги. Навис над ним тенью. Он посмотрел на меня и в его глазах я прочитал испуг. Тут он понял, что ляпнул лишнего. Попытался взгляд отвести, что-то промямлить. Но, по неосторожности, а может, чтобы избавиться невольно от бремени его тяготившего, посмотрел на шкаф в углу.
Я рванул к нему через комнату. Он попытался меня остановить, схватив за штанину, но получив еще пинок осел и сдался. Под прожектором лампы я открывал ящики один за одним и не церемонясь вываливал все на пол. Пока в руки мне не попался черный рюкзачок. Перевернул его тут же и хорошенько потряс.
На пол посыпались мерцающие слабым светом цветы фацелии. Упакованные в блестящие зиплоки. В других зиплоках мерцали кристаллики стимов.
– А-а-а-а. – протянул я, пока волна осознания топила своей тяжестью мой воспаленный разум.
– Это никакой не Пандорум. – говорю я едко, на пол швыряю рюкзак. – Как всё мы думали. Это просто у кого-то заиграло очко.
Точно-точно. Вещи начали появляться как раз после того, как Олег сказал о причине её смерти. Передозировка. Отравление. Вот оно что. Добрый-добрый Коля. Услужливый Коля. Всегда поможет. Всегда достанет, что угодно.