– И как давно это началось?
Олег задумался.
– Недавно. После того, как мы установили, что умерла она, вероятно, от передозировки фацелией.
– Так, о чем вы с ней говорили?
Посмотрев на меня, он не проронил ни слова. Её вещи на столике будто фонили угрозой. Я показал на них.
– Вы сами меня в это втянули. Теперь меня это тоже касается.
Жикривецкий был невозмутим. Мне казалось, что он вновь играет в свою игру. Даже этот маленький спектакль был мизансценой с одним, только ему понятным смыслом. Что если он и правду виновен?
– Она хотела перевестись. Это если вкратце.
– А если не вкратце?
Я обнаглел настолько, что развалился на диване, вальяжно попивая чай и не сводил с него глаз.
– Не поверю, что Лиля была готова бросить институт. – говорю я. – Что-что, а без этого места она себя не мыслила – это точно. За это я ручаюсь.
– Она и раньше захаживала. Просила о переводе.
Его уверенность меня кольнула. Видимо, действительно, я не знал ее так хорошо, как думал. Олег выдохнул грузно и расслабился в кресле. Видимо, понял, что в деле появления вещей я ни при чем.
– Все выспрашивала, как я уже понял из её частых визитов ко мне о протекции, чтобы устроиться в Объединенную Торговую Корпорацию.
Я мотнул головой и сделал это слишком заметно. Услышанное было диким и неправдоподобным. Чтобы Лиля решила уйти, бросить институт. Персеполис. Это была какая-то проверка. Какая-то игра, задуманная Олегом. Даже его расслабленность всего лишь притворство. Так било его жало. Таким он был, в сущности.
И сцена, разыгранная им, только сейчас начала подходить к кульминации. Вот что происходило.
Так я думал на тот момент. Ожидая нового удара и прячась за кружкой с чаем.
– Да-да. – подхватил он, поймав мой жест. – Сначала ходила вокруг да около. Потом спросила прямо.
Тут он задумался, взгляд его смотрел сквозь меня. В воспоминания. Которые быть может прямо, сейчас развертывались на том месте, где я сидел.
– Это прозвучит странно, но я не хочу, чтобы между нами было недопонимание. К тому же я вижу, что ты все это. – он бросил презрительный взгляд на стол. – Видишь впервые. Хотя некоторые вещи ты узнал сразу. Это видно.
– Конечно узнал. – говорю я. – Мы были с ней близки.
На это он устало махнул рукой.
– Ты понял, о чем я говорю, Тём. Я, наверное, последний кто видел ее живой…
Руки заложив в замок и вновь погружаясь в воспоминания он продолжил. Взгляд его блуждал по комнате, остановился у барной стойки на кухне, вернулся к креслам задержался там, и вновь вернулся к дивану, рядом со мной. Тут и замер.
– Прямо перед отлетом, она пришла, чтобы в деталях обсудить переход в… – он замялся. – В другую сферу.
От этого мне стало не по себе. Я старался не смотреть в его глаза. Радовался тому, что не видел чужих фантомов. Чужих воспоминаний.
На периферии моего зрения я не то, чтобы видел, но чувствовал то, как на диване рядом со мной возник неясный силуэт. Он сплетался постепенно из струящегося мягкого света. Легким дуновением весны ко мне пришел воздушный поцелуй. Шелест перьев, чуть различимый звон серебра. Я слышал, как шелковое платье скользит легонько по коже дивана. Как она дышит. Завет меня обернуться. Зовет без слов. Зовет меня своим присутствием посмотреть на неё. Раскрыть её существование для него.
Тяжелая, настырная мысль.
Она улыбалась озорно, отчего я просто потупил взгляд.
Жикривецкий тем не менее продолжал вкрадчиво рассказывать о разговоре с Лилей. Я готов был провалится, я даже думать не хотел о том, что видел он на этом диване, на этом месте. Почему его глаза, всегда стеклянные и непроницаемые, стали вдруг мечтательными, взгляд влажным и приторным. Почему его стеклянные фонари, стали вдруг светиться истомой, негой призрачного света. Жадно поглощая и смакуя каждый образ.
«Сука.» – подумал я, рассматривая нахальную чаинку на дне кружки. – «Вот сука.»
– Мы просидели довольно долго. – сказал он. – Мне тоже было интересно узнать, откуда такой интерес к торговле. Почему она хочет бросить довольно успешную карьеру в институте… Но я ничего не узнал. Одни отговорки, как мне показалось. Никакой истинной причины она мне не открыла. По возвращению на Персеполис, если она не передумает, я обещал дать ей рекомендацию…
Мифиида рядом рассмеялась. Она коснулась моих волос. Нежная, легкая и ласковая. От этого прикосновения пошли мурашки. Это прикосновение принесло воспоминание.
Я бросил неосторожный взгляд на кровать. Туда, где красовалось в тот раз, брошенное, как будто бы небрежно, женское белье. Трофей. Которого сейчас не было. И чайника для заваривания фацелии тоже.
– А что потом? – спросил я. – Вам не удалось выяснить?
– Она ушла. – развел он руками и хлопнул в ладоши. – Ушла и потом мы разбрелись по капсулам. На том, всё закончилось. Еще чаю?
– Да, пожалуй.
Стоило ему подняться, и повернуться ко мне спиной как я резко развернулся в сторону Мифииды.
Но за мгновение до того, когда бы я мог увидеть ее, она растворилась в лучах взмыленного света. В ярких, переливчатых бликах которого, остался только её звонких смешок.
– Но кто-то думает иначе. – бросил ему в спину. – Кто-то знает о ваших… – я запнулся, не веря собственной наглости, – предпочтениях.
– Да, – грузно сказал Олег, наливая чай. – Кто-то думает иначе.
– Есть кандидаты?
Олег рассмеялся. Посмотрел на меня.
– Теперь нет.
Мы обменялись многозначительными взглядами. Мой говорил о скудности его попыток, его же, насмешливый, что-то готовил.
– Шучу, Артём. Это может быть любой. Игорь, чтобы меня позлить. Кто-то из команды, потому что у них есть санкционированный доступ в каюту. Может кто-то из девочек… Ну тут и так всё понятно.
– Много крутится вокруг вас и историй и людей. А как же я?
– Ты слишком сосредоточен на чем-то своем… – он раскидал сахар и залил кружки кипятком. – Так что ты говорил о силе, которая собрала нас всех воедино?
Я махнул рукой.
– Ба, забудьте. Для этого нужен непредвзятый анализ, того, как мы уже ранее говорили, горизонта существования, в котором вы себя находите. Но согласитесь, что то, что именно вы видели ее последним. Что всё, что сейчас тут произошло – все это укладывается в рамки этой теории. Будто бы есть тут гравитация, что порождается новые события, вместо материи. Вот так просто притягивая людей.
Жикривецкий посмотрел на меня внимательно. Отпил чаю. Выплюнул, вылил и принялся заваривать по новой.
– Может быть для этого есть более простые объяснения? Судьба, рок, крест?
– Нет. – говорю я. – Это что-то пол ту сторону фатума.
Он кивнул. Пока мыл кружки, особенно было со стороны, как в потоке воды он погружается вновь в какую-то фантомную мысль.
– А зачем вы полетели на Митридат?
Олег словно нехотя переел на меня свой затуманенный взгляд.
– Развеяться. – сказал он. – Или, думаешь, мне не найдется там работы?
– Не хотел оскорбить. – говорю я. – Просто сопровождать группу… Можно было кого угодно отправить для административных дел. Вам-то зачем? На Персеполисе всяко интереснее….
Как бы невзначай я взгляд перевел на трусики, лежащие на столе.
Вновь за его стеклянными глазами блеснуло острое жало. Будто бы он катал на языке какую-то горькую мысль. Не давая ей сорваться, не давая ей высказаться. Словно тяжесть произнесенных слов должна будет все изменить. Или в ней таится некое знание, которые может стать весомой частью нашего разговора. За взглядом он взвешивал все за и против за эту мысль.
Затем запил её чаем.
Чай вышел что надо и удовлетворившись он понес кружки к столу.
– Поездки освежают. – сказал он. – Если бы не всё это, конечно…
– Конечно, – говорю я и улыбаюсь нагло. – Фатум. Вы со своим как-то примирились?
– Просто делай что должно и будь, что будет. Крест – это мера твоей ответственности перед Богом. – сказал он, усаживаясь в кресло напротив. – В итоге, какая бы сила перед чем тебя не поставила. Перед какой необходимостью – все в твоих руках. Что именно ты сделаешь, что предпримешь и чем это обернется. Правильно?
– Я же говорю – это что-то по ту сторону фатума. Судьбы, Креста и прочего. Но вы не хотите говорить. А я не особо хочу расспрашивать. Просто, вам придется поверить, что в противном случае, мы не поймем смысла происходящего здесь.
– В твоих словах очень опасные нотки звучат. Чувствуется Фадин. – говорит он. – Если тебе с этими мыслями проще пережить смерть Лилии – это одно. Но заигрываться в это не стоит. Ни к чему хорошему это не приведет.
Я пожал плечами. Пусть каждый будет при своем.
– Просто пытаюсь разобраться. – говорю я рассматривая чаинка на дне кружки.
Спичка недовольно гудит, мигая светом в каюте.
– А как вы справляетесь? – говорю я. – Вы говорите о Кресте, так будто бы это вам очень знакомо. Будто бы эта мысль о судьбе и ответственности для вас… – я замялся подбирая слова и вдруг заметил, что он вновь катает мысль на языке. – Для вас, родная. Как будто выстраданная, что ли.
Пока это выражение его лица не пропало. Пока он вновь не запил его чаем. Не нашел аргументов в пользу того, чтобы и дальше хранить молчание я продолжил на ощупь выискивать путь к настоящим его мыслям.
– Для меня это правда сложно. Никакого простого ответа – прагматичного ответа на случившееся я не могу найти. Его просто нет. Думаю, что не смогу найти ответ на то, что с ней случилось. Ответа, который бы мне показался полным. Настоящим. В плоскости того, что уже есть среди нас. Через то, с чем мы согласны. Боюсь, у меня остается только один путь – в отчаянии найти нечто новое, что по ту сторону мыслимого. Что, только там, возможно и может существовать единственный способ объяснить всё то, что здесь происходит.
Чай на дне кружки вращался странной гипнотической спиралью, затягивая в себя все рассыпанные мною слова. Виток за витком, погружая меня в пучину пространного, отстраненного ощущения пустоты. Там на дне водоворота, в самой сладкой его части, вновь подступала ко мне уже такая родная, вязкая и колючая пустота.
– Эта теория, как бы странно это ни показалось, просто соломинка здравомыслия. За которую я держусь, чтобы получить хоть какой-то ответ. Пусть даже и такой странный. Понимаете?
Олег молчал некоторое время попивая чай. В его чертах легонько просквозило то мимолетное настроение, мимолетный образ, который он умело превращал в последствии в нужную ему мизансцену, какую показывал окружающем по своей надобности.
Практически незаметная рябь чувства во всем его естестве, символ с которого начиналась любая мысль. Легкий толчок настроения, выразился еще ощутимой, практически невидимой эмоцией.
Я долго пытался потом вспомнить этот момент. Рассмотреть его в деталях. И никак не мог подобрать нужных слов или определение под настолько мельчайшее событие, движение духа в его инертном теле.
Почувствовал в тот момент, что он вновь посмотрел на меня как-то по-отечески. Будто раздумывая передать сыну знание о мире. Такое, какое поможет тому с этим миром совладать. Или нет. Или это всё напускное. Все это игра, на которую не стоит полагаться. И мы до сих пор с ним в нужной ему сцене.
Я замолчал. Он взглянул на меня и в нём прочиталось облегчение. Для себя Жикривецкий сделал выбор. Нашел моральную причину поступить так как поступил дальше.
– Фатум. – протянул он. – Хорошее слово. Возможно, ты прав, Тём. – сказал он рассматривая в руках кружку. Белую в золотых узорах. – Возможно, ты прав что всё это не случайно.
И загадочно улыбнулся.
– Что думаешь о Людях-омутах? – неожиданно спросил он.
– О пятнадцать-восемьдесят девять? – затянул я песню. – Нужно посмотреть, насколько они отклонились от антропотока. Насколько их культура теперь валидна по отношению к нашей. Насколько можно исследовать их и исправить…
Олег меня грубо прервал.
– Нет. Артём. Что ты думаешь о них. А не Фадин.
Когда говорил сделал ударение на слове «ты».
В его глаза читалась необходимость. Необходимость говорить честно. И за честно Олег хотел честности. Меня смутил такой подход. Ведь это тоже могла быть часть игры. Но, собравшись с мыслями мне удалось наконец подобрать слова.
Я тоже начал играть.
– Мне плевать. – говорю я. – Искренне наплевать. Я полетел-то, узнав в последний момент, считай почти за день, что Лиля полетит. Думал, может удастся хотя бы начать общаться. Или типа того. По поводу, Людей-заводи – если они не опасны, пускай живут. На все воля Бога. Если они появились, то мы не вправе, тут что-то решать.
Олег удовлетворенно кивнул.
– Я уже был там. На Митридате. – сказал он, став серьезным. – Тебя, наверное, ещё и в проекте-то не было. – он посмотрел на чай. Оставил кружку в сторону. Встал, сделал круг по каюте, достал коньяк и вернулся к столу.
Быстро появились закуски и рюмки. Неторопливо разлил. И продолжил.
– Во время «Необъявленной гражданской». – сказал он, пододвигая ко мне рюмку. – Митрадат на тот момент бвл транспортным узлом. Уже после тех событий гипертрассы прошли севернее, и вся инфраструктура идет теперь там. Но тогда Митрадат был важной точкой.
Он помолчал, рассматривая бутылку.
– Флот ворвался в систему довольно быстро. Даже встречного боя не получилось. Флотилию чертей разбили на окраине системы. Быстро и жестко. Мы шли следом. Нашей задачей было выбить чертей с самого Митридата. На тот момент, на планете наши уже закрепились, освободив большую её часть, а мы шли в помощь. Черти сигналили своим, что система пуста, что Имперских кораблей там нет. Это была последняя для них попытка втянуться в битву за Митридат. Они появились в системе, шли на всех порах громить наши силы на планете, оставшиеся без прикрытия флота. Тут-то их и подловили.
Рассказывая это, Олег чертил линии на столике. Наверное, сражение сейчас живо разыгрывалось перед его глазами, прямо тут между диваном и креслом.
– Крупные города остались за ними…. В системе остались несколько фрегатов – они залпами долбили крепости на ближайшей луне. Больше опорников в космосе у них не осталось. А флот пошел дальше. Именно с этой операции началось медленное движение к концу войны.
– Почему города были за ними?
– Никто же не будет бомбить их с орбиты. – сказал он. – Черные заперлись в них как в крепостях, среди гражданского населения. Пока мы как конница носились вокруг, по планете, подавляя оставшиеся силы. Смысла лезть туда с земли не было. Много жертв среди гражданских, много жертв с нашей стороны. Все равно исход войны решался в битве при Коллизии. Она как раз гремела в то время, за множество парсек от Митридата.
Жикривецкий вновь ушел в воспоминания, руками рисуя что-то в воздухе.
– Так что мы просто изолировали города, делали вылазки, защищали освобожденные территории и помогали налаживать там мирную жизнь. Следом за нами шел инженерный флот.
Я слушал его не двигаясь. Чувствуя на своих плечах прикосновение нежно женских рук. Ощущая легкое дыхание, от которого веяло домом.
– Помню это как вчера. – продолжал Олег. – Ночь в лощине. Лежишь в скафандре среди диких цветов. Восходит малый полумесяц. Виден большой диск луны. За пригорок убегают искрящиеся дорожки фацелии. Кроны шелестят. А в небе раз за разом вспыхивают как тонкие иглы разрезы плазмы. Будто корабли хотят лопнуть лунный диск.
Мы выпили еще под пространные тосты о мире и нашем войске. Он рассказывал еще про пейзажи местной жизни, потом о ходе войны ее причинах. Все дальше несла его мысль. Пока, не сделав незримый круг не вернулась на Митрадат.
– Уже тогда было видно, что в отрыве от Империи Митридат превратился непойми в что. В городах было дано жить не всем. АК-контуром особо не занимались. Омутов просто гнали отовсюду. Со времени Галактической войны до «Необъявленной гражданской» они, по сути, были предоставлены сами себе. Последняя сделала им одолжение. Люди за периметром дичали и стремительно менялись, находя себе спасения в их общинах.
– Странное, наверное, зрелище. – говорю я.
Вот уже на столике показалась пачка сигарет. Олег достал одну и закурил.
– Но это не важно. Я, вообще, о другом. – сказал он. – меня всегда удивляло…
Рассказ Жикривецкого
Группа в семь человек двигалась вдоль узкой колеи между бетонных надолбов к шоссе. Было слышно, как справа в поле гудит гравитанк. Он утопал в увесистых колосьях серо-черной пшеницы. Четыре трака – четыре короткие лапки его были подняты над землей. Спаренная пушка выискивала цель впереди, за краем поля, по ту сторону посадки. В сердцевине танка характерно гудел низким гулом антиграв.
Оглушительный залп орудий. Перезарядка. Еще два выстрела. Вдалеке за посадкой, что-то гакнуло, засвистело жутко, взметнув башню.
Группа шла быстро, оставляя за собой слабое жужжание сервоприводов их скафандров. Танк взревел, легко как пушинка подпрыгнул, оттолкнувшись от воздуха своими четырьмя лапками, и спланировал ближе к шоссе.
Под прикрытием пшеницы группа остановилась. По другую сторону шоссе была ливневая канава. Забетонированный желоб шел параллельно дороге, упираясь в полуразрушенное здание. Крыша его была раскурочена, часть стены обвалилась, свежие следы пожара. Все поле по другую сторону канавы выгорело полностью.
Надолбы прогрызали дорогу до самой канавы и там обрывались. Танк проскользил по асфальту, дал еще один залп. На этот раз выпустив ракеты. Огненными шарами они умчались вдаль. В ответ в него прилетел рой дронов.
Один за одним, маневрируя, с разных сторон они метили в него свои острые жала. Внутри, мехвод выжал рычаги, и танк взревев отпрыгнул обратно на поле. Несколько дронов упали замертво, подавленные. Другие отклонились и взорвались в воздухе. Третьих раскидало в стороны вихревое поле антиграва. Те, что были настырнее, получили заряды плазмы ближнего боя. Звук такой странный, как от мухобойки. Один попал в цель, оставив на траке небольшой ожог.
Пока танк маневрировал и отбивался. Группа пересекла шоссе и уже двигалась по канаве в сторону здания. Внутри уже точно никого не осталось. Но черти, скорее всего, засели дальше. В глубине промзоны.
На загривке башни, у танка по открывались соты, из который уже он выпустил рой дронов в ответ. Подпрыгнув, на ходу раскрывая крылья, они маленькими стрекозами устремились вперед. Туда, где наша птичка засекала операторов черных.
Пока танкисты плясали на поле, выкручивая финты, показывая пируэты. В тылу, прячась в пустотных полях, скользил наш глайдер. Длинный, остроносый, похожий на кинжал он, стараясь не шуметь, тихонько ждал.
Со стороны черных был такой же. Они прятали его в застройке промзоны. Глайдеры – страшная сила. Они парили над полем битвы будто орлы, гордо расправив крылья.
Стоило танку-пушинке пошуметь, группа в этот момент как раз добралась до конца канавы и уперлась в бетонные стены, которые предстояло расковырять, чтобы попасть внутрь. Как над ними проплыл, гудя двигателями вражеский глайдер.
Ни секунды ни медля, он обрушил всю свою мощь на пушинку. Тот только и успел отпрыгнуть, как земля под ним загорелась.
Мы тут же развернулись. Дали вслед глайдеру ракетный залп, из двух стволов. Но особого вреда. Ему это не нанесло.
Следующим взрывом, танк отбросило и закружило в воздухе. Он попытался дать залп в ответ, но не смог – заклинило башню. Антиграв вырубился, он плюхнулся на свои лапы-гусеницы. И ревя моторами начал отползать обратно по полю.
Но на глайдере решили, что добьют его позже. Заложив крутой вираж, машина направилась к нам. Танкисты это заметили. Их машина взревела всеми двигателями и взметнув землю поползла вдогонку. Поливая глайдер из того, что осталось. Запуская за ним дронов один за другим.
Я стоял, помню во весь рост, посреди канавы, и смотрел на то какой красивой он выполняет вираж. Разрисованный крестами и странными символами. Несется к нам. Пока справа от меня парни заряжали стволы для нового залпа. Они не успеют.
Вот оно. Вот так глупо и просто закончится моя жизнь. На ходу глайдер черных шел немного боком, наставляя на нас бортовые орудия.
Видел, как разгораются жерла плазменных пушек. Как вслед ему в беспомощной ярости танка отстреливает снаряд за снарядом из крупнокалиберной пушки. Как снаряды эти рикошетят от кормовых щитов взрываясь позади сноп искр. Как жужжат и несутся к нему злые пчелы дроны с кумулятивными жалами, пытаясь его нагнать.
Но они тоже не успеют.
Помню, как стоят и представлял, сжимая оружие, как плавится моя броня. Как я превращаясь в стекло. Как все тут запылает. Попытался даже найти место под панцирем, где был крестик. Пока все системы скафандра сходили с ума. Выделяя всем возможными средствами на дисплее визора жуткого врага.
Одновременно с этим, я видел нас всех и глазами нашей птички. Весь наш отряд. Видел, как лихорадочно загоняют парни карандаши ракет в тубусы, вскидывают их на плечо, на изготовку. Видел, как остальные стоят на своих секторах. Будто бы их вообще не волнует, что сейчас произойдет. Готовые ворваться в бетонные катакомбы. В принципе, меня это тоже не волновало, мне просто достался нужный сектор, и билет в первый ряд. Видел, как закладывая вираж он прижимает пшеницу. Как яркие снаряды догоняют его, и отлетаю в разные стороны.
Тогда я рассмеялся. Подумал, что это красиво. Подумал о том, что смогу увидеть последним, догорая в плазменном огне. На удивление, слишком о многом подумал.
Но этого было увидеть не суждено.
В тот момент, когда красные пасти плазменных пушек, были готовы дать залп. Несколько лучей резаков саданули по глайдеру черных прямо в оттопыренный бок. Первые два попадания сдули щиты. Следующие оставили на его теле глубокие зияющие раны.
Корабль качнулся. Попытался выправиться, но следом в него начали влетать пригоршнями насыпаемые снаряды. Пачка за пачкой.
Справа над лысым полем, несся на бреющем, припадая к земле наш глайдер. Он стрелял практически в упор, прямой наводкой. Гудел и ревел как дикий зверь.
На этом бой был в принципе закончен.
При поддержке двух танков. В три группы мы быстро зачистили опорник чертей. Посадка рядом горела. Здания промзоны складывались одно за другим. Даже сбежать никто не успел. В чистом поле это была верная смерть.
Больше о том бое сказать нечего. Но вот что мы нашли там в катакомбах… Это, это засело во мне надолго.
***
Тогда я не придал этому значения. – Олег закурил снова. – Да и было о чем подумать. Но потом, каждый раз мысленно возвращаясь туда. – он обвел сигаретой комнату. – Как ты говоришь движимый невидимой силой. Я все никак не мог понять причины увиденного. Там мы нашли трупы, если вкратце. Трупы пленных, гражданских, трупы их же собратьев чертей. Все изувечены. Изувечены страшно, еще при жизни.
Он выпустил дым. Встал с кресла разминая ноги. Стал ходить кругами по каюте.
– Вот это мне не давало покоя. С той промки никто не ушел из черных. Помню с какой яростью наш глайдер как коршун набрасывался на посадку за посадкой, которые уходили дальше, в сторону города. Поливая огнем всех чертей, каких находил. Мы отплатили тогда сполна. На тот момент мы кружили уже возле самих стен черных крепостей. Вытравляя это безумие.
– И что именно не давало вам покоя? – осторожно говорю я.
Олег задумался, на его лице вновь появилось это тяжелое выражение. Тяжелая мысль. Вязкие воспоминания, облаченные в слова, которые должны сорваться с языка. Он осушил рюмку и посмотрел на меня.
– Почему так? Почему в каждом опорнике, где были черные мы находим одно и то же. Почему себе мы такого не позволяем?
Я пододвинулся ближе. Но Олег уже кружил по комнате разгоняя мысль.
– Митридат, Мессана, Регий, Наксос… Вся ось окраинных миров – это все новые, молоды аграрные колонии. Долгое время предоставленные себе. Относительно молодые. Поселениям здесь в среднем по шесть – семь сотен лет. И вот тут, где властвует Пан, нет место человеку Предела. Понимаешь?
Теперь осушил рюмку я и неуверенно кивнул.
– Человек растворенный в природе, в природе как сфере. Сфере любого толка. Становится её неотъемлемой частью, потому что не мыслит себя иначе. Пусть даже и природа тут существует как АК-контур. Тогда Пан, разлитый во множестве ей превращений, той самой незримой силой, выступает тут полноправным властителем. Формируется странный, дохристианский тип… – он замялся. – Сознания? Нет. Мышления? Не знаю.
Он говорил, а вокруг него плясали тени. Переливались бликовали, мерцали, будто живые.
– Будто человек погруженный в сферу, природу. Сам наделяет этого Пана существованием. Так как человек живет посредством этой сферы. Через неё закрывает все свои потребности и без неё себя не мыслит. Будто все что происходит в сфере, в данном случае в сфере как природе, есть уже завершенное. Понимаешь? – Олег мотнул головой, разбавил мысль коньяком, попутно произнеся тост. – Сам не понимаю. Но в этом мироощущении, человек такая же неотъемлемая часть природы, сферы которой он отдан, а значит и часть Пана. Дух всенаполняющий пронизывает все вокруг. У него будто бы нет идеи вечной души, отделенной от мира и от природы. Вверенной только Богу. Вечной души нет, а значит нет начала индивидуальности, и нет начала гуманизма. Понимаешь?
Я не понимал. Завороженный пляской фантомов. Мысль его становилась моей, но не была для меня понятной оттого отдавалась лишь хороводом образом населяющих каюту. Олег, сделав круг, подошел к столу. Затем сел, внимательно рассматривая его черную гладь. И будто бы найдя тропу для мысли, продолжил.
– Только идея о трансценденции человека дает иную точку опоры. А значит иное поле деятельности. Иной горизонт. Не важно, если ли это только продукт мышления или есть бессмертная душа действительно. Но сам факт наличия такой идеи в нашем взаимодействии уже работает. Мы все равны перед вечностью, перед Пределом. И должны следовать этому вызову, каждый сам по себе. Но вместе с тем, в этом движении стремиться выразиться через нас общечеловеческое. Потому предел един для всех.
Спичка одобрительно загудел, замигали лампы в помещении.
– Но в цепи аграрных миров. Этой конструкции нет. Ими движет иная сила, естественная сила, непосредственная сила, которую оживляют сами люди, отдавая себя природе. Той сфере, в которой они живут. Если у тебя нет души, и у меня ее нет, а дух разлит между нами одинаково, и мы части этого многообразия жизни в сфере-природе, не имеющие возможности быть чем-то большим, то и законы природы для нас предельны. Только они и больше ничего. Отсюда, такое отношение к чужой жизни. Да и к своей кстати тоже.
Жикривецкий перевел дух. Огляделся в каюте. В руках у него тлела сигарета.
– Вот о чем я думаю, вспоминая изувеченные тела, которые мы находили. Это, по мнению черных, это их земля, их сфера. И они как не большие, но и не меньшее. Может быть, только старшие в этой сфере, среди всего живого многообразия. Решают кому жить, а кому нет. Природа в целом жестока. И это в ней норма.
Олег грузно опустился в кресло. Я старался не шелохнуться, чтобы не спугнуть его мысль.
– Но тут заявляется Империя и говорит о том, что нет у вас права так поступать с людьми на ваших территориях. Они все принадлежат Пределу и Богу. Вы не вправе решать. – он хлопнул в ладоши. – И вот, откуда такая ненависть. Поставь себя на их место Артём. На место черных. Они уже все решили. По праву сильного. Это их сфера, что хочу то и делаю, потому что всё что я делаю, также сообразно природе, как и я сам. Хочу – буду равнять города с землей. Хочу – разбомблю целую планету.
– Вот эта сила Артем, мне понятна. – сказал он, стряхивая пепел. – Неосознанная сила, владеющая умами целых миров. Непосредственная, эстетическая сила. Которая жива по своим делам. Потому что я сам её видел. Там, в катакомбах.
– Поэтому вы оказались на Персеполисе? В институте. Чтобы понять, чтобы найти способ эту силу обуздать? Влиять на неё как-то – на шару закинул я ему в ответ.
Олег вмиг замолчал. Остановив на мне тяжелый взгляд.
– А для чего мы летим на Митридат, как ты думаешь?
– Чтобы изучить людей-заводи, дать оценку.
– В сущности, на них плевать. – сказал он как отрезал. – Мы должны убедиться, что там не затевается очередной геноцид. Если Омуты, люди предела – пусть станут частью Империи, наравне со всеми. Если они нечто другое. И на это неспособны – пусть живут там в изоляции на своей территории. Но вот данная сила, которая может обуять жителей Митридата, беспокоит меня куда больше. Может ли она выплеснуться в новую резню?
– Вы, – осторожно начал я, не веря себе. – Всё это время состоите в Ордене? В ИСБ?
Олег ничего не ответил, но по его глазам я всё и так понял. Небольшая вольность, которую он смог себе позволить.
– Для себя я смирился. – наконец сказал Олег, – И свой выбор сделал. Судьба вновь несет меня туда. Чтобы вновь встретиться с этим феноменом. Но, как ни странно, не в иных людях, а в таких же как мы. Что же касается твоего исследования, то я не думаю, что есть некая сила, связанная с качествами каждого из нас. Это слишком частный случай. Если бы сила и существовала, то она была бы выражением всечеловеческого в людях. – он затянулся, и пока говорил следил за тем, как струится безмятежно дым, растворяясь в воздухе. – Если это связало нас, то оно должно было связать и остальных. Хотя, – он пожал плечами. – Может это вариант, какой-то более тонкой настройки.
Мы помолчали, каждый думая о своем. Мифиида потрепав меня по макушке, растворился за моей спиной. Олег посмотрел на меня.
– Скорее это судьба, то, о чем ты говоришь. Выбор и ответственность за свой выбор. Вот что может тебя вести. Так, что в итоге решение всегда за тобой. Как поступить, и что сделать. Перед чем бы она тебя не поставила. Понимаешь?
Я согласился и опрокинул еще одну рюмку в себя.
– То, что произошло с Лилей – это трагедия. Я тебе сочувствую. Но это всего лишь случайность. Не нужно подпитывать свои чувства подобными идеями. Ни к чему хорошему они не приведут…
– Ценю, – сказал я в ответ. – Правда ценю вашу заботу. Но мне кажется вы просто смирились с данностью и работаете с тем, что есть. За такую позицию – уважение. Но при этом вы отрицаете возможность проникнуть в суть вещей. Получить хоть какой-то ответ.
– Может и так. У каждого своя дорога. Чашу придется испить. Восприми это, Тём, как совет старшего товарища. Которым ты можешь распорядиться как считаешь нужным.
Жикривецкий улыбнулся, и впервые эта улыбка была искренней. Настоящей.
Мы еще немного поговорили о разном. Но наш разговор становился все более отстраненным и бессодержательным, а затем и вовсе растворился в воздухе, став ничего не значащими фразами и обещаниями. Я поблагодарил его. Пообещал, зачем-то, что буду держать всё в тайне. Он отшутился тем, что не понимает, о чем я говорю. И на этой ноте мы разошлись. Олег отправился спать. А я пошел бродить во хмелю, по темным отсекам корабля.