Томас Эдисон. Его жизнь и научно-практическая деятельность

Я пристроил к аппарату диафрагму с особым приспособлением, которая могла бы воспринимать звуковые волны моего голоса и оттиснула бы их на каком-нибудь мягком материале, укрепленном на валике. Я остановился на пропитанной парафином бумаге и получил прекрасные результаты. При быстром вращении валика оттиснутые на нем знаки, по которым проходил трассирующий штифт, повторяли вибрации моего голоса, и через особый передающий прибор с другой диафрагмой я явственно различил слова, как будто говорила сама машина; я сразу увидел тогда, что задача воспроизведения человеческого голоса механическим путем решена”.

Как уже было сказано, Эдисон потратил много лет на усовершенствование своего аппарата; оловянные пластинки, на которых трассировались при вращении валика голосовые вибрации, заменены в новейших приборах съемными восковыми цилиндрами; валик приводится в движение маленьким электрическим двигателем; устройство вибрирующих диафрагм приемника и воспроизводителя звуков совершенно изменено, не говоря о многих мелких деталях, от которых зависело успешное действие прибора.

Фонограф последнего типа, сделавшийся уже предметом фабричного производства, величиной с обыкновенную швейную машину, по наружному виду напоминает маленький токарный станок с самоточкой. Главный шпиндель снабжен самой мелкой микроскопической резьбой по его длине между подшипниками и продолжен с одного конца, куда надеваются прессованные восковые цилиндры, на которых в виде незаметных для невооруженного глаза мелких винтообразных бороздок с углублениями трассируются вибрации человеческого голоса или других звуков. Параллельно с главным шпинделем укреплен другой, по которому ходит подвижной суппорт, снабженный с одной стороны рычагом с гайкою на конце, охватывающей упомянутый волочильный винт, передающий таким образом горизонтальное поступательное движение суппорту; с другой стороны того же суппорта имеется качающийся рычаг с двумя звуковыми диафрагмами, укрепленными на конце его во вращающейся на стержне рамке, так что та или другая из них могут быть приведены в соприкосновение с поверхностью воскового цилиндра. Одна из этих диафрагм, воспринимающая вибрации, опускается на цилиндр, когда хотят говорить в фонограф; другая, воспроизводящая звуки, обратно – когда он сам должен говорить. Первая из них состоит из металлической круглой рамки, как в объективе бинокля, в которой укреплено тончайшее стекло в толщину самого тонкого шелка (соответствующее барабанной перепонке уха) с металлическим штифтиком посередине, сообщающимся со свободным концом маленького рычага, укрепленного на окружности рамки; в говорящей диафрагме в центре стекла также поставлен штифтик, но упирающийся в изогнутый конец тончайшей стальной проволоки, который идет по бороздкам воскового цилиндра; другой конец ее также укреплен на окружности рамки. Главный шпиндель фонографа приводится в равномерное вращательное движение с помощью маленького электрического двигателя, установленного на общей станине в конце прибора (для действия его достаточно одного элемента Грене); для уравнения скорости двигатель снабжен весьма чувствительным регулятором. На конце качающегося рычага с диафрагмами приспособлен особый режущий инструмент для сглаживания поверхности воскового цилиндра до начала воспроизведения звуков.

При употреблении прибора первым долгом пускают в ход упомянутый резец; потом он разобщается, суппорт с диафрагмами устанавливается в начале хода волочильного винта, воспринимающая диафрагма опускается на восковой цилиндр, и одновременно с вращением последнего ее вибрации от передаваемых ей через трубку звуков сообщаются штифту, который, медленно подвигаясь вместе с нею в горизонтальном направлении, трассирует соответствующие этим звуковым вибрациям линии и углубления на поверхности цилиндра. Когда хотят, чтобы фонограф повторил сказанное, отводят воспринимающую и опускают на тот же восковой цилиндр говорящую диафрагму и, установив подвижной суппорт в его первоначальном положении, опять пускают в ход прибор. Проходя по бороздкам и углублениям, уже сделанным в цилиндре, изогнутая игла говорящей диафрагмы сообщает соответствующие вибрации стеклу – и мы слышим в точности воспроизведенные звуки человеческой речи со всеми их мельчайшими оттенками.

Прибор не только передает очень точно сказанное и прочитанное, говор толпы, аплодисменты, но даже самый тихий шепот, все несовершенства при пении, кашель, свист и т. п. Все это достигнуто путем скрупулезной (в пределах сотых долей миллиметра) отделки его частей. В последних приборах, построенных Эдисоном, внимание его было сосредоточено на передаче самых мелких оттенков звука и тембра голоса; усиление звука отодвинулось на второй план.

Следует добавить, что отпечатки звуковых волн на восковом цилиндре аппарата представляют собой до того мелкие бороздки и углубления, что их можно разглядеть только при значительном увеличении. Маленькие восковые цилиндры с твердой внутренней оболочкой делаются разных размеров, начиная с дюйма в длину; на последнем помещается двести слов, следующий – в 400 слов и т. д. О числе передаваемых звуковых колебаний можно понять из того, что английскому слову hallo (здравствуй) соответствует до 75 тысяч вибраций при обыкновенном тембре мужского голоса. По словам Эдисона, весь роман Диккенса “Николас Никкльби” может уместиться на четырех цилиндрах по четыре дюйма в диаметре и восьми дюймов длиною. Они очень легки, и для пересылки их по почте приспособлен особый футляр.

По собственному опыту мы можем утверждать, что первое впечатление, производимое говорящим фонографом, совершенно незабываемо. Составителю этого очерка пришлось, в числе шести других приглашенных, видеть и слышать этот удивительный аппарат на квартире Ю. Блока (представителя Эдисона), который демонстрировал и объяснял нам его во всех подробностях.

Упомянутый прибор последнего типа вполне соответствовал только что описанному. Говорящие диафрагмы были соединены толстой гуттаперчевой трубкой со штативом, от которого шли меньшего диаметра трубки, разветвляющиеся вилкой со стеклянными наконечниками; эти последние вставлялись в уши.

Первым было соло на корнет-а-пистоне, исполненное на одном из нью-йоркских концертов, и соло на пикколо. Закрыв глаза, можно было представить себя сидящим в концертном зале – до того отчетливо, звучно, со всеми мельчайшими оттенками фонограф передавал музыку, прозвучавшую на другом полушарии около года тому назад. Тут же мы прослушали итальянскую арию, исполненную в Нью-Йорке известной певицей. Этот номер из программы фонографа был еще поразительнее: все интонации голоса и нюансы, даже несовершенства исполнения были слышны с удивительной ясностью, как будто артистка пела в той же комнате. Но поразительнее всего было то, что после исполнения каждой музыкальной пьесы слышались аплодисменты, крики “браво” и тот шум многочисленной толпы, к которому мы привыкли в общественных собраниях. При этом Ю. Блок сообщил нам высказанное Рубинштейном мнение о великом значении фонографа для музыкального мира. По его словам, музыкальным исполнителям весьма полезно почаще прослушивать себя на фонографе, от которого не скроются ни одна фальшивая нота, ни одно отклонение в голосе. Тот же фонограф передал сцену из “Отелло”, разыгранную в домашнем кругу Южиным и Ленским, причем монологи Яго и Отелло прерывались по временам смехом, от которого, под влиянием шуток одного из присутствующих, видимо, не могли удержаться талантливые артисты. Гнусливое пение американского негра под аккомпанемент banjo (вроде балалайки) и музыка уличного оркестра производили самое комическое впечатление. Иллюзия была до того сильна, что можно было себя представить на улицах одного из больших американских городов. В числе пересказов фонографа были декламации стихотворений на приеме в богатом доме; сквозь возгласы и шум разговора большого общества слышался чей-то густой смех.