В годину смут и перемен. Часть 2. Зазеркалье русской революции

Финальная картина

⠀

По запорошенной первым снегом булыжной неровной дороге, недавно обустроенной колхозниками на месте старинного Череповецко-Белозерского тракта, спешат на уроки в Абакановскую школу две болтливые девчушки, а с ними еще один тихий мальчик. Одна из девочек, Шура, и ее младший братик Коля идут в еще совершенно незнакомую им двухэтажную деревянную школу впервые – отец, ответственный работник районного масштаба, только на днях перевез семью в эту местность и загодя договорился о переводе детей в новое учебное заведение. Правда, ближе, у Чудского погоста, есть небольшая местная школа, но она начальная – четырехлетка. Девочка Шура же уже ученица пятого класса, ну а братик, хоть и на два годика младше, тоже пока будет учиться при ней. Так родителям проще. Вторая девочка с ними, по имени Муза – та местная, соседская, она уже ученица седьмого класса. Сегодня ее попросили показать приезжим дорогу, а потому она рада, что теперь у нее будет своя компания для ежедневных ранних походов на учебу. Иногда, правда, бывает, что по дороге ее догоняет другой школьный попутчик с Погорелки Ваня. Он тоже еще пятиклассник, и, видимо, с новой знакомой Шурой они будут учиться в одном классе. С более взрослой Музой этот Ванька не очень дружит, а зря.

Вот, так и знала! Бежит сзади, догоняет, сорванец! Сейчас непременно подбежит и дернет ее привычным способом за косу, а потом, довольный, умчится вперед, размахивая вместо портфеля отцовской солдатской котомкой. Дуралей! Но что это? Подбежав к их троице, этот нахал остановился как вкопанный и уперся взглядом в ее новую малую попутчицу. Та засмеялась в ответ и первой протянула ему ладошку: «Я – Шура! А это мой брат Коля! Мы в Погорелке пока еще новенькие. Сами приехали из Селец. А тебя как звать?»

– Меня? Звать-то? Э-э…

– Чудя его зовут! Весь их род сплошные Чуди! – раньше успела отреагировать вредная Муза.

– Нет, мы его так звать не будем. Он славный! А это прозвище какое-то нехорошее. Ты, случайно, не Осипа Степановича сын? Нам папа про него говорил. Они еще с детства знакомы, вместе на заработки в Белозерск ходили.

– Так ты Ропакова? Директорская дочка? Знатно! Меня Иваном назвали, и я в самом деле сын того Осипа. Ну, короче, Ваней зовите меня, – наконец назвал себя паренек. По росту он был даже ниже Коли, худой, белобрысый, лохматый, хотя какие-то черты в нем выдавали, что он никак не моложе самих приезжих. – Это хорошо, что вы к нам жить приехали и что учиться вместе будем, а то кругом одни нахалки да задаваки. А ты-то нормальная девчонка. Я сразу увидел. И брат твой такой… не шумный. Списывать домашки даешь?

– Даю! Но только если вежливо просят и «пожалуйста» говорят!

– Вот, наш человек! Только мне-то того не надо. Не подумай. Я тут сам главный отличник! Это у меня все списывают. Разве не так, Муза? Вот что, если, Шурка, тебе что-то непонятно на уроках будет – спрашивай. Я растолкую.

– Это правда! Чудики, они у нас в деревне завсегда самые головастые да норовистые. У Ваньки и отец, и дед – все грамотеями считались по волости. Ну, идем, что ли? У нас-то в седьмом классе за опоздание сразу к доске заставляют выходить. А мне это сегодня ни к чему, – поторопила Муза.

– Ну, спасибо, Ванюш. Я тогда спрошу! Мне раньше сестры старшие все непонятное поясняли, а теперь они в Череповец уехали учиться. Я бы тоже туда к ним скоро учиться пошла, да вот папу сюда прислали на работу.

Через некоторое время ребята свернули с большака и двинулись по знакомой тропке напрямки к школе, срезая тем самым через поле добрые полверсты. В одном месте надо было перепрыгнуть через глубокую дренажную канаву либо же пройти над ней по специально проложенному бревнышку. Муза и Ваня сделали это привычно просто, практически с ходу. Коля не решился ступать на бревнышко, но с разбега перепрыгнул возникшее препятствие. Девочка Шура прыгать не решилась, но и идти по узкому мосточку она явно забоялась.

В этот момент «слабенький» Ваня лихо перебежал к ней назад и неожиданно подхватил девочку на руки, после чего без колебаний уверенно перенес ее по бревнышку на другую сторону и там снова поставил на ноги. Все, а особенно сама Шура, от неожиданности и внезапности свершения этого действия застыли в изумлении.

– Что-то я, Ваня, за тобой ранее такого рыцарства не замечала, – произнесла пораженная увиденным Муза.

– Спасибо, конечно, но ты так больше не делай, а то я еще… привыкну, – еле прошептала обомлевшая и явно покрасневшая Шура.

– Да я и не против. В том смысле, чтобы ты привыкла… – ответил «рыцарь».

Собственно, это и было то самое «соединение планет», когда люди еще ничего не знают, только незаметно между ними проскакивает первая искра необъяснимых чувств, а вот небеса за них уже все про себя решили, и никуда им теперь от этого решения не деться…

Эпилог

Иван Васильевич 33 года проработал директором маслозаводов (Дементьевского и Абакановского) в системе треста «Вологодмаслопром», в его трудовой книжке в месте записи «профессия» было не по форме написано: «директор». Абакановский завод (тот, что в Погорелке) он вывел в передовые, на обоих местах работы как директор добивался удвоения производства каждые четыре года. В 1950 году его мастер-маслодел была представлена к званию Героя труда, но наградили только орденом Ленина, сам же директор тогда стал кавалером ордена Трудового Красного Знамени.

В 40-е и 50-е годы прошлого века Абакановский маслодельный завод называли в области буквально кремлевским поставщиком вологодского масла. Действительно, в Вологду и в Череповец из столицы приходили благодарности за высочайшее качество поставляемых в Москву продуктов Абакановского маслозавода, секретарь райкома лично передавал Ивану Васильевичу поздравления в связи с тем, что его масло похвалил сам Иосиф Виссарионович… Возможно, что он лишь выдавал желаемое за действительность.

Выйдя на персональную пенсию и вернувшись жить в свою родную деревню Малые Сельца, Иван Ропаков в 70-летнем возрасте не гнушался помогать родному колхозу, когда его об этом просили. В выданной ему в этот период трудовой книжке колхозника сохранились записи о выполненных работах и начисленных трудоднях (ремонтные работы, рубка, пилка и возка дров, перевязка и погрузка льна, сортировка пиломатериалов и т. п.). Также односельчане его тогда хорошо запомнили, как архитектора построенной в овраге на ручье запруды, которую по его инициативе создали, чтобы местные ребятишки могли летом купаться в пруду, ну и еще как автора многих других подобных инициатив местного деревенского значения.

Много работал Иван Васильевич и на своем придомовом участке. Вместе с овдовевшей старшей дочерью Клавдией они до глубокой старости держали корову, овец, кур, обрабатывали большой участок огорода. Часто к нему, особенно в юбилейный период 1992 года, наведывались корреспонденты из череповецких газет и с телевидения. Они поражались, когда на улице их встречал бодрый поджарый старичок, перешагнувший 100-летний рубеж, при этом расчищающий снег лопатой. Он и сам не понимал, как дожил до векового юбилея (за весь советский период жизни только один раз побывал в поликлинике, даже все больные зубы умудрился сам себе вырвать клещами). Тем более все последние свои пенсионные годы жизни в Сельцах ему там приходилось сосуществовать в отравленной заводами атмосфере – на фоне дымящихся всеми цветами радуги десятков зловонных труб металлургического и химического комбинатов города Череповца.

Один из внуков (астроном-математик по специальности) подарил деду самолично открытую малую планету – см. приложение. Так что и сейчас проносится где-то над нами в космосе каменный астероид №41107, официально носящий в международных каталогах в честь Ивана Васильевича имя: ROPAKOV.

Во время ВОВ бывший георгиевский кавалер продолжал руководить своим заводом, много сделал для обеспечения фронта различными молочными продуктами – например, заводом был налажен выпуск сгущенного молока.

Старший его сын и три зятя (мужья старших дочерей), как и большая часть всего мужского населения страны, ушли воевать с фашистом.

Первый зять, муж Клавдии (Николай Морев) погиб; второй зять – танкист (Александр Пименов) – горел в танке и полностью ослеп, дочь Анна выхаживала его после войны, пытаясь вернуть к нормальной жизни; третий зять, Александр Тихомиров (муж дочери Лидии), провоевал большую часть войны в районе Ораниенбаумского пяточка под Ленинградом в двойной блокаде.

Старший сын Борис Иванович был призван в армию еще в 1940 году, сначала служил в артиллерии уникального крупного калибра (орудия эти ставка нашей армии в начале войны берегла как зеницу ока, не позволяя врагу захватить их). Потом Бориса перевели в гаубичный дивизион, где он и был тяжело ранен в 1944 году при авианалете во время боев на Карельском перешейке. Чуть позже этого ранения вся его батарея до единого человека погибнет – получается, что ранение в конечном счете спасло ему жизнь. После госпиталя артиллериста комиссовали, и он вернулся на малую родину, чтобы возрождать Череповец. Впоследствии Борис Иванович станет одним из руководителей промышленного (металлургического) строительства в городе, многие годы череповчане его знали как бессменного парторга строительного треста и как истинного приверженца делу коммунизма (он, как и отец, проживет длинную, почти столетнюю жизнь неравнодушного человека).

Жена Ивана Васильевича Наталья Ивановна Ропакова в начале 60-х тяжело заболела и умерла в июле 1963 года. Автор данной повести еще успел застать ее перед смертью и запомнить. Это, кажется, было его первым в жизни детским осознанным воспоминанием.

Брат Ивана Васильевича Николай Васильевич на войну по своей инвалидности не попал, в начале 40-х он уже тяжело болел и умер сразу после окончания ВОВ, оставив после себя многочисленное семейство.

Что интересно, упомянутый ранее в повествованиях большевик и комиссар Сергей Сергеев, пробыв в лагерях ГУЛАГа двадцать лет, дожил-таки до дня своей реабилитации, а вот его единственная внучка Оля волею судьбы вышла замуж за старшего из внуков Ивана Васильевича, тем самым дав начало петербургской ветви генеалогического древа Тихомировых-Ропаковых (преимущественно в виде женской поросли: две правнучки, шесть праправнучек…)

Осипу Степановичу из Погорелки на момент начала войны еще не было пятидесяти лет, его призвали в Красную армию в конце 1941 года, но в строевые части он по состоянию здоровья не попал, зато по полной (до 1946 года) его использовали в так называемой трудовой армии. Семья Осипа фактически на пять лет осталась на плечах жены, а больше даже сына-школьника Ивана.

Последнего забрали в армию в феврале 1945 года после достижения семнадцатилетия, правда, потом на пересылке в Вологде парня неожиданно возвратили назад с условием закончить обучение в средней школе (в районе тогда мальчишек, совмещавших обязательную работу в колхозе с учебой в десятом классе, было считаное число, и поэтому комитетом обороны было решено в последний, победный год войны поберечь их). В июне 1945 года Ивана вновь призвали в Советскую армию, но как отличника учебы (серебряного медалиста) отправили не на Японскую войну (как других знакомых ему ребят того призыва), а учиться на офицера инженерной специальности в Ленинградское военное училище.

Сам Осип Степанович дожил до возраста 93 лет (последние годы в городе в семье дочери Анны), жена его Александра в старости сильно болела и умерла по их деревенским меркам рано – в возрасте 81 года. У них на тот момент были живы три сына и дочь, взрослыми стали семь внуков и одна внучка. Со временем новые поколения разбрелись по всей стране и даже другим государствам, но кто-то еще из них живет и на той самой малой родине.

P. S. Автор перечитал все им написанное, сохранил итоговые файлы, выключил ноутбук, убрал со стола массивные папки с архивными документами, дневниками, газетными и журнальными вырезками, специально собранными по городам и весям редкими книгами и брошюрами, архивными выписками, распечатками, фотографиями… и сам себе поразился: как же мало ему пришлось здесь что-то придумывать (в отличие от первой части трилогии «В годину смут и перемен»). Какая же, оказывается, невообразимо многогранная, интересная и достойная жизнь была у его дедов и прадедов, у земляков родителей…

Так, видимо, устроена память старого человека, даже столетнего: что было год, день или даже час назад – забыто, а вот что с ними случалось в детстве и в молодости, эдак лет 60—90 назад – все помнится до скрупулезных деталей… Но ничего, интернет и виртуальная реальность должны теперь сохранить эти воспоминания на века… Ну а если читающему эксперту что-то покажется странным и подозрительно невероятным – автор ведь и не обещал, что его исторические новеллы не будут нести в себе некоторые художественные дорисовки, пересказы и домыслы на фоне моря фактов и многослойных глубин правдивой реальности…

Приложение