В годину смут и перемен. Часть 2. Зазеркалье русской революции

Через несколько дней после суда в Череповце над Павлом Ломовым со товарищи господский дом в его усадьбе неожиданно сгорел. Причем местные крестьяне даже не пытались его тушить, а только вывели со двора весь скот и распределили по дворам некоторых хозяйств. Ходили слухи, что усадьба сгорела по причине мести части крестьян (видимо, тех самых, кто потом и обзавелся ломовскими коровами), так как, мол, бандиты в период своего постоя у Павла попортили несколько местных девок. В милиции дело по факту этого пожара возбуждать не стали – допросить оказалось некого ввиду того, что управляющий со всей своей семьей и имуществом накануне куда-то уехал, а потому усадьба оставалась фактически брошенной, без какого-либо пригляда. В это время по губернии было уже отмечено немало подобных случаев с поджогами барских усадеб. Причем указанная тенденция к следующему, 1918 году станет вообще тотальной.

Александр Федорович во всей своей красе (июнь 1917 г.)

Лидер партии социалистов-революционеров (эсеров), заместитель председателя Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, человек незаурядный, Керенский Александр Федорович стал одним из основателей новоявленной Российской республики. Сначала министр юстиции, с апреля военный и морской министр во Временном правительстве, с июля же 1917 года он вообще возглавил его в качестве министра-председателя.

Удивительно то, что они с его главным политическим оппонентом Владимиром Ульяновым-Ленином взросли на одной и той же «грядке» в городе Симбирске – в губернской мужской классической гимназии¹⁸. Еще более удивительным совпадением является то, что оба этих политических деятеля родились 22 апреля (только у Ленина эта дата по новому стилю, а у Керенского – по старому), ну и еще А. Ф. Керенский притом был на одиннадцать лет моложе В. И. Ленина-Ульянова.

По большому счету, кроме возрастной разницы (из-за которой эти два великих российских революционера не могли учиться одновременно в Симбирской гимназии) у них обоих было много «генетически» общего: а) менталитет и система ценностей, сложившиеся в их семьях и среди сверстников; б) личные способности и незаурядное упорство, позволившие окончить гимназии с золотой медалью; в) романтические устремления к занятию революционной деятельностью, проявившиеся в годы студенчества; г) таланты оратора, управленца и, пожалуй, артиста; д) а также, как, наверное, у каждого политического деятеля прошлого и современности, набор таких качеств лидера, как популизм, цинизм, бесстыдство, лицемерие…

Кстати, про золотую медаль «нашего Ильича»: именно директор гимназии Ф. М. Керенский поставил гимназисту Володе в аттестате единственную четверку по преподаваемой им самим логике (в советское время в биографии вождя писали, что четверка была за предмет по религии), но именно он натянул потом «отлично» по проблемному поведению, чтобы Володя смог получить медаль (возможно, директор гимназии сделал это добро в благодарность за старую дружбу и бывшее покровительство от Ильи Николаевича Ульянова, который к 1889 году уже три года как умер).

Впрочем, сам Александр Керенский свою золотую медаль получал не в этой гимназии, а уже Ташкенте – туда его отец позже был переведен главным инспектором училищ в Туркестанском крае (такое же «генеральское» повышение, как и ранее у отца Ленина с приложением до потомственного дворянства). Биографы про этот период жизни гимназиста Саши пишут, что он «имел репутацию воспитанного юноши, умелого танцора и способного актера, с блеском исполнявшего в любительских спектаклях роль Хлестакова». То, что мы потом увидели из истории его политического поприща, показывает, что Саша Керенский так и остался в этой роли, став взрослым…

Далее его жизненный путь чем-то напоминает (только с временной задержкой) путь самого вождя революции В. И. Ульянова: юрфак Санкт-Петербургского университета (с перерывами из-за преследования по причине политических выступлений), присяжный поверенный в столице, арест и сидение в Крестах за «принадлежность к боевой дружине эсеров», освобождение со ссылкой в город Ташкент, работа адвокатом, включая участие в громких процессах (типа Ленского расстрела рабочих 1912 года), избрание депутатом IV Государственной думы от Саратовской губернии, лидер фракции трудовиков с 1915 года. К революционному 1917 году А. Ф. Керенский приобрел устойчивую репутацию лучшего оратора от всех левых фракций Думы. В своей думской речи в декабре 1916 года он первым призвал к свержению самодержавия.

Если разобраться, повернись судьба этих лидеров несколько иначе, и Александр Федорович вполне мог бы оказаться в рядах партии РСДРП(б) (большевиков), а Ульянов-Ленин аналогично мог стать лидером партии эсеров… Риторика на митингах похожа, а смысл деятельности лидеров революций – один: прогнуть партию единомышленников под свое авторитарное влияние и непререкаемое подчинение. Это стратегия! А вот тактика может варьироваться в зависимости от текущей ситуации. Сегодня «Долой войну!», а завтра «Все на защиту отечества/революции!»

 
__________________________________________
 

Временному правительству и его главному «дирижеру» Александру Керенскому мы обязаны таким известными инициативами, как амнистия политзаключенных, прекращение дела по расследованию убийства Григория Распутина, признание независимости Польши, восстановление конституции Финляндии, «отмена навсегда в России смертной казни» (это все как от министра юстиции), принятие декларации прав солдата, назначение генерала Брусилова на должность главкома вместо генерала Алексеева, организация сначала успешного, а затем провального наступления русских войск на фронте в июне 1917 года (это уже как от военного министра), новые денежные знаки «керенки», Корниловский мятеж (позже в бытность председателем правительства).

Весной 1917 года популярность (точнее, даже культ личности) А. Ф. Керенского росла неимоверно, что, вероятно, вскружило Александру Федоровичу голову и заставило поверить в свою непогрешимую гениальность. Еще бы: «рыцарь революции», «гений русской свободы», «львиное сердце», «спаситель Отечества», «друг человечества» и прочее, прочее в том же духе из газетных восторженных заголовков¹⁹.

Однако как быстро Керенский забрался на Олимп культа личности со всеобщим поклонением ему революционно настроенных масс, так же быстро он с него и слетел… Народ не простил своему любимцу провал июньского наступления войск против немцев, начавшиеся проблемы с обеспечением населения продовольствием (выстроенным на основе уже появившейся до прихода к власти большевиков продразверстки). Помимо прочего, произошло охлаждение к нему и либеральной прессы, перекинувшейся на сплетни об императорских замашках и о царском ложе А. Ф. Керенского, устроенном в Зимнем дворце, – непреодолимая тяга к безмерной роскоши часто пачкает нимб вождей и в наше время…

Игра со сменой главнокомандующих в армии обернулась мятежом нового главкома генерала Лавра Корнилова и походом его войск на Петроград (к счастью для революции, эти войска удалось распропагандировать). Самолично призвав в столицу против распоясывавшихся в июле большевиков войска, А. Ф. Керенский из политических соображений их же потом объявил мятежниками… Как результат такого проявления нечистоплотности во взаимоотношениях с теми, кто был с ним в одной лодке, уже на следующий зов Временного правительства «спасти революцию» в критические дни октября 1917 года даже казаки принципиально отказались откликнуться… А вот сам выявленный факт ненадежности армии и министров, приведший к состоявшемуся в августе мятежу Корнилова-Деникина-Крымова, был сильно на руку большевистски настроенным Советам (особенно Петросовету) – он стал козырной картой для того, чтобы усилить власть Советов в Петрограде и в стране в целом, максимально отстранив на этом основании от реального управления государством легитимное Временное правительство.

Фактически в Петрограде в период сентября-октября 1917 года Временное правительство играло лишь роль совещательного органа у Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, который после прошедшего в Петрограде июньско-июльского I Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов претендовал на гегемонию уже во всей России. Петросовет, кстати, в сентябре после ряда интриг и манипуляций возглавил небезызвестный Лев Давидович Троцкий (настоящая фамилия Бронштейн) – де-факто он и стал серым кардиналом в той республике.

Возможно, выскажу спорный тезис, но так называемая Октябрьская революция с ее декоративно-показушным взятием Зимнего дворца и арестом министров Временного правительства была лишь ширмой для того, чтобы имевшему уже фактическую власть и полномочия большевистскому (на 90%) Петросовету распространить «легитимную» власть на всю территорию государства. В этой связи «революцию» по инициативе Льва Троцкого привязали к моменту проведения камуфляжного (официально не поддержанного и не признанного прочими политическими силами) II Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов, на котором, по замыслу большевиков, и должен был состояться легитимный дележ министерских/ наркомовских постов и на который еле успел прибыть идеолог всей этой постановки, будущий председатель правительства В. И. Ленин.

Таким образом, берусь утверждать, что вооруженного насильственного захвата власти в октябре 1917 года, по большому счету, и не было (усилия по защите закона редкими индивидуумами не в счет). Причем не было ни Великой Октябрьской революции, ни большевистского переворота (как теперь это событие называют разные политические группировки), а имело место завершение уже состоявшегося чисто эволюционного процесса, в ходе которого проводилось только оформление группой заинтересованных лиц принятия в пользование институтов власти, которые де-факто уже были потеряны (или даже брошены) правившей ранее, но уже расконсолидированной группой лиц во главе с А. Ф. Керенским.

Моменты же этих сомнительных юридических процедур с надуманно демонстративным оформлением (больше, конечно, раздутым и возвеличенным пропагандой СССР) исторического перехода власти от буржуев к рабочим и крестьянам попутно сопровождались в стране стихийными действиями как вооруженных, так и невооруженных масс народа, любящих использовать проявления хаоса и безнаказанности для эмоционального выражения своего неповиновения и раздражения или же для реализации уголовных наклонностей к насилию и грабежу (кому что ближе).

Неудивительно, что в своей книге «Девять дней, которые потрясли мир» писатель Джон Рид искренне поражался бескровности Великой Октябрьской революции (ВОР) в Петрограде – бутафория на то и бутафория, чтобы все выглядело внешне по-настоящему, а на самом деле было понарошку. Однако история России показала, что чем бескровнее выглядит первый бутафорский акт спектакля революции, тем кровавее может быть его продолжение, а особенно финальная часть – все зависит от сюжета, от режиссера и от гипнотического воздействия на публику.

До сих пор бытует народная мудрость, что ВОР была исторически необходима для того, чтобы «показать миру, как не надо жить…»

 
__________________________________________
 

Военный министр А. Ф. Керенский не только бесконечно много участвовал в «домашних» митингах, пытаясь воодушевить войска, но еще любил и самолично выезжать на действующий фронт для непосредственного контакта с «окопниками». Ему было важно донести солдатам, чтобы они прочувствовали: воюют теперь свободными и исходя из своей сознательности, а не по приказу.

Апофеозом многомесячных личных агитаций военного министра стало проведение преимущественно на Юго-Западном фронте летнего (июльского) наступления, которое историки назовут наступлением Керенского. Само это наступление против австро-венгерских войск в целом было неплохо подготовлено, и основной причиной его фиаско приходится признать не стратегические или тактические просчеты генералов, не логистические проблемы со снабжением снарядами (как в 1915 году), а внутренний фактор – сильное падение дисциплины и отсутствие мотивации в революционных практически разложившихся войсках.

По передовым частям, как мыши в неохраняемом амбаре, шныряли все последние месяцы агитаторы (не только от партии большевиков, но и другого разлива, например, от анархистов), увещевающих положить конец этой антинародной войне, не подчиняться приказам командования, вспомнить про находящихся дома в нужде детях и женах. Резона умирать в атаках на немецкую проволоку и пулеметы такая агитация не прибавляла. Раньше бы агитаторов расстреляли прямо на месте, как вражеских диверсантов. Теперь же нет – «свобода собраний», а все решения за полковыми солдатскими комитетами и советами. Любой беспогонный командир (что унтер, что офицер, что генерал) – только среднестатистический гражданин с практически равными для всех правами и обязанностями, подчиняющийся решениям Советов солдатских депутатов… «Проголосуем – будем наступать, не проголосуем – не будем!»

В итоге австрияки смогли купировать прорыв, уничтожив до 40 тысяч русских из числа лучших и отборных дивизий (потеряв, правда, со своей стороны не меньше бойцов). Однако в результате потерь элитных и наиболее дисциплинированных частей хребет Юго-Западного фронта надломился: остальная солдатская масса «забродила» и стала превращаться в абсолютно неуправляемую вооруженную толпу. Разложение и неповиновение в войсках приобрели угрожающие масштабы. Любой локальный удар врага вызывал панические отступления русских, без сопротивления. Зафиксирован случай, когда атака трех немецких рот обратила в бегство две русские дивизии. Часть солдат, нарушая присягу, стала покидать линию фронта. Вот свидетельства очевидцев тех событий: «На протяжении ста верст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них – здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными, иногда отходят целые части».

В этой ситуации командованию (конкретно генералу Л. Г. Корнилову) не оставалось ничего другого, как перейти на введение жестких мер: издать приказ на полный запрет митингов на фронте, признать оставление позиций «изменой Родине и Революции» с требованием применения против изменников огня пулеметов и артиллерии (иначе за бездействие в таких ситуациях командиры частей должны были предаваться суду). На какой-то момент эти репрессивные меры помогли, и фронт полностью не обвалился.

В июле также были начаты наступления и по другим русским фронтам: Западному (генерал Деникин) на Вильно, и совсем уж слабый удар был продемонстрирован на Северном фронте (генерал Клембовский). Все эти наступления оказались провальными по тем же самым причинам, что и на Юго-Западном фронте.

 
__________________________________________
 

В начале июня, еще до летнего (июльского) наступления Керенского на Юго-Западном фронте довелось Александру Федоровичу побывать и на ближнем к Петрограду Северном фронте. В частности, его хорошо запомнили вблизи города Двинска (что на Западной Двине) в одном из стрелковых полков 5-й армии, где уже два года служил в разведке георгиевский кавалер Иван Ропаков: «…Я говорю, товарищи, от всей души… из глубины сердца, и если нужно доказать это… если вы мне не доверяете… Я тут же, на ваших глазах… готов умереть… (А. Ф. тут показывает жестом, как будет умирать)…»

После выступления на митинге военный министр Керенский попросил командование полка найти ему несколько особо отличившихся нижних чинов – для совместного награждения с фотографированием (в свите министра всегда в поездках в действующую армию присутствовал личный фотограф, который предпочитал, чтобы помимо самой исторической личности и солдат на снимке было сфотографировано и «чудо нового века» – автомобиль). В качестве наград в кубышке у Керенского всегда были припасены нестандартные медали с его собственным профилем: «Друга человечества А. Ф. Керенского».

Получая из рук «друга человечества» эту, уже третью в своей жизни, медаль (помимо двух Георгиевских крестов), унтер Иван был горд до соплей. Только что на митинге он с восхищением слушал²⁰ этого незаурядного человечища и только по одному этому факту считал, что встреча станет для него в жизни самой знаменательной. А тут еще в числе десяти лучших воинов полка его пригласили на личную аудиенцию, да и ко всему довелось получить из собственных рук человечища новую медаль! Пожать ему руку, поговорить с ним – с человеком, которого в июне 1917 года весь народ почитал выше бывшего императора!

Только что после завершения митинга воодушевленные речью солдаты несли гражданина Керенского на руках, конкурируя между собой, пытаясь дотянуться к нему руками – как к источнику жизни и света! Он наш символ правды! Светоч! Залог успеха русского оружия!

– Товарищи, Товарищи! Как же я рад, что вы есть у нашего государства! Неприметные герои, обычные мужики, но притом примеры доблести и отваги! Примите от меня и от матушки России эти скромные медали. Знаю, что воюете вы совсем не за награды, не за деньги, а по личной совести своей, за свои семьи, за свою землю, за то, чтобы быть на той землице свободным хозяином. Нет помещикам-эксплуататорам! Да свободным хлебопашцам и трудящимся! Мы, эсеры, всегда были с вами и, если надо, первыми за вас умрем! Ура, товарищи! Мы уже скоро победим! Вот поверьте мне. Буквально завтра вы все услышите, как мы вместе с вами сделаем последний рывок к победе! С нами Бог! С нами правда! С нами весь русский и российский народ! Ура! Боже! Храни Россию!

– Ура! Ура! Ура! – Видимо, Иван кричал громче других, или была иная причина, но Керенский решил для фотографии побрататься именно с ним. Обнялись. Фотограф сделал пас рукой, куда надо сдвинуться (автомобиль полностью никак не входил в кадр). Наконец все получилось. Затвор камеры сработал одновременно со вспышкой магния.

– Ну что, молодец, как тебя зовут? Иван? Хорошее имя! Жена имеется? Наталка? Замечательно! И дочка? Ну, и прям молодец! Сам откуда? Это где? А, Вологодчина! Знаю! А как же в Сибирской дивизии оказался? Пограничником был в Курляндии? Знаю эту Курляндию! Домой хочется? А не рано ли, пока мы немцу не наваляли? Вот! Смотрите, товарищи! Все он правильно понимает! Нельзя нам пока до дома! Уйдем, откроем фронт… Пока будешь домой не спеша добираться – немчура там уже раньше тебя окажется! Хозяйство крестьянское и землю себе заберет, Наталку тоже на потеху солдатам вражеским отдадут. Детей и стариков поубивают или голодом заморят! Так зачем тогда тебе домой-то спешить?!

– Верно! Верно! Добьем ворога, только тогда будет и можно!

Александр Федорович любил такие беседы. Под его логикой не мог устоять ни один малограмотный солдат. А когда начинал соглашаться один, то и все остальные по стадному чувству начинали поддакивать и повторять как свою только что внушенную им мысль. Жалко, что внушение это недолгого действия будет. Завтра кто-нибудь из большевистских агитаторов брякнет им в обратку, и они уже совсем противоположное дружно так же запоют… Прямо хоть на патефон свои речи записывай, и пусть на разводе утром все его опять слушают – во всех фронтовых и тыловых частях. А что – это мысль!

– Вот что, Иван! Пообещай мне, что не сбежишь с фронта и другим не дашь!

– Умру – не сойду! Гражданин военный министр! За себя ручаюсь и за товарищей, которые все здесь, тоже могу поручиться! Однако за весь полк не скажу вам. Чужая душа – потемки. Есть и слабые, и трусы, и те, что дураки полные. А неволить ведь никак их нельзя – вы сами сказали, что мы добровольно теперь воюем, что по совести здесь родину защищаем, а не из корысти или из-за страха перед командиром.

– Лучше называйте меня товарищем! Это, конечно, все так! Но если все вы здесь, товарищи, защищаясь, геройски погибните, а те, другие, коих больше – слабаки, трусы да дураки – сбегут и откроют фронт. Ведь тогда опять все то же получится, что я и прежде говорил: немец в ваши дома придет и все то плохое с вашими семьями сделает. Получается, что и вы зря все здесь погибли, если остальные однополчане притом сбегут или сдадутся?! Так ведь?!

– Получается, что так… Но я командир отделения – за него и отвечаю, а вот за роту или за полк пусть их командиры думают и отвечают! Разве нет… э… товарищ министр? А если совет наш полковой решит вдруг противное, то и командирам рот, получается, ответ не перед кем держать? Как же быть? Мы-то хоть и умрем все здесь по совести, а получается, что свобода новая гражданская немцу-то и откроет фронт? Что же главнее: свобода или совесть?

– И свобода, и совесть – все равно главные вещи! Путаешь, знаешь ли, передергиваешь, брат солдат! Понимать надо, что русское свободное государство – это не есть государство бунтующих рабов! Беспорядки – они не только против совести идут, но и против самой свободы! Так что держитесь тут за все сразу, хоть в своем, хоть в моем порядке, но чтобы нам фронт держать! Большевистские наветы не слушайте! Они там все как один иуды, все на службе и подаяниях у Вильгельма-кайзера! Зря те, что ли, их в пломбированном вагоне весной в Россию через всю Германию везли! А тот, кто бежать начнет, он не только против совести, но и против свободы будет. А кто против свободы, тот, значит, против всего дела революции. А если ты против революции – значит, и революция будет против тебя. Не проси тогда у нее пощады! Ну, как-то так! Давайте прощаться, герои мои! Пора нам ехать! Еще много воинов ждут моего слова на фронтах.

– Э… товарищ министр! Так мы тут запутались немного про саму-то революцию: вы и эсеры за войну стоите, это понятно, большевики продажные – те против, это тоже понятно, но сама-то революция – она за или против???