Толпа слушала его, затаив дыхание, и лишь изредка прерывала выступление радостными криками.
По дороге, одной из тропок «тропы Хо Ши Мина», совершенно не маскируясь, плотной цепью ползли грузовики. Их водители уже знали, что их прикрывают «советские», и что теперь ни один «ганшип» не посмеет подняться в воздух. Водители ехали днем, пели и не следили за небом.
И как апофеоз перелома войны, на позицию явился Шульц. Конечно, если бы он приехал на машине, ему тоже были бы рады. Если бы он приехал верхом или на рикше, или даже пришел пешком, ему все равно были бы рады. Но он явился на вертолете. Это было неслыханно. До сих пор право летать на вертолетах имели только американцы, для которых вражеский вертолет был удобной мишенью. Здесь же Шульц прилетел, не боясь и не прячась, а пара «МИГов» сопровождения тут же отправилась ловить штатовские «вертушки».
Шульц вошел в командный пункт, сгреб Рузаева в охапку и долго обнимал его, хлопая по спине.
– Ну, спасибо, Георгий Семенович! Вот порадовал! Спасибо за успех.
– Служу Советскому союзу!
– Я уже написал рапорт. Генерал Воробьев представляет вас к ордену. Высокая, но заслуженная честь.
– Спасибо. А что слышно о пополнении?
– И это есть. У вас завтра соседи разворачиваются.
– Всех американцев перебьете? – спросил неожиданно появившийся Тхи Лан.
– «Не горюй, у немцев это не последний самолет!» – ответил Рузаев цитатой из «Теркина».
Шульц сразу посерьезнел.
– Не обольщайтесь. Американцы выработают новую тактику, и победа не дастся так легко.
Шульц улетел следующим утром, поздравив всех и приняв поздравления. Рузаев внимательно следил за воздухом, но прижатые к земле и к палубам авианосцев самолеты так и не рискнули взлететь. Кашечкин начал жаловаться, что от скуки и дождей он начинает покрываться плесенью. Дорога кипела. Партизаны оживились. Вьетнамцы радовались.
***
Американские самолеты не появились ни на следующий день, ни через день. Вся авиация США пять дней не беспокоила воздушнее пространство Демократической республики Вьетнам. И только на шестой день Рузаев получил новое целеуказание.
На этот раз, видимо, американцы поняли, с кем имеют дело, и решили направить атаку не на Тропу, а непосредственно на дивизион. Хорошо известная тактика, использованная еще в годы Второй мировой войны, когда штурмовики сначала уничтожают средства ПВО, а затем уже атакуют объект. Используя свой прежний опыт, американцы снова шли плотной группой, на большой высоте.
Кашечкин внимательно следил за их победным маршем и красивыми маневрами. А затем Рузаев всадил сразу две ракеты в плотный строй и сбил два самолета.
– Курс три-один-три! – доложил Кашечкин. – Выходят из зоны поражения!
Американцы, так и не сумевшие сбросить ни одной бомбы, сменили курс.
– На соседей выходят! – Рузаев сверился с картой.
И вдруг еще одна засветка отделилась от строя и пошла куда-то вбок. Рузаев не видел ни самой ракеты, ни ее разрыва, но понял, что соседи не промахнулись.
– Есть! – радостно вскрикнул Кашечкин.
– Есть! – подтвердил Рузаев и нажал кнопку сирены. Металлический вой, оповещавший личный состав, понесся над дивизионом.
– Отбой? – удивился Кашечкин. – Почему?
– Перебазируемся. – Рузаев начал отключать аппаратуру.
– Зачем?
– Они нас засекли. А я не люблю находиться в укрытиях, о которых знает противник. С войны научился.
– Может, ударим еще раз?.
– Нет. Меняем позицию. Выключайтесь.
Кашечкин вздохнул и обесточил передатчик. Операторы-вьетнамцы вылезли наружу и начали с неохотой откручивать тяжеленные кабели питания.
Несмотря на многочисленность и трудолюбие вьетнамцев, собирались достаточно долго, едва укладываясь в норматив. Неопытные солдаты все время путали какие-то мелочи, и советские офицеры просто не успевали следить за всем. Более того, пока Рузаев и Кашечкин что-то исправляли, командиры и солдаты кучей толпились вокруг и давали советы, а на все попытки расставить их по местам разражались потоком искренних недоумений. Апофеозом сборов стали попытки зацепить тягачом установку с еще не убранной антенной. Вьетнамский командир утверждал, что и так сойдет, в дороге не помешает, а при развертывании все будет хорошо и быстро.
Когда тронулись, все тоже шло вкривь и вкось. Водители не умели двигаться синхронно, все время рвали колонну. Машины чуть не сталкивались, после чего водители останавливались, вылезали из кабин и начинали кричать друг на друга. Затем к ним присоединялись операторы, которые вылезали из кузовов для поддержки своих водителей. Начинался галдеж, пресечь который мог только личный авторитет полковника Тхи Лана.
И все же эта колонна новейшей техники, скрипя и шатаясь, двигалась вперед, ведомая железной рукой Рузаева. Да, люди были малограмотны и неопытны, но они горели ненавистью к врагу и феноменальным упорством. Рузаев командовал. Кашечкин учил. Тхи Лан заставлял.
На место прибыли уже в темноте, но вьетнамцы и слышать ничего не хотели об отдыхе. Они упорно делали и делали свое дело, пока станция не была снова развернута, и Рузаев вновь поразился их упорству и трудолюбию.
Тем временем в джунглях догорала половина авиаполка, гордости американских ВВС. Неустрашимая штатовская авиация ранее сметала все на своем пути. Но сейчас, в эту минуту, маленькие желтолицые солдаты прекратили ее полеты и заставили американцев воевать по своим правилам. Это была победа духа.
Только прибыв на место, Рузаев узнал, насколько он был прав с этой спешкой. Сразу после того, как их дивизион сбил самолеты и начал изнурительный марш, другая эскадрилья обнаружила позицию соседей, понадеявшихся на второй залп, и четко и грамотно атаковал ее.
***
Капитан Блай, как и обещал, сам повел в бой свою эскадрилью. Точнее, нет, не свою. Его эскадрильи не существовало, единственными ее представителями были Мюррей и Макинтош. Вторая пара была временно придана им для поддержки.
Вторую эскадрилью вел майор Скотт. Полковник Уилсон выбрал его как самого опытного командира, а потом заперся с ним в кабинете и долго-долго разговаривал. Наверное, в этих разговорах был какой-то смысл, но уверенности Мюррею они не придавали.
Пока полковник Рузаев, опытный воин, срочно перебрасывал свой дивизион, Блай и Скотт атаковали соседний дивизион. Как и отрабатывали на учениях, группа Скотта шла на средней высоте, плотным строем. Точно как на учениях, Скотт навел свою группу на то место, где в прошлый раз фиксировались пуски ракет. Он внимательно следил за воздухом, а оператор впился в окуляр наблюдения земли.
– Сомкнуть строй! Уменьшить дистанцию!
Скотт был мастером пилотажа, и от своих подчиненных требовал того же. Группа, готовая к бомбометанию, шла на цель. Но цель не обнаруживала себя.
– Трусы! – выругался майор. Под крыльями расстилалась безбрежная девственная зелень. Разглядеть сквозь нее позицию было немыслимо. Скотт решил отбомбить не цель, а площадь, и, красиво накренив самолет, начал разворот. Как и положено по инструкции, на высоте три тысячи футов.
Вот тут-то джунгли и ожили. Ракеты били практически в упор, и из всех пилотов один только Скотт успел взять ручку на себя.
Это в фильмах пилот самолета сначала долго препирается с командным пунктом по поводу пуска ракет, а потом одним нажатием кнопки уводит самолет от опасности. В реальном бою счет идет на секунды, на разговоры времени нет. Время остается на одну-единственную команду, на один-единственный маневр. Скотт успел скомандовать, и звено рванулось вверх.
Перегрузка вдавила Скотта в кресло так, что захрустели кости, затрещали силовые элементы фюзеляжа. Хрустнули и прогнулись крылья, а сам самолет стал в пять раз тяжелее. От дикого напряжения мышцы, как вода, стекли с лица пилота, обнажив рельеф костей. «Фантом» свечой пошел вверх, а потом Скотт, как и учили, завалил его на бок, навстречу ракете. И когда машина вышла из виража, в строю осталось два пустых места.
– Следовать прежним курсом! Уходить! – скомандовал Скотт оставшейся паре, а сам начал закладывать пологий разворот.
– Дерьмо, гребаное дерьмо! Я вас прикончу! – Скотт хотел отойти в сторону, развернуться и ударить-таки по обнаружившей себя цели. Он выровнял машину и начал понемногу набирать высоту, когда мощный взрыв прямо впереди буквально разломил машину. Чудом оставшаяся целой кабина пилота пролетела сквозь облако дыма, закувыркалась, задрожала. Майор Скотт сбросил фонарь и рванул ручку катапульты.
Блай, шедший вторым эшелоном, видел, как две ракеты ударили в эскадрилью Скотта и вырвали из нее самолеты.
– Вниз! Чарли-первый, всем вниз!
Опытный вояка, Блай интуитивно понял, что извечный враг летчика, земля, на этот раз сможет их прикрыть.
– Чарли-первый, рассредоточиться!
Шесть машин прижались к земле, пошли на высоте не больше сотни футов, тремя парами на большом расстоянии. Мюррей, шедший сразу за Блаем, вцепился в рукоятку. На малой высоте «Фантом» стал очень неустойчивым, и Мюррей тратил все силы, чтобы также плавно и красиво, как Блай, огибать все складки рельефа.
Блай вел звено на предельно малой высоте, разомкнутым строем. Это была его личная игра со смертью, находившей его и снизу, и сверху. Для жизни оставался узкий коридорчик, и Блай вел по нему Мюррея и других ребят.
Сосредоточившись на пилотировании, Мюррей не видел, что стало со Скоттом. А вот Блай видел. Он точно засек координаты точки, откуда произвели выстрел. Ему понадобилось несколько минут, чтобы вывести эскадрилью из опасной зоны, перегруппироваться и начать атаку. Но он не полез на противника маршем, как Скотт. Он снова нырнул к земле.
И лишь на подходе к цели он взял ручку на себя так, что чудовищная тяжесть вдавила его в кресло. Мюррей, как пришитый, шел за ним. Остальные две пары следовали на приличном расстоянии.
Навстречу метнулись ракеты, пуск которых был хорошо виден из этого положения. Блай, а за ним и Мюррей, пошли прямо на эти вспышки. Ладони Мюррея покрылись холодным потом, но он считал про себя: «Миссисипи-один, Миссисипи-два…»
Сверкающие сигары ракет летели ему в лоб. Раньше убивал он. Теперь убивали его. Закон войны.
«Миссисипи-двадцать…»
Обе ракеты ушли в землю, вспыхнув белыми облачками дыма. Путь впереди для второго атакующего звена был свободен. Янки с первого же захода высыпали все бомбы точно на дивизион, а затем вторая и третья волна долго месили позицию. Ни один самолет не сбили. Позже выяснилось, что зенитная артиллерия все же не дала янки отбомбиться как следует. Оборудование наполовину вышло из строя, погибло несколько солдат, но сама станция не пострадала, а командир, хоть и раненый, остался жив.
Мюррей поднял нос «Фантома» у самой земли и почувствовал легкий толчок. Кассеты с бомбами пошли на цель. Блай тут же начал набор высоты, чтобы зайти второй раз. Сзади, по их наводке, подошли «Чарли-второй» и «Чарли-третий». Они не стали бомбить, пока не развеялся дым, а прошлись по цели из пушек и пулеметов. Затем они сомкнули строй и пробомбили еще раз.
Над горящей позицией летели вверх пулеметные трассы, стреляла какая-то пушка. Блай хотел было зайти в третий раз, но стекло его кабины треснуло, пробитое пулей. Они шли так низко, что их задевал пулеметный огонь.
– Мы еще встретимся!
Блай покачал крыльями и взял курс на базу.
Так началась невероятная схватка двух сил. Сошлись хваленая, победоносная, суперточная американская авиация и знаменитая стальная советская противовоздушная оборона. Сошлись, сжав захват на горле друг друга, и тем самым оставив наземные войска справляться собственными силами. Чем не замедлили воспользоваться вьетконговцы, ведя войну на истощение со знаменитыми зелеными беретами. С вьетнамским партизаном в родных джунглях справиться не так-то просто. А в небе тем временем развернулась своя битва, со своими победами, своими бессонными ночами, по своим правилам. Она захлестнула Рузаева, Кашечкина и Шульца с головой.
***
Кашечкин на боевом дежурстве даже часы отдыха проводил в командирской кабине. Лежа на соломенной циновке, после очередного сбитого над «тропой Хо Ши Мина» янки, он писал письма. Писал он их не на бумаге, а исключительно в уме.
«Дорогая Света, здравствуй!»
Василий подложил руки под голову, потянулся и продолжил:
«У меня все очень хорошо. Американцы присмирели, и летать боятся. Командир мой, Георгий Семенович, замечательный человек. Он настоящий герой и его представили к ордену. Надеюсь, когда-нибудь наградят и меня…»
Кашечкин подумал еще немного, а потом закрыл глаза и захрапел.
Глава 15. Рузаев и Кашечкин охотятся на ганшипы на тропе Хо-Ши-Мина
О, наша месть! Она еще в начале
Мы длинный счет врагам приберегли:
Мы отомстим за все, о чем молчали…
Ольга Берггольц
После первых побед Рузаев не впал в эйфорию, за которой в реальной жизни обычно следует полный разгром. Он понимал, что хотя американцы и испугались, но успели попробовать крови соседнего дивизиона. Пройдя всю Великую Отечественную войну, Рузаев знал, что только теперь начнется игра в кошки-мышки и настоящая боевая работа. Их союзник и их враг – маневр. Обстреляв из укрытия авиационную группу, они вынуждены мгновенно сворачиваться и переходить на другую позицию раньше прибытия специального штурмового звена. Если сменить позицию успевали, то отбомбившееся по ложной цели штурмовое звено получало свою порцию ракет. Но Рузаев понимал, что стоит ему хоть раз опоздать или ошибиться, и порцию ракет получит он сам. Американцы при бомбежке не промахиваются.
Еще американцы научились маневрировать в воздухе, пытаясь уклониться от ракет. Иногда им это удавалось, иногда – нет, но сам характер полетов резко изменился. Если раньше янки горделиво реяли на недоступной для зенитных орудий высоте, то теперь они жались к земле. Если раньше они летали строем и картинно заходили на цель, то теперь стали намного скромнее. В общем, они прониклись чувством, что им в любой момент могут дать сдачи. С одной стороны это хорошо – пуганый враг бомбил намного меньше. С другой стороны плохо – охота стала взаимной. Хотелось еще раз припугнуть врага так, чтобы надолго отбить у него охоту летать.
Именно этот вопрос и обсуждал Рузаев с Шульцем, когда тот приехал к ним в дивизион. На этот раз Шульц прибыл как все обычные люди, на машине. Похоже, он испытывал к американцам уважение, ставшее взаимным.
Комплекс очередной раз перевезли. Эту выматывающую процедуру выкапывания из земли, перетаскивания десятков тонн железа, обратного закапывания и маскировки они выполняли чуть ли не ежедневно. Ужасающая влажность и теплый дождь снаружи. Горячая аппаратура и тропическая жара в кабине. Советские офицеры, непривычные к таким условиям, измучились и сильно похудели. Спать удавалось лишь урывками, чем Кашечкин и воспользовался. Рузаев с Шульцем сидели на ступеньках трапа и курили.
– Такое впечатление, что начинается окопная война, – тихо говорил Рузаев, – как в Первую мировую. Оборона противников так сильна, что никто и головы поднять не может, не говоря уж о том, чтобы пойти в наступление.
–Ну, вы же согнали янки с небес на землю. Они теперь и летают меньше, и к земле жмутся.
– Но и они загнали нас в это болото и головы поднять не дают. – Рузаев с отвращением раздавил очередного летающего кровососа.
– Грех вам жаловаться, – усмехнулся Шульц, – сколько вы их уже настреляли? Штук двадцать?
– Семнадцать, – скромно поправил Рузаев.
– А сами без единой царапины. Если бы вы знали, как я в начале войны в этих самых джунглях мордой в болоте лежал!
– Во время войны я столько раз мордой в болото падал, что и не сосчитать! Как начинается налет, так и ныряешь.
– В Отечественную и я по болотам ползал, – усмехнулся Шульц, – да не о той войне речь. Меня этой весной янки на тропе Хо-Ши-Мина так причесали, что мало не показалось.
Рузаев задумался.
– А они над тропой все еще летают?
– Летают, но реже.
– Я вот что думаю. Оборона у нас налажена, противник пуганый. Давайте возьмем один комплекс и перебросим его прямо на тропу? Поохотимся из засады.
– Да вы что! – удивился Шульц. – Нельзя ослаблять оборону.
– А я думаю, можно. Останутся соседи. Янки напуганы. За два дня ничего принципиально нового придумать не успеют. А мы за двое суток обернемся. Зато они и над дикими районами летать побояться.
– Поохотиться думаете? А здесь дичи мало?
– Здесь не охота и не дичь. Здесь опытный враг, научившийся воевать. На один сбитый самолет мы уже тратим по пятнадцать ракет. Перебазируемся ежесуточно, а сбиваем раз в два дня. Надо учиться новой тактике
– Надо, – Шульц кивнул.
– Вот и будем учиться.
– Добро. Действуйте. Я договорюсь с вьетнамским командованием.
Они помолчали. Вокруг суетились вьетнамцы, оборудуя последние элементы позиции. Рузаев не вмешивался, зная, что вьетнамцы мастера маскировки и все сделают наилучшим образом.
– А все же в Отечественную войну было сложнее, – нарушил молчание Шульц.
– Да, – Рузаев кивнул, – противник намного сильнее и злее.
– Ох, как нас в сорок втором под Москвой били!
– А нас под Керчью.
– А нас потом в Сталинграде!
– И нас под Сталинградом!
Рузаев и Шульц переглянулись.
– А у вас дети есть? – неожиданно поинтересовался Шульц.
– Есть. Две дочки в школе учатся, одна уже в десятом классе. Жена Настюша дома ждет. Вот.
Рузаев достал фотографию, завернутую в целлофан, и нежно разгладил ее на колене.
– Красивая, – Шульц посмотрел на фото и вздохнул, – и дочки замечательные. А я вот не женат.
– Не страшно, вернетесь домой и женитесь.
Рузаев любовно посмотрел на фотографию.
– Вряд ли женюсь. Старый уже, – усмехнулся Шульц.
– Найдете себе красавицу и умницу.
– Такую?
– Нет, такую уже не найдете. Эта уже моя, – Рузаев аккуратно убрал фотографию, – она такая единственная и неповторимая. Замечательная!
– Вы счастливый человек, – заметил Шульц.
–Счастливый. А знаете почему? Мне есть за что воевать и есть о ком заботиться.
Они бы посидели еще немного, пользуясь редкими минутами затишья и глядя на хлопоты вьетнамцев. Но разверзлись хляби небесные, и хлынул дождь. До сухого курортного сезона еще далеко.
***
То, что затевается особенная операция, понимали все, от командования до рядовых. Рузаев, Кашечкин, специально сопровождавшие комплекс Шульц и полковник Тхи Лан закрылись в кабине управления и не выходили оттуда. Они совещались. Как только стемнело, дивизион быстро снялся с позиции и всю ночь ускоренным маршем двигался по узким кривым тропам под гигантским пологом дождевого леса. Только под утро они свернули на заранее расчищенную позицию и стали разворачиваться.
Недалеко от них, за стеной леса, пролегала одна из главных транспортных артерий этой страны, тропа Хо-Ши-Мина. По ней днем и ночью шли машины с оружием для измученной войной страны.
Американцы люто ненавидели ее и всеми силами пытались прекратить движение. Но разве американский пограничник остановит вьетнамского «челнока»?
Основной тракт состоял из множества дорог, троп и тропиночек. Авиация бомбила их, но на месте уничтоженного тут же возникал новый путь и новый склад.
Комплекс не успели еще и наполовину развернуть, как взвыла сирена воздушной тревоги. Вьетнамские солдаты мгновенно забросали ветками открытые части установки и исчезли в укрытиях. Даже с земли позиция просматривалась весьма смутно, а уж о том, чтобы увидеть ее с воздуха, не было и речи.
– Летит, охотничек! – Шульц прислушался к далекому гулу мотора.
Ровный звук прервался треском пулеметов, затем раздались выстрелы пушки. Грохнуло эхо далеких взрывов.
– Кого-то накрыл, – злобно откомментировал Шульц.
– Одну машину. Стрелял мало, – пояснил Тхи Лан.
– Часто они так летают? – спросил Кашечкин.
– Два-три раза в день, – кивнул Тхи Лан.
– А людей много гибнет?
– Много.
– Пора это прекратить, – заметил Рузаев.
– Пора, – отозвался Тхи Лан, – если прекратятся налеты охотников, партизаны ни одного американца из леса живым не выпустят. Янки сами ничего не могут. За них авиация воюет.
Гул самолета постепенно стих, и Рузаев встал было, собираясь подать команду отбоя, но Шульц жестом остановил его.
– Он сейчас вернется. Это переделанный транспортник, он долго летать может.
Вдали раздались еще взрывы, затем гул мотора вновь приблизился. И лишь когда он совсем стих, Рузаев продолжил подготовку.
Готовили операцию не только Шульц и Тхи Лан. Капкан, который ставили на «охотников», был весьма масштабным. Пока Рузаев и Кашечкин заряжали пусковые установки и проверяли локационную аппаратуру, вьетнамские партизаны готовили наживку. Зная, что американцы слепо доверяют аппаратуре и без нее бессильны, они заранее разведали с десяток мест, где были разбросаны микрофоны. На ряд просек специально выкатили старые негодные машины. В секторах действия тепловых, звуковых и телевизионных обнаружителей приготовили столько гремящих бочек, что могли создать впечатление перемещения целой армии.
– Товарищ полковник, а что это за «охотник»? – спросил Кашечкин.
– Это из транспортных самолетов делают специальные штурмовики. Называется «ганшип» – самолет с ружьем. Летают и из пушек и пулеметов стреляют по машинам и людям. Так и висят в воздухе над тропой, долго летают, медленно…
– А нас они не того? – Кашечкин прищелкнул пальцами.
Рузаев усмехнулся.
– Нет. Это не «Фантомы». У них и оружия-то порядочного нет, они только на совершенно беззащитных охотятся.
– Спасибо, понял!
Кашечкин встал за спиной у операторов– вьетнамцев, которые завершали подготовку. Похлопав одного по плечу, он укоризненно покачал головой. Вьетнамец обернулся и извиняюще-недоуменно посмотрел на него. Кашечкин протянул руку и переключил тумблер автоматики.
– Син лой той куен12! – чирикнул оператор.
– Впредь будь внимательнее! – Кашечкин вновь похлопал его по плечу и пошел на свое место.
На пульте Рузаева пискнул зуммер. Он снял с крепления наушники, надел их и стал слушать.
– Внимание, тревога! Две цели с юго-востока.
Кашечкин включил систему и начал быстро разворачивать антенну.
– Есть цель в зоне поражения! Стреляем?
– Погоди! – остановил его Рузаев, – пусть побольше соберется.
Тем временем Тхи Лан с Шульцем начали в джунглях свое представление. Сотня партизан застучала возле микрофонов, завела двигатели старых машин, покатила по дороге пустые бочки.
Кашечкин видел, как один «охотник» развернулся, пошел на ложную цель и начал интенсивный обстрел бензиновых бочек. Часть из них загорелась.
Рузаев, точно ознакомленный с планом, понимал, что американское командование видит сейчас движение, по крайней мере, пяти грузовых колонн по главным тропам, и ждал. И дождался.
– Еще две цели, сектор три-два-пять! Идут курсом сто четыре! – отрапортовал Кашечкин, впившись глазами в локатор.
– Воронье слетается.
– Товарищ командир, стреляем?
– Ждать!
Через минуту Кашечкин снова доложил:
– Еще цель, три-три-ноль.
– Итого, их пятеро. Все в зоне поражения?
– Все. Тихоходные, низколетящие.
– Цель три на сопровождение! – Рузаев весь подобрался.
– Есть ручное по высоте!
– Есть ручное по дальности!
Кашечкин сноровисто распределил цели по операторам.
– Готов к стрельбе!
– Пуск!
Каждый выстрел занимал минуту. Кашечкин, проводив одну ракету, мгновенно переключался на другую цель. Через пять минут у них кончились ракеты. Единственный уцелевший «ганшип» удирал на юг, к своим. Озабоченные вьетнамцы уже волокли к пусковому станку новую ракету. Американец оказался шустрее и успел-таки удрать от бойцов Вьетконга.
Мокрый от жары и напряжения Кашечкин выскочил под дождь, где вьетнамцы поставили-таки уже не нужную ракету.
– Все! – громко закричал он, пытаясь перекрыть шум небесного водопада, – отбой! Разряжай!
Его крик заглушила сирена отбоя, включенная Рузаевым.
Колонна была уже на марше, когда ее догнали на «газике» Шульц и Тхи Лан. Они залезли в головную машину к Рузаеву и тут же, без комментариев, кинулись его обнимать.
– Понимаете ли вы, товарищ, – быстро заговорил Тхи Лан, – что у нас теперь будет две недели спокойной жизни?
Рузаев кивнул, а Тхи Лан продолжал:
– Вы теперь, – он показал на колонну, – можете ехать не маскируясь. Никто не прилетит.
– Некому летать, – пояснил Шульц, – дорога расчищена.
– Ну, это вы слишком оптимистичны, – возразил Рузаев.
– Вовсе нет. У них нет больше охотников в этом районе. Дорога свободна. Люди могут спокойно ходить по своей земле. Эй, вы куда? – Шульц обеспокоенно посмотрел на просеку, на которую свернул ведущий.
– Туда, – Рузаев махнул рукой.
– Там деревня рядом, – наморщился Шульц, – надо было левее брать.
– Деревня не помешает, – хотел было ответить Рузаев, но проглотил слова.
Из леса прямо на дорогу выскочили три вьетнамских крестьянина в огромных конических шляпах. Один из них взвизгнул и исчез в лесу, а два других, размахивая руками, кинулись наперерез. Колонна остановилась.
– Что случилось? – удивился Рузаев.
– Все. Сейчас начнется, – обреченно вздохнул Шульц, – я же говорил, левее надо было ехать.
Тем временем крестьяне побежали вдоль колонны, издавая радостные вопли, а им навстречу с такими же криками вылезали вьетнамские водители и солдаты.
Рузаев хотел было приказать следовать дальше, но из джунглей начали выбегать еще крестьяне. Солдаты что-то закричали им и замахали руками, показывая на командирский газик. Буквально через секунду Рузаевка и Шульца вытащили из машины, надели им на шею гирлянды цветов и натолкали полную машину фруктов. Офицеры пытались, было сопротивляться, но толпа росла, и Тих Лан пояснил, что теперь им без благодарностей не уйти.
В общем, колонна смогла тронуться только через полчаса. Крестьяне махали им вслед, а Рузаев радостно улыбался. Кашечкин сидел в кузове тягача и рубил штык-ножом ароматную шишку ананаса. Остальные ананасы, раскатившиеся от тряски по всему кузову грузовика, солдаты-операторы ловили и запихивали в огромный мешок.