Последняя фраза прозвучала настолько опереточно, что на мгновение Василию показалось – сейчас Кулесов выхватит из-за пазухи неизвестно откуда взявшуюся шпагу и вызовет старшего механика на дуэль. Но Григорий не стал выхватывать шпагу, вместо этого он неуклюже рухнул на кровать Петрейкина и, усевшись на ней по-турецки, принялся сверлить механика взглядом. Сопел он при этом как бык, готовящийся к решительной атаке на матадора.
– И что мне теперь прикажешь делать? – спросил он наконец.
– Ну, не знаю. Подари ей цветы или духи. Своди её в ресторан, в кино, просто сходите куда-нибудь погулять, на худой конец. Говорят, на правом борту станции в это время года необычайно красиво.
Кулесов насупился ещё больше.
– Очень смешно. У меня жизнь рушится, а ты издеваешься.
– Какая там на хрен жизнь! Ты её знаешь без году неделя. Ну, влюбился в симпатичную девушку, ну, поссорился. Делов-то.
Кулесов принялся горячо возражать
– Ты ничего не понимаешь. Это была любовь с первого взгляда – она мой идеал. У нас столько общего…
Но Петрейкин не дал ему договорить.
– Чего? Много общего? Ты чего вообще несёшь? О чём вы там общались эти два дня? О какой-то книжке для подростков, которую ты даже не читал и читать не будешь? И всё – она уже твой идеал. То же мне, последний пылкий влюблённый! Знаешь, в чём твоя проблема? Ты постоянно пытаешься стать тем, кем не являешься: занимаешься вещами, в которых ты ни хрена не понимаешь, делаешь то, что тебе не нравится. И всё это ради того, чтобы понравиться девушке. Хочешь, чтобы я тебе помог? Хорошо. Но сначала прочитай эту грёбанную книжку и скажи мне, что ты о ней думаешь. Но только честно.
– Где я её возьму? У нас в библиотеке её нету.
Василий торжествующе улыбнулся.
– Плохо ты знаешь нашу библиотеку. Есть у нас как минимум две части из серии. Я их в папке «Особо опасно» держу. Хотел папку «Порнография» обозвать, но побоялся, что ты в неё сразу же залезешь. Так что держи пароль от папки – и вперёд. Приятного чтения!
Всю ночь Кулесов просидел за чтением книги и к утру смог осилить почти весь первый том. К моменту, когда проснулся Петрейкин, он дошёл до первой схватки героини с главой псиоников.
– Ты что, не ложился что ли? – удивлённо спросил Петрейкин.
– Да ты знаешь, зачитался как-то, – сонно пробормотал Кулесов. – Нет, хрень, конечно, полная, но вполне себе увлекательно.
– Мда, кажется, вы и правда родственные души, – сдался Петрейкин. – Придётся тебе помочь. Отдам сегодня девушку в твоё распоряжение, постарайся её очаровать. Покажи ей что-нибудь красивое. Есть у нас чего-нибудь по астрономии на сегодня такое необычное? Хотя она первый раз в космосе, ей всё необычно… Я тебе сейчас скину стихи, выучи чего-нибудь из них. Там стандартная фигня про любовь, звёзды и прочее, девушкам обычно нравится. А вечером я придумаю какой-нибудь предлог и срулю, а ты устроишь ей романтический ужин.
– И что мне ей говорить?
– Да неважно, что ты ей говоришь, – принялся читать наставления Петрейкин – признанный ловелас и покоритель девушек. – Главное – говори уверенно. Покажи, что ты настоящий мачо. – Петрейкин с сомнением оглядел своего приятеля и добавил: – Ну, или, по крайней мере, что ты настоящий мужчина. Добавь этой… как её… мускулинности. Прижми девушку к стене, если потребуется. Я так на первом курсе одну старшекурсницу покорил.
Василий слегка приукрасил события: в реальности – это перебравшая вина после разрыва со своим парнем старшекурсница прижала робкого студента Петрейкина к стене коридора студенческого общежития и подарила ему единственный жаркий поцелуй, из-за которого будущий старший механик не мог уснуть несколько ночей, а на парах думал не о высшей математике и теоретической механике, а о пшеничных кудрях и длинных ногах своей соседки. Но в этом он не признался бы никому даже под пыткой.
– Будь мужиком. Не лебези и не поддакивай, а сам задавай правила игры. Ну и побольше романтики. Да… и оденься как-нибудь поприличней.
На завтрак Петрейкин провожал Григория испытывая то самое чувство, какое, наверное, гордый родитель-орёл испытывает, отправляя своё чадо в первый полёт. Но уже за завтраком гордый родитель начал понимать, что чадо к первому полёту пока не готово. Кулесов, который имел самые смутные представления об образе настоящего мачо, принял вид этакого провинциального донжуана, сгорающего от любви и от похмелья, и в течение всего завтрака бросал в сторону Любы полусонные, исполненные, как ему казалось, страсти и иронии взгляды. Люба между тем продолжала злиться за вчерашнее и в сторону пылкого ухажёра демонстративно не смотрела. После завтрака Петрейкин сообщил Любе, что сегодня ей снова придётся помочь астроному, затем отвёл Кулесова в сторону и прошипел ему на ухо:
– Поговори с ней, придурок. И кончай корчить рожи, всё равно она за шлемом ничего не увидит.
Космическая часть свидания прошла тоже не ахти как: неожиданная необычайно сильная магнитная буря на Хадаре напрочь перекрыла все каналы связи, сделав возможным лишь минимальное общение. Пришлось досрочно возвращаться на станцию, на которой Петрейкин уже вовсю трудился, пытаясь восстановить работу хоть каких-то передатчиков. Любу он, виновато поглядывая на Кулесова, забрал к себе в помощницы, а старший астроном слабо понимающий в электронике, опять остался не у дел. Он страдал, слушая, как прекрасная практикантка перебрасывается с Василием полными тайного смысла, но не доступными разуму Кулесова профессиональными замечаниями и едкими комментариями в адрес техники. Его злило, что Люба так звонко смеялась над шутками старшего механика. А он, несчастный, одинокий, всеми брошенный Кулесов, не мог остановить всё это безобразие. Оставалась надежда на вечер. После обеда Гриорий начал буравить Василия глазами, покашливать и использовать прочие невербальные средства для того чтобы намекнуть о необходимости исполнить своё обещание и свалить с пути влюблённых. Нечуткий механик намёков не понимал и сваливать, по всей видимости, отказывался. Несчастный Кулесов начал подозревать самое плохое. Но наконец Петрейкин устало потянулся и сказал, что связь восстановлена. Любе он приказал перевести кодировки передачи в стандартные, а сам отправился проверять предохранители на внешней панели. Григорий остался наедине с Любой. Наступил ответственный момент. От первых слов, произнесённых Григорием, зависело многое.
– Э-э-э-э… Ну, как-то так, – сказал Григорий. Надо сказать, это было не самое удачное начало объяснения в любви, но в истории бывали и хуже. Печальнее было то, что Григорий не понимал, что говорить дальше. Можно было, конечно, послушаться совета Петрейкина и прижать практикантку к стене. Но Кулесову, почему-то казалось, что данная авантюра должна закончится крайне неприятно. Можно было начать читать стихи, но и эта идея, по здравому размышлению, показалась Григорию нелепой. Стихи нужно было читать там, на корпусе корабля, когда длиннохвостые кометы разрезали черноту космоса, а ослепительные протуберанцы Хадара величественно выглядывают из-за края планеты С579, а никак не в захламлённой пультовой. «А если просто признаться в любви?» – подумал старший астроном. Он уже было открыл рот, чтобы начать своё трепетное признание, но передумал. Его охватили робость и смятение. Мятежные мысли снова заметались под черепной коробкой: «Почему это я должен признаваться ей в любви прямо сейчас? У меня в запасе ещё полторы недели. В конце концов, это ведь Петрейкину втемяшилось в голову, что я непременно должен сегодня с ней объясниться, а я ничего ведь такого и не планировал. Просто извинюсь перед ней и всё».