Аист на крыше

– А ты уверен, что это хорошая идея?

– Это замечательная идея.

Если это был единственный способ вытащить будущих выпускников из спортзала и заманить на урок английского, Артём им не погнушается. Ему надоели групповые опоздания и прогулы.

Спорт, конечно, прекрасен, когда не идёт вразрез с общешкольным образованием. Артём заключил с этими обалдуями пари: пятеро их лучших игроков против него и Макса. Победят школьники – Артём ставит им пять в четверти. Победят учителя – ещё одно опоздание, и Артём ставит им два за урок, а Макс до конца четверти не даёт им мяч.

Чтобы реализовать план, пришлось посадить тех, кто всё же пришёл на урок («прихожан», как называл их Артём), писать внеплановую контрольную, за которую, конечно, тоже была обещана пятёрка вопреки результатам.

По жребию мяч в игру вводили учителя. Артём разогревался и ждал свистка от Макса. Казалось, стук мяча теперь будет преследовать Артёма даже во сне.

Макс свистнул.

Первые десять минут удача была на стороне учителей. Потом пацаны начали жёстко фолить. Артём отыгрывался на штрафных. Макс, будучи выше на голову, боялся лишний раз коснуться кого-либо из учеников, позорно упускал мяч и едва ли попадал в корзину. Впрочем, чего ждать от выпускника физкультурного института, который после пяти лет учёбы всё ещё пытается забросить штрафной двумя руками в прыжке.

Хорошо, что это был самый большой недостаток Макса.

За несколько секунд до конца условленного времени учителя отставали всего на два очка. Артёму невольно вспомнился олимпийский матч в Сиднее между США и Литвой. Артём был немножечко горд собой, когда забросил трёхочковый, с которым не справился Ясикявичюс.

Может, однажды и он будет тренировать главную команду страны? Нет уж, у Артёма на Москву с детства аллергия.

Макс поймал мяч под корзиной и дал финальный свисток. Пацаны пытались возмущаться, что Артём совершил перед броском пробежку, но к счастью, в школьных стенах слово учителя имело безапелляционный авторитет. Пацаны, ворча, ушли в раздевалку.

Артём снял взмокшую майку, обтёрся ею же и надел рубашку на голое тело. Штанины неприятно кусали вспотевшие ноги. Артём сел на скамейку и стал обуваться, разглаживая шнурки.

Назойливо загрохотал мяч. Артём уже наизусть знал, какой звук он издаёт при столкновении с какой частью щита. Макс снова пытался забросить штрафной. Артём закатил глаза, подошёл и своими руками поставил Макса в нужную позу. Макс передёрнул плечами и забросил мяч в кольцо.

– А если я тебе буду говорить, как правильно английские слова произносятся, тебе будет приятно?

Ах да, ещё один недостаток Макса. Обидчивость.

– Вот только я их правильно произношу. Сегодня «Реал»-«Жальгирис» смотрим?

– Ещё как смотрим!

Артём не думал, что подружится с Максом. В школе они почти не общались. Макс вообще почти ни с кем не общался. Но в первую же неделю Артёма на работе их поставили вместе дежурить в столовой, и они разговорились про баскетбол. У Макса была оформлена подписка на многие спортивные каналы, и едва начался сезон Евролиги, Артём почти каждый вечер проводил у Макса.

А, и был же ещё один недостаток. Макс не умел пить. Поэтому алкогольная игра «пей, когда забивают наши» закончилась острой интоксикацией уже после первого тайма, и остаток матча они не видели. С тех пор Макс пил сок. Причём томатный. С перцем и солью. Воняло страшно. Даже самому Артёму уже ничего не хотелось. Отличный способ борьбы с алкоголизмом.

Когда матчи по местному времени кончались слишком поздно, Артём оставался ночевать у Макса. Груню кормила тётя Маша.

После того, как в течение двух недель они несколько раз по два дня подряд приезжали в школу вместе, пополз нехороший слух. Макс ломал руки и причитал, как же им выкручиваться. Артём беззастенчиво рассказал директрисе правду про баскетбол, и она сама постаралась слух купировать. А если старшеклассницы и писали тайком про них фанфики, то Артём был бы даже не прочь почитать. А Макса было прикольно донимать шутками на эту тему: он очень мило краснел.

До слушания дела по опекунству оставалось меньше недели. Артём, хотя ненавидел каждую секунду, проведённую в школе, крепко держался за должность.

Помимо английского ему дали классное руководство в одном из самых проблемных классов – в девятом. Артёму было не лень каждый день оставлять их после уроков, чтобы навести порядок.

Дети орали, хамили, даже матерились и пытались ломиться в запертую дверь, но Артём готов был ждать и час, и два, и до утра, чтобы добиться своего. Родители жаловались, учителя критиковали, но Артём гнул свою линию. И линия выгнулась.

Кто мог похвастаться, что недавний двоечник вдруг открыл талант к математике и пошёл на олимпиаду, едва перестал стесняться прослыть ботаником? Под чьим ещё руководством парень, всю жизнь читавший только «пацанские» в социальных сетях, вдруг прочёл всего «Гарри Поттера», проникся и перешёл на «Хроники Нарнии», стоило только предложить ему что-то кроме насильственно навязанной школьной программы? У кого в классе набитая дура, одевавшаяся и красившаяся даже для ночного клуба слишком фривольно, не видевшая ничего кроме бьюти-блогов девиц себе под стать, вдруг увлеклась живописью и пошла на курсы рисования, когда вместо разгромной критики своих набросков услышала полезный совет? Кто спас замухрышку от самоубийства, рассмотрев в ней насильно подавляемую маскулинность и посоветовав вместо скрывающих ноги уродских юбок попробовать модные джинсы, заложив фундамент трансформации в привлекательную пацанку?

За две недели в классе Артёма полюбили, как родного. Он не был для них преподом. Он был другом.

Это не мешало ему ругаться на уроках со своим классом, как и со всеми другими. Особенно с одиннадцатыми, где к нему демонстративно обращались на «ты», не считая выше себя по статусу. Артём терпеливо ставил двойки и принимал пересдачи. Постепенно становилось лучше.

Одиннадцатый класс выполз из раздевалки, пиная мешки с обувью, и потащился на урок английского.

– Ну, ладно, до вечера.

Артём похлопал Макса по плечу и побежал догонять своих учеников, чтобы они по пути не разбрелись по столовой, туалетам и раздевалке.

Писавшие контрольную «прихожане» уже закончили и теперь занимались своими делами. Новоприбывшие нарочно громко расселись по местам и принялись возмущаться матчем.

– Значит так, товарищи, кто написал контрольную, подойдите за обещанными пятёрками и тихонечко валите по домам. Остальные, достаём двойные листочки, будем писать, пока не напишем, и получим, что заслужим.

Артём знал, что это несправедливо. Тем лучше: надо было своевременно приучить детей, что жизнь вообще несправедлива.

***

Когда Артём пришёл к Максу смотреть матч, Макс не открыл дверь. Артём минут десять звонил в звонок и пинал дверь, набирал Максу на мобильный и домашний, но в итоге сдался. С собой у Артёма была двухлитровая бутылка пива. Артём сделал несколько глотков в надежде согреться, но его только обожгло холодом изнутри.

Снова лил дождь. Пока Артём добрался от автобусной остановки до дома Макса, он промок насквозь. За эти десять минут едва высохли волосы. Совершив контрольный прозвон, Артём со вздохом поплёлся домой, обнимая бутылку и тщетно пытаясь обходить и перепрыгивать лужи, но начерпал полные кеды.

Скорее бы заморозки. У Артёма не было промежуточной обуви между летом и зимой.

Дома Артём укутался в одеяло и распил пиво под «Титаник» – один из немногих слезливых фильмов, хранившихся в скаченном виде. Хотелось именно слезливого, но интернет отключили ещё с неделю назад, а зарплату пока так и не выдали.

Если бы не это обстоятельство, Артём, возможно, даже не принял бы приглашение Макса смотреть Евролигу вместе.

Перед сном Артём ещё раз попытался позвонить Максу, и снова безрезультатно.

На следующий день Макс не вышел на работу. Артём спросил у старшего физрука – тот ничего не знал. На переменах выловить кого бы то ни было из администрации не удалось, и Артём зашёл к ним только после уроков.

– Как, ты ничего не знаешь? Странно, вы же такие друзья. Хотя, конечно, кто станет о таком рассказывать.

Директриса меланхолично помешивала чай, завучица с секретаршей уплетали шоколадные конфеты.

– Его пришлось срочно увольнять задним числом. Представляешь, что наши ребята нашли? У него оказывается был тайный профиль в «ВКонтакте». Не знаю, как они его откопали, но в общем, они туда зашли, а там…

Директриса, запнулась, прокашлялась и отложила ложечку, переходя на шёпот.

– В общем, у него там сплошная гомоэротика.

Артём опешил.

– И что?

– Как «и что»?!

Женщины хором хлопали на Артёма глазами.

– И этот человек учит наших детей?!

Артём ушёл, хлопнув дверью. Широкими шагами пролетел весь холл и вылетел на улицу под дождь и ветер. Только пройдя половину пути, заметил, что ушёл без куртки. После этого осознания холод будто получил визу на въезд в тело Артёма. Остаток пути Артём трясся и стучал зубами так, что заболела голова.

Артём звонил и стучал в дверь Макса, во всё горло выкрикивая его имя, пока не собрались соседи. Артём как мог объяснил ситуацию, не выдав тайну Макса. Вызвали МЧС. Квартиру вскрыли. Макса там не было. На кухонном столе лежала записка: «Артём, логин и пароль от моих подписок. Всё оплачено на полгода вперёд. Прости меня».

Тело Макса выловили из моря недалеко от Балтийска несколько дней спустя. Только чудом его не успело вынести за пределы Балтийской косы: тогда не факт, что его вообще обнаружили бы.

У Артёма чесались руки и скрежетали зубы, в горле несколько дней кряду стоял ком. Артём несколько раз порезал ладонь ножом: это помогало купировать панические атаки. На похоронах почти никого не было. Отец Макса критически осмотрел безмолвно плакавшего Артёма с ног до головы и задал всего два вопроса:

– Это из-за тебя?

Артём помотал головой.

– Ты был с ним?

Артём снова помотал головой и заплакал ещё пуще.

Может, если бы был, этого бы не случилось.

Отец Макса кивнул, похлопал Артёма по плечу и больше с ним не заговорил.

Артём отпрашивался с работы, чтобы проститься с Максом. Всё закончилось ещё до полудня, и после поминок Артём на бровях пришёл в школу, засучил рукава, выпятив свои татуировки, и с порога начал крыть матом начальство и известную калининградскую псевдо-толерантность. Директриса распорядилась, чтобы охранник вывел Артёма на улицу, а Артём вломился обратно. Этот балет повторился раза три, пока не заперли двери. Артём полез в окна классов на первом этаже. Наконец ему вызвали «скорую».

Едва оказавшись в машине, Артём изобразил предельное спокойствие, принёс извинения и попросил его отпустить. Врачи к мольбам были глухи. Артём положили под капельницу и продержали в больнице до утра. С миру по нитке едва удалось насобирать на билет на автобус: плестись пешком через весь город Артёму не улыбалось.

В почтовом ящике его ждало извещение об увольнении. Задним числом.

***

Хмурая Зойка вышла из дверей школы. Она смотрела под ноги, держалась за лямки рюкзака и сутулилась. Её обгоняли и толкали спешащие куда-то однокашники. Она даже не обращала на это внимания. Зойка была без шапки, чего раньше не случалось, но Артём сразу понял, что это не из-за подражания большинству, а из-за какого-то внутреннего протеста.

Выйдя за ворота, Зойка тут же повернула в противоположную от дома сторону и так и ушла бы, если бы Артём её не окликнул.

Зойка ожила на глазах. Засветилась изнутри. Ахнув, она кинулась Артёму на шею, чуть не сбив его с ног. Она плакала, смеялась и просила больше никогда её не оставлять, грозилась, что, если обманет, сама уйдёт. Артём усмехался в ответ.

Артём нанял машину в каршеринге, купил всякой вредной вкуснятины, закачал в плейер лучшие песни для автомобильных путешествий, одолжил у тёти Маши клетку из-под попугая, в которую усадил Груню, и поехал встречать Зойку со школы. Едва она села в машину, Артём поехал на юг.

Когда летом Артём пошёл работать в турфирму, Вера Александровна тут же распорядилась оформить ему загранпаспорт и Шенген, надеясь, что в скором времени Артём повезёт экскурсии в Польшу и Литву.

Из турфирмы Артём вылетел, а паспорт тем временем оформили.

Артём тут же занялся внесением в него Зойки, чтобы, найдя работу и скопив к лету денег, отвезти её на море потеплее Балтийского.

С работой не срослось, деньги Артём отдал последние, и теперь вёз Зойку к Польской границе.

Технически, это было похищение.

До суда Зойка находилась под опекой государства. Артём надеялся, что ни в каких пограничных базах это не отмечается. Иначе придётся уходить лесом.

Артём обильно потел, ему было холодно, руки на руле дрожали – того гляди патруль остановит и попросит подышать в трубочку.

Но Артём не мог поступить иначе. Не мог отдать Зойку. Не сейчас. Не матери.

Зойка весело болтала ногами в такт музыке, уплетала вперемешку чипсы и шоколадки, то и дело совала что-нибудь Артёму под нос, чтобы он тоже съел, и без перебоя рассказывала о новостях в школе. Артём механически удивлялся и восторгался, фальшиво улыбался до боли за ушами и мыслями был в совсем других местах. В пристёгнутой ремнём клетке на заднем сидении спала Груня.

– А мне это можно?

Зойка тянула руку к банке энергетика у него в руке.

– На, попробуй, но только один глоток. Если понравится, можешь пить после тринадцати.

– Почему только тогда?

– Там кофеин. Детям вредно.

– Взрослым тоже, вообще-то.

– Я не взрослый – я старый. Давай, пей. Я так вообще спорить готов, что тебе даже не понравится.

– Сейчас посмотрим!

Зойка отпила глоток, зажмурилась, поболтала жидкость во рту, сглотнула и сморщилась, высунув язык.

– Гадость!

Артём усмехнулся и допил энергетик. Зойка продолжила аппетитно хрустеть чипсами, запивая колой.

Артёму в детстве колу пить запрещали. А когда он всё-таки дорвался и попробовал у друзей, даже не понял, из-за чего все восторги: приторная, липкая дрянь, ещё и от пузырей чихать охота и брюхо раздувает.

А ещё Артёму нельзя было тусить с одноклассниками во дворах. Приходилось врать, куда он ходит поле школы. Говорил, что посещает бесплатные школьные кружки – то шахматы, то гитара. Отсутствие успехов только подтвердило материно подозрение, что Артём – бездарь.

Вот только эти ухищрения были впустую. Артём бегал на гулянки только потому, что отказаться от приглашений было «не по-пацански». А между тем Артём даже не понимал, о чём говорили его ровесники: слова были понятные, но как будто не связанные между собой. Ему хотелось с кем-нибудь обсудить книжку, которую он прочитал, но понимал, что никому это неинтересно.

А ещё Артёму нельзя было оставаться ночевать у друзей. Тут наврать было нечего. На Артёма смотрели как на чудика, когда он отказывался от ночёвок, честно признаваясь, что ему не разрешают. Но однажды мать уехала в командировку на пару дней, и Артём дорвался и до этой привилегии. Пришлось в десять звонить матери врать, что он дома и ложится спать, закрывая динамик от воплей в соседней комнате, но снова все усилия были напрасны.

Артёма обескуражило, что все гости тут же уткнулись либо в компьютерные игры, либо в какой-то трэш по телевизору, нализались водки с тоником в соотношении 1/10 и считали себя в стельку пьяными. На полную громкость грохотал какой-то то ли рэп, то ли хип-хоп. Артём чувствовал себя динозавром. Но на этот раз у него хотя бы была книжка, и он просидел с ней на кухне, а потом первый лёг спать.

А ещё Артёму нельзя было встречаться с девушками. Но однажды у него всё-таки появилась зазноба, и то только потому, что одноклассница сама подошла и сказала, что Артём ей нравится, предложила встречаться. Отказать было бы не по-джентльменски.

Артём её боготворил и всё разрешал. Матери снова врал про кружки и радовался, что подружка не просится в гости. Вскоре она ушла от него к старшекласснику. Тогда Артём решился рассказать матери. Ему прочитали проповедь о прелюбодеянии, подробно объяснили, почему как кавалер он круглый ноль, и обозвали всё ещё любимую девушку кучей нехороших слов, заодно подогнав под них весь женский пол. Когда Артём напомнил сквозь слёзы, что мать – тоже женщина, в ход пошли телесные наказания.

О том, что Артёма бросила девушка, разумеется, знала вся школа. И вместо утешений, мать только подливал масла в огонь, говоря, что все насмешки и нападки – оправданные, потому что ничего другого Артём не заслуживает.

По её мнению, Артём вообще ничего хорошего не заслуживал.

Сделал что-то плохо – что ещё от тебя ждать. Сделал хорошо – да неужели? Тебе просто повезло.

Ты можешь мне доверять и делиться своими тревогами – но что ты несёшь? Это разве проблемы? Не пори чепухи. Что ты можешь в таком возрасте понимать? А чего ты ещё хотел?

Ты худший сын на свете, меня как будто не существует! Не приставай, я занята. Ничем не интересуешься! Не надо тебе на секции. И одежду новую не надо. Но выглядишь ты как бомж. Какая выездная экскурсия? Какой летний лагерь? А мне по дому одной трудиться?

Делай как хочешь. А вот сделал бы, как я сказала, всё было бы хорошо. Это потому, что ты не такой, а не потому, что я неправильно сказала. Не нравится еда – готовь сам. Я что, тебе вообще не нужна? Хоть бы раз что-нибудь сам сделал, большой уже.

Не смей ничего брать без спроса! Я нашла у тебя в ящиках, сумке и карманах это, это и это. И как ты вообще можешь о собственной матери такие вещи писать – в личном дневнике, спрятанном в ящике с трусами, как не стыдно?

Все решения, принятые без моего участия – априори неправильные и плохие.

Нет, Артём не позволит Зойке через это пройти. Если её отдадут матери, дело просто закончится тем же самым побегом из дома при первой возможности. Или самоубийством.

Горло налилось горечью, Артём тяжело сглотнул.

За окнами проносились города, луга, растущие вдоль обочины деревья. В одном селе к дороге вышла корова и проводила машину грустным взглядом. На столбах электропередач и крышах тут и там попадались покинутые аистовые гнёзда.

Осень. Мир улетел в тёплые страны.

Артём понятия не имел, что будет делать, когда пересечёт границу. Учитывая поток путешествующих, это может случиться поздно вечером. Надо будет кормить Зойку. Надо будет где-то ночевать.

На какие деньги? Попросить политического убежища? Под каким предлогом? Машину тоже на границе придётся оставить: по правилам компании на их автомобилях нельзя выезжать заграницу.

Ничего, люди не первый день автостопом путешествуют. И добрых самаритян кругом много. А Артём ещё и польский знает – прорвёмся.

Он-то прорвётся. А Зойка?

Первые пару дней для неё всё будет необычным приключением. Потом она начнёт нервничать из-за пропущенных уроков. Наконец перестанет понимать, что они здесь делают. Русскоязычную школу найти будет непросто, скорее всего, её туда даже не примут. Ей придётся учить польский. У неё не будет друзей. Она не будет понимать, почему никто не хочет с ней общаться, а многие ещё и задирают. Если повезёт, и Артём быстро найдёт работу, где тоже будет терпеть нападки и тычки, Зойка вообще целыми днями будет одна. Неизвестно ещё, в каких условиях. С какими людьми. Заняться будет нечем. А если хозяева жилплощади её зашпыняют, как Золушку, домашними делами?

Впереди показался хвост очереди, выстроившейся на паспортный контроль на российской границе. Артём пристроился за замыкающей машиной и заглушил мотор. Музыка выключилась. Стало тихо. Только на улице раздавались какие-то механические звуки. А потом зашелестел дождь. От тёплого дыхания быстро запотели стёкла. Зойка шуршала пакетам и хрустела едой.

Артём положил голову на державшиеся за руль руки, прикрыл глаза. Наверное, заснул: от гудка клаксона Артём подскочил. Впередистоящая машина изрядно продвинулась, сзади пристроились ещё несколько. Артём проехал освободившийся промежуток и снова заглушил мотор.

– Ты устал?

Зойка с сочувствием смотрела на Артёма.

– Зачем мы сразу поехали? Можно же было домой зайти, ты бы поспал. А ты вещи мои забрал, кстати?

Нет, не забрал. Нет, не можно было. Вполне возможно, что пограничники уже ждут Артёма с распростёртыми объятиями и проводят его в отделение полиции, едва он покажет паспорт, и тогда Зойку ему уже не видать никогда.

Если она вообще захочет его видеть после того, как узнает, что он натворил на самом деле.

Однажды, возможно, когда им уже удастся прилично осесть в Польше – или не в Польше: с английским можно попробовать податься куда-нибудь западне, – Зойка спросит: почему им пришлось через всё это пройти? И Артём скажет, что похитил её, чтобы не отдавать на воспитание матери, с которой у него не сложились отношения, потому что не мог приструнить темперамент и удержаться ни на одной работе больше недели, чтобы официально восстановить своё право на опеку.

И она поймёт. Даже простит. Но однажды она соберёт вещи и уедет домой. Или учиться в другой город. Или в другую страну на постоянную работу. И не возьмёт с собой Артёма. И вряд ли позвонит.

Проснулась Груня. Потянулась, сильно выгибая спину, зевнула, разверзнув розовую пасть, сладко облизнулась, моргая глазами, и уставилась вплотную на Артёма. И вдруг она мяукнула. Тонко, протяжно. Было больше похоже на плач. Груня заскреблась в прутья клетки.

Зойка вытащила Груню из клетки и посадила себе на колени, начала гладить. Груня сперва растерялась, завертелась, а потом улеглась и заурчала на всю машину. Этот звук отдавался у Артёма в сердце.

– Зойк, а как думаешь. Если человек сделает что-то очень плохое, его можно простить?

– Смотря что, и смотря почему сделает.

– А если я сделаю что-то, из-за чего будет плохо тебе, ты меня простишь?

– Ты не можешь сделать мне плохо: ты же меня любишь.

– Да, но иногда плохо бывает оттого, когда мы хотим сделать хорошо.

– Если ты сам понимаешь, что будет плохо, зачем тогда делать?

У Артёма защипало глаза. Нет, эта девчонка точно однажды впишет своё имя в историю города где-нибудь рядом с Кантом.

Сзади снова загудели. Артём быстро вытер набежавшие слёзы и раздражённо повернул ключ в зажигании. С неприятным хрустом ключ сломался.

– Нифига себе.

У Зойки глаза полезли на лоб.

– Что же нам теперь делать?

Бежать. Бежать, бежать, бежать. За границу, через весь континент, за океан. Бежать от проблем, от ошибок, от ответственности, от неприятностей, от трудностей, от самого себя!

И никогда не возвращаться.

Артём отковырял крышку с рулевой колонки, замкнул нужные провода, и мотор, фыркнув, равномерно заурчал. Артём включил поворотник, выехал из очереди, развернулся на газоне, разделявшим полосы, под возмущённые выкрики других водителей и поехал в обратную сторону.

– Что-то случилось? Мы не поедем?

– Я забыл, что нам надо кое-что сделать. Поедем на каникулах, хорошо?

– Вечно ты что-нибудь забудешь. Хорошо ещё, что границу пересечь не успели.

Да, хорошо.

Зойка пожала плечами, достала телефон и сползла по спинке сидения. Груня улеглась ей прямо на грудь и снова замурчала.

Через несколько минут Зойка задремала, перекосившись на бок и повиснув на ремне безопасности над рычагом передач. Артём осторожно посадил её ровно, чтобы переключить передачу.

У него будут огромные проблемы с каршерингом. Хоть бы хватило денег на компенсацию ремонта. И хорошо, если удастся затормозить без посторонней помощи. Артём специально не разгонялся, и все попутные машины облетали его по встречке с оскорбительными гудками.

Дорога исчезала под колёсами, асфальтное плотно будто засасывало под бампер, как конвейерную ленту. Над серыми полями горел огненный закат. Оранжевое небо разрезала щербатая сизая полоса, как врезавшийся в тело нож.

Артём приоткрыл окно, в узенькую щёлку ворвался холодный ветер, защипал глаза, потекли слёзы. Артём невольно усмехнулся, вытер слёзы, а они потекли снова. Ему было легко и смешно.

Если бы всегда заранее знать, к чему приведёт каждый поступок, наверное, стало бы скучно. И хаос случайностей сменился хаосом нереализованных возможностей.

Над полем пролетела серебряная тень запоздалого аиста. Он летел на север. Наверное, кому-то там очень нужен мир.

***

Коротко стриженная судья с глазами бешеной селёдки сняла очки-половинки и закрыла папку с материалами дела.

– Истец, вам есть, что добавить?

Артёму было очень много, что сказать. Но всё это говорилось уже сотню раз в сотне мест, а ещё одно повторение здесь и сейчас ничем бы Артёму не помогло.

Он помотал головой.

– Суд удаляется для принятия решения.

Все присутствовавшие в зале встали. Артём лёг грудью на свой стол и закрыл голову руками.

Через проход от него сидела мать. Артём не мог заставить себя посмотреть на неё ещё раз. Она оказалась совсем не такой, какой он её помнил.

Это не был трёхглавый огнедышащий дракон с огромными, острыми клыками и когтями, высотой с девятиэтажный дом. Обыкновенная женщина, может, даже мелковатая, с маленькими, близко посаженными глазками, бегающими туда-сюда, с пышно взбитыми волосами а-ля 60-е, явно крашеными в каштан, строго, но стильно, по-деловому одетая.

Она спокойно отвечала на вопросы, честно рассказывала, что они с Артём такого не поделили, что он сбежал, несколько раз всё-таки сорвалась и рявкнула что-то про свою тяжёлую долю работающей матери-одиночки.

Зойку в зал, слава богу, не пустили. Артём уже предвкушал, как она будет рыдать, когда ей скажут, что на самом деле происходит.

Инцидент с Польшей, к счастью, прошёл незамеченным.

В зале шептались зрители.

– Интересно всё-таки, зачем он в таком возрасте взвалил на себя ребёнка? Может, она всё-таки его незаконнорожденная дочь?

– Ну не знаю, мало ли, что поссорились и сбежал – она мать, должна была вернуть или хотя бы принимать посильное участие в его судьбе.

– Удивительно, как у девочки мозги не поехали: в таком возрасте потерять мать! А потом воспитываться мужчиной – да что мужчиной? Мальчишкой!

– Детей должны воспитывать женщины! Тем более девочек! Пускай и чужих! У мужчин другие функции – они просто будут потакать, чтобы их в покое оставили!

Артём закрыл уши и сильно сдавил голову. Чесались ладони. Хотелось кричать. Мозг пух, и голова болела неимоверно. Что они там так долго совещаются? Всё же понятно и так. Наверняка сидят чай пьют.

В зале произошло оживление, задвигались стулья – Артём поднял голову и тут же вскочил на ноги. Судья вернулась, села за стол, раскрыла папку, надела очки и прокашлялась.

– Суд, заслушав требования истца возражения ответчика…

Сердце в груди – бум! Со смаком, с оттяжкой, прямо по рёбрам. В горле встал ком.

– Ознакомившись с материалами по делу и заслушав свидетелей сторон…

Озноб пробежал по всему телу. Мгновенно вспотели подмышки. Дрожали оледенелые пальцы. Скрежетали зубы.

– Принял решение определить дальнейшее место жительства несовершеннолетнего ребёнка с ответчицей…

Вжух! В голове как будто разогнался и пошёл на взлёт самолёт. В ушах укрепился протяжный звон. Артём пошатнулся и незаметно схватился руками за край стола.

Судья что-то говорила. Про порядок свиданий, про апелляцию, про наследство…

Артём с трудом дождался, когда судья удалится и заседание объявят закрытым, чтобы опуститься на стул и схватиться за голову.

Он ведь знал, что так будет. Но, как когда пересматриваешь сто раз виденный фильм, всё равно тайком надеешься, что на этот раз всё сложится иначе.

– Артём. Давай поговорим.

Артём поднял голову, чтобы посмотреть стоявшую прямо над ним мать.

– Пойдём на улицу. Я курить хочу.

– Всё-таки куришь, гадёныш.

Артём молча встал и направился к выходу. Ему было всё равно, пойдёт мать за ним или нет. Ему уже на всё было всё равно.

Но она пошла. Сквозь гомон толпы и топот ног Артём слышал цокот её каблуков. Он живо вспомнил, как цокали эти каблуки вечером по паркету, когда мать возвращалась домой. Артём тогда чаще всего сидел у себя в комнате в темноте при включённом ночнике и придумывал какую-нибудь историю, где он был героем в безвыходной ситуации в логове страшного монстра.

Ему было 14, когда они с матерью приехали на похороны отца в Калининград. На поминках на крохотной тётушкиной кухне мать при всех (довольно многочисленных: отца любили) гостях довела тётушку до истерики беспочвенными оскорблениями и обвинениями. Артёму было за мать стыдно. К счастью, несколько мужчин объединились, чтобы выставить её за дверь. Артём сидел так тихо, что про него вполне могли забыть, но мать прорвалась к нему через заслон мужских плеч, больно схватила за руку и утащила, ругая, что он даже не подумал защитить её.

Через год Артём собрал вещи, пока матери не было дома, на по копейке собранные деньги купил билет до Калининграда и от аэропорта до тётушки добирался автостопом. Тётушки не было дома. Тогда Артём впервые познакомился с тётей Машей, когда она увидела его, сидящим под тётушкиной дверью. Тётя Маша накормила Артёма и сразу же встала на его сторону, когда он рассказал свою историю. Когда несколько дней спустя мать приехала выяснять отношения, тётя Маша почти единолично её прогнала.

И вот с тех пор – на протяжении почти десяти лет – Артём ничего не слышал от матери, даже не получал поздравлений с праздниками, хотя сам непременно писал ей сообщения. Но не поведал ни о рождении Зойки, ни о смерти тётушки. Вообще, было бы интересно взглянуть на её лицо в момент, когда её известили.

Адвокат – какой-то родственник тёти Маши, за «спасибо» представлявший интересы Артёма, робко предложил сделать тест на отцовство: мало ли, что бывает, а у родного отца дитя не заберут. Артём только посмеялся. Он бы сам охотно признался в инцесте, если бы это помогло удержать Зойку, но ведь ничего не было, как бы ни шептались многие соседи, что юноша живёт с молодой незамужней тётушкой под одной крышей. Они были слишком скучной семьёй.

Ветер сдувал пламя зажигалки. Мать равнодушно наблюдала, как Артём закуривает. Артём постарался выдохнуть дым в сторону, но он всё равно окутал мать. Она вяло помахала рукой.

– Как ты живёшь?

– Никак – я умер в душе.

– Остришь. Наверное, много обиды накопил за восемь лет?

– Скорее, едва успел забыть прежнюю.

– Не смей обвинять меня в том, что у тебя забирают ребёнка, Артём. Ты же знаешь, что это не я пришла в службу опеки с рацпредложением её мне отдать. Просто кто-то решил, что у меня ей будет лучше, чем в детдоме.

– Этот кто-то ошибся.

Артём выбросил окурок.

– Почему ты была такой, мам? Что я тебе сделал?

– Я хотела вырастить из тебя хорошего человека, который будет на окружающих смотреть сверху вниз. И только попробуй сказать, что мне это не удалось.

Артём открыл рот и тут же закрыл. В голове пронеслись последние полгода. Воспоминания детства. Как он всегда был умнее и сообразительнее других. Правильнее, успешнее – пусть и не в том, в чём хотел бы.

А между тем куда несчастнее. Злее. Забитее.