Аист на крыше

– Он себя невоспитанно ведёт, да?

– Ну, он маленький, ему страшно, или уши заложило.

– Не повод же так кричать! Всем настроение портит.

Кабинка поднялась над кронами деревьев. Зелёный ковёр листвы распорол упирающийся в небо пик Кафедрального собора.

Зойка взяла телефон Артёма и стала фотографировать, стоя на сидении на коленках. В этот момент колесо достигло апогея. Артём вцепился в Зойкину талию и зажмуривался.

Высоты Артём не боялся. Но на самом пике что-то у него внутри ухало. Казалось, если уж падать, то именно сейчас.

Интересно, есть статистика падающих с колёс обозрения телефонов?

Когда после трёх кругов ступили на твёрдую землю, ноги были ватные.

Артём высматривал на аллеях тир. У него была традиция: каждый год на первое сентября, он всегда что-нибудь выигрывал. Но первого было не до того, а сегодня тир вовсе оказался закрыт. Видимо, в этом году придётся сделать исключение.

Зато работал верёвочный парк. Зойка нацепила страховку и восторженно полезла наверх. Усатый и толстый как морж инструктор долго уламывал Артёма тоже попробовать, убеждал, что это проще простого, и никто над ним смеяться не будет, если что-нибудь не получится.

Артём так и не полез. Звучало заманчиво, но что-то Артёма останавливало. Странное чувство: впервые за долгое время он может удовлетворить любое своё желание, не боясь, что отдаёт последние деньги, а желаний нет.

От паркового кафе веяло советской ностальгией. Деревянные настилы веранды, зонтики, одноногие столики, хиты шансона из динамиков, одноразовая посуда и ассортимент блюд, ограниченный сосисками и шашлыком.

Артём порадовался, что, идя в библиотеку, взял паспорт, чтобы записаться, а то остался бы как дурак без пива.

Зойка с аппетитом грызла большие куски мяса, пачкая губы в соку. С набитым ртом она болтала что-то про школу. Артём потягивал пиво из стакана с логотипом марки, не имевшей никакого отношения к тому, что в стакан было налито, и наблюдал за соседним столиком, где два старичка в шортах-карго и клетчатых рубашках играли в шахматы. Один жевал незажжённую сигарету, другой вертел между пальцами фигурку пешки.

Последний уже явно выигрывал, только, кажется, не знал этого. На следующем ходу он совершил ошибку, отбросившую его на несколько шагов от победы.

– А ты умеешь в шахматы играть?

Зойка разобралась с мясом и принялась тягать оставшуюся у Артёма картошку фри.

– Знаю, как фигуры ходят.

– А что, ещё что-то надо? Может, мне на шахматы вместо фехтования?

– Решай. Каждый месяц менять секцию мы не можем.

Отстающий дедок вдруг обернулся. Из его нагрудного кармана торчала шариковая ручка.

– Кто из нас проиграет, девочку месяц будет бесплатно учить.

– И значок. – Добавил дедок с сигаретой.

Отстающий дедок покачал головой, достал что-то из нагрудного кармана и положил на стол. Артём рассмотрел значок мастера спорта по шахматам.

Через несколько минут мастер проиграл. Дедок с сигаретой усмехнулся, взял значок, подбросил, поймал и убрал в свой нагрудный карман.

– То-то. А то всё «любитель-любитель».

Дедок сошёл с настилов, чуть отошёл и закурил. Разгромленный мастер собрал шахматы, сунул доску подмышку и достал из кармана какую-то бумажку. Бумажку он положил на стол Артёма.

– Я серьёзно говорил. Позвоните, если надумаете.

Мастер подошёл к своему товарищу, положил руку ему на плечо и увёл.

Артём грустно посмотрел на старую визитку со словами «мастер спорта» и сунул в свой карман.

Чего только не найдётся у мужчины в нагрудном кармане рубашки!

Зойка долго и мучительно выбирала фильм на вечер. Артём танцевал у плиты над быстрыми сырными крекерами. Тётушка в последнее время смеялась, что Артём готовит куда лучше неё.

Артём помнил, как впервые сам варил себе креветки. Тётушка обещала, что они вместе что-нибудь посмотрят, а сама убежала на свидание. Позвонила Артёму и под запись продиктовала рецепт. Пятнадцатилетний Артём проклял всё, влез в бар, налил себе стакан вина «как взрослый» и поставил варить эти чёртовы креветки.

Через полчаса он включил себе «Доктора Айболита» на старой кассете и брезгливо надкусил первую креветку. Потекли слёзы умиления. Это было так вкусно.

Зойка уже дремала у Артёма на плече, когда они досматривали выбранный мультик. Артём тоже устал, но ему было реально интересно. Зойка зевнула.

– Тём, а почему аисты в городе не живут?

– Им здесь слишком шумно. И гнёзда строить не из чего. Летать между домами неудобно. Для птенцов опасно. Много причин.

– А почему тогда люди в городе живут?

– Для них это естественная среда.

– Можно я буду аистом?

– Можно. Будешь людям мир приносить. Знаешь, как говорят? «Аист на крыше – мир на земле».

– Столько аистов нет, чтобы на всей земле мир наступил.

Артёму показалось, что вокруг него всё остановилось. Или же он сам распался на тело и дух. Телом он видел, что мультик закончился, что Зойка выключает ноутбук и разбирает проектор. Но духом Артём немножечко умер.

Философы пишут огромные трактаты, а ответ на все проблемы вот он – просто. В мире просто недостаточно аистов.

– Ложись. Я сейчас приду.

Артём вылез из кровати, в коридоре наощупь нашёл свою куртку и достал из кармана сигареты, зашёл на кухню и закрыл дверь. Открыв нараспашку окно, Артём влез на подоконник и свесил ноги наружу.

Ночная прохлада щекотала пятки. Тишина звенела. В деревне бы стрекотали сверчки. В городе были какие-то совсем другие звуки, как будто искусственные, чтобы люди не чувствовали себя одинокими во вселенной, когда над ними нависает это огромное, чёрное небо.

Артём закурил. Красивый в солнечном свете голубой дым сейчас в темноте был грязно-серым.

Как будто прямо под ногами была крыша одноэтажного соседнего коттеджа. Сквозь листву росших по обеим сторонам узенькой улочки деревьев было видно обшарпанное здание больницы. В нескольких окнах горел свет. У подъезда стояла машина «скорой». Трудно было уместить в голове, что сейчас за одним из этих окон могла идти борьба за чью-то жизнь.

Когда тётушке впервые стало плохо, Артём на себе притащил её в эту больницу. Дежурил весь день, но на ночь лечащий врач отправил его домой. Артём точно так же сидел на подоконнике, пытался угадать, за которым окном больницы тётушка, и надеялся, что она не увидит оттуда, как он курит: она тогда ещё не знала.

А когда тётушка попала в больницу в последний раз, Артёма отправили домой сразу же под предлогом Зойки. Артём сдал Зойку тёте Маше, отпросился с работы и вернулся в больницу. Он дежурил там денно и нощно. Каждый час спрашивал о состоянии тётушки. Показатели скакали. Тётя Маша приносила ему еду. Артём выходил на улицу курить, рассматривал окна. Вот сейчас любое из них откроется, высунется сомлевшая после наркоза тётушка, улыбнётся и скажет, чтобы Артём шёл домой, у неё всё хорошо.

А из больницы вышел хмурый пожилой врач, сходу попросил у Артёма сигарету.

– Все думают, самое сложное – проводить многочасовые операции. Пф. Попробуйте сообщать людям, что их близкий умер. Вот только что женщину рак доел. Остались дочка-малолетка, племянник-подросток. Поди скажи им!

У Артёма задрожали губы. Он выронил сигарету, сел на корточки и заплакал, уткнувшись лбом в скрещенные руки.

Врач, наверное, после этого бросил курить.

Артём шмыгнул носом и только теперь заметил, что по щеке катится слеза. Он вытер мокрую дорожку, выбросил окурок и закрыл за собой окно. К больнице подъехала ещё одна «скорая».

***

Артём лежал на спине, закинув руку за голову, и смотрел в окно на серое небо. Нет, оно не было затянуто тучами. Оно просто было серое.

Где-то далеко бибикала машина.

Зойка свернулась под боком тёплым комком, как кошка, и досыпала последние сладкие минуты.

Артёму было спокойно. У него в жизни случались продолжительные периоды, когда, проснувшись утром, он испытывал панику. Его пугало либо полное отсутствие дел, либо что-то запланированное, чего делать совершенно не хотелось.

Сейчас он просто лежал, понимая, что совершенно выспался, смотрел в окно и ни о чём не думал.

Когда дни были солнечные, этот яркий свет как будто обязывал выйти гулять и стыдил тех, кто противился, отсиживаясь дома. А как было обидно в такую погоду запираться в замкнутом пространстве на работе. А это серое небо как будто развязывало руки. Даже дышать было легко.

Что-то должно было произойти. Артём чувствовал. Это не было дурное предчувствие, тревожное ожидание чего-то страшного, но чёткое осознание, что что-то будет. Было даже интересно.

Лежать становилось скучно. Артём вылез из кровати. Наконец-то утром было приятно прохладно, а не закладывало нос от духоты.

Артём долго рассматривал своё отражение в зеркале. После почти года тренировок наконец изволили оформиться дельты и грудные мышцы. Бицепс по-прежнему делал вид, что его нет.

Зато всю спину осыпали веснушки вперемешку с какой-то сыпью. Артём попытался выдавить один пузырёк и взвыл от боли.

На подбородке торчали несколько колючих волосков. Артём от лени срезал их маникюрными ножницами.

Краска с волос ещё не вымылась, но уже прилично отросли корни – пора было обновлять.

Босые пятки шлёпали о паркет по пути на кухню.

Артём поставил варить кофе и открыл холодильник. Обдало холодом. Артём зевнул. Приятно было видеть заполненные полки. Артём собрал все необходимые ингредиенты и стал готовить им с Зойкой гренки с сыром.

У Артёма был поздний день – то есть выход на работу не в шесть утра, а как получится. Несколько раз такое уже случалось. Как объяснил начальник, сокращали трамвайный парк и увеличивали интервалы движения.

Артём не стал уточнять, зачем тогда набирали новых сотрудников – просто пользовался подарками судьбы. Однажды, правда, случилось, что он пришёл на остановку к назначенному времени, а трамвай так и не пришёл: за минувшие сутки и этот рейс успели отменить.

Артём разбудил Зойку. Пришлось трясти её за плечо, щекотать за пятку и отнимать у неё одеяло с подушкой. В отместку Зойка умывалась бесконечно долго. Гренки остыли. Чай Зойка даже не стала допивать.

Они вдвоём дошли до школы. Мамаши и бабушки ломились внутрь вместе с детьми. Артём со своих школьных лет помнил это столпотворение на входе, когда пытаешься протиснуться мимо родителей, переобувающих в предбаннике своих чад. Приятно было, что постепенно эта повадка отмирала.

– Ну, пока.

Зойка махнула рукой и взбежала по крыльцу.

– Э! А пятюню?

Зойка шутливо закатила глаза, сбежала обратно, они с Артёмом обменялись ритуальной последовательностью хлопков друг другу по ладоням. Артём обнял Зойку, взъерошил ей волосы и поцеловал в макушку. От Зойки пахло его шампунем.

– Я краситься скоро буду. Сделать тебе чёлку цветную?

– Да!

Зойка подпрыгнула и захлопала в ладоши. Схватила Артём за шею, наклонила к себе и чмокнула в щёку.

– Ты самый лучший!

Артём смотрел, как она убегает в школу. И простоял во дворе до тех пор, пока оттуда не исчезли все люди и изнутри здания не раздался трескучий звонок.

До назначенного ему трамвая была ещё куча времени.

Артём обошёл вокруг школы, заглядывая в окна.

На уроке биологии, похоже, не было учителя – дети фотографировались со скелетом. На голове у него была рэперская кепка, в зубах сигарета, кто-то надел на него свою клетчатую рубашку. Вдруг все дети рванули по своим местам, на ходу сдёргивая со скелета его наряд. В окне появилась огромная, как шкаф, биологичка с тугим пучком и очками-половинками. Она явно отчитывала класс за хулиганство.

В другом кабинете на уроке английского (судя по карте Великобритании на стене) пыхтящий от натуги школьник отвечал у доски.

В окне второго этажа Артём увидел Зойку. Она сосредоточенно писала, сидя за партой у окна. Артём улыбнулся, наблюдая. Зойка закончила, отложила ручку и села, сложив руки на парте. Украдкой она бросила взгляд на улицу и удивилась, увидев Артёма.

Артём помахал рукой. Зойка выдавила улыбку, украдкой махнула в ответ и отвернулась. Несколько раз поборола желание снова посмотреть и наконец не выдержала. Артём начал корчить ей рожицы. Зойка с трудом сдерживала смех и жестами просила Артёма уйти. Артём не мог остановиться.

Рядом с Зойкиной партой вдруг выросла взрослая фигура. Классная руководительница наклонилась к Зойке и что-то заговорила, а потом выглянула в окно. Артём дал стрекоча и бежал до самой трамвайно остановки. От застывшей на лице улыбки болели уши. Сердце бешено колотилось. Весело! Живём!

На остановке никого не было, и Артём позволил себе раскурить первую утреннюю сигарету. Конечно, по закону подлости должен был тут же подойти трамвай, но Артём готов был рискнуть.

Артём докурил до конца, но трамвай не шёл. Артём уставился на провода. Лёгкий ветер тревожно шелестел листьями, но провода были почти неподвижны. Артём посмотрел на часы. Даже для увеличенного интервала трамвая не было слишком долго.

Артём пошёл вниз по улице, то и дело озираясь, не пойдёт ли встречная «пятёрка», но нигде вдалеке не дребезжали колёса. Слышно было только, как по параллельной улице идут автобусы.

Артём дошёл до разворота и стал ходить вдоль дуги, вытягивая шею. Нет трамвая! Внеплановый выходной, что ли, объявили? Или устроили стачку, а Артёма не позвали?

Затарахтели отбойные молотки. Бригада в оранжевых жилетах разбирала брусчатку. Прораб в белой каске орал в телефон, что не знает он, куда пропали три куба кирпичей, а платить за них не будет, потому что не входит в его обязанности охрана участка.

Недавно снова активизировалась продажа брусчатки. Вместе с ней оживились и нелегальные торговцы. Интересно, Артём застанет день, когда снимут последний камень?

Артём сел на лавочку под навесом остановки.

Мимо прошла компания подростков, один парень шёл прямо по рельсу, с трудом балансируя. Артём хмыкнул.

– Аннушка уже разлила масло!

Подростки хором обернулись на Артёма с презрением, шедший по рельсу пошатнулся и сошёл на асфальт, все отвернулись.

Может, где-то случайно переключилась стрелка, а машинист-новичок не заметил и уехал по старому маршруту? Наткнулся на оборванные рельсы, стоит ждёт эвакуации…

А остальные трамваи? Артём даже толком не знал, сколько ещё единиц на ходу осталось.

Если вы заблудились, оставайтесь на месте. Если кого-то ждёте, пойдите навстречу.

Артём пошёл в обратную сторону. Грохот отбойных молотков остался позади. Артёма окутала тишина и прохлада раскинувшегося слева от дороги лесопарка. От пруда пахло водой.

Артём шёл и шёл вдоль рельсов. Рано или поздно они кончатся. Что, если, дойдя до конца, Артём так ничего и не найдёт?

Дыхание сбивалось, глаза щипало от напрашивающихся слёз, Артёма бил озноб. Он сбился со счёта остановок. Куда он идёт? Сколько ещё идти?

Зазвонил телефон. Артём встрепенулся. Звонили из депо.

– Ты где ходишь? Мы весь день тебя ждать должны? Расчёт будешь получать или нет?

– Какой расчёт?

Артём привалился к столбу электропередач. В горле стоял ком. Голова кружилась.

– Тебе не сказали, что ли?

На другом конце провода шебуршение и ругань. Человек у аппарата сменился – вместо грубого и злого мужицкого голоса раздался нежный женский лепет.

– Нас закрывают, Артём. Упраздняют трамвай окончательно. Нерентабельно. Ты можешь прийти за расчётом? Или, хочешь, переводом отправим?

Артём сжал телефон в руке и согнулся пополам. Его стошнило.

Торчавшая в окошке ларька-бистро уродливая голова продавщицы проворчала:

– Наплодят быдла.

Из трубки доносился встревоженный голос. Артём привалился лбом к столбу и молился, чтобы его убило электричеством.

По пересекающей улице прошёл автобус.

– Отправьте перевод.

Артём убрал телефон в карман, утёрся платком и поплёлся на автобусную остановку.

Остановки даже не было. Только столб со знаком, едва различимым за листьями. Артём привалился к столбу.

Подошёл почти пустой тарантас. Артём залез в него, ссыпал в смуглую ладонь шофёра всю оставшуюся в кармане мелочь.

– Ещё два рубля.

– Натурой отдам.

Артём ушёл в конец салона, упал на сидение, запрокинул голову и закрыл глаза.

Ехать. Двигаться. Не принимать решений. Ни за что не отвечать. Ничего не видеть. Только двигаться, чтобы не запаниковать.

Как можно было за неделю потратить весь аванс?

Какой был смысл набирать новых работников прямо перед закрытием маршрута? Их что, не предупредили заранее?

А, впрочем, и такое бывает.

Артём что-нибудь придумает. Всегда придумывает.

Или судьба придумает за него.

***

Оглушительно тарахтели отбойные молотки. Клубами вилась пыль. Одежда, лица и голые руки рабочих покрылись грязью. Выкорчеванные кирпичи складывали в кучу на тротуаре. Прохожие обходили раскопки по проезжей части. У девушки на высоких каблуках подворачивались ноги на развороченном асфальте и песке. От стука молотков у Артёма начали болеть зубы.

– Мужики! Вам помощник не нужен кирпичи грузить? Вы не смотрите, что я мелкий – тяжести только так таскаю!

Несколько рабочих отвлеклись от своих дел, кинули на Артёма равнодушный взгляд и продолжили трудиться. Прораб в белой каске хмурился.

– Шагай-ка отсюда, пацан. Наймёшь вас, а потом недосдача.

– А водителем?

– Шагай, сказал.

Артём сунул руки в карманы и пошёл в обратную сторону.

Артём проработал на трамвае неполный месяц. Но к хорошему быстро привыкаешь, а привыкать нельзя ни за что.

Почти всё выходное пособие Артём отдал Зойке и велел хорошенько спрятать. Только это и спасло, когда, спустя неделю новых тщетных поисков работы, Артём пропил всё, что было у него в карманах, загремел в больницу с сильнейшей алкогольной интоксикацией и побоями, которые даже не помнил, где словил, и двое суток провалялся с нервным истощением.

В магазин теперь ходила только Зойка: Артём боялся сорваться и последнее пропить.

Он почти не ел и не спал. В ход пошли последние прибежища. Операционист в банк. Репетитор. Кассир. Кассир в «Макдональдсе». Консультант в магазин. Грузчик.

Создавалось такое ощущение, что весь город сговорился не брать Артёма на работу.

Артём заходил в каждую дверь с единственным вопросом: «Есть работа?» И только раз в одном кафе спросил: «Можно воспользоваться уборной?» Разрешили. На выходе его остановил бармен и с понимающей грустью во взгляде сунул Артёму стакан кофе «от заведения».

Артём сидел на ступеньке у могилы Канта и рвал травинки между плитами. Надо было в своё время застраховаться. Тогда можно было бы броситься в речку – Зойке бы хоть что-то перепало.

Ещё можно руку под колёса поезда подсунуть – будет пенсия по инвалидности.

Но в первую очередь вопрос был не в деньгах, хотя в них тоже. Разово где-то заработать Артём может в любой момент – мало ли способов? Нужна была работа.

Но сначала деньги. Потому что уже третий день они с Зойкой питались гречкой, взятой в долг у тёти Маши.

Подошла Зойка и отдала Артёму два билета и свою справку о сиротстве.

– Поверили на слово, что ты студент.

Казалось бы, мелочь – бесплатно в музей сходить, а приятно.

С общим потоком посетителей они зашли внутрь Собора. Довольно плотно сидели люди на скамьях. К росписям и экспонатам было почти не подойти.

Они поднялись в музей Канта. Артём как мог рассказал Зойке, кто он таков и чем знаменит. Зойка тут же захотела почитать его работы. Когда вырастет, разумеется. Экспозиция её не очень увлекла.

У Артёма от долго топтания на одном месте заболела поясница.

– Я тебя в зале буду ждать. И давай, чтобы мне не пришлось объяснять, куда делись экспонаты семнадцатого века.

Зойка кивнула и продолжила ходить по залу, рассматривая стенды.

Артём спустился на первый этаж. Народу стало ещё больше. Артём примостился на край скамьи посвободнее и запрокинул голову, закрыл глаза. Раздавались трубные звуки – это разогревали орган к вечернему концерту.

Однажды в Светлогорске Артём с тётушкой от нечего делать пошли на органный концерт. Оба остались под глубоким впечатлением, но, как назло, именно в тот день отменили последнюю электричку. Тётушка тут же позвонила какому-то своему старому другу, и он пустил их переночевать. Артём потом был уверен, что Зойка от него, пока сроки не посчитал – не совпало.

Артём уткнулся лбом в спинку впереди стоящей скамьи. «Интересно, если бы я верил в бога, было бы легче?» Тётушка в последние дни ударилась в религию и заставляла Артёма учить молитвы. Они ссорились, она плакала, но Артём, хотя тексты знал наизусть, так ни разу и не помолился. Даже когда она умирала.

Артём попробовал пробормотать про себя «Отче наш». Чувствовал себя максимально глупо. Артём вздохнул и окинул взглядом зал.

Хотелось курить.

Артём достал из кармана мятую пачку и заглянул внутрь. Чуда не произошло, и пустая картонка не наполнилась сигаретами сама собой.

Артём окинул безнадёжным взглядом зал. В противоположном углу сидел мужчина лет тридцати, сложивший руки в молитвенном жесте. У него за ухом торчала сигарета. Вскоре мужчина встал, перекрестился по-католически и направился к выходу.

Артём вскочил на ноги и стал пробираться к проходу через весь ряд, пропуская мимо ушей возмущения в свой адрес и вышел на улицу.

Летом приятно окунуться в жару поле соборного холодильника.

Осенью разницы никакой.

Выскочив из Собора, Артём осмотрелся в поисках заветного курильщика, но того будто след простыл.

Артём задрал голову и зажмурил один глаз от солнца, сияющего из-за серой кисеи облаков. Заложенные фанерой бойницы под часами на башке давали обманчивую надежду, что когда-нибудь там появится смотровая площадка. Артём, конечно, водил Зойку на экскурсию на маяк, и там она почти довела его до инфаркта, высовываясь с обзорной площадки чуть не по пояс, чудом не уронила телефон. Но вид с башни Собора, наверное, был бы ещё лучше.

Возможно, однажды…

Артём ещё раз огляделся по сторонам. Куда делись все курящие люди? Пропаганда добилась своего, или народ настолько обеднел?

Из-за росшей у входа туи поднимался знакомый голубоватый дымок. Артём заглянул за дерево и увидел широкую мужскую спину и стриженный под машинку затылок.

– Извините, сигареты не будет?

– Легко!

Мужчина обернулся, уже протягивая Артёму сигарету, но тут они встретились взглядами, и оба оцепенели.

– Тимоха.

– Зяма.

Артём не успел вдохнуть, как оказался стиснут в медвежьих объятиях Костика Зямского, своего лучшего друга, шесть лет назад севшего в тюрьму за воровство товара со склада, где он работал грузчиком.

– Ты что с собой сделал, придурок? В русалки подался?

На Артёма, не отрываясь, смотрели пронзительные голубые глаза Зямы, он криво улыбался. Зяма засунул указательный палец в тоннель в ухе Артёма и слегка потянул. Артём передёрнул плечами и отступил. Зяма отдал ему сигарету и дал прикурить.

– Ты давно вышел?

– Уже с месяц. Я тебя видел, кстати, в Гвардейске в тот день. Перед тем как на станцию идти, вышел в город за сигаретами, прошёл мимо стадиона, а там пацанва играла. И смотрю – носится по кромке чудо-юдо какое-то. Мордой повернётся – ну чисто ты! А вроде и не ты. Ну, плюнул, ушёл. А оно вон как.

– А ты чего даже не промаякал, как вышел?

– Да я хотел прийти, а потом… Про себя лучше расскажи.

Артём поморщился и махнул рукой.

Они молча курили. Вокруг шумели переговаривающиеся, расхаживающие люди. Артём снова посмотрел наверх. Наверняка Зойка уже насмотрелась на музей и вовсю ищет его в органном зале. Сигарета дотлела почти до фильтра. Артём сделал ещё несколько быстрых затяжек и затоптал окурок в щебёнку вокруг туи.

– Мне внутрь надо – меня ждут.

– Скажи, Тим. А как там… Елизавета Михайловна?

– Тётка?

– Ну да. Тётка.

Зяма улыбался смущённой, загадочной улыбкой. У Артёма поперёк горла встал тошнотворный комок. Артём забегал глазами, будто ища помощи, но он был один. Артём тяжело сглотнул. На Зяму смотреть сил не было.

– Её нет.

Зяма помрачнел. Буквально. Глаза стали тёмные, вокруг них обозначились круги.

– Уехала?

Артём помотал головой. На глаза наворачивались горячие слёзы.

Он ведь даже её не оплакал. Похороны. Наследство. Опекунство. Работа. Всё навалилось в одну кучу. Артём ездил механически на кладбище приводить в порядок могилу и время от времени вспоминал тётушку по случаю, но ни разу он не остановился и не присел обдумать и осознать случившееся.

Артёма обняли. Его лоб уткнулся в грудь Зямы, нос и вовсе сплющился. От Зямы пахло дешёвым дезодорантом.

– Давно?

Артём показал пальцами «четыре». Он почувствовал, как Зяма вздыхает. Большая ладонь погладила по затылку, щекотно задев выбритую половину.

– Мне жаль.

Артём кивнул.

Зяма слегка похлопал его по плечу и отстранил от себя, серьёзно заглядывая в глаза.

– Свози меня к ней?

Артём открыл было рот, чтобы ответить, но его вдруг дёрнули за руку. Артём обернулся – позади стояла Зойка.

– А я тебя сверху видела! Ты же обещал в зале ждать!

– Зой, такое дело. Это друг мой – Костя, можно Зяма. Мы с ним сто лет не виделись. Зям, а это вот Зоя. Зойка, сгоняй мороженого купи. Себе любое, мне фисташковый стаканчик, Зяма?

Зяма замялся.

– Решай давай.

– Стаканчик. Шоколадный.

Зойка взяла у Артёма мятую купюру и вприпрыжку умчалась к лотку с мороженым.

Зяма оторопело смотрел ей вслед.

– Слушай, я, конечно, в детях не разбираюсь, но во сколько ж ты её заделал, что уже такая здоровая?

– Она тёткина.

Зяма в ещё большем шоке посмотрел на Артёма.

– Кто отец?

В свидетельстве стоял прочерк. Тётушка отказалась говорить даже Артёму. Когда она забеременела, врач сразу сказал, что есть огромный риск осложнений. Тётушка, всегда бывшая гностиком, тут же собралась ложиться на аборт. На свою беду, пока ждала очереди к гинекологу, разговорилась с какой-то бабкой. Та не отговаривала напрямую, но посоветовала, поскольку это такая ответственность и психологическая травма, обратиться за консультацией. Лучше в церковь: там духовнее и добрее.

Артём, уже тогда бывший воинствующим атеистом, умолял тётку пойти хоть к лютеранам, благо она была не крещённая. Или к протестантам, или к католикам, в синагогу, в конце концов! Но тётушка решила проконсультироваться у религиозной коллеги, и её послали в самый закоснелый, радикальный приход к самому консервативному батюшке.

Тётушке так промыли мозги и так её запугали, что вместо врачебных консультаций она стала ходить на службы и даже ездила в паломничество. Рожала дома сама, несмотря на обещанные осложнения, и без обезболивающего: на всё божий промысел. К счастью, Артёму хватило мозгов вызвать «скорую» самому. Тётушку и Зойку спасли только чудом.

Потом вроде наладилось. Тётушка часто болела, но ухудшение иммунитета после первых родов в немолодом возрасте, говорили, частый симптом. Артём начал совмещать учёбу с работой, чтобы тётушке помогать материально – о декрете не шло и речи.

Рак дал о себе знать через год. Но тётушка не сгорела быстро, как свеча – она мучилась и страдала. Артём загнал её к врачам почти буквально под страхом смерти, в истерике схватившись за кухонный нож. Тётушка металась между ремиссиями и рецидивами, порывалась крестить Зойку и уйти в монастырь, но Артём держал её чуть ли не силой.

За полтора года всё было кончено. На выпускном курсе Артём остался один с ребёнком на руках, и оставалось только благодарить кого-то сверху, что квартиру тётушка переписала на него, а не на приход. От них самих, так бившихся за сохранение сгустка клеток в организме тётушки, материальной помощи живому ребёнку и умирающей матери было не добиться.

– Да уж, хреново.

Они с Зямой шли по проходу между стеллажами в супермаркете, Зяма нёс полупустую корзину, где-то впереди бегала и выбирала сладкое к чаю Зойка. В корзинке лежали кусок мяса, пакет сока и две бутылки – водки и коньяка. Артём так и не научился пить водку.

– Знать бы, кто отец. Нехорошо безотцовщиной. Да и алименты штука приятная. Ну, попробуй вспомнить: появился у неё, может, какой хахаль, или говорила о ком-то часто, может, ездила куда-нибудь?

Артём помотал головой.

На кассе Зойка возбуждённо вертелась, вдруг бросилась к одному стеллажу и вернулась с «киндером».

– Новая серия вышла!

– Вижу. А нам с Зямой взять – не?

Зойка метнулась ещё за двумя.

– Шоколад вам, игрушки мне.

Зяма почти благоговейно осматривал квартиру, пока Артём готовил кухню к застолью. Зойка уплетала второй «киндер» подряд. Они с Артёмом оба всегда сначала съедали шоколад, а потом только смотрели игрушку.

Пришёл Зяма. Ведомый мышечной памятью, он сразу нашёл шкаф с посудой, достал стаканы, налил себе водки и коньяк Артёму, сунул ему стакан.

– За встречу.

Они выпили.

Мясо аппетитно скворчало на сковородке, кухню наполнил ароматный дымок. Кроме свежих огурцов на закуску ничего не было. Зяма что-то рассказывал, вызывая у Зойки безудержный хохот. Артём сдержанно улыбался, прячась за стаканом, но потом тоже разошёлся. Зяма от души хохотал над его историями о поиске работы.

За окнами стало темнеть. Раковина наполнилась грязной посудой. Орала музыка. Зойка подпевала и скакала по кухне. Артём был уверен, что в какой-то момент Зяма исподтишка плеснул ей в сок водки, но это они потом обсудят. Артём не беспокоился о жалобах от соседей. Он прекрасно знал, что в квартире под ними давно никто не живёт.

В преддверии понедельника Зойку пришлось силком укладывать спать хотя бы в полночь. Она согласилась угомониться, только когда Артём пообещал ей поставить на ночь мультик. Музыку выключили. Зажигать свет было лень. В темноте сидевший напротив Зяма выглядел зловеще.

– Ну, теперь помянем.

Они выпили, не чокаясь.

– Когда сможешь меня к ней свозить?

– Да хоть завтра.

– Отлично. Мне через пару дней уехать надо будет по делам. Если всё хорошо пройдёт, жди с подарками.

Зяма закурил.

– Считай я себя добровольно алиментщиком назначаю.

Зяма затянулся, усмехнулся и подавился дымом.

– Будет у Зойки твоей два папаши.

– Если подозреваешь, можем сделать…

– Не надо. Не было ничего.

Зяма был влюблён в тётушку. Она была его учительницей. Артём был уверен, что Зяма с ним-то дружить начал, чтобы видеть тётушку вне школы. И сам же шутил, что Зяма нарочно на второй год остался, чтобы подольше с ней быть. У них с Артёмом разница в возрасте была три года. С тётушкой – пятнадцать.

Артём, конечно, ревновал, что лучший друг им пользуется ради своей выгоды, но протестовать не мог. У Зямы на лбу было написано, как он обожает тётушку. Наверное, если бы ему дали зелёный свет и немного времени, он бы сделал её самой счастливой женщиной в мире.

– Зям, скажи честно. Ты чем сейчас зарабатываешь?

Зяма поморщился и отвернулся.

– Тебе не понравится.

– Мне плевать, хоть бы ты людей убивал. Просто устрой меня туда же. Мне позарез нужны деньги.

– Не могу. Опасное дело. А если с тобой что случится, куда Зойку девать?

– Зям, со мной на любой работе может «что случиться». Но если я не буду в состоянии её прокормить, её заберут. И хорошо ещё, если отправят в детдом. А у меня ещё и мать есть, если ты помнишь.