Сплошной кошмар! Греки не оплатили железнодорожный тариф болгарам, перегрузившим из российских вагонов лес в свои маленькие. Теперь лес в Болгарии стоит и может в любую минуту быть распродан по цене тарифа.

Какой отдых? Должников полно, платить не могут, а товар получать и продать умеют. Бросить бы всё.

Испанцы прислали товар вперемежку с ветошью. Им бы только с быками бегать.

Воры кругом! Не дают свадьбу нормально справить.

Американцы суют танкер с левым рисом. Наверное, во время войны у вьетнамцев отобрали, хотят списать, как заражённый жучками, а страховку фифти- фифти. Да пошли они! Хотя американцы и свежий рис

сожгут, чтоб маржу получить.

Голова гудит от глупости и стяжательства. Законы дурные. Если иностранный партнёр не оплатит груз – стопроцентный штраф нашему поставщику.

Отдохнёшь тут! Криминал повсюду! Никакого покоя! Проверяющие достали! Чиновник на чиновнике! Справки дороже объектов! Нет, надо ехать к Лере, с ней хорошо, легко! Где телефон?

– Лера, я хочу к тебе под бочок!

– Мы с Машей у меня заняты свадебными платьями, а женихам до свадьбы нельзя видеть платья невест, плохая примета. Если ты хочешь, я могу всё бросить и поехать на Мичуринский.

– Ладно, позже. Я услышал твой голос, и мне стало легче,– ему и впрямь стало легче,– продолжайте прихорашиваться, привет Машуле, пока! – Антон выключил телефон и задумался, вспоминая, с какого момента ему стало так неуютно на душе.

Иногда очень полезно провести анализ прошлого, чтобы понять настоящее.

Антон закручен постоянными делами, и не всегда есть минута подумать о себе отдельно от работы.

Он вспоминал поездки в Нижний, в Киров, Питер и Казань, Софию и Рим.

Вспомнил, как покупал Лере духи в магазинчике «Шанель», что через дорогу от известного Каннского фестивального дворца, платье в Ницце.

Вспомнил, как в морском порту Барселоны был приятно удивлён, увидев русский УАЗик, как вёз Лере букет роз из Токио, которые выдержали не только перелёт, но ещё месяц стояли в вазе и не вяли.

Воспоминаний много, но где произошёл надлом?

И он вдруг отчётливо вспомнил лицо Агапи и то нереальное магнетическое тепло, исходившее от её прикосновений, что ощутил его вновь, как тогда в Греции.

Только она была далеко от него.

Что это, наваждение?

Взвесив все за и против, Антон отправился в церковь к батюшке.

Тот внимательно выслушал, покачивая головой, и удивил своим вопросом:

– Ты действительно любишь свою невесту?

– Да, – ответил Антон. – Мы же собираемся скоро обвенчаться в этой церкви.

– Подумай хорошенько, сын мой, прости, господи,– сказал священник, удаляясь.

– Но это же нечистая сила!– вслед крикнул ему Антон.

– Многие люди живут и ищут своё счастье, но не находят, а тебе Бог даёт. Разберись в себе. Прости, господи.

Антон отъезжал от церкви и злился. Вечно загадками говорит батюшка, не может подробно что ли

объяснить, что к чему.

Легко сказать, подумай, когда уже приглашения на свадьбу разосланы. Сказать Лере и всем остальным, что мне надо подумать. О чём?

Антон не сомневался, что любит свою невесту. Единственное, чем она не обладала, что, соприкасаясь с ней, он не ощущал того биотока, какой был от Агапи.

Но Агапи не обладала его любовью, и у неё есть тот ревнивец. Зачем ей русский мужик?

Запутавшись и разозлившись вконец, Антон отбросил от себя предложение священника подумать.

Но шли дни, и он, хотя и мельком, спрашивал себя: прав ли?

Почему–то всё чаще он представлял лицо Агапи, но, самое главное, ему становилось тепло при первой же мысли о ней.

Да, он уже начал о ней думать. Представлял себе, как её рука касается его плеча, и это место мгновенно согревалось и долго грело.

Но он был уверен, что это какая-то мистика. Ему стало не хватать того тепла от Леры.

Подкорка мозга работала, напоминая о гречанке постоянно. Даже когда они были с невестой вместе.

Интуиция начала подсказывать, что он неправ. Ему стала нужна Агапи, чтобы разобраться в себе.

Антон уже начал разговаривать с ней мысленно, и, казалось бы, крепкая психика стала срываться, что сразу же ударило по отношениям с Лерой.

Шёл медленный процесс самовнушения.

Такое бывает с каждым, особенно в юности, когда влюблённость кажется любовью до самоотречения и безрассудных подвигов, названных почему-то романтикой.

Лера, ничего не понимая, была в шоке. Что случилось с её любимым Тошей? Надо срочно с ним поговорить.

До свадьбы совсем немного времени осталось, а его словно подменили. Может быть, он передумал, но не решается сказать?

Сегодня же необходимо обсудить с ним, как дальше жить.

Лере не хотелось сделать ему больно, но другого выхода не было. Он уже должен быть дома, надо ехать.

Антон действительно был дома, но, увидев его, Лера остолбенела. Он был пьян и агрессивен. Конечно,

не лез с кулаками на неё, было видно, что он злился на себя.

Тоша сидел на полу возле кровати, рядом с ним стояла литровая бутылка водки, початая наполовину, рукой он сжимал стакан.

Уренгой забился в угол.

– Она ведьма, Лер. Помоги мне! – злобным голосом, с трудом выговаривая слова, почти прокричал Антон.

– Кто? Милый, не пугай меня, – присев на колени напротив него, взмолилась она, – расскажи мне, о ком ты говоришь.

Антон обнял её, чуть не плача. Тяжело вздыхая, налил ей водки и сказал:

– Выпей, я всё тебе расскажу. Я не хочу, чтобы ты чувствовала от меня запах водки, выпей со мной и послушай. Так дальше нельзя!

Она молча выпила всё до дна и даже не почувствовала ненавистной горечи, ей даже не перехватило дыхание.

Обнявшись, они просидели на полу до самого утра. Он рассказывал об Агапи, о своём состоянии, доведшем его до истерии.

Они запивали горе водкой, периодически вместе плакали под завывания Уренгоя.

К утру, утомлённые и пьяные, как сидели, так, в обнимку и заснули под пение проснувшейся Стешки.

Также одновременно и проснулись. Уже был вечер.

Оба мучились головной болью, ломило кости. Но на душе было намного легче, оставалось только решить, что делать дальше. Они поняли одно и самое главное, что любят друг друга, и ночь слёз ещё больше сблизила их.

До сих пор в их совместной жизни не было никаких проблем. И это первое испытание. Необходимо срочно справиться с ним, и они чувствовали, что смогут это сделать только вместе.

Весь день, пока они спали, трезвонили телефоны, но их сон был настолько крепким, что ничто их не могло разбудить, кроме любви друг к другу.

Несмотря на разбитое самочувствие, на душе каждого из них стало легче. Они даже стали как-то по-родственному шутить друг с другом.

Вместе весело приготовили перекусить, вместе поправили здоровье чем испортили, вместе приняли душ, и их потянуло в постель. Они не договаривались, их несла туда любовь.

Агапи не возникала в голове Антона.

Так всё и решилось. Гречанка больше не терзала его. Отношения с Лерой укрепились с новой силой, появилось такое душевное родство, о каком они и не представляли.

Оказалось, что в отношениях между людьми существуют ещё и такие чувства, которые лечат душу, дают новую жизнь друг другу.

С той ночи всё изменилось. Антон стал весёлым,

работа его спорилась. И вообще они стали спокойнее и меньше уделяли времени делам.

Их потянуло на светские встречи, в театры, даже побывали в цирке.

Они откровенно любовались друг другом. Их всё смешило, и улыбки не сходили с их лиц на зависть окружающих.

Антон кормил её с рук в ресторанах, забрасывал цветами, носил её на руках, танцевал с ней прямо на тротуаре.

Счастье овладело ими. И ничто их не волновало, кроме любви.

Подходил день свадьбы. Всё было готово для этого по высшему разряду. Ждать оставалось недолго.

Маша и Саша, тем временем также полностью приготовившись к свадьбе, договорились последний день холостой жизни провести на природе и позвать с собой Леру и Антона.

Созвонились и получили согласие.

Свежим осенним утром обе пары и Уренгой, как четыре танкиста и собака, ехали по дороге на Истру.

Лёгкий ветерок гонял по воздуху жёлтую и багряную листву. Утреннее солнце светило немного иначе, чем летом, то ли белее, то ли слабее, ну и понятно, что не жарило.

Пожелтевшие в разные тона деревья, вперемежку с тёмно-зелёными мощными елями, мелькали, радуя глаз.

От машин шёл шлейф из вихрящихся листьев. Осенняя река выглядела хотя и красиво, но одиноко, словно жалуясь, что её покинули толпы отдыхающих.

Зато Уренгой счастлив на воле.

В этот раз в программе была уха. Саша прихватил из дома огромный котёл.

Женихам предстояло разжечь костёр и наловить рыбы, невесты приготовились исполнить всё остальное.

Закинув несколько донок и, присев со спиннингами на бережку, после того, как костёр разгорелся, мужчины разговорились:

– Ну, что, Антон, не жаль тебе расставаться с холостой жизнью?

– Да мы с Лерой давно, по сути, муж и жена, только детей нет.

– А вы медовый месяц как будете проводить? – спросил Саня и вскочил на ноги, – ну, давай, давай! -

крутя катушку на согнувшемся от натуги спиннинге, закричал он, – ловись, рыбка! Быстрее сачок подставь!

Антон проворно подцепил сачком крупного леща со скользкой золотистой чешуёй. И снова Саня кричит:

– Антоха, быстрее, твой спиннинг!

– Держи сачок, Сань! – кинув леща в ведро, Антон начал крутить катушку, – сейчас будет второй, – радовался он, – похоже, большой, вот он!

Дамы, смотря на всё это, веселились вместе с Уренгоем от азарта и восторга, как дети.

Когда они рассматривали рыб, потом поочерёдно фотографировались с ними в руках, женихи, пыхтя от удовольствия и гордости, одновременно произнесли звук к звуку:

– Хороши!– и рассмеялись вместе с услышавшими это невестами.

– Интересно! Я не чувствую себя холостым, – отметил Саня, – мы же их с собой взяли, Антон!

– А ты спрашиваешь про медовый месяц, он уже давно идёт.

– Ну, нет, надо же что-то особенное придумать, – возмутился Саня, – чтобы запомнить на всю жизнь. Поехать в круиз или в горы. Ну хотя бы в Анталью на худой конец.

– Чем удивил, там мы уже надоели всем.

– Что же тогда? – не успокаивался Саня.

– Можно с девчонками обсудить.

– Другое дело.

Поймали ещё несколько рыбёшек на спиннинги и донки и, скрутив амуницию, отправились к невестам.

Под шутки приготовили уху и с наслаждением, дуя на пар из ложек, хохоча, уплетали за обе щеки.

– Да вот я снова про медовый месяц, – вновь поднял тему Саня, – может, рванём в свадебное путешествие вместе? Надо только придумать куда. Ну не на работу же идти после свадьбы. Что думаете, девчонки?

– Куда вы нас повезёте, туда и поедем! – смеясь, намекнула Маша.

– Мы хотим посоветоваться с вами, – уточнил Саня.

– А я хочу в Грецию, там сейчас бархатный сезон, и я не видела горы Олимп, – очень серьёзно произнесла Лера и посмотрела на Антона не менее серьёзно.

– Но рядом с Олимпом в Катерине нет ни одного приличного отеля. Очень средненький уровень и морское дно не ахти, – отпарировал он.

Но в ответ Лера улыбнулась так загадочно, что ему ничего не оставалось делать, как согласиться.

У второй пары, не искушённой путешествиями, не было другого выбора, как поддержать идею с Грецией.

Отведя в сторонку свою невесту, Антон потихоньку спросил её:

– Ты что-то задумала, зачем тебе Греция?

– Я – женщина, и не хочу, чтобы проблема между нами оставалась на всю жизнь, нужно разрешить её раз и навсегда!

– Ты хочешь найти эту гречанку и разобраться с ней?

– Мне что-то подсказывает, что это надо сделать.

– А стоит ли ворошить то, что уже не представляет интереса?

– Тебе придётся бывать в Греции по делам, – Лера взглянула на своего Тошу, – а я не хочу, чтобы ты наткнулся на эту даму без меня! – и он увидел искорки в её глазах.

– Хорошо, я организую поездку.

Немного ещё отдохнув на родном лоне природы, надышавшись свежим воздухом русской осени, компания двинулась в Москву к разочарованию Уренгоя.

Леру Антон отправил к её родителям, чтобы приготовиться к завтрашнему дню, а сам, оставшись в одиночестве и не зная, чем заняться, катался по вечернему городу.

Он любил поездить по Москве, когда нет пробок и повсюду светит реклама. Это его успокаивало, что ему сейчас было очень нужно.

Нет, у него не началось повторное влечение к образу Агапи. Ему было странно желание Леры путешествовать туда, где его пыталась околдовать гречанка.

Ну и что с того, что он может оказаться там один, где гарантия встречи? В многомиллионном городе вряд ли такое может случиться. Да и где они с Лерой будут её искать? Иголка в стогу.

Успокоившись, повернул в сторону дома. Сегодня ему особенно стало скучно без Леры. Он даже не предполагал, что накануне свадьбы ему придётся оставаться без неё.

Позвонив ей раз пять и получив, наконец, ответ, что он мешает своей невесте собираться на собственное бракосочетание с ним, пожелал ей спокойной ночи, целуя трубку телефона и передав привет от Уренгоя и лихо заливающейся в свисте Стешки.

Регистрация прошла очень торжественно. В этот раз работники ЗАГСа были очень приветливы и красноречивы.

Лера была в шикарном платье. Маша тоже блистала, но Антон видел только свою суженую.

Ещё до регистрации, в квартире её родителей на Кременчугской, выкупая свою невесту у заслоняющих дорогу людей, пробившись в спальню, увидел как она хороша. Понял, что не зря так скучал по ней вчера.

Батюшка в церкви, как всем показалось, с особым чувством исповедовал и потом венчал молодых.

Всем понравились и батюшка, и молодые.

Покружили по Москве, выпили шампанского у Лосиноостровского пруда, возложили цветы на Поклонной горе и в Александровском саду.

Затем отправились на Сретенку в ресторанчик Антона, где их уже ждали приглашённые и родители с хлебом и солью.

Молодые, уже немного уставшие, но счастливые, сели за стол лишь после массы проведённых обрядов, обсыпанные различным зерном и монетами, заваленные цветами, замученные поцелуями и поздравлениями, которые вместе с пожеланиями слушали ещё много раз с каждым тостом.

Гости кричали «горько», и молодожёны целовались на радость им. А Антон и Лера мечтали быстрее поехать на брачное ложе, где с утра было всё приготовлено так, как можно только мечтать. И, улучив момент, когда от последнего гостя прозвучало поздравление и были вручены подарки, они поскорее умчались.

Так им хотелось остаться одним и любить друг друга без всего этого народа, целоваться, когда им хочется, а не когда просит толпа, что, оказавшись наедине, из них выплеснулась вся страсть, всё счастье, какого они не испытывали за всё время общения в такой долгожданной безмерности.

***

А на следующий день в час ночи обе молодые пары уже приземлились в аэропорту Афин.

Заместителю Антона пришлось очень потрудиться, чтобы организовать визы Маше и Саше, билеты. Хорошо, что греческий консул, приятель Антона, всё сделал во внеурочное время.

Их встретил Кириакос с радостной улыбкой и объятьями.

– Прифет! О! Прифет! Как дэла! Пу памэ, эфхаристо! О! Хорошо! Прифет! – счастливый, почти на русском языке, приветствовал их грек, – порздравиляю! О! Как дела! О! Хорошо! Да! Ена момент! Хотель, хотель!– не умолкая и хватая чемоданы, продолжал Кириакос. – Горька! Горька! О!

Оставив вещи в отеле и переодевшись, молодые семейные пары сели к нему в «Опель», и он повёз их на «бузуки» в клуб «555».

Там они сидели и слушали греческие песни под аккомпанемент струнного национального инструмента бузуки и грохот бьющихся, специально для этого изготовленных, груд тарелок.

Гарсоны с огромными щётками, совками и вёдрами убирают их после каждой песни.

Певцам постоянно посетители посылают шампанское от бокала до ящика бутылок, которого те не пьют, а в знак почтения лишь касаются губами края бокала.

Вскрывается каждая бутылка шампанского, и пена выливается на сцену, гарсоны едва успевают отмывать её и уносить тару.

Пока певец поёт, ему надо успеть пригубить множество бокалов, поклониться в сторону каждого благодарного посетителя, поддержавшего его грудой битых тарелок или шампанским.

В это же время на него могут высыпаться бутоны цветов из десятка подносов от других поклонников.

К концу песни сцена похожа на площадку строительного мусора, красочно перемешанного с множеством цветочных бутонов в луже шампанского.

У гарсонов меньше минуты на уборку. Но уже выходит новый исполнитель – и сцена идеально чиста несколько секунд.

В зале не бьют тарелок, не льют на пол посылаемое друг другу шампанское или виски, а лишь осыпают сидящих бутонами цветов из огромных подносов в знак уважения и любви.

Кругом чиркают зажигалки, как позывной гарсонов, снуют фотографы сквозь клубы сигаретного дыма.

Кириакос забросал цветами молодоженов, так что на столе можно было купаться в бутонах гвоздик и роз.

Таких заведений очень много в городах и деревнях Эллады. Зато в деревнях намного чище, чем в городах.

В шесть утра всё затихает, и народ разъезжается по тавернам и харчевням кушать национальные супы типа пити, подаваемые огромным черпаком в глубокие тарелки из огромных чанов, стоящих прямо в центре зала меж столов.

В каждую тарелку попадает крупный кусок баранины, в бульоне плавает картофель и морковь.

Такое блюдо является национальным везде, где есть овцеводство. Поев, люди едут поспать перед работой.

И так каждый день у большей части местного трудоспособного населения, имеющего средства и время для отдыха по ночам.

А средств и времени мало лишь у незаконных мигрантов, как говорят в России, или начинающих эмигрантов из Албании, Грузии и тому подобных стран.

Получив первую колоритную порцию греческих развлечений, молодожёны проспали до самого вечера, после чего, поужинав вместо завтрака в ресторане отеля, отправились вчетвером на проспект Посейдона.

Лера и Антон ничего не объясняли Маше с Сашей, а те и не спрашивали, так как были впервые в этой стране.

Вот и эспланада. Маша начала восторгаться разнообразием яхт и их ухоженностью. Названия навевали тематику древней Эллады, поклоняющейся многочисленным богам, легенды о которых не угасли до сих пор.

Посидели на скамеечках, полюбовались закатом.

Даже вечернее афинское солнце грело и было очень ярким в сравнении с прохладным московским.

Начала включаться реклама и остальная иллюминация города, осветился и акрополь на горе.

К разочарованию Леры, шатра с кальяном не было на его прежнем месте, на которое указал Антон.

– Тоша, поспрашивай у яхтсменов что ли.

– Ладно, вы тут не разбредайтесь, а то мало ли что.

Среди яхт никого не было видно. Но чуть дальше, на скамейках, отдыхали те же люди с детьми, что и в прошлый его визит.

Их чада так же, как тогда, весело резвились.

Подойдя к родителям, Антон начал общаться на английском языке, но те, ничего не понимали, а его греческий желал лучшего.

– Пу, шатёр, кальян? – жестикулируя, спрашивал он.

– Пу памэ, пу памэ, – указывая на центр города, объяснили ему.

–Эфхаристо, – поблагодарил их Антон и ушёл к своей компании.

Тем уже надоело сидеть на одном месте, и, обрадовавшись его приходу, вскочили со скамеек.

– Кальянщики переехали в центр, – сказал Антон, – лучше дождаться в отеле Кириакоса и с ним покрутиться по городу, может, он что-то предложит дельное.

– Да бог с ним, с кальяном, зачем он нужен? – заинтересовался Саня.

– И правда. Я, например, вообще не курю! – поддержала Маша. – Лер, ты ж тоже не куришь, а?

– Хорошо, давайте подождём у отеля Кириакоса, -

угомонилась Лера.

Кириакос уже сам ждал их у крыльца отеля. Его элегантный костюм был виден издалека. Попыхивая сигаретой, он важно прохаживался от капота до багажника вдоль своего автомобиля и обратно, гордо поблёскивая туфлями.

Обрадовавшись их приходу, Кириакос, услужливо ухаживая, открыл двери машины. Помогая дамам присесть в салон, держал их руки со счастливым видом.

Антон уже давно с ним знаком. Они общались и занимались совместным бизнесом ещё при Советском Союзе.

Некоторые знакомые утверждали об их взаимном сходстве во внешности, называя зачастую братьями. Очень много общего и в самом деле присутствовало в них, но всё же отличались они друг от друга в главном.

Кириакос был явным греком, получившим совсем иное воспитание, какое можно получить в России. С первой встречи с Антоном тот удивлялся до глубины души русским манерам уступать женщинам дорогу, пропускать их вперёд себя. Даже в большинстве кафе Греции подают блюда сначала мужчинам.

В случае возле отеля ухаживание за дамами являлось ничем иным, как шутливое пародирование Антона. В остальных случаях он удивлял отсутствием культуры.

Как и многие богатые люди благополучной страны, Кириакос получил всего семь классов образования. Научившись вести дела у отца, а впоследствии занявшись его бизнесом, он не нуждался в манерах.

Ему было приятно ощущать себя богатым, и он не мог взять в толк, зачем кому-то нужно уступать дорогу, считая, что это за ним все должны ухаживать.

Единственным человеком из женщин, с кем он считался, была мама, которую надо было боготворить и слушаться.

Были, конечно, и другие яркие отличия. Вальяжная походка, массивный живот, южная смуглость и темперамент. Но всё это не мешало ему дружить с Антоном и совместно вести дела.

Кириакос особо не вникал в производственные процессы. Он привык лишь вкладываться в сделки и еженедельно объезжать объекты вложений, собирая дивиденды в «барсетку», а что не помещалось, шло на банковский счёт.

При этом он считался уважаемым, добрым человеком, везде вхожим с большими почестями. Злым ему просто невозможно было быть, так как нервы не тратились на трудовые будни.

Его больше беспокоило, где бы отдохнуть, найти новое местечко с хорошим мясом, консумацией и шоу. Благо, в Греции это в таком изобилии, что на всю жизнь хватит.

Кириакос даже никогда раньше не бывал за границей, хотя у него была мечта побывать в России, в чём ему и помог Антон.

Российский консул, тогда ещё советский, с запоминающейся фамилией Косарев, оформил ему визу ровно за десять секунд после того, как получил пару тысяч драхм в нагрудный карман пиджака.

Тогда ещё были драхмы по двести тридцать за доллар.

Греки в основном решают все вопросы через этот карманчик, а русские чиновники быстро схватывают местные традиции.

Таким образом, Косарев моментально отреагировал на просьбу Антона выдать визу его приятелю.

В тот же день самолёт аэрофлота нёс на своих крыльях в столицу СССР Кириакоса вместе с Антоном, чтобы открыть новый мир в глазах греческого мечтателя, удивлённого мягкой посадкой в аэропорту, не свойственной пилотам-грекам.

Попав на русскую землю, не скрывая волнения в предчувствии грандиозного зрелища, Кириакос попросил отвезти его в первую очередь на Красную площадь.

Удивлённый мощью города, широтой проспектов, он заметил и блёклые стороны Москвы.

Тогда было другое время. Всё отличалось серостью. Но в большинстве Московских ресторанов, несмотря на общую нищету и сплошной дефицит, было вполне прилично и даже шикарно.

Кириакос никогда в жизни не видел таких застолий с таким изобилием блюд и таким количеством выпиваемой водки. Его удивлял весёлый нрав и щедрость посетителей.

Побывав в магазинах столицы, он не мог успокоиться от скудности ассортимента на огромных торговых площадях. А то, что продавалось, его вообще вводило в состояние шока.

Понимая огромные возможности для торгового бизнеса, не мог понять, почему всё так выглядит.

Заводы его ещё больше приводили в недоумение. Почти безграмотный человек, видя ассортимент и качество выпускаемой ими продукции, сразу определил, что она не нужна нормальному человеку.

Такие вещи греки выбрасывали на свалку лет двадцать назад.

Кириакос, насмотревшись, что по улицам проезжает в основном несколько марок автомобилей, стал просто отворачиваться от них, как от чумы.

Его нервировало однообразие и неказистость такого транспорта, тем более что издалека бросалось отвратительное состояние покраски, когда даже новый автомобиль выглядит несвежим.

Самые добрые чувства о той России у него остались от людей и их гостеприимства. В простой подмосковной деревушке, куда его свозили в рубленую русскую баню попариться, его накормили так, что он пообещал рассказать всем грекам, как в России «голодают».

Из подвала на стол было выставлено столько разносолов, что от ассортимента, качества и вкусовых данных он был просто в восторге.

В бане, правда, Кириакос выдержал лишь несколько похлопываний веника, сбежал, трясясь от ужаса. Через минуту стоял в предбаннике, полностью одевшись, даже не помывшись.

Русская природа показалась ему раем. То, что вдоль дорог нет груд брошенной одноразовой посуды, что кругом леса, поля огромного размаха, было для него

чем-то грандиозным в сравнении с небольшой Грецией.

В России он впервые попробовал клюкву, бруснику, смородину, белые грибы и самые разные другие продукты, не произрастающие на его родине.

Кириакос везде активно фотографировался, стараясь запечатлеть себя всюду, где ступала его нога.

Вот и сейчас, возле отеля, он вышагивал так, словно его фотографировали, как важную персону, ожидающую не менее важную делегацию.

– Прифет! Давай!– ломано заговорил он на русском.

С начала перестройки многие страны стали учить русский язык, чтобы как-то вести диалог с огромной массой хлынувших россиян за границу, не имеющих понятия дальше школьной программы о других языках, кроме своего родного, смачно смешанного с русской матерщиной.

Когда компания москвичей разместилась в машине, встал резонный вопрос о маршруте прогулки.

– Поехали на дискотеку,– предложила Лера,– я сто лет не танцевала.

– Саша, я тоже хочу танцевать!– зарукоплескала Маша.

– Диско? Ай, яй!– удивился Кириакос,– пайде кушать, диско потом, ладно?

– Ладно!– хором ответили ему все сразу.

Немного покрутившись по Афинам, свернули к огромному клубу, заставленному по всему периметру автомобилями и мотоциклами самых разных марок.

Войдя, разместились на бельэтаже, откуда хорошо видно происходящее в основном зале, переполненном народом.

Лилась греческая музыка. На огромном танцполе посетители вытанцовывали национальный греческий танец сиртаки, сменяющийся медленными мелодиями, под которые мужчины принимали позы орлов с раскрытыми крыльями и кружились вокруг своей оси. Иногда останавливались и, приседая на одно колено, аплодировали остальным танцующим.

Кириакос заказал много различных, с красивыми названиями, блюд, и официанты уже суетились возле стола.

Объявили шоу-программу, и на сцену вышла фольклорная группа мужчин в национальных костюмах с бросающимися в глаза меховыми шариками на обуви.

Пока кушали, Кириакос на все лады смешил свою компанию на всевозможных языках. Смеялись больше от того, как смешно у него это получалось. Но тот не мог угомониться, изобретая всё новые шутки.

После фольклора загремела греческая попса в стиле диско на фоне подтанцовки из десятка слегка одетых девиц.

Светомузыка смешалась с дымовой завесой. Из всех углов посетители рванулись на танцпол, и с писком началась дискотека.

Молодые москвичи, захватив с собой Кириакоса, помчались в общую танцующую массу. Оторвавшись на все сто процентов, никого не замечая, они показали такой класс, что на них смотрели во все глаза, а некоторые мужчины вставали на колено и аплодировали им.

Лере и Маше принесли несколько букетов цветов, которые пришлось положить в середину круга.

Казалось, ритм всё прибавлял скорость и уже не остановится никогда. Вдруг всё стихло, и свет погас, лишь брезжил ультрафиолет, и медленно, нехотя раскручиваясь, начал пускать солнечные зайчики зеркальный шар.

Запел нежный голос под красивую мелодию, все слились в медленный танец. Антон с Лерой обнялись, как будто ждали этого сто лет.

Танцуя, Антон не мог оторвать глаз от Леры. Так хороша она была в свете ультрафиолета с искрящимися глазами от крутящихся зайчиков в разноцветных лучах звёзд.

Лера тоже смотрела на Антона, как заворожённая. Они даже не заметили, когда остановилась мелодия, и Саша с Машей стали звать их передохнуть за столом, а, остановившись, замерли в страстном поцелуе под аплодисменты окруживших, счастливых за них людей.

Придя в себя, они посмотрели по сторонам и улыбнулись всем с такой благодарностью и любовью,

что им зааплодировали ещё больше.

К их ногам со всех сторон полетели цветы, и все им слали воздушные поцелуи, выкрикивая «браво».

Пока Лера и Антон шли к столу, гарсоны собрали огромное количество цветов, которые затем были принесены на бельэтаж и в крупных амфорах расставлены вокруг стола.

Оказавшись в сказке, обожая друг друга, восхищаясь цветами и дружеской обстановкой, поверив в чудеса, говоря глазами «люблю, люблю, люблю», счастливые, с нежными взглядами молодожёны не хотели больше ничего, кроме желания остаться наедине и наслаждаться своей любовью.

***

На следующий день они отправились к Олимпу. Мечта Леры осуществилась. Эта гора выделяется среди остальных и цветом, и формой. Серая, со снежной верхушкой, окружённая облаками, она гордо возвышается. А совсем рядом у подножия начинается бесконечный берег различных курортных городов и деревень, омываемый морской синевой.

Сняв номера в отеле, стоящем между Олимпом и морем так, чтобы одни окна смотрели на гору, а другие на водную гладь, сразу же отправились к берегу.

Отель небольшой. Кругом одноэтажные корпуса между бассейнов с барами и небольшими амфитеатрами.

От нескольких кафе на открытом воздухе вкусно напахивало пиццей и морепродуктами из огромных жарочных шкафов с деревянными противнями.

В голубой воде бассейнов барахтается полно детворы, щебечущей на самых разных языках мира.

Рядом с отелем, на выжженной солнцем траве, пасётся отара овец, рвущихся через сетчатое ограждение

к народу и зелёной травке на газонах, ровно подстриженных и регулярно поливаемых озеленителями. Ничего олимпийского, кроме спокойствия, здесь не ощущается.

Через два дня у всех появилось сонное настроение, как у пенсионеров на заслуженном отдыхе. Мелкие развлечения, представляемые по вечерам, не давали молодого куража.

Предлагаемые экскурсии не внушали доверия и интереса своими призывами посетить меховые, гончарные, мебельные или мраморные фабрики.

Солнце, море, еда, сон, бассейн, однообразие – скука для молодёжи.

Наконец-то, приехал Кириакос. В этот раз он был на микроавтобусе и не за рулём.

– Прифет, мадам, месье! – радостный, обнимаясь со всеми, здоровался он.

В машине сидел водитель и какая-то девушка.

Кириакос, как будто зная о скуке гостей, продумал программу дальнейших развлечений. Для этого он взял микроавтобус, оснащённый шикарным баром, диванчиками, столом, мини-кухней, телевизором, спутниковым телефоном, кондиционером и другими наворотами, вплоть до биотуалета в конце салона.

Он объяснил, что в машине их ждёт водитель и переводчица, которые не ограничены во времени их использования.

Быстро собравшись и попрощавшись с отелем,

гости рванули в чудо-дом на колёсах. Разместившись, открыли шторы, разделяющие водительский отсек, чтобы познакомиться с шофёром и переводчицей.