Неоднократно Доктор констатировал, что нести дальше смысла нет и Рольф в любом случае не жилец: потеря крови слишком велика, бинты и лекарства кончились, чистой воды нет. Но Рольф не умирал.
Я не стану подробно описывать, как перед последней оставшейся инъекцией, Доктор ножом Яда отрезал гноящиеся куски культи Рольфа. Мне в это время пришлось держать безжизненное тело, которое даже не реагировало на безнаркозную ампутацию. Отрезал, бросал их себе под ноги и шептал: «Так надо… Рольф… Так надо… Потерпи…».
К вечеру, не чувствуя рук, со стесанными в кровь о носилки ладонями, мы приблизились к населенному пункту. Повалились на землю. А дождь перестал.
Игорек Чудной, бегая по лесу, затаился за стволом огромной вековой сосны. Замер, услышав впереди какой-то шум и треск веток. Не испугался! – просто интересно: что ж там такое?
Через несколько минут, еле-еле передвигаясь, появились трое мужиков, больше похожих на каких-то потрепанных животных: мокрые до нитки, в ободранной, грязной одежде, что-то несущие.
Отлично спрятался, – прошли мимо и не заметили. Несли какие-то ветки прикрытые одеялом. Наверное, свои вещи. Прошли еще шагов пятьдесят вперед, остановились у края леса, опустили поклажу.
Крался за ними, стараясь идти в ногу, чтобы не выдать себя шагами. Опять спрятался. Все видно и слышно.
Один приоткрыл одеяло, что-то пощупал, посмотрел на остальных, – они уселись рядом прямо на мокрую землю, прислонясь к деревьям.
Ясно! Не вещи, а трубу несут какую-то, – тот, что щупал, сказал остальным: «Все, труба…».
Посидели минут пять. Один у дерева уснул, и не проснулся, даже завалившись на землю. Кое-как встали. Потом попрощались. Тот что трубу осматривал передал одному… пистолет передал что ли? Вроде пистолет…
Те двое сняли с трубы одеяло и стали ее поднимать.
Нет, это не труба, это еще один мужик, только не шевелится и голова какая-то странная, – в мешке, что ли, красном?! Закинули его первому на плечи; помогли встать с колен и еще немного проводили, поддерживая с двух сторон, вперед; потом остановились и сели. А тот понес мужика к нам…
Доктор с Рольфом на плечах, вышел из леса и поковылял к крайнему дому. Его так мотало из стороны в сторону, что мы думали он не пройдет и десяти шагов. Света в доме не было. Доктор остановился, и несколько раз крикнул. Не дожидаясь ответа, побрел к следующему дому. Там свет был, и на крик из окна высунулась мужская голова. Тут же из дверей выскочили две тетки и подбежали к калитке, у которой стоял Доктор. Он понял, что к нему идут и опустил Рольфа на землю. Одна тетка, увидев раненого, всплеснула руками и побежала по улице, а другая склонилась над Рольфом. Подоспел мужик «из окна». Та, что побежала от дома, остановилась у какого-то забора, и замахала рукой в сторону Доктора. Из-за забора высунулась женская голова, посмотрела и, скрывшись, через мгновение появилась уже на улице. Еще пара слов и женщины разбежались в разные стороны: первая – дальше по улице, вторая, которая «голова из-за забора», в сторону раненного.
Рольфа заносить в дом не стали. Возле него собралось уже человек десять, что-то делали, – издали не видать. Кто-то склонился над Доктором, принесли сухую одежду, и помогали ему переодеваться. Минут через десять мы увидели, как подкатил бортовой ЗИЛ. Мужики аккуратно положили Рольфа в кузов, и двое запрыгнули за ним. Доктор сел в кабину и машина поехала.
Подходя к деревне мы договорились, что Доктор останется вместе с Рольфом. Вряд ли здесь есть какая-то больница, – в лучшем случае здравпункт с зеленкой и бинтами, и Рольфа, наверняка, повезут в областную. Мы с Ядом ночью раздобудем сухую одежду и, переночевав в каком-нибудь сарае, будем возвращаться домой либо на поезде, либо, что вероятнее всего, на попутках, так как денег нет. Пропажу одежды местные, как мы предполагали, нам простят, а на воровство денег у людей, помогающих Рольфу, мы пойти не могли. У нас была карта, ориентировался Яд хорошо, к дороге должны выбраться. Доктор до дома доберется сам. Ему проще: уже через несколько минут его переоденут и накормят, а из больницы помогут добраться до города. Пока же мы из-за кустов рассматривали местность, и обсуждали план действий.
Приглядели овин для ночевки. Одежду и еду решили взять в крайнем доме, который без света, если там никто так и не появится. План получался добротным, нужно только еще немного дождаться темноты и когда утихнет переполох вызванный появлением Доктора с раненным.
На Докторе подозрений в воровстве одежды никаких быть не может, – он постоянно на виду у местных, и они, «случайно пострадавшие от мины грибники», как вместе появились, так и уедут вместе в больницу. Сердобольные местные жители, к счастью даже не удосужились узнать: откуда в их богом забытой глуши появились какие-то посторонние грибники. Для выполнения такой легенды и решено было, что Доктор к нам не возвращается и, таким образом, подозрение друг от друга мы отводим.
Игорька Чудного мы проморгали. Он благополучно прибежал в деревню, и рассказал все, что видел и слышал в лесу. К счастью, машина с Рольфом и Доктором уже уехала и в его бессвязный рассказ никто из местных не поверил: какие-то трое несут какую-то трубу; потом эту трубу грузят на спину и она становится человеком; какие-то пистолеты, сарай, одежда… В общем, чудной он и есть чудной.
Народ потихоньку побрел расходиться по улице к своим домам, а Игорек семенил рядом, забегая то с одной стороны, то с другой, дергал кого-нибудь за рукав, и махал в сторону леса, где мы наблюдали за всем происходящим. Никто на его призыв посмотреть в нашу сторону так ни разу и не обернулся.
Мы дождались пока достаточно стемнеет, потихоньку подкрались к забору крайнего дома и затаились. Свет в нем так и не появился. Перемахнув через хлюпкий забор, который под нашим весом повалился, мы приблизились к избе. Сидя под окном, услышали доносившийся из нее нечеловеческой силы храп. Иногда о ком-нибудь говорят: в нем проснулся зверь. В спящем в доме человеке зверь, судя по всему, заснул.
Дверь, как и положено в деревне, была прикрыта, но не заперта. Мы прошли в сени и на вбитых в стену гвоздях служивших вешалкой нащупали какую-то одежду. Неплохо. В висящей телогрейке оказались спички и папиросы.
Дверь в комнату была тоже закрыта, поэтому мы без опасения зажгли спичку, чтобы не поймать ногами, как это в кино показывают, какое-нибудь ведро. Ведра не оказалось, за то кроме телогрейки увидели безобразный пиджак и жуткие костюмные, но не от этого пиджака штаны, с веревкой служившей ремнем. На том же гвозде со штанами болталась кепка.
Открыли дверь в комнату. Жесточайший запах перегара и звук храпа ударил по нашим органам чувств. Судя по всему спички можно было зажигать смело. Была вероятность взлететь на воздух от воспламенения паров, но не велика.
Посреди комнаты стоял стол с неприкрытой, начатой бутылкой «Пшеничной»; на расколотой тарелке две картошки в мундире, – одна откушена на треть; разбросана завядшая петрушка и укроп; пустая консервная банка от бычков в томате, изуверски наполовину открытая ножом, и грязный перочинный нож, являющийся и открывалкой, и вилкой. Не исключено, что иногда и ложкой. Сам владелец ножа лежал одетым, в сапогах на кровати, отвернувшись от застолья к стене. Под столом и у кровати валялись еще две пустые бутылки «Пшеничной». Еды, даже хлеба, и другой одежды в доме не оказалось. Искать в этом хлеву деньги и ценности было бессмысленно, что еще раз подчеркивало правильность нашей установки «не обирать аборигенов». Поэтому пока наши лохмотья не высохнут, мы позаимствовали у гостеприимного хозяина всю найденную в сенях одежду, оставив только кепку, а из невосполнимого взяли картошку и водку, про которую, как мы подумали, он, очнувшись, вряд ли вспомнит. Для ночевки пригодилось бы одеяло, но оно было придавлено телом мужчины. Нам пришлось довольствоваться висящей на одном гвозде, а потому не прикрывающей даже края окна, выцветшей, вонючей шторой.
В выбранном для ночевки овине мы переоделись. Хозяин вещей и угощения оказался маломерком, поэтому в «костюм» кое-как влез Яд, а я втиснулся в телогрейку, которая на мне стала больше похожа на утепленную стеганную рубашку, без цвета, но с непередаваемым запахом. Ноги пришлось укрыть шторой, замотав ее на «пустом» животе.
Ночью, чтобы «поправить» эти наши «пустые животы», мы решили «ломануть» склад магазина, который располагался за ним же, в сарае, и охранялся двумя навесными замками. Кроме «чего-нибудь поесть», нам нужна была водка, которая в отсутствие денег послужила бы платежным средством за попутки или билеты. Склад договорились оставить на глубокую ночь, когда стемнеет окончательно. Пока же выпили водку, закусив недоваренной картошкой, и прилегли на сено. Жуткая усталость и «по сто-пятьдесят» на голодный желудок немедленно сделали свое дело: магазин остался цел, чего не скажешь о нас.
Проснувшись ни свет ни заря, то есть раньше петухов, Павел Валентинович не обнаружил початой накануне бутылки. Папирос тоже не оказалось – они пропали вместе с телогрейкой, не говоря уже о костюме. Пришлось одеться в кепку и топать на другой конец деревни к Володьке, с которым вчера выпивали.
Перебудил весь дом, налетев, как в кино, на ведро в сенях.
Володька божился, что не брал ни водку, ни телогрейку. Взъерошенная от сна и злости на непрошенного, раннего гостя жена подтвердила, что никакой телогрейки на муже, когда он подошел к ним, стоящим посреди улицы бабам, проводившим десять минут назад ЗИЛ с раненными грибниками, не было. А курить он тут же стрельнул у Толяна «беломорину». Так что папирос у него тоже никаких не было. А на счет бутылки, мол: «не знаю, это вы сами разбирайтесь. И костюма никакого не было: как в своем свитере ушел с утра, так в нем и вернулся».
Проснулись и дети: старший, лет пятнадцати чудаковатый парень Игорек, и две девочки-близняшки, лет восьми. Игорек выскочил из комнаты, и, подбежав к родителям в сени, начал махать руками в сторону леса, и вспоминать вчерашнюю трубу, пистолеты, сарай.
Мы все проспали. Второй раз в жизни я оказался спящим взят в плен. На мне и на Яде сидели по два мужика, заламывая нам руки назад, а милиционер в фуражке застегивал наручники. Второй, засунув наш немецкий нож себе за ремень, стоял перед нами и целился не из своего «табельника», а из нашего, более грозного, «Токаря», который еще не известно: выстрелил бы в нужный момент? Еще два пистолета держал за стволы в другой руке.
Так благодаря Игорьку Чудному, нас спозаранку выследили, а когда из области приехала «упаковка» с двумя ментами в фуражках, с помощью местных мужиков, повязали.
Нас так и выводили: совершенно пьяных, беспомощных, Яда в «костюме», а меня в телогрейке с накинутой сверху занавеской, так как я был без штанов. Нашу мокрую, рваную одежду менты, обыскав, разрешили взять «потерпевшей стороне»; только патроны забрали.
Собравшиеся местные смотрели на нас с удивлением и без злобы. Среди них носился Игорек Чудной, смеялся, и показывал пальцем.
Нам повезло, что дело оставили в области, а не передали по месту жительства. Повезло, во-первых, потому, что в местном СИЗО публика, в целом, оказалась простая, без лишних «понтов». Во-вторых, потому, что добравшийся до дома Доктор никак в этом «разбойном» деле не фигурировал. А «шили» нам разбойное нападение с ограблением. Разбойников из нас сделали, конечно же, из-за найденного немецкого ножа.
Чушь полнейшая! Никого мы не грабили, и ни на кого не нападали, тем более разбойно. Позаимствованная у Павла Валентиновича одежда была не просто при нас, а на нас, поэтому с фактом совершения кражи волей-неволей пришлось бы согласиться. Но не тут-то было! Раз нож – значит разбойник. А это уже совсем плохая статья, «длинная». Кроме того на нас «вешали» два «мокрых» местных «глухаря», мы так поняли, по количеству недостающих в магазинах наших пистолетов патронов. Те обе пули, как я уже говорил, предназначались еще на болотах Яду и никакого отношения ко временному использованию телогрейки и костюма не имели. В общем, не приходилось сомневаться, что тем ранним утром два мента заработали себе по лишней звездочке, взяв матерых уголовников, терроризирующих всю область. Наше положение иначе, как плачевным назвать было сложно.
Доктор благополучно добрался до дома, и ждал нашего возвращения. В больницу, куда он приехал вместе с Рольфом на ЗИЛе в сопровождении двух местных и водителя, увидев пациента, тут же вызвали ментов. Не дожидаясь их приезда, Доктор по-тихому «слился». Только успел услышать от врачей заключение: «Безнадежен. Гангрена. Сепсис». Когда его хватились, он был уже далеко. Разыскивать его не стали.
Через неделю ожидания Доктор подключил к нашим поискам старшего брата. Выяснить наше местонахождение с его связями большого труда не составило, но «впрягаться» за нас из-за организованных ему братьями Абрамовыми проблем он не стал. Самому «быть бы живу».
Вытащил из этой истории нас Кот. Доктор за это отдал ему свою коллекцию трофейных наград в качестве аванса, и пообещал, что если «дело выгорит», он получит еще два наших комплекта. Если сложить вместе, то их стоимость была астрономическая.
Но вопрос цены уходит на второй план, когда нужно учесть вот какой момент.
Чувство долга в то время стало иметь несколько непривычное значение далекое от высокой патетики навсегда уходящего коммунистического режима (такой как: любовь к Родине, ответственность за свои поступки перед партией и народом и пр.). Оно унизилось до примитивного страха перед материальным долгом кому-то, довольно вежливому (и прилично одетому), по сравнению с теми мордами, которые от его лица долг приходили «выколачивать». Страха настолько реального, что два раза повторять о долге не было необходимости. Он мог появиться практически из ничего, просто потому, что кто-то его придумывал, и спорить с этим было совершенно бессмысленно. И не стоило дразнить тех здоровых, но уродливых парней, которые применяли утюги не по прямому назначению, испытывая при этом удовлетворение от исполненной миссии, предначертанной им дикой природой. И совершенно наплевать им, что вы бы и хотели побыстрее избавиться от этого кошмара и расплатиться, но… нечем. Работы нет, а у кого она есть, вместо зарплаты выдают произведенную тобой же самим бестолковую, неликвидную продукцию. Цены на все растут, а эта «продукция» и за грош никому не нужна.
Про такого рода долг мне вспомнилось, наверное, не к месту, потому что к нам подобная ситуация отношения не имела. Наоборот. Я не могу даже описать: насколько мы были благодарны Коту, и «кидать» его нам даже в голову бы не пришло. Поэтому по возвращению домой, мы сразу же отдали ему все, что пообещал за освобождение Доктор. Учитывая нашу перспективу, цена не показалась нам слишком высокой.
Времена, как я уже говорил, наступили «лихие», быстрые, и уже через полтора месяца связи Кота сработали, наше «дело» «закрыли и забыли», а к СИЗО подъехал темно-зеленый «Чирик» с Доктором и Котом за рулем.
Закончилось лето, наступила прекрасная осень: теплая, сухая, светлая, да так затянулась, что если бы не короткие дни, то и не скажешь, что лето прошло. Но и ей не суждено было быть вечно, поэтому пока не наступили дожди, во второй половине октября мы решили отыскать могилу Рольфа.
Никаких сведений ни деревенским, ни врачам, ни о себе, ни о друге Доктор не оставил, даже имен, поэтому надежды на то, что его опознали и труп передали родственникам по месту жительства не было. Да и куда передавать, не в Африку же? Если бы передали бабушке, то мы бы знали. Но бабушка его умерла в начале лета перед самым этим злосчастным походом, а родители с ее похорон сразу же вернулись к своим африканским делам.
Навели справки в той областной больнице, и какого же было наше удивление, когда нам сказали, что он выжил, и его перевели на реабилитацию в центр. Даже не на лечение, – на реабилитацию! Здоровье Рольфа оказалось, воистину, богатырским! Он перенес несколько сложнейших операций практически одну за другой, настолько быстро он оправлялся от каждой. Сначала оперировали по месту прибытия, куда его привез Доктор, затем в районном центре, а теперь долечивался в одном из восстановительных учреждений.
Через пару дней мы нашли его. Но в другом месте.
Оказалось, что его перевели в местную «дурку», потому что просто не знали: что с ним делать?! Рольф позже рассказал нам, что после того как он пришел в сознание, к нему зачастили менты: что, мол? как? откуда? куда делся второй, который тебя притащил? Рольф начал «косить» полную амнезию, отзываясь на любое имя, с которым к нему обращались, а как его зовут никто, вообще-то, и не знал. В карте записали просто: «неизвестный гражданин № 12».
Менты не упустили шанса воспользоваться ситуацией, и стали задавать «конкретные» вопросы, по «конкретному» делу, выстраивая все в «конкретную» цепочку. Их даже не особенно интересовало: что в ответ пробубнит едва выговаривающий слова «гражданин». Для протокола важно только задать эти вопросы. Рольф понял, что они пытаются «пришить» ему свой центровой «висяк», и на этот раз стал «косить» «невменоз». Менты растерялись. Но ненадолго (сбежать он не успел), – его определили в «дурку» под особое наблюдение, – к нему приставили «опера» наряженного санитаром. И вот когда план побега был готов и оттуда, появились мы.
Появились красиво! Кот через местную братву организовал встречу, и когда к «желтому дому» подъехали несколько джипов, а из них вышли «размять ноги» штук пятнадцать крепких парней, сотрудники учреждения, полные ранее у них не наблюдавшейся любезности, сами отдали нам Рольфа.
На освобождение Рольфа, так же как и за нами в СИЗО, Кот поехал лично. Хотел, как он сказал, навестить своих корешей и, за одно, Рольфа повидать. В прошлый раз, второпях, пересечься с пацанами не удалось, а сейчас: «куда спешить? – из «дурки» он никуда не денется; «потусуемся», и заберем».
Прием и правда нам оказали достойный (Яд зря отказался ехать!): три дня рестораны, бани, девочки – участницы повсюду расплодившихся конкурсов красоты, невиданное доселе подпольное казино с предоплаченными местными братками «для корешей» фишками, люксовые номера с джакузи и опять же девочками. Все по высшему разряду, как Кот и привык. А на четвертый день кортежем из пяти джипов мы завалились на закрытую территорию дурдома. К самому главному подъезду.
Мы не рассказывали Коту всех подробностей произошедшего в последнем походе. Кот был хватким парнем в том, что касалось личной выгоды, но в остальном очень поверхностным, можно даже сказать глупым. Никогда не отличался внимательностью и усидчивостью. В разговоре всегда перебивал, менял темы. Постоянно все путал, и переводил в шутки. Но всегда выкручивался, – знатный проныра. Длинные рассказы – это не его стихия, и мы не стали грузить его всей нашей историей с обилием деталей. Поэтому когда Кот увидел на ступенях заведения невыносимо улыбающегося главврача поддерживающего за локоток единственной руки калеку в голубоватой дурдомовской пижаме, с обезображенной до неузнаваемости головой, – посмотрел на нас вопросительно. Мы, а Кот взглянул на нас по очереди, кивнули: «да, это он», сами лишь по косвенным признакам (отсутствие руки, глаза и изуродованное лицо) догадываясь, что это действительно Рольф. Сомнения пропали лишь когда калека своим на треть зашитым, перекошенным ртом прошептал: «Здорово, Кот…».
Братки, при появлении Рольфа, перестали разминаться, и застыли как на фотографии. Наступила такая тишина, что выпавшая на гравий изо рта одного из бойцов сигарета показалась падением бревна. Наверное, во второй раз в жизни я так отчетливо услышал птиц, и ощутил такой же холод по всему телу, как в те секунды ожидания приговора в ночном лесу во время нашего первого похода.
Впечатленный увиденным, Кот всю дорогу, пока мы мчались на его «Гранд Чероки» до дома, молчал, и не отрывая взгляд смотрел вперед, лишь бы случайно не увидеть в зеркало сидящего сзади Рольфа. Он перестал быть вечно веселым и беззаботным. Слушая наши рассказы, Кот постепенно впал в такой ступор, что несколько раз пролетал перекрестки на красный свет, и не останавливался на «пригласительные» взмахи полосатой палочки «гайцов»; в ответ только ускорялся. Его «автопилот» работал неисправно: не контролировал ни скорость, ни рядность движения, ни запас топлива. Когда мы остановились посреди трассы без бензина, только тогда он пришел в себя. Если это можно так назвать: молча вышел из машины, достал из багажника пустую канистру, и, не закрыв ни дверь, ни багажник, пошел по обочине в обратном направлении, не произнеся ни слова.
Это были страшные и страшно быстрые пять сотен километров.
По приезду домой Кот на несколько дней сильно запил, а когда протрезвел, наотрез отказался брать с нас обговоренный за освобождение Рольфа гонорар. Еще через три дня он подарил Рольфу «Парабеллум» с гравировкой на ручке: «От Кота».
Из Рольфа врачи достали огромное количество больших и маленьких осколков. Они только благодаря «потревоженному» им самим бойцу Красной Армии и его рации чудом не задели внутренних органов, а прошли либо навылет, либо позастревали в мягких тканях. Руку из-за начавшейся гангрены пришлось укоротить еще немного и теперь она представляла из себя культю сантиметров в пять-семь. В остальном, он был тем самым человеком в джинсовке из моего сна.
Все вопросы с нашими местными ментами утряс всемогущий Кот, для которого вплоть до самой гибели, Рольф стал лучшим другом. Мы перестали интересовать ментов, так как не вызывали больше никаких подозрений.
Не знаю как Кота, но нас Рольф не благодарил, считая случившееся и сделанное нами абсолютно естественным. По пути домой высказал сожаление, что его «Парабеллум» утонул вместе с рюкзаком. Когда мы рассказывали о «Далеком» – том самом сожженном селе, куда мы изначально несли раненного, назвал Яда «дураком». Вот, пожалуй, и все слова, что произнес за всю дорогу. Подавленным не казался, но и радости от встречи не испытывал. В отличие от Кота, нашими рассказами не впечатлился. Был как всегда сдержан и сосредоточен. Казалось, что уже в машине он готовиться к новым походам.
Странно, что после таких потрясений никто из нас не решил «завязать». Наверное, мы хотели еще что-то доказать себе. Доказать, что не испугались, не сломались, не прогнулись от выпавших испытаний. Или: что мы все еще группа и не оставим Рольфа, готового продолжать, и работающего над новыми маршрутами. Даже Яд, перенесший самые сильные потрясения, я не беру Рольфа, который всю дорогу был без сознания, работал целую зиму, чтобы весной снова идти с нами.
Кстати сказать, тем летом, примерно через месяц, когда мы отдохнули, и моя рука более-менее пришла в порядок, Яд предложил нам несколько интересных мест. Ничего удивительного и оскорбительного по отношению к отсутствующему лидеру в его предложении мы не усмотрели. Маршруты составлялись, и расписывались на весь сезон, и Яд работал над ними вместе и наравне с Рольфом. Тем более что Рольф, как мы думали, не выжил. Но отказались по другим причинам. Во-первых, нас было мало – сам Яд опять отказался идти. Втроем, наверное, рискнули бы. Но идти вдвоем, да еще и без «поводыря», занятие провальное. А только Яд мог точно привести на точку. Во-вторых, хотелось просто отдохнуть, и очистить голову. Поэтому я принял предложение Доктора и вместе с ним на целый месяц уехал на море к его друзьям. Яд поехал к родственникам в еврейскую автономию.
Второй поход, в середине июня, стал для меня последним. Уже в первом Рольф не способный копать самостоятельно, проявил такую агрессию по отношению к нам, что я только и думал: когда же этот поход закончится? Он всегда выступал за дисциплину и четкое распределение обязанностей, но касалось это поведения на марше и хозяйственной части. Никогда он не принуждал никого копать – это было личное дело каждого. Здесь же мы работали чуть ли не под дулом его «Парабеллума». Это конечно, преувеличение, но порою ситуация была в шаге от этого. Рольф совершенно «съехал с катушек».
Я думал, что сгущаю краски и поэтому пошел второй раз. «Просто, –думал я, – нужно подождать пока Рольф остынет, перестанет злиться на самого себя, за то, что уже не способен полноценно работать». Но его поведение стало непредсказуемым, а решения нелогичными. Зачем, спрашивается, нужно было «усиливать» нашу крепкую проверенную группу двумя бойцами? Причем выросли они как из-под земли уже на точке. Только спокойствие Рольфа при их появлении спасло ребят от пули, – мы с Доктором, увидев незнакомцев, сразу же схватились за пистолеты. Оказалось, что Рольф вел переговоры с ними задолго до похода, но нам про «усиление» ничего не сказал. Он все правильно рассчитал – узнай мы раньше, то он пошел бы один.
Если мы называли себя «чёрными копателями», и мы действительно копали, то эти два парня – Алексей Клименко (Клим) и Михаил Комин (Ком), были настоящие мародеры, лишь чуть адекватнее братьев Пиво и Сила, – у тех даже устремлений в жизни никаких не было. Клим и Ком, в отличие от нас никогда не уходили от вооруженных столкновений. Они даже и не знали, что такое «копать». Свои трофеи эти ребята добывали в бою. В одном из таких боев их прежняя группировка понесла потери, и в результате распалась. Так они вышли на Рольфа.
Именно во втором походе мы благодаря Климу и Кому стали невольными участниками устроенной ими бойни. Навык в этом деле (стрельбы в спину), несомненно, они имели, поэтому нам удалось обойтись без потерь, чего не скажешь о наших противниках. Двое из пятерых были убиты, а еще трое, бросив свои трофеи и инвентарь, понимая, ради чего затеяна эта атака и тем самым спасая себя, скрылись. Рольф к нашему изумлению с удовольствием принял участие в той охоте.
События развивались так. Появившись на точке, и даже не познакомившись с нами, бойцы не стали распаковываться, а посовещавшись о чем-то с Рольфом куда-то удалились. Это напомнило случайную встречу старых знакомых, настолько мимолетную, что и представлять их не было смысла. Но через день они вернулись. Рольф в их отсутствие сказал нам, что не стоит обращать внимания на некоторые странности этих ребят, – они компенсируются делом, – парни очень опытные, и мы скоро сможем в этом убедиться. Снова посовещавшись, они объявили, что нашли «хорошее место». Звучало как-то дико: мы никогда не искали места лучше, – маршрут готовился заранее, и, в конце концов, это не полянка для пикника, которую можно найти и получше, а место работы. Рольф скомандовал, что мы уходим на другую точку. Яд, готовивший как всегда маршрут вместе с ним, шепнул нам с Доктором, что эта точка, по его расчетам, изначально не совпадала с меткой на карте, но главное, что запасным вариантом в этом походе было совсем не то, о чем говорят разведчики Клим и Ком. Если бы они пошли в разведку на «запасной», то вернулись бы через несколько часов, а не через день. Мы не поверили Яду, что Рольф нарочно привел нас на «пустышку», чтобы разыграть такой спектакль. Но и возражать против смены дислокации не стали: к этому времени стало очевидно, что место «нулёвое», – красноармейский «шлак», вот все наши находки за день. Если бы мы знали, во что втянут нас «новые товарищи», и к каким трагическим последствиям приведет перемена мест!
Ту группу из пяти человек мы застали собирающейся уходить и, прождав в засаде полдня, напали на них сзади. Яд, Доктор и я думали, что мы просто ждем пока они свалят и не знали, что Рольф «со своими» готовит нападение в спину. Поэтому когда началась стрельба, даже не поняли что происходит. Осознали же, когда бойцы в открытую поднялись и бросились в погоню. Нам ничего не оставалось, как тоже открыть огонь, но мы, переглянувшись, даже и не думали целиться, – отстреливались «по воронам», лишь бы потом никто не упрекнул нас в предательстве. А если бы стреляли не по деревьям, а на поражение, закапывать пришлось бы всех пятерых.
Подонки Клим и Ком отказались даже похоронить убитых, мотивируя тем, что «врагов они не хоронят». Рольф в возникший из-за этого конфликт не вмешивался. Он понимал, что наши пути разойдутся если не после этого похода, то в самое ближайшее время, и его будущее связано с Климом и Комом или им подобными. Но и открыто поддержать побоялся. Он видел, что во время всей перепалки Доктор в кармане штанов держит руку на курке своего пистолета. А с этим шутить не стоило, – Рольф после нашего рассказа, как Доктор, вне себя от ярости на болотах, чуть не застрелил Яда, начал его остерегаться. К тому же Рольф больше чем кому-либо был обязан Доктору, и у того больше чем у всех нас имелось претензий к Рольфу, – он так и не извинился за избиение, и так и не поблагодарил за спасение.