Крыса солнце жрёт. Книга 1

А совсем недавно случилось совсем непредвиденное. Барона, покровителя Драгана Янки, постигла страшная болезнь, и все ждали, что вот-вот Аластор Вук-старший испустит дух. Модест понял: если это случится, ему вряд ли светит что-то хорошее. Он, через свои каналы, был прекрасно осведомлен о тех, кто мог занять трон баронства. Сыновья Аластора умом и сообразительностью не отличались. Кроме, разве что третьего сына, но зная о ненависти к нему со стороны братьев, Фотийон сомневался в возможности реального выживания Мейнхарда Вука. Ну, а как только к власти придет Джон, новоиспеченная вдова Кассандра Шульц, имеющая на первого наследника серьезное влияние, быстро узнает, к примеру от того же генерала Оукмана, о странном лице, которому покойный барон Вук покровительствовал. Учитывая последний момент, охранники Фотийона в один миг станут его могильщиками.

Модест стал панически бояться солдат Особой гвардии. Он сохранял внешнее спокойствие, когда к нему приходили мессир Варга или мессир Оукман. Но в душе… Каждый раз, когда эти люди появлялись у него (а в связи с ухудшающимся состоянием правителя земель Вуков, генерал Особой гвардии запретил Драгану встречаться с кем-либо и покидать резиденцию, в которой тот жил), Фотийон считал, что свершилось самое ужасное, и жить ему оставалось считанные часы. «Демоны побрали бы этого Вука и утащили проклятого в самое пекло! – ругался про себя шпион. – Столько лет, а он так и не дал мне какой-нибудь пост официально. Держал при себе как личную игрушку. А что теперь? А теперь я имею кучу связей, но не могу ими воспользоваться! И все по глупости и недальновидности моего очередного хозяина. Что ж тебе так не везет с ними, а, Фотийон? Похоже отпрыгался ты. Помрет барон и меня с собой прихватит, паскуда!»

Но ни старший капитан, ни генерал во время визитов к мессиру Янке не сообщали печальной и роковой для него новости. От этого Модест бесился еще сильнее. Наконец все пришло к тому, что он все-таки примирился с судьбой и просто начал активно заниматься тем, что умел лучше всего. Он сопоставлял факты, вспоминал, что ему когда-либо говорили о ситуации в высших кругах власти баронства, читал старые записи, и сделал тот же вывод, что и Корнелий Бром. Фотийон не был лекарем, но он не верил в случайные и неизвестные болезни, появляющиеся неизвестно откуда, и попросту использовал логику и свой опыт. Он был практически полностью убежден, что Изабеллу, вторую жену Аластора, отравили. А теперь отравили и самого Вука. Модест не сомневался также и в том, кто это сделал. «Эх, – решил Драган Янко, – та же ошибка, которую допустил Людовик Руатдид! И почему эти бараны мнят себя самыми умными? Теперь и этот без пяти минут покойник. А все потому, что так и не вывел меня из тени. Дай он мне все то, что требуется для грамотной, четко выстроенной и отлаженной работы, заговор был бы давно раскрыт. Даже сейчас виновники бы во всем признались, разреши мне барон использовать пытки. Я абсолютно уверен в моих подозрениях. Зря я пошел к этому олуху в услужение. Зря, зря, зря!»

Модест Фотийон все же оторвался от писанины, которой он занимался в силу привычки к постоянной, непрекращающейся деятельности. Он потер глаза, погладил короткую, но густую бороду, покрутил ус.

– Уже утро, – сказал вслух мессир Янко, – уже утро. Вот будет еще один день. Что он принесет? Очередную нервотрепку или смерть? Кто знает?

Вдруг за дверью послышались шаги. Модест разом почувствовал, как капли пота выступили на висках. У него всегда первым делом потели виски. Особенность организма, что ли? Он достал из выдвижного ящика стола двухзарядную пистоль, положил на стол и накрыл свитками. Шаги приближались. Обнажив меч, он молниеносно и аккуратно спрятал его за тумбой так, чтобы вошедший не смог заметить его, а сам Фотийон сумел бы незамедлительно воспользоваться клинком. Потом развернул стул в сторону двери, уселся поудобнее, взял в руку чашку с оставшимся, холодным чаем и, попивая противный уже напиток, внимательно следил за входом в комнату.

Наконец, дверь распахнулась. Вошли двое солдат Особой гвардии и маленький паренек, опасливо озирающийся по сторонам. Происходи все вне стен резиденции, могло бы показаться, что двое рослых мужей ведут неумелого воришку, которого они поймали на городском рынке. Один из охранников Драгана Янки заговорил:

– Мессир, к вам этот человек. С посланием от самого барона. У него при себе была грамота, заверенная печатью его светлости.

После этих неожиданных слов, воины развернулись и покинули помещение, захлопнув за собой дверь. Парнишка испуганно смотрел на Фотийона. Тот встал, оглядел вошедшего с головы до ног своим проницательным и мрачным взглядом.

– Что за грамота? – сухо поинтересовался Модест. – Кто ты вообще такой? От барона обычно приходят или мессир Варга, или сам мессир Оукман.

– О, мессир Янко, меня зовут Павле. Я один из учеников главного придворного лекаря Корнелия Брома. Он послал меня от имени барона, вручив эту запечатанную грамоту, которую мне приказано было отдать бойцам Особой гвардии, чтобы меня допустили к вам.

– Что в грамоте? Дай сюда.

– Не могу. Она осталась у людей мессира Варги. Там лишь было личное распоряжение барона о допуске к вашей персоне. Я же уполномочен устно изложить вам то, что велел передать мне Корнелий Бром. Сам мой учитель получил эти распоряжения от его светлости. Кстати, именно благодаря мессиру Брому барон пошел на поправку, – не без гордости вставил Павле.

– На поправку? – Янко не смог скрыть удивления. «Что это? – подумал про себя шпион. – Ловушка? Хитро придумано. Только зачем?»

– Да, именно. Более того в столице, да и отчасти в стране, творятся странные вещи. Отряды генерала Аксельрода совместно с солдатами Особой гвардии снуют туда-сюда, словно муравьи в разворошенном муравейнике, – Павле боялся Фотийона, не нравился ему холодный облик Модеста. А когда парень боялся, он становился не в меру болтлив. – Я в целом ничего не понимаю. Единственное, главный лекарь сам проводил меня к генералу Оукману, а тот выпроводил меня из Главного замка. Такое ощущение, что вся крепость взята под стражу, мессир Янко.

Вот этого бывший глава Тайной полицейской канцелярии Его Величества никак не ожидал. Что же, в конце концов, происходит? Внешне же Модест Фотийон оставался невозмутим. Опыт и закалка со временем врастают в душу человека, превращаются в своего рода инстинкт. Подойдя вплотную к Павле и смотря испытующим взглядом прямо в глаза парню, шпион спросил:

– Ну хорошо. Так что же требует от меня его светлость?

– Через три-четыре часа за вами явится старший капитан Варга и под охраной препроводит вас к барону через какой-то потайной вход в замке. А может выход, я точно не понял, – Павле в замешательстве опустил голову. Модест терпеливо сомкнул веки, чтобы скрыть гнев. – Вам нужно собрать все самое необходимое перед приходом старшего капитана. То, что вы сможете унести один. Больше вы здесь жить не будете. Потом остальные ваши вещи доставят в ваши новые покои в Главном замке. Его светлость желает поручить вам то, что вы умеете делать лучше всего. Вот, собственно, и все, мессир Янко.

– Все? – с каждой минутой Фотийон поражался все больше и больше. Ему становилось тяжело сохранять полностью равнодушный вид. – И больше никаких инструкций? Только то, что ты сказал? Не может быть!

– Но это так. А теперь мне пора срочно возвращаться. Учитель ждет меня. Наша работа никогда не прекращается. Да собственно лекарство – это образ жизни, а никакая не работа. Так что я пойду.

Павле условным стуком, как ему было приказано сделать солдатами Особой гвардии, постучал в дверь. Двое проводивших его сюда детин вернулись и под таким же конвоем увели парня прочь.

Мессир Драган Янко плюхнулся на кровать и уставился в потолок. «Так что же это такое получается? – мозг Фотийона крутил и вертел мысли, не останавливаясь. – Ничего не понимаю. Неужто Аластор Вук ожил? Если так, то его убийцы – полные идиоты! С другой стороны, от хороших ядов не выживают. Кто будет травить главу баронства средством, вызывающим банальный понос, в надежде что жертва умрет от обезвоживания? Нет уж. Раз Вука отравили, а опыт у убийц уже был на его бывшей женушке, значит, ему подсунули приличную порцию отличного вещества, которое запросто может отправить человека на последний разговор с Всемогущим. Может, чудо? Какое чудо, Модест? Совсем с ума сошел! Не бывает чудес. Забыл свое призвание, что ли? Тогда как барон остался жив? А он остался жив? Может это западня все-таки? Но тоже не вяжется. Зачем эти инсинуации? Эта резиденция и так находится в глухом переулке. Проще всего меня было здесь и прикончить, без всяких глупых выдумок? Стоп! Мне сказали собирать вещи. Самое важное. Вот он ключ! Они хотят, чтобы я собрал самые ценные для меня документы. А потом тут же и шлепнут. Хотят, чтобы работу я им упростил. Чтобы не копаться тут самим, вычленяя нужное и ненужное. Чтобы старый шпион сам им все подал на блюдечке. Ха, придурки! Не дождетесь. А что я, собственно, могу?»

Правую часть головы Фотийона вдруг атаковал приступ необычайно дикой боли. Он сморщился, повернулся на бок и согнулся, жалобно застонав. Мигрень. О, проклятая болезнь, приходящая так не вовремя! Когда со шпионом случались припадки, он не мог ни думать, ни действовать. Они длились от пары минут до нескольких часов, и их было абсолютно невозможно предсказать. Страдания были практически невыносимы, и только крепкая воля заставляла Модеста бороться с ними. Многие другие вполне могли бы покончить жизнь самоубийством во время очередного приступа, настолько ужасным он мог оказаться. Но Фотийон не сдавался. Он рухнул с кровати, постарался встать, но ноги не слушались. Голова! Сейчас она расколется. Как же больно! Он все же поднялся и нетвердо пошел к столу. Его сильно шатало. В ящике лежал порошок. Ему давно прописал один известный лекарь принимать этот препарат при очередной атаке чертовой болезни. Не всегда помогало, но иногда все же результат был. Наконец Модест дошел. Достав бумажку, он дрожащими пальцами развернул ее и высыпал все содержимое в рот. Чай, где же чай? А, есть еще чуть-чуть в чашке! Фотийон запил остатками. Не отпускало. Этот раз оказался неудачным. Все то время, что было предоставлено мессиру Янке на сборы, он провалялся на кровати, ворочаясь, ругаясь, моля Всемогущего смилостивиться.

Боль прошла также неожиданно, как и появилась. Модест сел на ложе. Он был весь мокрый от пота. Лицо осунулось, побледнело. Белки глаз покраснели от вздувшихся сосудов. Драган Янко посмотрел на часы. Всего пятнадцать минут и за ним придут. Жаль, не успел он продумать ничего. Впрочем, а что думать? Он соберет вещи, чтобы переодеться в чистое. Документы брать он никакие не будет. Профессионал все самое важное хранит в памяти, а эти глупцы даже не понимают этого. Остальное ему и не нужно. Потом принесут, если конечно счастливое исцеление барона правда. А в этом Фотийон очень сильно сомневался.

– Однако, так просто я этим упырям не дамся. Меч мне, естественно, с собой взять не позволят, но все-таки, – прошептал он сквозь зубы.

Силы постепенно вернулись. Быстро вернулись, кстати. Это удивительно, впрочем, особо думать об этом у Модеста времени не было. Может порошок наконец-то помог. Бывший глава Тайной полицейской канцелярии резко поднялся, выхватил из-за тумбы спрятанный клинок, всунул его в ножны и прикрепил к поясу. Потом он достал из гардероба небольшой походный рюкзачок и стал закидывать туда чистую одежду. Закончив с этим, он надел плащ, закрепил его простой медной застежкой и подошел к столу. Пистоль он решил взять с собой. «Если, конечно, перед выходом меня не обыщут. Или вообще сразу не пустят пулю в лоб, – мрачно подумал шпион. – Постараюсь забрать парочку тварей с собой». От этой мысли Модесту даже стало как-то повеселее. Он достал из кармана ключ, открыл один из ящиков стола и извлек оттуда пару-тройку исписанных листов.

– А вот это последнее, что могло бы быть вам интересно, но что еще хранится на бумаге, а не только в моей голове, – зловеще улыбнулся мессир Янко. – Пусть вам демоны жопу покажут вместо ценной информации!

Он положил свои записи на тарелку, в которой совсем недавно еще было овсяное печенье. Вздохнул с грустью. Похоже больше не попить ему чайку со своим любимым лакомством. Выругавшись, Фотийон схватил со стола подсвечник с горящей свечой и поджег листы.

Они уже догорали, когда Модест услышал, как за ним пришли. Он положил руку на рукоятку пистоли, взвел оба курка. Этот человек умел стрелять навскидку. Прямо из-под плаща. Так что вполне смог бы уложить двоих при удачном стечении обстоятельств. А так как Фотийон умел сохранять хладнокровие в опасных ситуациях, его врагам следовало бы соблюдать крайнюю осторожность и внимательность. Особенно, если они готовили что-то недоброе по отношению к Модесту.

Дверь открылась, в комнате появился старший капитан Варга. Он был один. Это показалось странным Фотийону.

– Добрый день, мессир Янко! – быстро проговорил Тадеуш. – Вы готовы? Простите, что без церемоний. Время не терпит.

«Он что, сам хочет меня положить, без чьей-либо помощи? Вот урод! Дорого же тебе встанет эта самонадеянность», – шпион был уже морально готов к смертельной схватке.

– Да, мессир Варга. Меня здесь больше ничего не держит. Вы пришли один? – любезно спросил Модест.

– Да нет! Все, кто охраняют резиденцию, пока останутся на своих постах. А внизу нас ждет двое моих капитанов и лейтенант. Лучшие мои воины. Самые искусные бойцы. Кстати, – Варга как-то странно окинул взглядом Драгана Янку, – оружие при вас?

– А что, не должно быть? – с вызовом произнес Фотийон. Старший капитан не обратил никакого внимания на тон этого мужчины, которого он должен был сопроводить в замок. Его голова была забита совершенно другими мыслями. И было ему не до выяснения причин явного недовольства, демонстрируемого Драганом.

– Наоборот. Если не взяли, то берите. Мало ли что? Странные дела сейчас творятся в баронстве, мессир Янко. Я должен отвести вас к барону, а на улице может быть небезопасно.

Модест совсем перестал что-либо понимать. Но недаром он был мастером своего дела. Он быстро смекнул, что похоже все-таки случилось чудо, и скороговоркой сказал:

– Тогда идем. Нечего здесь задерживаться. Барон не любит опозданий.

Через несколько минут после ухода мессиров Тадеуша Варги и Драгана Янки в пустую комнату зашел боец Особой гвардии. Он запер дверь, прислонил алебарду к стене. В центре комнаты солдат поставил стул и, вальяжно раскинувшись, расположился прямо на нем. Взведенную пистоль он держал в руке, в любой момент готовый пустить ее в дело. Гвардейцу приказали охранять помещение до прихода слуг, которых отправят за вещами мессира Янки в положенное время.

2

Джон Вук лежал в каменном гробу. Ледяное, обезображенное пулей, лицо покойника полностью утратило какие-либо человеческие черты. Казалось, что это лежит кукла. Казалось, что и не было в ней жизни никогда. Как будто эта личность, которая превратилась в неодушевленный труп, с самого своего появления была такой бесстрастной, неживой. Но нет, совсем не так. Когда-то в этом теле сердце перегоняло кровь, глаза были способны видеть, рот говорить. Теперь губы словно срослись в зловещей и кривой усмешке.

Первый наследник баронства Вуков не был ни выдающимся воином, ни великим стратегом. Неординарным умом он тоже не обладал. Для этого времени, где жизнь человеческая стоит чего-либо, только если сам человек уже и не человек, а зверь, да еще к тому же сильный зверь, Джон был всего лишь посредственностью, на которого волею судьбы свалилась тяжкая ноша. Нести ее он, в принципе, был не в состоянии. Конец его оказался закономерен, хоть и предугадать этого всего не мог никто. Ни сам первый наследник, ни его убийцы.

Генерал Оукман стоял в фамильной крипте рядом со своим повелителем. Когда глава Особой гвардии доложил барону о случившимся, тот ничего поначалу не сказал. Молчание это пугало Логана сильнее, чем открытый гнев правителя земель Вуков. Долго Аластор сидел на троне в тишине и размышлял о чем-то. Мессир Оукман стоял и боялся пошевелиться. Продолжалось все это действо где-то около получаса, а потом барон спросил тихим голосом, который показался генералу шепотом Ангела Смерти:

– Остальные дети?

– С ними все в порядке, ваша светлость. Почти все в порядке. Родрик сразу повел себя правильно, старший капитан Плятер справился великолепно со своей задачей. А Аластор… ваша светлость, вы знаете Аластора. Он сначала делает, потом спрашивает. Однако, старшему капитану Гауке-Босаку удалось все уладить малой кровью. Синяк под глазом, не более того. Так что оба парня целы. Что касается баронессы…

– Я про нее не спрашивал, – барон закрыл глаза, и вновь в тронном зале воцарилось безмолвие. Это были самые страшные минуты в жизни мессира Оукмана. Ему чудилось, что сидящий на троне Аластор с каждой минутой теряет часть жизненных сил и превращается в бездушного мертвеца. Еще чуть-чуть и перерождение произойдет. Тогда Логану придется совсем туго. Труп барона встанет, протянет свои сухие, мертвячьи руки к горлу генерала и будет душить его, пока тот не покинет этот бренный мир. Логан тряхнул головой. Он понимал, что все это бред. Но его повелитель был воистину похож на порождение пекла в этот час.

И снова нечеловеческий голос прорезал воздух, подобно ножу убойщика, скользящего по горлу несчастного животного:

– Омойте тело, оденьте подобающе случаю, в черное. Пусть займется главный лекарь. Это, конечно, не его работа, но мессир Бром справится. Снесите Джона в фамильную крипту под Главным замком. Раз лицо обезображено, то я не смогу его выставить на обозрение перед моими подданными. Это вызовет ненужные толки. Да и заявлять во всеуслышание о смерти первого наследника рано. Для начала нужно решить все проблемы, а уже потом все и объявим. Когда все веревки сплетем в единый крепкий узел.

С трудом проглотив комок, застрявший в горле, генерал спросил:

– А что касательно меня, ваша светлость? Я не исполнил приказ. Что ждет меня?

Неживыми глазами барон посмотрел на мессира Оукмана.

– Да уж. Убивать моего сына я тебе не велел. Однако, ты – верный рыцарь. Сейчас у меня таких нехватка. Ты мне нужен. Я не буду тебе обещать, что, когда все закончится, тебе сойдет с рук халатность, с которой ты выполнял приказ. Ведь эта халатность привела к гибели не кого-то там, а первого наследника, официально объявленного и утвержденного. Нет, ты понесешь наказание. Но я обещаю тебе, что это будет не смерть.

– Как прикажете, ваша светлость! Я – ваш верный слуга, не более, – Логан почтительно поклонился. В конце концов, будет жить. А это уже хорошо. Так решил про себя генерал Особой гвардии.

– Когда тело будет полностью готово к погребению, сообщите мне, – на том барон разговор и закончил.

Каменные гробы для крипты правителей баронства Вуков готовились заранее. Как только рождался ребенок в семье, сразу же сооружали ему и саркофаг. Эта была традиция рода. Честно говоря, уже даже сам Аластор Вук-старший не знал по-настоящему откуда традиция эта взялась и что она значила. Поэтому особых хлопот с подготовкой к захоронению Джона Вука не было. Мессир Корнелий Бром крайне не хотел заниматься этим делом, но приказ барона выбора ему не оставлял. Он и его помощники, в числе которых был и Павле, достаточно быстро омыли тело первого наследника, одели его в роскошные черные одеяния и отчитались о проделанной работе генералу Оукману. Тот открыто заявил, что о смерти Джона говорить никому не следует, об этом будет объявлено самим правителем и тогда, когда он посчитает нужным сделать это. В убеждениях ни Корнелий, ни его ученики не нуждались. Видя, что даже столь высокие лица государства начали падать в объятия Ангела Смерти, лекари более всего хотели оставаться в стороне, ничего не видеть, не слышать и молчать как рыбы. Предел же их мечтаний заключался в том, чтобы вообще пропасть на пару месяцев из Главного замка и вернуться только тогда, когда барон расправится со всеми, кто ему не угоден, и жизнь войдет в обычное русло.

Труп наследника гвардейцы мессира Оукмана аккуратно перенесли и положили в каменный гроб. Оставалось только закрыть последнее ложе Джона тяжелой крышкой, и обряд похорон можно считать завершенным. Позже уже мастера выбьют все необходимые надписи, а сейчас Логану хотелось поскорее завершить дело и больше не видеть покойника, напоминавшего ему о собственной неосторожности и поспешности при выполнении приказа Аластора Вука-старшего. «Эх, опростоволосился ты, Логан! Как же ты опростоволосился! После стольких лет верной и безупречной службы!» – поедал себя изнутри генерал.

Когда барону было доложено о том, что сын его уже подготовлен к прощанию, старый охотник, опираясь на свою трость, спустился в крипту. Он выгнал всех, кроме мессира Оукмана. Генерал хотел уйти, но Аластор запретил ему:

– Смотри, смотри. Никогда нельзя отводить глаз от того, что ты содеял. Даже если тебе это противно и омерзительно. Ты ведь не сопливый щенок. Сам все должен понимать, генерал. Разве не так?

– Все так, ваша светлость. Простите.

Теперь они стояли и, молча, каждый думая о своем, смотрели на страшного мертвеца, который усмехался им. В усмешке этой читалось презрение к обоим. К генералу, что допустил убийство. К отцу, что оставил его безнаказанным.

Крипта освещалась всего тремя факелами. Два были закреплены у гроба, один держал Логан. Тени в пьяном безумстве плясали по стенам, по полу и потолку, по лицу покойника. Создавалось впечатление, что Джон шевелится во сне. Но это было шевеление смерти. Нервы мессира Оукмана вибрировали, как перетянутые струны на лютне, готовые вот-вот лопнуть. Сам же барон в эту минуту почти не отличался от убитого сына. Та же бледность, та же скорбь, та же отрешенность.

– Мессир Варга уже отправился за Драганом Янкой? – гулким эхом разнесся голос Аластора Вука-старшего по крипте.

– Да, они скоро прибудут. Должны прибыть.

– Дай сюда, – барон протянул руку, и генерал Особой гвардии со вздохом облегчения передал своему повелителю факел. – А теперь иди вон. Жди меня у входа. Люди, которые закроют саркофаг, на месте?

– Конечно, ваша светлость. Они ждут моего приказа, а я жду вашего.

– Хорошо. Иди.

Мессир Оукман вышел, довольный тем, что может наконец глотнуть свежего воздуха. Конечно, трудно было назвать мрачную атмосферу Главного замка полезной для душевного здоровья. В нем объединялись высокая влажность и промозглая сырость. Роскошь убранств отражала тяжелый, прямой и в чем-то неистовый характер рода Вуков. Естественного освещения всегда было мало. Оттого кожа обитателей сердца баронства со временем становилась бледной. Так сказывалась нехватка солнечного света. Порой, бродящие по замку люди, пугались друг друга, путая тусклые силуэты в коридорах твердыни с призраками давно почивших мужчин, женщин и детей, живших тут когда-то. Отчасти это, безусловно, накладывало свой отпечаток на характер тех, кто проводил в Главном замке большую часть своего бытия. На самого барона, на его детей и жену, конечно, тоже. Гости, которые здесь оказывались на какое-то время, отмечали, что не зря в народе это место прозвали «волчьим логовом». Это как нельзя кстати соотносилось с гербом Вуков, волчьей стаей. Но все равно Логан был рад подняться по винтовой лестнице и снова очутиться в замке. По сравнению с криптой здесь были почти божественные сады Всемогущего.

Место, где покоились Вуки, делилось на две части. В первой, куда и выводила винтовая лестница, лежали сами «волки» чистой крови, их жены и дети, в том числе незаконнорожденные сыны. Бастардам-мальчикам не суждено было лежать рядом со своими женами и отпрысками. Таково было правило. Ни одни мольбы, ни одни посулы, ни одни угрозы не заставили баронов за все четыре столетия правления изменить этот устой. Более того, после воцарения рода Вуков, все останки из фамильного склепа (хоронившиеся по такому же принципу), были перенесены в крипту.

Во второй части лежали другие фамилии, правившие этими землями до победы предков Аластора в войне за трон. Но никто не мог уже перечислить всех поименно. Помнили только тех, чьи деяния сохранились в летописях. Хэрет Вук, первый барон из «волков», еще при своей жизни приказал расширить крипту и пробить в ней второй зал. Потом все могилы были разрыты, разграблены, а труху и кости предыдущих властителей сбросили в общую яму, вырытую как раз в новом помещении. Вуки не собирались ни с кем делить свою славу. Хэрет был прозван за это кощунство Гробокопателем. В народе не очень-то любили сего доблестного мужа, сталью и коварством уничтожившего всех своих соперников. Впрочем, он правил с истинно звериным инстинктом. Не было еще на этих землях более страшного хозяина. Виселицы стали делом обыденным, казни совершались пышно и повсеместно, пытали настоящих и мнимых врагов новой правящей фамилии безжалостно и умело. Жители баронства вопили и стенали, но никто не мог остановить Ангела Смерти, поселившегося на какое-то время в этих краях и косившего население Ледяным палашом, без жалости и сострадания. В конце концов, Хэрета Вука поразило безумие, и собственный его сын Слободан, не в силах больше видеть творения рук отца своего, перерезал барону глотку и занял трон. Хоронили Хэрета со всеобщей скорбью, но с первого же дня новый правитель, начал вводить законы, значительно меняющие положение подданных в лучшую сторону. В целом, именно Слободан I и укрепил династию, отныне возглавлявшую баронство. Укрепил и возвеличил. Мало кто уже помнил Гробокопателя. Последующие лидеры были, как правило, весьма в народе почитаемы. Да и, не кривя душой, можно сказать, что многое Вуки сделали хорошего и разумного на этих территориях. Постигали их и неудачи, но побед было несравненно больше. Потому, к моменту правления Аластора Вука-старшего, его полюбили уже заранее, как только он появился на свет, а в конечном счете любовь эту он только приумножил.

– С детьми же мне, как видно, не повезло, – сказал сам себе барон, продолжая смотреть на мертвого сына. – Похоже слабоумие Хэрета передалось через поколения. Впрочем, он был болен кровожадностью, сумасшедшим он стал только под конец своего правления. А Джон, Аластор и Родрик еще молодые, а уже такие глупцы, коих еще поискать надо. Что сделали вы с Мейнхардом?

Вдруг, в ярости, Вук подскочил к лежащему телу, схватил за ворот и, притянув к себе, прошипел:

– Что молчишь? Что сделали с Мейнхардом?

Джон лишь продолжал усмехаться. «Что ты хочешь? Я уже не в твоем мире. Что ты хочешь, подлый отец? Можешь делать со мной что угодно, я уже не отвечу ничего и не почувствую ничего. Я там, где ты бессилен». Со страхом барон Вук разжал пальцы, и мертвая голова с противным звуком шмякнулась об камень. Безобразное лицо все смеялось и смеялось. Не по себе стало Аластору. Ком подкатил к горлу. Но старый охотник подавил в себе страх и вдруг ясно и четко проговорил:

– Каждый сам виноват в своем горе. Ты виноват в своем, сын! Закончил ты так, как вел себя. А Мейнхарда я найду. Таким как вы не править здесь. Иначе все, что с таким трудом выстраивали наши отцы, рухнет прахом. Я этого не допущу. А ты… Ты сам выбрал судьбу, что постигла тебя. Видит Всемогущий, я хотел для тебя большего. Мне жаль, что так получилось. Но вышло как вышло. Ты ответил за свои ошибки, я отвечу за свои.

Глаза Аластора на мгновение увлажнились. Он наклонился к своему первенцу, поцеловал покойника в лоб и прошептал:

– Покойся с миром, сынок. Прости меня, и… Покойся с миром.

Потом барон Вук быстро развернулся и побрел к выходу. Были слышны лишь звонкие удары его трости об булыжники пола. Мертвый Джон зловеще улыбался. Ему были ни к чему извинения отца.

– Закрывайте гроб, я с ним окончил. Больше мне там делать нечего, – устало бросил Аластор Вук-старший и прислонился к стене. Вернувшись из крипты, он стал вновь похож на человека. Генерал Оукман отметил этот факт, и на душе стало легче. Впрочем, барон-человек выглядел устало, и ненависть продолжала читаться в его взгляде.

– Я отдам все необходимые распоряжения, – и Логан нырнул в небольшую дверцу, располагавшуюся рядом. Там ждали слуги и пару солдат Особой гвардии. После короткого разговора с генералом, они тихо направились в крипту, чтобы навсегда огородить каменной плитой первого наследника баронства Вуков от мира живых.

– Что теперь, ваша светлость? – спросил мессир Оукман.

Ответить правитель земель Вуков не успел. С другого конца коридора к ним, прихрамывая, спешил мессир Гауке-Босак. В его лице явно читалось беспокойство. «Вот и началось», – подумал барон. Старший капитан быстро поклонился Аластору, затем Логану.

– Что случилось, Витольд? – генерал Особой гвардии тоже увидел, что с его подчиненным творится что-то неладное. «Если что-то произошло с Аластором-младшим, то все! Можно рассылать всем родственникам письма о том, чтобы готовились к тяжбам за мое наследство», – живот Оукмана стянул неприятный болезненный спазм.

Видно мессир Гауке-Босак понял генерала без всяких слов. По привычке он погладил свою бороду-лопату и заговорил низким басом:

– Со вторым сыном его светлости все в порядке. Он ведет себя смирно, происшествий нет. Во всяком случае с ним. А вот баронет Шульц атаковал солдат Особой гвардии и Основной армии. Генерал Аксельрод уже там и командует операцией по подавлению мятежников.

Вся усталость немедленно покинула барона. Чувствовалось как неведомая энергия, подогреваемая злобой и жаждой мщения, сильными потоками устремилась на тех, кто сейчас был рядом со своим законным сюзереном.

– Как это произошло? Говорите кратко и по сути, – приказал Аластор Вук-старший.

– Я выполнял распоряжения мессира Оукмана и отправился лично проверить отряды, взявшие в кольцо резиденцию баронета. Им было приказано не светиться и вроде бы было все тихо, но в какой-то момент ко мне подошли трое солдат баронета. Видать, старый хитрец все-таки заметил нас. Да и не удивительно. Нас же не пара человек было. Они поинтересовались, что происходит. Я ответил, что мы выполняем распоряжения барона Вука. А ваша светлость приказали поставить под охрану Особой гвардии несколько объектов в городе. Сначала они как будто дар речи потеряли. Сказали, что, мол, барон же в болезни лежит. Я поставил их в известность, что ваша светлость изволили выздороветь. Напомнил им, как и инструктировал меня генерал, что мы подчиняемся исключительно правителю государства, а стало быть без вашего приказа здесь оказаться не могли. Они в задумчивости вернулись в резиденцию. Я сразу почуял неладное. Нашел людей генерала Аксельрода и попросил немедленно известить его об этой ситуации. Как выяснилось позже, не зря.