Сотник из будущего. Начало пути

Глава 7. Половецкий поход

На лесной полянке весело потрескивал костёр. Рядом в углях запекалась утка, подстреленная на недалёкой бобровой запруде, да закипал уже в походном чайнике душистый кипрейский чай.

Можно было вытянуть усталое тело и просто о чём-нибудь поговорить.

– Тять, а расскажи что-нибудь из своей воинской службы? Ты помнишь свой первый поход?

Андрей снял закипающий чайник с огня. Разлил тёмно-бурый напиток по кружкам и добавил в него мёду.

– Пей, Митяй, расскажу я тебе про свой детский поход и как я в нём наш медный котёл боевою добычей получил, – и усмехнулся, задумавшись. – Было это в декабре 1193 года. Я к тому времени состоял в детских дружины князя Мстислава Мстиславича Удатного, что княжил тогда в Триполье. Полтора года прошло, как определил меня в дружину батюшка Хват Иванович, Царствие ему Небесное. Я уже пообтёрся понемногу да привык к службе воинской. Поначалу же, конечно, было мне очень трудно, ну да не зря же тогда прозвище Волчок заработал, продержался уж как-то, – и снова усмехнулся, вспоминая былое. – Так вот, как только замёрзли все реки, то к своему любимцу, князю Ростиславу Рюриковичу, в Чернобыль прибыли послы от чёрных клобуков, наших верных союзников, чтобы звать его в поход на половецкие вежи. Был наш князь лёгок на подъём, и это предложение пришлось ему сильно по душе.

Забросив зимнюю охоту в устье Припяти, он со своей дружиной поспешил в Торческ, на реку Рось. Отослал он так же гонцов в Триполье к своему брату, князю моему Мстиславу Мстиславовичу, с кем в то время был он очень дружен. Оба-то они были схожи характером, лёгкие на подъём, храбрые да боевитые. И дружины их были самим своим князьям под стать. Отменно выученные, вооружённые да закалённые в многочисленных сшибках и сражениях как с лёгкими степняками, так и с тяжёлой конницей князей соперников.

Не теряя времени даром, как только собрались мы все вместе в кулак, двинулись наши рати намётом на юго-восток. Меня, как самого молодого и лёгкого, определили вестовым в дозорную сотню.

Сотня шла в отрыве от главных сил совместно с дозорными от союзных чёрных клобуков. Те же были в родной степи как у себя дома, да и погода нам тогда явно способствовала.

В общем, на реке Ивле выследили мы по следам перехода малый половецкий заслон. Половецкая полусотня дозором прошлась по высокому берегу и расположилась затем на ночёвку в одном из многочисленных степных оврагов. Как раз уже к тому времени начинало хорошо пуржить, и, видно, копчёные захотели укрыться в нём от непогоды.

Плохими воинами они, конечно, не были, и дозорных своих выставили, всё как полагается. Да только и наши дружины были волками битыми, и уже к ночи весь тот дозор был вчистую вырезан.

Ну а потом, по команде сотника Добрыни, с двух сторон оврага ударили мы стрелами по половецкому стану, да в мечи, и давай рубить оставшихся.

Я сам стрел пять или шесть успел выпустить, может, и нашли они кого-нибудь среди степных.

Но самое главное, смогли мы тогда взять в живых трёх половцев, и уже через полчаса жёсткого дознания у костра один, чтобы вымолить себе лёгкую смерть, выдал, что половецкие вежи со стадами лежат в одном переходе на правобережье Днепра, а основное их войско ушло ниже, за речку Ингул. Грех было не воспользоваться таким подарком, и уже через десять минут неслись мы вместе со своими союзниками в указанное половчанином место.

Шли ходко, у каждого было по три запасных коня, и мы только и успевали чуть снизить ход, чтобы перепрыгнуть с одного на другого.

Я шёл в головном десятке дозора.

Когда к рассвету мы вышли на вежи, уже прилично пуржило, и мы с трудом смогли рассмотреть пред собой огромный табор из повозок, юрт да ивовых плетёнок. Рядом с вежами паслись огромные табуны лошадей.

Сотник Добрыня всё оглядел и говорит мне: «Ну, Волчок, скачи, что было мочи, и передай всё, что здесь видел сам, и что я тебе скажу, тоже передай для князей. Мы с дозорными союзниками зайдём с противоположной стороны стана и ударим, как только все наши основные силы двинут на вежи. Нам главное – это не дать табун увести, да вестников от этих вон перехватить, всех, сколько сможем! Ну, давай двигай, а то вон берендеич уже как ястреб вылетел к своим с вестью, не отставай!»

И правда, в снежную даль уходил вестовой от чёрных клобуков.

Ну как мне можно было ему уступить, вот я и рванул вдогонку.

Кони у нас были по силе и мере усталости, видать, равные. Ну да я был помоложе чуток да и, небось, полегче немного. Так что догнать его сумел, и мы влетели к своим ратям уже одновременно. Я к своему князю, а тот к хану берендеевскому бегом, ну тут и мы давай вместе с ним хором докладывать. А князья смотрят на нас да ухмыляются: «Не уступил, Волчок?!»

Ладно, план нападения всё начальство быстро наметило, разрисовали что-то там сулицами на снегу. Мы с берендеичем им показали, где что было и как кто там стоял у копчёных.

И вот пошла команда: «Всем воинам выстроится большим полукругом!»

Не знаю уж как, а мы опять с тем молодым берендеичем рядом оказались. Он на меня косит так зло. И я на него тоже, а он ещё такой шипит что-то по-своему, только я и разобрал из всего: «Рус Ивашка».

Ну, я ему тоже выдал в ответ: «А ты шакал худозадый!» Небось, если бы не атака, так бы и сцепились с ним прямо там же, на поле.

И тут вылетают вперёд князья да начальство союзников с мечами и саблями наголо, ну и мы за ними тут в галоп ударились.

Вылетали наши сотни на кочевье половцев уже с самым рассветом.

Для меня это самая первая битва была, и всё смешалось тогда в каком-то сумбуре. Только помню, что вынесло меня к кибиткам. Стоят щиты, сплетенные из ивняка, а за ними копчёные суетятся. Кто из них орёт что-то, кто свой лук ладит, а у кого уже и сабелька или копьё в руке наготове.

Перед защитными щитами здоровенный такой половец стоит, огромную оглоблю в своих ручищах держит и ею уже замахивается, вот как даст сейчас, так и костей не соберёшь.

У меня в руке сулица была, я её и метнул с ходу, а сам дальше несусь. А куда? Входа-то нет впереди, коня останавливать мне даже на миг нельзя – сразу же для стрелка лёгкой мишенью станешь. Только вперёд!

Ну и полетели мы с моим Сивкой прямо. Как прыгнул мой жеребец, только вихри снежные в стороны! Словно птицей мы с ним взлетели! Лёгкий я был тогда, оттого, видать, и перелететь ту ограду смогли.

А за мною, смотрю, берендеич летит, тоже, значить, перескочить сумел и скалится так на меня глядючи. Словно кричит: «Не только ты так умеешь, и я тебя ничуть не хуже могу!»

Ну и давай мы там крутиться да сечь всех, кто только нам под руку попадётся.

Наши-то сотни только влетали вовнутрь становища, и пришлось нам тогда несладко. Помню только, как конь берендеича начал заваливаться. Сразили его, а он с седла сам слетел в снег, видать, потому как оглушённый был, и пара копчёных его уже насадить на копья подскочили. Где только у меня силы столько взялось, подлетел я к ним – одного мы Сивкой втоптали, а другому я саблей шею рассёк, и фонтан крови выше коня взлетел, видно, ему самую жилу рассёк! Ещё от двоих, что подскочили, отбиваюсь еле-еле, всё, думаю, не сдюжу больше, конец мне пришёл. Ну а тут уж и наши во внутрь ворвались и с гиканьем да свистом пошли по всему становищу всех рубить!

В общем-то, вся война на сегодня у меня и закончилась вот на этом.

Кругом ор стоит, бабы половецкие визжат, детишки плачут, кони ржут. Шум стоит непереносимый! А на меня как отупение какое-то нашло, морок, видать, от большого-то выброса адреналина.

И Андрей, увидев непонимающий взгляд Митьки, поправился:

– После боя как будто силы отнялись резко. Сел я тогда на кошму у разворошённого и остывающего костра под десятским медным котлом. Да зачем-то, и сам я не пойму сейчас, взял деревянный черпак и помешиваю, значит, в нём навар с кониной. Ну а тут как раз мимо сотник Добрыня проезжал да давай смеяться во всё горло: «Кому война да бабы, а Волчку вон всё бы пожрать чего!»

Рядом ребята из дозорной сотни были, и тоже давай все вместе хохотать. Ну, тут я и встрепенулся, задразнят теперь, поди, в дружине, покраснел сильно. А Добрыня мне так уважительно, в первый раз он со мною так: «Смех смехом, а ты, Андрейка, молодец, не журись, паря! На подлёте сумел и сулицей здоровяка с оглоблей завалить, и щиты перемахнул как лихо высоченные, да и тут не оплошал, гляжу, двух-трёх воинов вражьих внутри посёк и вон даже берендейку нашего сумел отстоять. В старшие детские перейдёшь, о четырнадцати годков, возьму я тебя к себе в дозорную сотню. Хотя и риск есть, конечно, а ну как объешь мою гридь, вон ведь жор-то у тебя какой отменный», – и, вновь засмеявшись, сотник со своими рубаками поскакал куда-то к центру табора.

Я же на месте остался. Сивку своего осматриваю, кровь ему с боков обтираю. Не чаял ведь уже сам уцелеть, и за коня своего страшно. Как родной ведь он мне был, из такой сечи вынес, вот и высматриваю, а нет ли где ран у него? Ну да обошлось как-то, кровь та чужая на нём, и ни одной раны своей тогда не было.

И тут слышу за спиной голос с коверканьем таким, не русский: «Здоров будь, вестовой!»

Оборачиваюсь я резко, а ну как половец какой недобитый подобрался. А это стоит серьёзный берендеевский начальник. Позади него – пяток его воинов, и о правую руку стоит мой давешний берендейка, тот, с кем мы так подраться только недавно хотели. А старший берендеич мне и молвит: «Как зовут тебя, удалец, из каких ты сам будешь?»

Ну, я ему отвечаю с достоинством: «Зовут меня Андрейка, сын я десятника Хват Ивановича, что при князе Рюрике состоит. Сам же я вестовой, из детских, князя Мстислава Мстиславовича Удатного».

«Хорошего воина твой отец воспитал. Да продлятся славой годы его, знакомы мы с ним. Ты же мне, Андрейка, сегодня сына в бою спас, за то – великая благодарность тебе самому и батюшке твоему от меня, Шарифулы из рода Хайдара, сотника личной ханской стражи. Прими этот мой скромный дар». И снимает с себя великолепный кинжал.

Я о таком даже и мечтать-то никогда не смел. Ножны у него в серебре, с золотым червлением, всё там в узорах и в записях обережных. Я его в руки взял и замер, не знаю, что и сказать надо. Всё смешалось как-то в голове.

Берендей на меня посмотрел и усмехнулся: «Вижу, понравился тебе мой дар. Этот кинжал великими мастерами из Дамаска сделан, владей им на славу, молодой воин! А это сын мой младший, Азат из рода Хайдара, он тебе сам свою благодарность потом выразит. Ну а мы пойдём дальше и не будем мешать разговору мужчин». Легко так поклонился и ушёл со своей свитой.

Стоим мы напротив друг друга с берендеичем и друг на друга смотрим. Тут он улыбается так широко и весело, шагнул ко мне да руку протягивает: «Спасибо тебе, рус Андрей. Спас ты меня от смерти позорной, чуть было во взятой уже веже шакалы не утыкали копьями, если б не ты… Должник теперь я твой, а коли позволишь, так и брат по духу, ты мне своей отвагой и дерзостью близок и люб».

Ну, вот что-то примерно такое и сказал, правда, сильно слова коверкая, но всё же понял я всё.

Пожал я его руку, ну и тут мы с ним обнялись. Так у меня стало ещё на одного брата больше. Тот обет братства мы с ним чуть позже закрепили, и до сих пор столько уж лет прошло, а за честь его держим.

Ну, ты дядьку Азата-то хорошо помнить должен, не раз он в гостях у нас бывал.

Потом были у нас быстрые сборы. Нужно было уходить от неминуемой погони разозлённой орды. Часть войска след путали, большая же часть гнала к себе вьюки с захваченным добром и вязанных пленных на конях. Да ещё сами половецкие табуны перегоняли. Добыча у нас тогда была огромная! Одних только коней больше десяти тысяч мы тогда взяли. И что самое главное, от рабства копчёных больше четырёх сотен рабов из русских людей высвободили.

Помогли нам тогда и непогода, и доблесть заслона, погоню придержавшего, а только через два дня мы уже за Рось смогли выйти. Ну а там уже наша земля с засеками и сторожевыми заставами дальше пошла. Так что не смогли нас там половцы взять. Со славой и добычей великой мы вернулись домой.

Детским большой добычи не полагается. Ну да за свой труд ратный я был, однако, отмечен изрядно. Получил коня воинского с полной сбруей, да амуницией, саблю, лук отменный степной, с саадаками и вот этот наш медный десятский котёл.

Вся сотня тогда смеялась: «Это Волчку на прокорм!» Ну да смех тот был уже не обидным, уважительно так посмеивались, как старшие братья над младшим. Так вот я стал настоящим воином и для себя, и для всех в нашей дружине…

…Где-то на болоте кричала выпь, в гуще соснового бора ухал филин. А Митя сидел у костра и всё переживал да прокручивал в голове только что услышанный отцовский рассказ. Вот бы и ему какой подвиг совершить! Да чтобы непременно тятя им гордиться бы смог, ну вот как он им сейчас!

Андрей же подбросил дровишек в костёр, погладил мальчика по голове и по-доброму, легонько так толкнул к подстилке:

– Ну, всё, давай спать, Митяй, завтра у нас с тобой трудная лесная дорога с грузом предстоит, и силы нам с тобой ох как будут нужны.

Глава 8. Ратный труд и ученье

После обработки мёда и отделения от него воска в больших горшках на тёплой печи, опосля, взялись и за другую работу.

Подкашивали небольшими косами-«горбушами» траву на опушках да ломали большие веники для прокорма зимою коз.

Приплод от этой весны Андрей решил не забивать, а оставить себе весь. В планах его было поменять только рогачей на племя, чтобы только не допустить кровосмешения. Поэтому и корма того требовалось поболее, чем он рассчитывали ранее. Вот и трудились весь день не покладая рук.

А ещё, помимо всего прочего, на первое место вышел труд ратный!

Спозаранку, когда солнышко только выходило из-за горизонта, Сотник резкой командой «Подъём!» вырывал из мира сладких снов Митино сознание. И если подъём этот, не дай бог, был недостаточно резким и бодрым, то потом опять следовала команда «отбой», и так по несколько раз по кругу. Пока окончательно проснувшийся мальчишка уже на ходу не влетал в свои расстёгнутые портки и онучи из крепкой воловьей кожи да не успевал выскочить стрелою за дверь.

Быстрей, пока не успели положить обратно!

Затем следовал бег по пересечённой местности, то бишь по лесной тропе, оврагу, полянам, а иной раз и болотцу или буреломному коряжнику. И везде нужно было уметь держать дыхание и быть готовым ускориться, вслед за, казалось бы, стожильным отцом. Было тяжко…

Но ещё тяжелее стало, когда на плечи его легла кольчуга. Она и так-то была тяжёлой да великоватой к тому же, а тут ещё между бегом зачастую приходилось делать всякие упражнения, как тоже, к примеру, отжимание на кулаках. Причём неважно где, хоть на земле, или в луже, а хоть бы и на каменной осыпи, там, где только застала команда Сотника. Всё это чередовалось подтягиванием на горизонтальной лесине, или ползаньем по-пластунски – ужом. А то и вовсе какие-то замысловатые комплексы, как их мудрёно называл отец, приходилось выполнять. И включали они в себя и растяжки рук и ног, и разработку всевозможных мышц и суставов да сухожилий всего тела.

Так что выматывался Митя изрядно. И, уже прибежав обратно к дому да умывшись ледяной и обжигающей студёной водицей по пояс, а опосля обтеревшись грубым сукном до горячего, приступали они к разному роду воинским упражнениям.

Упражнения, опять же, были как с оружием, так и без него. Без оружия – тятя называл всё это то пластунским боем, а то боем рукопашным или же борьбой. При этом ставил он сыну не просто умение к броскам: через голову, плечо, бедро, колено, мельницу и прочее, а самое главное – учил он чувствовать своё тело и тело противника. Учил понимать, когда оно и как именно напряжено, и куда оно, это вот самое тело, было готово дальше двигаться. Что последует вот за этим вот круговым движением, и как в этом самом движении он может что-то поменять или сделать что-нибудь для своей же пользы. Учил гибкости и силе одновременно. Учил, как эту самую силу противника, какая бы она ни была яростная и великая, обратить в свою же сторону, чуть изменив её направление и поменяв сам узор броска или схватки.

Много времени уделялось умению всегда и всюду держать равновесие:

– Какой же ты воин, если даже с жердины при первом же толчке кубарем, как заяц, слетаешь? Эдак тебе и на ушкуе не устоять, когда ты на абордаж идёшь. Да на кольях стены, когда крепостицу приступом берёшь. А там ведь приходится самим ужом яростно крутиться между мечей да копий защитников.

От того-то танец, а по-другому это никак и не назовёшь, на наклонных, разложенных между сарайками шестах да ещё и на приличной высоте становился всё сложнее и разнообразнее.

Тут тятя уже не довольствовался просто тычком слеги. Нет, теперь в ход шли копья-сулицы, конечно же, без наконечника, с кусками обмотанной плотной глины или камня вместо них. А уж про то, что шевелить и раскачивать эту самую жердину, так тут уж и говорить нечего. Да и много чего ещё там было.

Падал поначалу Митя часто и очень обидно, но со временем всё реже и уже совсем без былой боли. Тело с тренировками само научилось группироваться и выбирать для себя наиболее рациональные движения и самую лучшую защиту. Тем более что под жердинами давно уже не было никакой подстилки из соломы.

«Это как дополнительный стимул не хряпаться, как лягухе», – так вот доподлинно и заявил ему «добрый» отец.

А была ещё работа с мечом и копьём, швырковым ножом, сулицей да топориком. Была конная подготовка на отцовском жеребце Орлике. Рубка лозы с него и начальная джигитовка.

Стрельба из лука также требовала постоянного нарабатывания навыка. Да и лук сам Митяю пока что подходил только лишь самый простой и слабый, самый что ни на есть обычный охотничий однодревик. Попробуй-ка ты в двенадцать лет натяни тетиву из сложносоставного, композитного! Да ни в жизнь это не получится! Но результат тем не менее был, и уже с пятидесяти шагов положить стрелу в круг размером с голову Митя теперь уверенно мог.

А вот техника ухода от стрел и копий, конечно же, у него была пока слабая. И любой мало-мальски готовый воин лучник, да даже и обычный охотник лесовик, при желании за минуту мог бы нашпиговать мальца стрелами. И поделать с этим пока что-либо было сложно. Нужно было время, для того чтобы нарастить силу и резкость, да и чтобы реакция у парня была взрывной и отточенной.

В общем, работать было над чем, и работа эта шла ускоренными темпами. За всем этим и сам Андрей смог подтянуть свою физическую форму, восстановить свои боевые рефлексы и навыки. Ведь они у него здорово притупились после долгого лечения от ран, полученных от монголов в битве при реке Калке.

В общем, трудились над боевым совершенствованием все. Даже Волчку доставалось. Был он из породы больших северных остроухих лаек, что так ценились у знающих людей. Собаки эти испокон веков использовались для охоты на опасных зверей, таких как медведь, лось и кабан.

Натаскивали их особенно на загонную охоту лося. Так что с кровными боевыми качествами у него было всё нормально. Оставалось только выдрессировать пса как на борьбу со зверем, так и с лихим человеком, вот и будет у них ещё один помощник да защитник.

В качестве развлечения и прикорма в немногие часы отдыха и досуга была на усадьбе рыбная ловля.

Андрей сделал из четырёхметровых хлыстов орешника пару удилищ и оснастил их всем имеющимся у него современным снаряжением: леской с крючками, грузилами да поплавками.

И пошла у них рыбалка…

А рыбы, надо сказать, здесь было много! От плотвы и уклейки, которую и за рыбу-то тут не больно считают, до крупного, с лопату, леща, с сазаном и язя с налимом. Попадался на снасть также сиг, хариус и проходной угорь. Бил мелочь на стремнине жерех и разбойничал в камышах пёстрый окунь. Да какой только рыбы тут не было! Самое же главное, что была она вся тут непуганая и вовсе даже не искушенная рыбаками. Ты вот дай ей червячка или кобылку в качестве приманки, она тебя и порадует в ответ отменным клёвом!

Особенно хорошая рыбалка была на ближайшем к усадьбе озерце. Вот и сегодня, в воскресенье, в день, свободный от учения ратного да основных работ, непривычно отоспавшись, пошлёпали рыбаки к своей излюбленной заводи. Озеро тут делало живописный изгиб. Берега стояли поросшие камышом, а на самом берегу с выходом на воду лежала здоровенная такая лесина. С неё-то и было удобнее всего тут удить.

Вот поплавок повело чуть в сторону, резкий кивок, и Митя ловко подсёк неизвестную ему ещё пока рыбу. Леска натянулась как струна, прочное ореховое удилище аж затрещало от большого напряжения, но паренёк не сдавался и потихоньку вываживал свою добычу к берегу.

«Нужно бы вообще соскочить на него с лесины, ибо с дерева-то такую рыбу не взять!» – подумал он и спрыгнул в воду. И вот наконец из воды показалась голова с тёмной спиной.

– Тятя! Да это ж сазан какой, ты смотри! Да не просто сазан, а сазанище!

– Тяни-тяни, не давай ему слабину! – усмехнулся отец и тоже подсёк хорошего подлещика.

– Да, тять, с такой-то снастью можно хоть какую рыбу ловить, и всегда с ней при добыче будешь. Тут никакие обрывы да сходы тебе не страшны! Не то что с волосяной или холщовой снастью. Опять же и крючки вон какие тут острые!

– Да не всё дело в снасти, сынок, главное, чтобы самой рыбы хватало, да и умения и старания у рыбаков были.

А поплавок снова нырнул, и теперь уже Сотнику требовалось всё умение, чтобы вытащить из озера приличного язя.

Скоро у обоих рыбаков на шнурах, пропущенных через жабры, шевелила хвостами в воде изрядная рыбья стайка.

– Вот и на уху да жарёху наудили мы с тобой, Митяй! Давай-ка я её теперь всю выпотрошу да почищу, а ты пока печь в избе затопи и жаровню-утятницу приготовь. Под уху же тот средний горшок, что без ручки, думаю подойдёт и в самый раз там будет. Её нам как раз на два раза с тобой и Волчком тогда хватит.

Еда тут летом долго не хранилась, ибо холодильников и морозильных камер не было, а ледники – специальные погребки, набитые речным льдом, – уже к июлю вытаивали полностью. Так что готовили пищу всегда на раз, ну, максимум это на два раза. Зато и ели, конечно, в основном всё свежее.

Митя какой уж раз попробовал уговорить отца не отправлять его на зиму к старшей сестре в Новгород. Дескать, тут по хозяйству отцу он в помощь. А ну как тот на охоту уйдёт да на неделю на ней и задержится? А скотина-то ведь без присмотра вся тогда останется! Ну, и опять же воинское обучение прерывать никак нельзя. Не то все навыки таким-то потом и шишками наработанные в раз утратятся! Да и вообще там, у Аннушки, он не больно-то уж и нужен.

У неё же и своих-то вон двое: Алёшке шесть лет да Дарьюшке уже скоро годик будет, а тут вон и ещё один рот нарисовался, корми потом его да обстирывай.

Но Андрей на все эти детские хитрости не вёлся и был неумолим:

– У нас с тобой был уговор, сын, что под зиму с плотницкой артелью убудешь ты к Анне. Там же не дармоедом тебе надлежит быть, а исправным помощником! Забыл?! И вообще, сам должен понимать, у её мужа Артёма, десятника из личной воинской сотни владыки, служба всегда стоит на первом месте. Он дома может и месяцами даже не бывать, всё за погаными язычниками по дебрям гоняясь. А как не мужчине, родичу со стороны жены, быть защитою в доме в его отсутствие? Время-то вон какое лихое-то ноне! Новгород постоянно бурлит, то князя погонят, то архимандрита самого в Киев отправят, а то и просто побузотёрить народу надо. На вече глотки да бороды дерут, а опосля по посадам рыщут с дубьём. Где и чего разорить можно, всё там выглядывают. – И, видя, как поник Митенька, искренне его жалея и понимая, добавил: – Есть у меня к тебе важное дело, сын.

И Митя, почувствовав, что отец уже не хитрит, как прежде, отсылая его к сестре под юбку, стал внимательно слушать.

– Расскажу я тебе подробно про все свои планы, сынок. Как-никак, а ты моя главная опора и надёжа, родная кровинушка, и должен ты всё это знать. Ну, так слушай.

С плотницкой артелью Луки Тесло, что у нас ставила о позапрошлом годе всю усадьбу, был такой уговор. Как только они закончат свой ряд в Торжке да будут возвращаться Селигеровым путём назад в Новгород, сделают они небольшой крюк к нашей усадьбе. И от Рождества Пресвятой Богородицы^[6], примерно три седмицы до Покрова, то есть до первых хороших заморозков, у нас тут здесь и поработают. Правда, вот запаздывают они что-то к урочному сроку. Ну да задаток-то уже получили, поди ж, теперь нас не обманут. Артельный Лука сам муж серьёзный, да и артель ему подобралась вся под стать. Так что думаю, что со дня на день можно бы их уже здесь ждать. Ну а как первые заморозки пройдут, надлежит тебе идти с ними в Новгород. Артельные те тебе же в том защитой будут, и не удивляйся так. На хороших плотников не больно кто и рыпнется из лихоимцев! Они же всю жизнь с топором за пазухой живут и любому тому лихоимцу укорот дать смело смогут. Да и ты, если что, им уже воинская подмога, – и подмигнул при этом Мите. – А вот по прибытии в Новгород надлежит тебе найти моего доброго приятеля из купцов – Путяту Селяновича. Где и как, я тебе потом отдельно и подробно расскажу. Купцу тому, Митрий, передашь от меня суму с вещами да грамотку берестяную. Сума та будет совсем небольшая, но зато очень и очень ценная! Поэтому и держать ты её будешь при себе постоянно, впрочем, так же, как и грамотку. И никому ничего не показывать и не рассказывать, окромя только того самого купца!

Затем, так и быть, если у Анны с Артёмом всё будет ладно и спокойно, а сам зятёк будет на месте, то можешь тогда уже и возвернуться в нашу усадьбу.

В конце ноября, начале декабря, нижним путём по первому зимнику реки Полометь от купца Путяты на Торжок пойдёт большой санный обоз. Пара тройка саней от него и заберёт тот весь приготовленный нами к торгу воск да мёд. И вот с этим-то вот самым обозом ты и сам приедешь, а и может, и какую грамотку мне привезёшь от того же Путяты, да мало ли ещё от кого, – и при этом прищурился так остро. – Да и в санях этих кое-что уже по моему заказу будет, так что считай, что ты и как приказчик, и как охрана нашего добра выступаешь! Цени, сын, доверие! – и улыбнулся ему поощрительно.