Принцесса, сыщик и черный кот

Глава 10
Каролина

До самой фермы в машине стояла тишина, только слышалось похлопывание камешков под колесами и их звонкие удары о днище автомобиля. Роман включил кондиционер и вскоре в салоне стало прохладно.

Около фермы он остановил автомобиль, но двигатель не выключил.

Каролина открыла дверь, впустив сноп горячего воздуха извне. Потом вдруг захлопнула ее.

– Где вы живете, Роман?

– В отеле, недалеко от Уолмарта, супермаркета.

– А я рядом с апартаментами «Гавайи». Это не очень далеко. Подвезете?

– Конечно. А вон и ваши подруги.

По дорожке от клеток к машине не спеша шла полная русская барыня и худая английская дама. Но Каролина лишь махнула им рукой, выдавила улыбку на лице и нервно сказала:

– Вперед! О чем вы думаете?

Роман кивнул и резко тронул машину с места. В зеркале заднего вида он разглядел две расплывающиеся фигуры женщин. Англичанка что-то крикнула и потрясла кулачком.

– Быстрее! – приказала Каролина. – Не останавливайтесь!

Когда они выехали на аллею ионитов, в тени крон, Роман, наконец, спросил:

– Вы кого-то боитесь?

– После этих чудовищ никого.

Она отвернулась к окну, потом повернула голову к Роману, и когда машина уже въехала на портовую площадь и закружилась по ней, ища выезда, сказала:

– Я не могу… я не смею больше… То есть сейчас!

– Вы о кошках в ваших клетках? Не можете их видеть?

Каролина кивнула. Они опять замолчали. Вдруг она дотронулась до руки Романа.

– Я голодна. Давайте перекусим где-нибудь.

Роман засмеялся:

– Что случилось? Я сказала что-нибудь неприличное?

– Нет. Я подумал о неприличном. Мне почему-то прежде всего захотелось в иное место. А вам нет?

Каролина вновь кивнула и, немного покраснев, тоже рассмеялась.

– Я, собственно, на это и рассчитывала, когда сказала об обеде. Там ведь должен быть хотя бы относительно чистый туалет!

Роман развернул машину и вернулся к портовой площади.

– Вы куда?

– Тут в старом порту есть неплохой «поплавок», ресторанчик. Там всегда свежая рыба и разные морские гады. И вино отличное. Вы не против?

– Куда угодно, только не туда, откуда мы только что приехали! – Каролина показала пальцем на длинные военные антенны полуострова Акротири. За ними была ферма, а дальше «монастырь кошек». Роман засмеялся:

– Туда не поедем больше никогда… наверное.

Каролина с удивлением посмотрела на него, потом улыбнулась, и ее щеки покрылись румянцем.

– Вы странный полицейский!

– Почему?

– У вас заразительный смех. Наверное, когда вы в гневе, кое-кому несдобровать.

– Последнее время «несдобровать» относится все чаще к нам, полицейским.

– Вот как? Почему же?

– Потому что я представитель той власти, которая не вправе делать деньги. А когда власть не делает деньги, ее представителям приходится расплачиваться. Иногда жизнью. Разве вы этого не знали?

Каролина пожала плечами:

– Не знала… то есть не задумывалась. Впрочем, у нас тоже такое встречается… но, наверное, реже.

– Не уверен. Просто у вас чаще наказывают, когда ловят за руку.

– Кого?

– Власть. Она ведь у вас не одна.

– А у вас?

– А у нас она вся одним миром мазана.

– Это как?

– Такая пословица. То есть сама себя не судит.

– Почему же вы там служите? Бегите оттуда!

– Я больше ничего не умею делать. Только ждать и догонять. Это две составляющих нашей профессии – ждать и догонять.

– Как все это странно… И все же у вас заразительный смех.

– Почему вы ни разу не были в монастыре? – спросил вдруг Роман. – Почему ничего не знали об одноглазом? Полтора года жить поблизости, лечить этих созданий и ничего не знать об их доме!

– Я бы и теперь не узнала, если бы не вы. Мне говорила Сара что-то об этом, но и не пускала туда. Лиза сама не ездила. Меня держали в стороне от всего, да я и не каждый день приезжала на ферму.

– Но ведь вы хотели узнать! Ведь хотели?

Каролина молча кивнула и стала неотрывно смотреть в окно.

– Вы от чего-то или кого-то скрываетесь здесь на острове?

– От себя скорее.

Машина, шелестя нагретыми шинами, остановилась на пустой стоянке перед длинным зеленым забором, в центре которого зияла черная щель распахнутой двери. За забором был раскинут выгоревший, серый купол огромного шатра на деревянном каркасе.

– Что это?

– Ресторан. Не смотрите, что он выглядит непрезентабельно. На самом деле это довольно модное место. Сюда не попадешь в пятницу или в субботу. Полно народа! Видите этот шатер? Его раскинули французы во время какой-то автомобильной гонки и бросили здесь. Местные не растерялись, обнесли забором, прорубили дверь, и вот вам ресторан на палубе старого судна, да еще под французским шатром. Тихая бухточка, гостевой зал на палубе, остальное на берегу – кухня там и всякое такое… По-моему, замечательно. Пойдемте!

Они вышли из машины к щели в заборе, которая служила входом в ресторан.

– Вы не пожалеете. – Точно оправдываясь, сказал Роман. – Это очень неплохое место, поверьте! Здесь лучшее «мезе» во всем городе! Ну, разве что у Василиса…

– Мезе? Это набор закусок?

– Именно. Но у Василиса они пикантнее.

– Кто такой Василис?

– Владелец ресторана в старом городе, в даун-тауне. Он бывший юрист, учился, кроме всего прочего, в миланской школе музыки, великолепно поет. Его старый дядька завещал ему двухэтажное здание, доставшееся семье еще от англичан. Василис решил сделать из него национальный ресторан и петь там… Юридическую практику запустил. Каждый вечер поет на всех вероятных и невероятных языках, под гитару и мандолину. Только по воскресеньям отдыхает. Вы и там не бывали?

Каролина отрицательно покачала головой. Они протиснулись в узкую дверь и оказались под шатром. Прямо перед ними, за перилами тихо плескалась в заливе вода. В нескольких десятках метров от берега, словно проржавевший, железный айсберг, недвижимо стояла заброшенная морская баржа. Каролина огляделась, морща носик.

– Это и есть ваш «поплавок»?

– Эта баржа? Нет, конечно, нет. Поплавок – вот этот самый ресторан, на палубе которого мы стоим. А там просто баржа, старая ржавая посудина.

Подошел щуплый темноокий официант.

– Послушай, парень, у вас нет гостей, – сказал негромко Роман, оглянувшись. – Что-то стряслось?

– Нет, сэр! Просто еще рано! Люди отдыхают. Сюда обычно приезжают к восьми вечера, не раньше. Но вы садитесь. Повар на месте. Хотите вон туда, к воде, у борта?

– Идет! Мезе и «командарию» в качестве аперитива. Мы голодны.

– Хотите посмотреть меню?

Каролина отрицательно покачала головой и вздохнула устало.

– Тащите любую рыбу, на гриле. К ней белое сухое вино, – распорядился Роман.

– Какое предпочитаете вино?

– На ваш выбор. Лучше деревенское, попроще! Слишком жарко для изысков. И воды, побольше ледяной воды! Слышите?

Официант кивнул, улыбнулся понимающе и исчез.

– Пойдемте, сядем вон туда?

Они подошли к перилам, к которым жались несколько накрытых оранжевыми скатертями столов. Сели по разные стороны одного из них. Внизу плескалось море. Здесь было не жарко, легкий ветерок играл со скатертями, задирая их, словно школьный шалун юбки девчонкам.

Очень скоро на столе появились тарелочки с морскими блюдами и копченой рыбой. Роман разлил «командарию» из пузатой бутылки по рюмкам, любуясь насыщенным рубиновым цветом древнего портвейна.

– Тяжелый вкус! – поморщилась Каролина, отпив глоток. – «Командария» не женский напиток!

– Русские любят тяжелые вина, всякого рода портвейны, – рассмеялся Роман. – Дурят голову при малом, а значит, дешевом количестве.

– Менее чем за два часа общения я, кажется, узнала о вашей нации больше, чем о собственной! – улыбнулась Каролина.

– В самом деле? А хотите еще одну краску?

Каролина с удивлением кивнула.

– Это что, еще не все?

– Вон посмотрите на эту ржавую посудину, посаженную в бухту на вечную стоянку!

Роман повернулся в сторону моря и показал рукой на темный остов металла, торчавший из воды.

– Это памятник русской предприимчивости и кипрским низменным страстям! – Роман опорожнил рюмку и долил себе и Каролине из пузатой бутылки.

– Мне достаточно! Все же я англичанка!

– Не кокетничайте, аристократическая душа моя! – спиртное явно развязало Роману язык, он разомлел от тяжелого вина и жары, а, может быть, от удачно пережитого приключения в монастыре. – Портвейн изобрели вы, а если не вы, то, во всяком случае, ваши близкие соседи – португальцы.

– Можно еще поспорить, кто изобрел это пойло, плебейская моя душа!

– Не будем спорить, а лучше выпьем! Плебеи склонны к пьянству!

Каролина сделала еще один глоток и снова поморщилась:

– Вы меня спаиваете, сэр!

– Это – революция! Разложение классового противника. Вы не заметили?

– Лучше скажите, что вы имели в виду, когда говорили об этом памятнике русской предприимчивости и кипрским низменным страстям?

Роман оглянулся на чернеющий ржавыми углами остов баржи.

– Вам известно, что на земле Кипра закон запрещает игорный бизнес? Ни под каким видом нельзя! Ни-ни!

Роман поднял кверху палец и комично свел выгоревшие брови. Каролина кивнула.

– Так вот, некие русские парни, в основном, мои «клиенты», вчитались в текст закона и обнаружили неприметную на первый взгляд особенность: запрещено на земле Республики Кипр… И все! Кипрское право британского толка и во многом весьма куртуазно, то есть, я имею в виду, исключительно тонко и элегантно.

– Это наша гордость! Наш почерк.

– Все так! Гордость, почерк… Наши ребята это заметили. Поэтому купили самую дешевую баржу и поставили ее в пятидесяти метрах от берега, то есть от «земли Кипра». Вот здесь, где вы ее видите. На глазах у местных властей они месяц занимались ее покраской, ремонтом, подтянули к ней с берега электрические провода, подвесили их на штанги… Потом купили лодки, два десятка, сколотили небольшую пристань, ее отсюда не видать, она за молом, справа, и, наконец, вывесили везде объявления о том, что открывается казино «а-ля рус» рядом с рыбным ресторанчиком. Народ повалил толпой. Всем места на лодках не хватало, хотя стоила переправка как хорошее такси через весь остров туда и обратно. Жаждущие впечатляющих побед за зеленым сукном оккупировали этот ресторан, опорожняли его винные подвалы и сожрали в нервном ожидании своего места на лодке и в казино всю рыбу. Ресторан за трое суток существования казино выполнил годовую норму. Бешеные прибыли! Народ трое суток, днем и ночью греб к барже и с радостью, накопленной за долгие годы, если не за века, оставлял там свои деньги. На третьи сутки туда прибыли власти и потребовали свернуть бизнес, угрожая судом и тюрьмой, но русские ребята, пользовавшиеся услугами местных адвокатов, между прочим, с оксфордским образованием, сунули им под нос их же закон, где говорилось, что это на земле Кипра нельзя открывать казино и играть на деньги, а вот о морских водах, в том числе, прибрежных, ничего не сказано. И что же вы думаете? Киприоты недолго терпели такое безобразие. Они доказали, что законы, сотворенные по английскому образцу, им не помеха для того, чтобы исполнять их кипрскими методами. Они ближе к нам в этом смысле, чем к вам, как вы ни старайтесь! Они по-нашему поступили, а не по-вашему! На третью ночь баржа запылала! Думаете, это русские спалили? Или кипрские полицейские и судьи? Дудки! Киприоты договорились с местными уголовными «отцами», которые, заплатив русским отступную, подпалили казино. Заметьте, ни одной жертвы, лица, как выражаются японцы, спасены, а памятник великому компромиссу теперь перед вами! И никто, понимаете, никто не возмутился, не потребовал сатисфакции, не пенял на то, что киприоты не готовы жить по законным нормам и тому подобное… И даже англичане смолчали! Хотя, между прочим, с ваших военных баз, с этой и с той, что ближе к северу, сюда приезжали взводами и ротами. Трое суток русского вертепа!

Каролина смотрела на баржу, чуть усмехаясь.

– Средневековье какое-то! Недалеко же мы ушли от хитроумных дикарей.

Официант, ловко лавируя между пустыми столиками, летел к ним с двумя огромными тарелками, с которых ветерком сдувало сладкий дымок пропеченной на гриле рыбы. Официант расставил тарелки на столе и мгновенно испарился. Через мгновение он вновь возник рядом со столиком и, виртуозно раскручивая в руке запотевшую бутылку белого сухого вина, хлопнул пробкой, затем вопросительно взглянул на Романа, и когда тот кивнул, плеснул ему прозрачную желтоватую жидкость в рюмку. Роман отпил, причмокнул и, сморщившись, пристально посмотрел на официанта, элегантного, выгнувшегося в ожидании решения клиента.

– Кислятина! – Официант слегка побледнел. – Но пить можно! Только побольше воды принесите, холодной.

Официант с облегчением выдохнул и, заложив одну руку за спину, наполнил высокие винные рюмки. Каролина подняла на него глаза.

– Скажите… вы здесь работали, когда разыгрался спектакль с баржей, то есть с казино?

– О да! Конечно. Я здесь уже давно! – ответил официант.

Он умело придушил горлышко бутылки белой крахмальной салфеткой и поставил ее на угол стола.

– И что же? Хорошо горело?

– О, мэм! Пылало здорово! Полгорода слетелось посмотреть!

– Вы торговали в тот день? То есть у вас были клиенты?

– А как же! Такое зрелище!

– Отчего же сгорела баржа?

– От фейерверка! – без тени сомнения в голосе ответил официант. – Там был чудесный фейерверк! Много, много огней!

– А что, людей на барже в этот момент не было?

– Почему же, были! Успели сбежать! Кое-кто из обслуги даже прыгал в воду. Но здесь берег рядом, так что доплыли, мэм!

– Благодарю вас. Не забудьте, пожалуйста, про воду… со льдом и лимоном. И не надо фейерверков, прошу вас.

– Ваша дама с юмором, сэр! – официант тонко улыбнулся и исчез, чтобы появиться через мгновение с огромной бутылкой холодной воды и тарелкой с нарезанным лимоном.

Роман насытился быстро, лишь ковырнув пару раз блюдо, а Каролина, не спеша, умело разделывала костлявую рыбу, запивая каждый кусочек глотком вина, и вскоре раскраснелась от выпитого. Она отвалилась на стуле и смущенно подняла глаза на Романа, который наблюдал за ней с улыбкой.

– Я веду себя неприлично?

– Что вы, ваше высочество! Какое счастье наблюдать за трапезой суверенной особы!

– Вы язва! Мерзкая язва! Испортили аппетит!

– А что, у вас еще оставался аппетит? Однако… Я вижу, Англию не прокормить! Теперь понятно, зачем вам были нужны колонии!

– Я сожалею…

– Бросьте, Каролина! Это неумная шутка с моей стороны! Извините! Я несказанно рад, что угодил вам!

Он огляделся вокруг. В ресторане за это время появились люди – две пары среднего возраста и хмурый, небритый мужчина, тянувший местное водянистое пиво прямо из огромной темной бутылки.

– Он похож на пирата! – шепнула Каролина и засмеялась.

– Этот остров – непотопляемый бриг, и здесь все пираты. Вы не заметили?

– И наш официант?

– Этот – атаман! Хитрый, безжалостный поджигатель!

– Ну уж он-то не был заинтересован в пожаре на барже! Даже если бы был атаманом!

– Как сказать? Зачем им тут такой шум, скандал? Здесь дела идут тихо, а потому далеко и долго.

– Зато русские любят коротко и шумно! Не правда ли?

– Правда.

– Послушайте, а почему местные называют турецкий кофе греческим? Разве есть какая-то разница? – спросила вдруг Каролина.

– Вы хотите кофе?

– Хочу. Турецкий.

– Молчите! Это враждебно по отношению к южному Кипру. Кофе, как и свобода, здесь могут быть только греческими! Разве вы не знаете?

Роман увидел официанта, мелькнувшего на другом конце ресторанной палубы, и поднял к верху два пальца.

– Эй! Атаман! Два греческих кофе! Погуще, пожалуйста! И еще воды!

– Я все думаю о монастыре. Кто же их кормит, этих чудовищ? – задумчиво сказала Каролина.

– Четверо монашек.

– Почему же они не вышли к нам?

– Вот именно, почему? Кажется, это основание для того, чтобы туда еще раз наведаться.

– Ну, уж нет! В другой раз без меня!

– Мне показалось, что без вас у меня теперь многого не получится, Каролина.

Она подняла на него глаза и сразу отвела их.

– Вы меня затягиваете на совместную сиесту, сэр?

– Простите. Опять что-то сморозил.

– Я согласна, – вдруг серьезно произнесла Каролина и посмотрела Роману прямо в глаза, – Я хочу на сиесту. Вино, наверное… или кошки. Не желаю, чтобы этот день просто так кончился. Он слишком необычно протекает! Нет, что я говорю! Почему «слишком»! Это как раз то, что мне надо! Сэр! Вы меня намеренно совращаете! Своими кошками, кислым вином, сказками о местных и русских пиратах, турецким кофе на греческий лад! Вы – искуситель! Я, кажется, сдаюсь…

Глава 11
Коллеги

Уже смеркалось, и горячее светило готовилось нырнуть в испаряющееся море, а обжигающий воздух заменил теплый пар, оседающий каплями на стеклах и железе машин. Роман посмотрел на курносый англосаксонский профиль спящей рядом с ним молодой аристократки и подумал, что, пожалуй, именно такой финал сегодняшних приключений искупил все неожиданные риски и чувство брезгливого омерзения, которые теперь вызывали у него воспоминания о монастыре.

Он осторожно, чтобы не потревожить сон Каролины, отвел ее руки со своей груди и выскользнул из-под смятой, влажной простыни. В этот момент ожил телефон, но Роман успел поднять трубку, позволив ему лишь на короткое мгновение зайтись веселым колокольчиком.

– Привет, Роми! – буднично просипел в трубку Козмас. – Чем занят?

– Так…отдыхаю…

– Один?

– А что, собственно?

– Тебя тут видели в обществе молодой дамы.

– Ваш остров очень маленький. Это нехорошо!

– Для кого как. Полиции вполне подходит, – Козмас рассмеялся. – Хочешь к Василису?

– Даже не знаю. Устал немного.

– Как угодно. После девяти вечера я там. Если что, заскакивай. Приехали коллеги из Греции, начальство приказало их развлечь. С моей стороны это задание возражений не встретило. Они, кстати, хотят с тобой познакомиться. У них есть кое-что о наших русских клиентах. Похоже, они и там наследили.

– Хорошо, буду. Немного позже. Сейчас я занят.

Роман положил трубку и сладко потянулся.

– Тебе надо смываться? – услышал он за спиной. Повернул голову: на постели, улыбаясь незнакомой до сих пор ему улыбкой, близкой и нежной, лежала Каролина. Его вдруг охватил восторг. Он засмеялся и ловко запрыгнул к ней в кровать. Обнял ее, зарылся лицом в рассыпавшиеся по подушке волосы.

– Звонил местный коллега. Извини, что разбудил.

– Ну, так тебе надо идти?

– И да, и нет. Тащит к Василису. Помнишь, я рассказывал о юристе-певце?

– Это тот, что бросил морочить головы островитянам в судах и начал морочить им головы в ресторане?

– Он самый.

– Там деловая встреча?

– Скорее, гулянка под предлогом службы. У вас такое бывает?

– Как правило, именно такое и бывает. Чаще всего служба и есть веселая гулянка в суровых одеждах долга. Так что не отставай, а то лишишься места. И удовольствий! Пожалуются твоему начальству, и тебя отзовут назад.

– Пожалуй, ты права, чего доброго еще запишут в трудоголики.

– Вот именно. И будут шпынять, как ученика-практиканта. Лучше уж катись к своим деловым друзьям.

Каролина исчезла из его номера неожиданно быстро – вместе с ее телом испарились и ее запахи и даже, казалось, сама собой расправилась смятая простыня. Эта способность уходить, забрав с собой все, без остатка, не оставляя следов, встревожила Романа, потому что не оставляла шанса завладеть чем-то, что могло бы заставить ее вернуться. Она оставалась полновластной хозяйкой собственных желаний, как тогда, на «поплавке», днем: они ведь оказались в одной постели лишь потому, что так пожелала Каролина.

Рыбка ускользнула, не оставив и ряби на воде. Попадется ли еще раз и вспомнит ли о скромном рыбаке? У нее океан и воля, а у него лишь дырявая сеть и робкая надежда увидеть отблеск быстрых плавников. Она – дочь морского царя, а он – прибрежный пария, ее владения – свобода и независимость, его – лишь авантюрное любопытство и рисковые экспедиции.

Сознание того, что он весь день только и делал, что выполнял ее капризы, не оставляло Романа. Это не он уговорил девушку проводить его в монастырь кошек, а она позволила ему сопровождать и беречь ее в этом предприятии. Это не он затащил ее в свою постель, а она сама пригласила себя в нее, и теперь, воспользовавшись им и опустошив пространство вокруг себя, удалилась в собственные покои, адрес которых не изволила сообщить. При этом она постаралась ничем не обидеть мужчину, потому что воспитание подсказывало ей, что унижение слуги есть унижение хозяина.

Она улетучилась вся, без остатка! Что ему было о ней известно? Живет где-то рядом с «Гавайи», ходит время от времени к старухам на ферму… Вот, собственно и все. Ни номера телефона, ни точного адреса. Хочешь увидеть – раскидывай, рыбачок, сети. Может быть, и блеснет ее плавничок…

К «Василису» он приехал уже после десяти, когда за окнами веранды большого, старого дома в колониальном стиле уже висела, исходя влагой, душная темно-синяя ночь. Перед Романом, на верхнем этаже, сразу за узкой лестницей и застекленной дверью распахнулось пространство, полное неясной разноголосицы. Звенела посуда, шаркали по полу проворные темноволосые официанты. Он остановился на пороге, привыкая к свету, и осмотрел зал в поисках знакомых. У самой стены, за прямоугольным столом, боком к нему сидел уже изрядно выпивший Козмас. Пиджак криво морщился на спинке стула, узел галстука был распущен, белая рубашка выбивалась из-под ремня. Козмас упирался локтями в стол, грея в ладонях пузатую, высокую рюмку с вином густого бордового цвета. Вокруг стола сидели еще четверо мужчин – трое молодых, не старше Романа, и один с седеющей головой и густыми черными усами. Один из молодых был чрезмерно толст, с лысеющей светлой головой. Он вдруг прямо посмотрел вдаль и немедленно встретился глазами с Романом, после чего пригнулся к Козмасу и что-то сказал. Козмас не расслышал, махнул рукой, но толстяк настоятельно повторил, и тогда Козмас обернулся. Увидев Романа, он заулыбался и призывно махнул рукой.

Роман неторопливо пошел по узкой дорожке между столиками.

– Роман! Мы уже все съели и выпили! Из-за тебя придется начинать сначала, – воскликнул Козмас, – Русские вечно опаздывают, везде! И всегда! И во всем! По этому признаку лично тебя опознают даже те, кто никогда не видел.

Роман молча кивнул и занял стул между тучным мужчиной и Козмасом.

– Господа! Коллеги! – пьяно настаивал на внимании Козмас, вертясь на стуле и скрипя всеми его узлами. – Позвольте представить вам русского полицейского – мистера Романа… Фамилию не помню. Они у них не запоминаются, не то, что наши.

– Нестеров, – негромко сказал Роман. – Я свою фамилию запомнил сразу, причем мне тогда было года два, не больше.

Тучный мужчина засмеялся:

– Восхитительно! Русские в два года куда сообразительнее и способнее, чем киприоты к сорока! Ты слышишь, Козмас? Он тебя умыл! Ох, умыл! Учи его фамилию, тупица!

За столом все засмеялись. Пожилой грек не то улыбаясь, не то недобро скалясь, передернул усами и щедро плеснул Роману густого красного вина в высокий фужер.

– Выпьете? Сейчас принесут неплохую рыбу. Кстати, мое имя Артур Сузу. Запомните?

– Я постараюсь, сэр.

– Это хорошо! Это важно, мистер Нестеров. Учитывая, что я старший по званию здесь. Полковник, из греческой уголовной полиции. Я тут в командировке, как и вы. Нам предстоит вместе работать.

Козмас поднял рюмку:

– За нас, ищейки! За верных псов режима!

Зал вдруг затих. Роман повернул голову и увидел, что в проеме двери кухни стоят двое: полный темноволосый грек с одутловатым добродушным лицом и худой немолодой мужчина с короткими темными волосами, присыпанными стального цвета сединой. Его лицо было смуглым, обветренным, с продольными морщинами вдоль углов тонких губ. В руках у полного мужчины белой эмалью мерцала гитара. Со своего места Романа не видел, что держал худой, но знал это, потому что бывал здесь раньше. У него была старое банджо.

– Василис! Вот молодец! И Анри свой парень! – громко обрадовался Козмас. – Эй, француз, ударь по американским струнам!

На Козмаса обернулись, кто-то недовольно зашипел. Василис и Анри широко заулыбались, и Анри вдруг звонко затрещал своим банджо в неожиданном для этих мест ритме «кантри». Его бойко поддержала гитара. Зал вспыхнул весельем, а Козмас завертелся, стреляя победными взглядами вокруг себя, будто это он был теперь главным виновником музыкального веселья.

– У них здорово получается! – возбужденно сказал тучный мужчина за столом.

Он вдруг протянул руку Роману:

– Макс. Фамилию не говорю – ее греки не запоминают, и вам не удастся. Все-таки я финн.

– Финн? – удивился Роман. – Холодная финская преступность добралась до темпераментного средиземноморья или наоборот?

– Это я добрался до средиземноморья, – весело сказал Макс, – выловил здесь греческую рыбку, женился на ней, нарожал полугреков-полуфиннов и теперь делаю то, что всегда делал в своей стране: мешаю в силу своих полицейских способностей жить некоторым людям так, как того хотят их свободные и развращенные натуры. Словом, служу в греческой уголовной полиции. Преступность везде, в общем, одинаковая – она куда интернациональней всех социал-демократических интернационалов вместе взятых. Одним словом, тюремный Коминтерн! Хотя, следует признать, у нас она все же доморощенная, а здесь, особенно на острове, даже уголовщина – гостья, а скорее просто грязная эмигрантка!

– Я сразу подумал, что на местного грека вы не похожи.

– Еще бы! Они не умеют накапливать жиры! Худые, как…

– Велосипеды, – закончил за него Роман.

– Как кто?

– Как велосипеды. У нас так говорят.

– Это здорово! Клянусь! Эй, чертовы греки, вы слышите, на кого вы смахиваете своей худобой – на глупые велосипеды! И хватит смеяться надо мной! Слышите, мерзавцы! А то я перестану делать здесь у вас детей! И ваша нация захиреет, рассыплется, как старый ржавый волосатый велосипед!

Он засмеялся, но Козмас недовольно поднял к верху палец:

– Молчите! Василис с Анри за вас, дураков, говорят!

К тому времени грек и француз уже исчерпали мелодии прерий, и Василис подошел к столику в самом начале зала. Он на мгновение прислушался к тихому говору, понимающе улыбнулся и вдруг из его округлившегося рта звонкой серебристой нитью, к самому потолку, скрытому за клубами сизого сигаретного дыма, потянулась неаполитанская «O sole mio». За столиком, где заказали эту песню, довольно заулыбались.

– Там сидят итальянцы. Это определенно, – не унимался Козмас. – Василис поет на всех языках своих клиентов. Островной сервис!

Мелодия оборвалась на высокой ноте. Потом кто-то неуклюже звякнул столовым прибором, и вдруг раздался вопль: «Браво!», подхваченный овацией.

– Никогда не слышал подобного исполнения! – взволнованно сказал полковник Сузу.

Роман кивнул, и в тот момент, когда шум в зале стал стихать, а от другого столика уже потянулась дрожь гитарных струн и низкий треск «банджо», он увидел Каролину, чуть смущенно стоящую у входа. Роман поднялся и пошел быстро к ней.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Ищу тебя. Я забыла тебе сказать… я опять туда поеду, с тобой.

– Куда?

– К твоим кошкам. Не могу забыть!

– Ты для этого сюда пришла?

– Это всего лишь предлог. Я уйду, если ты хочешь.

– Этого я хочу меньше всего. Меньше всего на свете, – он замолчал и после неловкой паузы спросил:

– Ты слышала?

Она кивнула.

– Это и есть Василис. Я не лгал тебе о нем.

– А я тебе верила. Просто не могла оставаться одна. Прости. Твои деловые партнеры, наверное, будут недовольны.

– Если они будут недовольны, я буду недоволен ими! Почему я должен опасаться, а они нет? Пошли. Стоять здесь глупо.

Каролина решительно нагнула голову, щеки ее зарделись. Подчиняясь Роману, она пошла следом за ним в проход между столиками. Роман вдруг подумал, что ошибся сегодня в своих ощущениях после ее ухода, потому что Каролина не исчезает бесследно, она присутствует рядом, даже когда ее нет, и именно этим утверждает себя в его одиноком мире, на этой чужой земле.

Они прошли мимо певца и музыканта, исполнявших тирольскую песню, даря ее не то немцам, не то австрийцам за широким пьяным столом. Василис узнал Романа и широко улыбнулся, качая в такт песне тяжелой кудрявой головой. Роман в ответ легко дотронулся до его плеча. Василис, не прекращая улыбаться и перебирать струны, энергично закивал.

– Господа! – произнес Роман, подойдя к столику. – Позвольте представить… Каролина… Надеюсь, вы не возражаете…

Первым вскочил со своего стула Козмас.

– Ах, вот оно в чем дело! – воскликнул он и потянулся к руке Каролины. – Мэм, я уже наслышан о вас!

Каролина кольнула строгим глазом Романа.

– Забавно. Вам, как я вижу, всегда есть, о чем поговорить за столом в отсутствие дам, джентльмены.

Роман вспыхнул и растеряно покачал головой.

– Ты не поняла… Я бы не посмел. Козмас, черт побери, что ты мелешь?

– О, нет, мэм! Мы о вас тут ни слова! Просто остров очень маленький, понимаете? Такая уж у нас отвратительная служба.

– Все оттого, что здесь нет старой доброй уголовщины! – встрял финн со знакомой ему темой. – У местных ребят остается уйма времени на сплетни. Но вы не обращайте внимания, милая Каролина! Здесь есть, кому за вас заступиться! Есть один русский и один финн.

– Э! Еще одно слово, и я не стану в следующий раз за вас платить в этом чертовом месте! – воскликнул Козмас.

Каролина к тому времени опустилась на стул. Роман смущенно присел рядом с ней. Козмас схватил полупустую бутылку дешевого белого крестьянского вина и наполнил высокий тонкий фужер.

– Я пьян, я просто пьян, мэм! Простите меня. Лучше выпейте за свое здоровье! Господа, за прекрасную даму!

На столик легла густая темно-серая тень. За спиной финна, сжимая гриф гитары немузыкальными, полными пальцами, стоял Василис, рядом с ним – серьезный, неулыбчивый Анри.

Василис легко провел пальцами по струнам и вновь, как минуту назад, кивнул Роману.

– Я знаю две ваши песни, русский. Одна про большой город, а другая про остров. Какую хочешь?

Роман пожал плечами:

– Любую. Сыграй любую, Василис. Какая тебе нравится!

– Про остров. Киприотам всегда нравится про острова. Она грустная. Хочешь?

Роман кивнул растерянно. Василис откашлялся, посмотрел на Анри и сказал ему глухо:

– Hauteurs dominantes.

Услышав это, Каролина с удивлением покосилась на Романа:

– Он сказал «командная высота». Это по-французски. У вас есть такая песня?

– Не знаю. Никогда не слышал.

Грек наполнил легкие воздухом и набрал несколько гитарных тактов. Еще мгновение, и неожиданно для его привычного всем тенора он низким баритоном, чуть ломая русские слова, запел:

– «Дымилась роща под горою,/И вместе с ней горел закат…/Нас оставалось только трое…»

Каролина молча вслушивалась в слова. Затихла шумная до этого компания русских в соседнем ряду. Василис чуть вздрогнул, повернулся в ту сторону и сделал несколько шагов, не прекращая петь. Анри, сопровождая его ритмом «банджо», был серьезен и торжественен. Песня стихла, когда Василис уже стоял прямо перед русскими. Вдруг один из них залпом осушил рюмку и, сметая со стола все, что попадалось под его локти и нависший тяжелый живот, схватил Василиса за шею и, всхлипывая, впился губами в полную, потную щеку грека.