– Есть ли те, кто присутствует на собрании впервые?
В этот раз таковые нашлись. На первом ряду подняла руку молодая девушка. Между нами было приличное расстояние, и меня слепили солнечные блики. Так что, я не узнавал её, тем более, со спины. Но когда она заговорила, её голос показался мне знакомым.
– Меня зовут Ольга. Я алкоголичка. И немного наркозависимая. Трезвая два месяца и три дня.
Когда она подтвердила своё желание бросить употреблять вещества, изменяющие сознание, и на основании этого была принята в сообщество, группа, с подачи ведущего собрания, сошлась во мнении, что новичку стоит предоставить время для рассказа о себе.
Я сразу вспомнил детали этого рассказа, который когда-то уже слышал, даже в более развёрнутой форме. И окончательно узнал её по замеченным буквам, наколотым на правой руке.
Начало автобиографии, в принципе, никого не удивило. Отца посадили, мать спилась – типичная бытовуха наших дней. Но когда пошли подробности: о том, что она начала квасить после изнасилования, наркотики употреблять научилась в тюрьме, а потеряв ребёнка, конкретно пустилась во все тяжкие, даже видавшие виды алкаши стали подавать в голос уважительные реплики – мол, такая молодая и красивая девушка, а уже прошла огонь, воду и медные трубы.
Завершающие фразы этого рассказа и для меня были откровением.
– После второго отделения я пошла на месяц в ребцентр. Но не думайте, что я, такая белая и пушистая, встала на путь исправления мгновенно. Я отправилась туда не добровольно. Мне было тупо негде жить.
Сразу после того, как муж закрыл меня в диспансер, он подал на развод. И, будучи профессиональным адвокатом, обтяпал дело так, что я осталась ни с чем. И пока Юра, хозяин клуба «Вудсток», где я пою, не подобрал мне съёмную квартиру, мне надо было где-то перекантоваться, чтоб была крыша над головой и желательно кормёжка за счёт заведения.
В ребике мне пытались промывать мозги, но психологов на зарплате я воспринимала слабо.
Гораздо лучше на меня действовали беседы с товарищами по несчастью.
По тем же принципам, что функционирует АА.
Не знаю, зачем я прощёлкала целый месяц, держась на зубах, пока наконец-то не дошла до группы сегодня. Наверно, по собственной лени и тупости. Но, всё хорошо, что хорошо кончается, и вот я здесь.
После такого выступления группа аплодировала не потому, что надо, а искренне сочувствуя выступавшей. Не умея читать мысли других, могу предположить, что добрая половина братьев и сестёр по АА в этот момент мысленно за неё молились. Уж я-то молился точно.
Мне стало неловко, что она пересказывает самые интимные подробности своей жизни при мне уже второй раз, а я ей о себе не рассказал ни разу.
В нашей группе действует неписанное правило: когда на собрании присутствует новичок, желающие могут пересказать историю своей болезни. Я поднял руку, прося слово, и повторил уже слышанную другими историю своего жизненного пути. Рассказал всё и не скрыл ничего. От перепалки пьяного школьного медалиста с завучем на школьном дворе, до недавнего кошмара, когда стоял на балконе гостиничного номера и никак не решался наложить на себя руки. Не забыл упомянуть и катарсис в больнице, когда читал Сент-Экзюпери. Надеясь, что если эти мысли так замечательно меня самого мотивировали на трезвость, то и для неё они послужат существенной поддержкой.
В мою честь аплодисменты были гораздо более жидкими, о чём я особенно не переживал.
Дальше говорили впереди идущие, какими они были до вступления в сообщество, что с ними произошло и какими они в итоге стали.
Но я их вообще не слушал.
А только смотрел, как ярко оранжевое солнце золотит светло-русые рыжеватые волосы в первом ряду.
Смотрел на часы, сколько осталось до конца собрания.
И вспоминал, как она, произнося фразу о том, как ещё в мае муж подал на развод, движением даже более порывистым, чем обычно, развернулась на 180 градусов и бросила настолько выразительный взгляд прямо на меня, что я почти что физически почувствовал, как стрела пронзает сердце.
Даже впервые за несколько дней перестал думать, сумеет ли Стрелков спасти революцию, или прихвостни Ахметова договорятся с киевской хунтой и сдадут Донецк.
После завершающей собрание молитвы о душевном покое, новенькую обступили местные дамы, имеющие по пять-семь лет трезвости, и стали ей втирать про шаги, про спонсоров и так далее.
А я остался, как бы помочь убрать со столов, а на самом деле выжидал.
Мне едва хватило терпения не отпихнуть впереди идущих женщин, но дождаться, пока они сами закончат свои наставления.
И когда Ольга осталась одна, я не дав ей опомниться от свалившейся информации, перегородил путь к выходу из помещения:
– Я тебя не сразу узнал. Богатой будешь.
– А я тебя сразу. Будешь нищим, – приняла она вызов.
– А я уж думал, что больше никогда тебя не увижу.
– Я тоже так думала.
После паузы в десять-пятнадцать секунд она продолжила:
– По глазам вижу твою следующую реплику. Ты мне тоже в больнице понравился… Красавчик, – и на последнем слове она потрепала меня раскрытой ладонью по макушке, как делала моя первая пассия ещё в выпускном классе школы, – но тебе бы побольше мужества и решительности. Откуда я могла знать, что ты неравнодушен ко мне? Ты ни разу не упомянул об этом, скрывая свои чувства, как партизан на допросе. Вот я и воспринимала тебя просто как своего в доску кореша.
– Я тоже воспринимал тебя, как кореша из тусовки байкеров, – начал я злиться, что она оказывается умнее меня и предугадывает мой следующий ход, – но если ты знала, что Денис собирается разводиться, к чему этот маскарад с кольцом на пальце?
– А-а, так тебя только это удержало от того, чтобы раскрыть передо мной все карты? – она громко и нервно засмеялась, – кольцо было нужно всего лишь для того, чтобы Тимоха в ребике не приставал. Там половина мужиков – такая шпана, как он. Глупо. Как глупо. Ох и придурки мы. Оба. Между прочим, если запал на меня по-серьёзному, мог бы и спросить об этом прямо там, в отделении, – тут уже она начала заводиться, – языка что ли нет? Так я могу научить тебя работать языком на раз-два-три.
– Оль, ну ни при всех же, – отшутился я, довольный произведённым эффектом, ибо она так сексапильна, когда сердится.
– Эй, голубки! – обернулся стоящий в двери Николай в нашу сторону, и только тогда мы заметили, что кроме нас и его в зале никого не осталось, – если не хотите провести здесь ночь вдвоём, поторапливайтесь на выход, мне пора запирать дверь.
Нам пришлось прервать беседу, спуститься и выйти за территорию диспансера.
Перейдя улицу Барнаульскую, я схватил её так грубо, что она чуть не потеряла равновесие, очень уж сильно испугался, что сейчас мы разойдёмся уже навсегда, и собрав свою волю в кулак, выпалил, не обращая внимания, что услышат случайные прохожие:
– Я втрескался в тебя по самые уши. С первого взгляда. Так пойдёт?
– Не пойдёт, а пойдём. Ты же проводишь девушку до дома, как джентльмен?
– Ну-у, если ты не потеряла уважение ко мне после подробного пересказа моей бесславной автобиографии только что, то с радостью.
– Если ты не потерял уважение ко мне после того, что слышал от меня, это тоже дорогого стоит. Знаешь группу “Twisted sister”? У них есть песня “I believe in you” – «Я верю в тебя». Там в припеве поётся, что самые дорогие слова, которые хочет услышать каждый человек: «Я верю в тебя». Я верю в тебя.
– И я верю в тебя. И в Бога, что свёл нас вместе. Думаешь, я сидел на попе ровно и выкинул тебя из головы сразу после выписки из больницы? Ага, конечно, держи карман шире! Я искал тебя в социальных сетях, пробуя разные варианты. И под нынешней фамилией, и под девичьей. Разные варианты имени пробовал – Оля, Лёля, даже Оля-ля. Глухо, как в танке.
– И не нашёл бы. Я там не под своим именем.
– А под каким? Попробую угадать. Ольга Остроумова? Нет, имя должно отличаться. Тогда Ким Кардашьян? – пошутил я, попутно сделав комплимент сравнением с самыми красивыми женщинами прошлого и настоящего.
– Не скажу. Всё равно не поймёшь на слух, как это пишется. Диктуй номер телефона, вышлю смс-кой в письменном виде, чтоб было понятнее.
Она и впрямь творческая личность. Зашифровать себя под таким псевдонимом – “P@nkuxa O!”
Впрочем, мой псевдоним, Лёха Кассиэль, знали тоже только избранные. Как оказалось, она тоже меня искала в контакте, но не нашла.
Невероятно! С ходу назвать одну из моих любимых групп, “Twisted sister”, и один из моих любимых фильмов, «Небо над Берлином».
Пока она восхищалась, как её покорил образ Кассиэля из кино, мы прошли поворот напротив школы милиции, вышли на двухъярусный мост, и только тогда я сообразил, что не знаю, куда мы идём.
Но не только она имеет способности разгадывать хитрые планы относительно себя. Я тоже понял, что она намеренно не пошла ближайшим путём, но решила поплутать по городским кварталам, чтобы нам побыть вдвоём подольше.
На мосту мы решили остановиться перекурить. Да уж. Бывает же такое, что у двух разных людей увлечения совпадают даже до мелочей. Для меня это тоже вроде медитации – смотреть с моста в реку на солнечную дорожку и покуривать. Выкинув сигареты, мы просто стояли рядом и смотрели в одном направлении – в сторону устья реки, где красное солнце клонится в неторопливо текущие воды, бросая блики на красные кирпичные здания в порту.
Не сговариваясь, мы развернулись друг к другу. Она протянула ко мне обе руки ладонями вперёд. Я послушно приложил к её ладоням свои, так что наши руки образовали подобие изгиба моста, на котором мы стояли. И она чувственно прошептала:
Лицом к лицу постой ещё со мною,
Мост наших рук простёрся над рекою,
От глаз людских не знающей покою.15
Уже в который раз за этот вечер меня пронзила искра, как от электрического разряда: накануне дня Победы в больнице, Гоги упоминал, что для того чтобы понравиться Ольге, надо читать Гийома Аполлинера. Я думал, он вспомнил именно этого поэта от балды и удивился, что он случайно одного из моих любимых поэтов назвал, имея ввиду всю французскую поэзию серебряного века. Но даже такие малозначительные подробности в нашей истории оказались не случайны.
Мы читали друг другу в русском переводе сначала Аполлинера, потом португальского поэта Фернандо Пессоа, а когда солнце было уже у самого горизонта, она предложила:
– А давай, я тебе спою.
– По-английски или по-русски? – игриво поинтересовался я, про себя отметив, что её сладкий голос я готов слушать хоть по-китайски.
Но она не разделяла моего шутливого тона, внезапно став более чем серьёзной.
– Это песня, что мать мне в детстве пела, в качестве колыбельной. Когда ещё не каждый день пьяная была, – и девушка всхлипнула, положив голову на моё плечо. А потом, устыдившись минутной слабости, отшатнулась: – ой, я кажется промочила твою рубашку, извини.
– Будем считать, что это тёплый летний дождь, – слегка улыбнулся я и нежно погладил её волнистые волосы.
А она повернулась снова лицом к солнцу и запела:
Уходит вечер, вдали закат погас,
И облака толпой плывут на запад.
«Спокойной ночи», – поет нам поздний час,
А ночь близка, а ночь на крыльях сна.
С твоих ресниц слетают тихо грезы,
Стоят задумчиво уснувшие березы…
«Спокойной ночи», – поет нам поздний час,
А ночь близка, а ночь близка…
– Я ещё никому эту песню не пела. Никогда, – прошептала она, готовая снова сорваться на всхлипывание.
Я бы мог гулять со своей нежданной радостью хоть до утра, а потом как ни в чём не бывало, пойти на работу. Но Ольга устала первой, и когда яркое солнце сменилось полной луной, всё-таки повернула в сторону Южного вокзала и своего дома.
Дом, где хозяин клуба снял ей квартиру, стоял между вокзалом и улицей Багратиона. Я часто обращал внимание, проезжая мимо этого длинного немецкого дома, что над фасадом одного из магазинов, выходящих на Ленинский проспект, сохранилась скульптура, изображающая строителей, возводивших дома в Кёнигсберге, образцового арийского телосложения, держащих в руках табличку с годом постройки дома, «1936».
– Ну и как тебе жить в Кёнигсберге? – пошутил я невпопад. Как всегда, перед расставанием, я оказывался не в силах вспомнить, что ещё важное я должен сказать, и поэтому нёс всякую чушь.
Её ответный юмор оказался более чёрным:
– Не нужно забывать разницу между туризмом и иммиграцией.
В каждой шутке есть только доля шутки. Что я понял, увидев изнутри грязный обшарпанный подъезд без домофона. А ещё понял, что действительно забыл что-то важное.
Видя, как я мнусь в нерешительности, между дверью подъезда и лестницей наверх, она прямым текстом подтолкнула меня к действию:
– Я говорила, что будем язык разрабатывать? Как «Пацан сказал – пацан сделал», так и «Пацанка сказала – пацанка сделала». Начинай!
Я не поверил своему счастью и расстарался не на шутку. Когда мы наконец-то нашли в себе силы разжать объятия, уже перевалило за полночь. Зелёные глаза Ольги полыхали волшебными огоньками, в которых я видел сияние с небес. Она водила туда-сюда ладонью под расстёгнутым воротом моей рубашки и шептала с придыханием:
– С первого взгляда… Меня ещё никогда никто так страстно не брал… Я не юная девочка-школьница, но с тобой у меня всё, как будто впервые… Спасибо тебе, Кассиэль, за то, что ты есть… такой… какой есть.
Полюбовавшись, как Ольга поднимается по лестнице и поглазев ещё с минуту на закрывшуюся за ней дверь, я пошёл в свой Балтийский район.
На последний автобус я, конечно, уже опоздал.
Деньги на такси были, но я решил привести мысли в порядок, прогулявшись пешком.
Благо, дождя не было.
Я начал скучать по только что обретённой пассии уже на полпути домой.
Впрочем, до следующей встречи остаётся уже меньше суток. Перед прощанием она пригласила меня на своё выступление в клубе, где будет петь завтра вечером. Точнее, уже сегодня.
Я не привык сидеть сложа руки, и решил в ответ на такой любезный жест с её стороны, тоже сделать ей что-нибудь приятное. Например, совершить давно откладываемый визит к стоматологу, с целью комплексной чистки зубов от многолетних отложений.
Это дорого. Но и Ольга стала мне дорога. Уж если целовать её, то моя пасть должна выглядеть в лучшем виде. Чтобы не комплексовать перед девушкой, которую Господь одарил идеальной голливудской улыбкой от природы. Пусть она не гламурная модель и не делает замечаний по этому поводу, но всё равно мне будет приятнее, чтобы ей приятно было.
Эх, Оля-Лёля. На сто процентов подтвердила мою теорию, что под фасадом любой сильной и независимой женщины скрывается хрупкая ранимая девочка. Чем больше женщина пытается быть сильной, тем больше на самом деле ей хочется побыть слабой, оперевшись на более сильное мужское плечо. Вспомнил её фразу «Каждый раз, когда я не позволяю вытирать об себя ноги, меня называют феминисткой». А что-то другое, кроме как вытирать ноги, не пробовали? Все окружающие видели в ней агрессивный колючий кактус. И только один человек догадался, что этот кактус надо полить любовью и лаской, и как только он сделал это, так сразу кактус покрылся цветами дивной красоты. Ну и дебилы. Теперь цветы мне достанутся, чему я несказанно рад. Я так и подозревал. Что у неуравновешенной истерички есть замечательная обратная сторона. Девушка, способная на беспредельный гнев, способна и на беспредельную любовь. Недообнятая, недоласканная в юности девочка. Как только она встретила хоть кого-то, кто проявил к ней хоть какое-то подобие тёплых чувств, так сразу полюбила так, что готова отдать объекту своего обожания всю себя. Вызывая у человека с понятиями о чести и совести вполне естественное желание дать симметричный ответ и сделать то же самое.
В таких размышлениях я прошёл по хлипкому мостику перед моим двором, перекинутому через выходящий на поверхность сток городской канализации. На лестнице, поднимающейся от этого мостика наверх, к выходу из оврага, мне захотелось курить. Сделав глубокую затяжку, я посмотрел на ручей на дне оврага сверху вниз. И увидел не просто сточную канаву, а луну и звёзды, отражающиеся в ней.
Мы все – отражение звёзд в сточной канаве. Господь сотворил нас для того, чтобы мы сияли, как звёзды, на его небесах. Но многие люди оказываются настолько слабовольны, что добровольно опускаются в смрадную городскую канализацию. Некоторые, правда, сохраняют в себе способность оттолкнуться от дна и снова двигаться вверх. Помоги нам, Господи, цепляться руками и зубами за крутые берега оврага, чтобы снова взойти на небо.
* * *
В пятницу, как назло, работы у меня было ещё больше, чем в четверг. Закончить её удалось, когда по расписанию концерт в клубе «Вудсток», где пела Ольга, уже начался. Приду к шапочному разбору, самое интересное пропустив. А ещё я подустал, если честно. И думал, стоит ли туда тащиться, чтобы рядом с такой энергичной девушкой выглядеть как варёный. Ещё, чего доброго, усну за столом, когда она будет брать наиболее виртуозный гитарный аккорд. Или, может, отзвониться по телефону, извиниться и перенести прослушивание её выступления на следующий раз. Это ведь не последнее выступление, будет ещё.
Но, пока я по пути вертел в руках телефон, ноги сами принесли меня ко входу в клуб, и отступать было поздно. К моему облегчению, сработало славянское разгильдяйство, и как большинство концертов в российских клубах, этот до моего прихода тоже начать не успели.
Ольга и её соло-гитарист бегали по залу, впопыхах что-то объясняя технику по настройке акустической аппаратуры. Завидев меня, она не удержалась от язвительного замечания:
– Есть такая немецкая поговорка, «Поздний гость – самый желанный».
Обняла меня за плечи на несколько секунд, махнула рукой: «Садись сюда», указав на столик с табличкой «Зарезервировано для персонала», накинула гитару с ремнём на ходу и, минуя ступеньки, одним ловким прыжком вскочила на сцену под аплодисменты зала.
Вроде как, рада меня видеть. И выступлению на концерте рада тоже. А вроде как, в её движениях и голосе присутствует какое-то напряжение, что она не в силах скрыть. То ли с аппаратурой что-то не ладится, то ли что.
Вскоре я понял, что.
Когда первым в микрофон на сцене заговорил сам хозяин клуба. Как всегда, в пёстрой рубашке навыпуск, в драных потёртых джинсах, но без всегдашней весёлой ухмылки на лице:
– Дамы и господа. Сегодня у нас прощальный концерт. Через шесть дней я закрываю заведение и продаю этот тихий уютный подвальчик, – тут он всё-таки улыбнулся своей удачной шутке, – ну ладно, громкий уютный подвальчик. В общем, продаю заведение и уезжаю из города. Но не сегодня. А сейчас слушайте музыку и наслаждайтесь, пока есть возможность. Другого шанса не будет.
Понятно, почему певица чувствует себя не в своей тарелке. А ведь интуиция не только женская бывает. Если бы я профукал концерт при таких обстоятельствах, она бы вряд ли смогла меня простить. Слава Богу, всё хорошо, что хорошо кончается. Послушаю, как группа выложится на последнем выступлении, чтоб его запомнили.
Группа играла свой обычный репертуар – задорный рок-н-ролл с женским вокалом. Блонди, Бонни Тайлер, Джоан Джетт. Были и сюрпризы. Мне больше всего запомнился кавер на песню Нирваны “All apologies”. Я уже слышал эту песню с женским голосом в исполнении ирландской певицы Шинейд О’Коннор. И удивился, как же всё-таки ольгин голос на неё похож. Правда, у ирландской певицы красивый голос укомплектован посредственной внешностью. А Ольга прекрасна во всём.
Отыграв сет чуть больше часа, группа сделала вид, что собирается оставить инструменты на сцене и разойтись. И вокалистка задала публике стандартный вопрос:
– Ну что? Ещё что-нибудь сыграть или уже хватит?
Ответ на него заранее был известен, особенно с учётом того, что концерт в клубе последний. Я с нескрываемым удовольствием пытался угадать, что же из исполненных композиций она припасла на бис.
Но последняя песня не повторяла предыдущие.
– Ладно, спою, так уж и быть, – улыбнулась Ольга, – но не ради всех присутствующих, а ради одного человека. Кому надо, тот поймёт, – загадочно усмехнулась она напоследок и привычно бросила соло-гитаристу: «Чумаков, начинай».
Конечно, я знал один из первых рок-н-ролльных хитов, спетый Элвисом Пресли в 50-х годах прошлого века. Но такую песню в женском исполнении ещё не слышал. Девушка пела почти с таким же надрывом, как и неожиданно всплывшую из репертуара песню Бонни Тайлер, посвящённую измене мужа шестого мая. Но в тот раз её глаза были красные от амфетамина и слезились от горя. А сейчас волшебные зелёные огоньки за стёклами очков девушки, трезвой как стёклышко, светились от счастья и слегка увлажнились от умиления. Она пела строки, точно соответствующие её настроению:
Like a river flows surely to the sea,
Darling so it goes
Some things are meant to be.
Take my hand, take my whole life too,
For I can't help falling in love with you16
А сама думала про себя:
– О, Боже, какое же это счастье, нравиться кому-то просто так. Не тогда, когда парень под чем-то – тогда ощущения друг от друга зависят от вида и дозировки вещества. Не тогда, когда какие-то деловые отношения объединяют, по принципу «Любой каприз за ваши деньги». А просто быть обычной девушкой, которая нравится обычному парню. Как женщина. Как личность.
– Юра, скажи, чтобы вместо одной порции ужина подали две. И обе без алкоголя, – бросила Ольга небрежно в сторону стойки бара и присела за столик, за которым слушал её концерт я.
– Вот те раз! – не давая ей отдышаться, сразу повысил я голос, – Если б я знал, что это выступление последнее! Мне вообще было в лом сюда переться после работы. А если бы я проявил побольше лени и тупости и не пришёл?
– Но ведь пришёл, – простодушно захлопала глазами девушка.
– Да уж. От судьбы не уйдёшь, – попытался я улыбнуться, как мог, чтобы наконец-то помочь ей расслабиться.
Но расслабляться она не спешила. И с возрастающим волнением в голосе поторопилась рассказать, что её гнетёт:
– У Юры мать слегла с инсультом в Рязани. Три дня назад. Любой нормальный человек бросит все дела, чтобы быть рядом с мамой, требующей ухода.
– Три дня назад? То есть, вчера ты знала, что заведение закрывается, и приглашая меня на последний концерт, ни слова, ни полслова не обмолвилась о том, что он последний?
– Леша, но ведь мы только вчера познакомились. И что, я должна была сразу начать тебя грузить своими проблемами? Разве нормальные люди так делают?
– А кто сказал, что мы нормальные люди? Мы – анонимные алкоголики.
– Что ж ты на весь клуб орёшь, если анонимный?
– Всё равно, никто не услышит, когда играет громкая музыка. Кстати, именно сейчас заиграла та самая песня, что ты включила среди ночи, сидя на полу в умывальнике больницы в середине мая. Так что, познакомились мы в середине мая, и я имею право вести себя, как ухажёр, знающий тебя уже не первый месяц… Грустно, что в городе было всего три рок-клуба, и то один из них закрывается, и остаётся всего два на полумиллионный город. «Кури бамбук» и «Пыль винила». А вы с ребятами в который из них планируете податься?
– Ни в какой. Барабанщик Макс из Советска получил предложение работать кладовщиком на местном заводе и убывает в родной город возле самой границы. Чумаков вернётся в институт, брошенный когда-то, потому что на работе не повышают без высшего образования. Остаёмся только я и тот наивный юноша, который думает, что он бас-гитарист, но на самом деле с ним хорошей музыки не сыграешь. Иногда группы распадаются. Такое бывает. Дело житейское.
– Но что будет с квартирой, которую снял для тебя Юра, после отъезда Юры?
– Квартиру придётся освободить до его отъезда 20-го июля. Сейчас 11-е. Девять дней, и тю-тю на Воркутю… Я подумаю об этом завтра. Завтра будет уже другой день. А сейчас, пожалуй, пора вставать из-за стола. Пойдём отсюда.
По дороге домой мы пытались болтать обо всём, кроме проблем. Но её тревоги передались мне неизбежно. И разговор шёл уже не так легко и непринуждённо, как вчера. Проходя по эстакадному мосту, я сосредоточенно молчал и смотрел на статую святителя Николая, мысленно молясь о том, чтобы он помог и этой девушке, как помог бедной вдове, закинув в печную трубу мешок золота, откуда и пошла западная традиция, что Санта Клаус закидывает подарки в печную трубу.
Она пыталась меня в это время тормошить и заставлять сказать хоть что-то. Вообще, если кто-то когда-либо отвлекал меня от молитвы, я обижался. Но только не на ту, за кого я и молился.
В её подъезде на Ленинском проспекте, который уже казался мне не таким страшным, как вчера, я снова попытался поднять тему квартиры, с которой ей скоро придётся съехать.
– Милый, пожалуйста, избавь меня от рабочих моментов хоть ненадолго! – умоляющим тоном прошептала она чуть не плача, и так жадно вцепилась в мои губы своими, что наступила моя очередь удивляться, что так страстно на меня ещё ни одна девушка не набрасывалась.
А её руки, с изящными пальцами, но крепкими плечами, схватились за мой воротник, и не рассчитав сил, она так рванула его в разные стороны, что одна за другой посыпались на пол пуговицы моей рубашки. После чего её ногти так глубоко врезались в мои рёбра, что остались явно видимые царапины. Не замечал у себя раньше склонности к мазохизму, но в тот момент я был на седьмом небе от счастья.
И вдруг она испуганно отстранилась:
– Ой, Лёшенька, я кажется заигралась.
Она растерянно хлопала ресницами, как будто бы совершила что-то ужасное. То судорожно пытаясь собирать рассыпанные по полу пуговицы и дрожащими пальцами пихать мне их в карман, то растерянно глядя на свои ногти, под которыми осталась капелька моей крови из царапины. А потом посмотрела на часы и удивлённо почти что закричала:
– А-а-а, опять за полночь! Ты, наверно, прошлой ночью не выспался, а я опять тебя задерживаю. Бессовестная, Лёлька, сучка крашеная! Лёш, прости, слишком долго держать тебя не буду. И рубашку новую подарю с первой же зарплаты, как на новую работу устроюсь.
– Оль, ну что ты переживаешь за меня сильнее, чем я сам? – я попытался говорить, как можно более нежно и ласково, – рубашка куплена на распродаже за копейки. Не спать я сегодня долго могу – завтра на работу вставать не надо. А царапина на рёбрах до свадьбы заживёт.
Я хотел добавить «Если ты, конечно, не захочешь выйти за меня уже завтра», но вовремя спохватился, что в таком тоне шутить пока рановато.
– Но я и правда совсем вымоталась, прости, – скороговоркой выпалила она, придав жалостливое выражение своим глазам.
«А по тому порыву страсти пару минут назад и не скажешь», – подумал я, но сказал другое:
– Ладно. Тогда больше не буду надоедать своим присутствием. Но и меньше не буду, – подмигнул я на последней фразе, ещё раз легонько приложился к её губам, и тогда позволил ей подняться к себе.
Она бежала на свой этаж торопливо, словно боясь передумать.
А я, как и вчера, смотрел ей вслед, пока не закрылась дверь.
В этот раз я решил не искушать судьбу и вызвал такси.
Разорванная рубашка под пиджаком не способствовала пешим прогулкам. Не из-за риска замёрзнуть – ночь была тёплой и тихой. Но полицейский патруль мог в таком виде принять меня за пьяного. Сначала задержат, а потом доказывай, что ты трезвый. Много раз за годы пьянства возвращался домой в куда более непотребном виде, и меня чудесным образом проносило. А тут попасть в полицейский участок, когда уже два месяца не пил. Обидно будет.
Таксист тоже обратил внимание на мой внешний вид, охарактеризовав меня «Усталый, но довольный».
Получается, что Ольга такая же, как я – быстро вспыхивает, но и быстро устаёт. А может быть, резкая смена её настроения связана с неожиданно свалившимися проблемами. Слава Богу, она не видела, каким я становлюсь угрюмым букой, когда у меня проблемы на работе. Рано или поздно это случится. Но я надеюсь, что к тому моменту наши отношения зайдут так далеко, что мне будет достаточно её присутствия, чтобы забыть все свои проблемы.
* * *
Проснувшись, я перво-наперво пошёл в тренажёрный зал. Без завтрака. Во-первых, чисто физически лучше заниматься атлетической тренировкой на пустой желудок. А во-вторых, когда я голодный, я злее. И решительнее. Что выгодно, и для того чтобы достичь больших успехов в спорте, и для того чтобы принимать более дерзкие решения при обдумывании проблем.
И когда я заканчивал пробегать требуемый километраж на беговой дорожке, я уже принял решение, кому важнее помочь – себе или недавно обретённой пассии.
Едва добравшись до раздевалки, где оставил личные вещи, я сразу после выхода из душа, даже не успев одеться, дрожащими от напряжённой тренировки пальцами, набирал номер бывшего однокурсника:
– Привет, Влад. Это Лёха. Лёха Черкасов. Ты всё ещё риэлтор? Отлично, я как раз по твоей части.
Не важно, что долг перед шефом выплачен не полностью. Не важно, что я в минусе по кредитной карте. Гораздо важнее, чтобы Оля не осталась без крыши над головой.
И, договорившись о просмотре квартиры, что по уверению Влада была оптимальным соотношением цена-качество, я набрал номер той, для кого, собственно, и старался.
– Доброе утро, солнышко. Не хочешь на остров прогуляться?
Ответный голос был заспанным, но радостным оттого, что пробуждение наступило именно от моего звонка.
– Погулять хочешь? Соскучился всего за одну ночь?
– Сначала по делу туда сходить. А потом можно и погулять. Но я не про маленький остров, где кафедральный собор. А про большой остров, где собор Крестовоздвиженский.
– Постой, дай сообразить. Что мы будем делать на острове? Ради того, чтоб в магазин за картошкой сходить, ты бы меня выдёргивать из постели с утра не стал. Что там ещё есть… Ты заказал прогулку на катере, что ходит от тамошней набережной – в этом твой сюрприз? Долго ещё до отправления? А то я только проснулась. И ещё не накрашенная. И даже не одетая.
– Я тоже не одетый, – честно признался я, – в раздевалке тренажёрного зала решил побыстрее тебя набрать и порадовать, что мы идём смотреть квартиру на улице Октябрьской. Но от спешки в выходной день я тебя избавлю. Тебе-то через Юбилейный мост перейти – раз и там. А мне с Балтрайона подольше добираться. Так что, туда надо будет подойти только через два часа…
– И ты думаешь, мы будем думать о делах, услышав друг от друга, что не одеты? – она оказалась способна взбодриться быстрее, чем я думал, – ладно, не будем расслабляться раньше времени. Буду в то время, как ты сказал. Но не слишком ли напряжно будет тебе аренду квартиры для меня оплачивать? Я привыкла всего в жизни добиваться сама. И если узнаю, что другой человек ради меня влез в долги или пошёл на преступление, я себе этого никогда не прощу.
– Ах как жаль, я как раз хотел совершить крупное производственное хищение, чтобы тебе помочь, – ответил я со свойственным мне чёрным юмором, – не бойся, долги у меня уже были до знакомства с собой. Ну, отдам их не сразу, а потом. Зато тебе доброе дело сделаю. Ведь лучший способ проявления любви – реальные действия на благо любимого человека. Как говорится, трындеть – не камушки ворочать.