Пучина самосадизма
Поры всего тела покрылись солёной влагой. Я проснулся весь горячий, пот насквозь пропитал постель, а погода за окном разбушевалась ещё сильнее. Ветер поломал пару деревьев, молния била каждые тридцать секунд, а свет, излучаемый ею, освещал весь дом. Ноги сами, будто инстинктивно, поднялись с кровати на холодный пол, дабы нормализовать температуру тела. В голове был бред. Меня мотало то в сени, то к печи, то на саму печь, непонятно, как мне было не страшно. Даже отсутствие кошки не включило инстинкт самосохранения от предстоящих монстров, призраков и других антропоморфных мразей, приходящих ночью с целью испугать тебя и убить. Все телодвижения были бессознательны, помню лишь урывками своё удивительное перемещение по дому. В какой-то момент я очнулся у окна, наблюдая за дождём. Испуга никакого не было, я просто направился дальше спать в, как я думал, ещё сырую кровать, но по-видимому, мои похождения были настолько продолжительными, что за это время постель уже успела высохнуть, а сам я успел остыть.
С утра я проснулся уже от сильнейшей головной боли. Пульсирующие удары в висках били в такт музыки, проигрываемой у меня в голове, это была всё та же «Upside Down Cops» под которую я, судя по всему, и простыл. Температура тела была ужасно высокой. Всю жизнь я никогда не испытывал повышенной температуры тела – организму всегда было плевать на борьбу с инфекцией. Всё протекало простой заложенной слизистой и болью в горле. В этот раз я будто бы довёл себя до такого состояния, когда иммунитет уже решает уйти с обеда и отправиться в неотложную операцию по избиению интоксикации. Голова раскалывалась настолько, что самопроизвольно вытекали из глазных яблок слёзы, в которые как будто специально светят сваркой на расстоянии метра. Уши закладывало так, будто бы летишь на крыле самолёта. Никогда подобного я не испытывал. Аптечки дома не было, аптеки в деревни тоже, а поход к соседям я отрицал напрочь, потому что не хотел обременять кого-либо проблемами малознакомого юноши, да и не сказать, что в будние дни они сидят дома. Выбора не было абсолютно, в голове лишь мысли о неотложной смерти.
Ноги, вопреки клинической смерти организма и сознания, чувствовали себя достаточно хорошо, будто бы Бог дал мне каких-никаких сил, чтобы я ещё поборолся за жизнь, ведь мои планы, о которых я никому не говорил, имеют огромный потенциал, чтобы изменить мир. Выйдя в сени, я уже почувствовал насколько на улице холодно. Увидев ничейный халат на крючке в темноте, я надел его и вышел на улицу, глупо надеясь на хоть какое-то сохранение тепла. Самовнушение сыграло свою роль – ожидаемого холода я не ощущал. Свежий воздух дал немного отдохнуть нервной системе, отчего боль в голове прекратилась, из-за чего я мигом отправился в дом собирать вещи, чтобы вернуться домой в город.
Набрав рюкзак небольшим количеством вещей, которые привёз с собой, я переоделся в то, в чём приехал, закрыл дом и пошёл по домам, надеясь на то, что соседи, работающие в ближайшем к деревне селе, ещё не уехали и могли забрать меня до первого рейсового автобуса. Никто из тех, к кому я стучался, так и не открыл дверь, из-за чего я, как утренняя куртизанка, отправился на трассу, ведь она никогда не спит. Перенасыщение свежего и холодного воздуха, будучи больным, сказалось на моём горле, разболевшемся вновь. На мне была лишь футболка и тонкая коуч-ветровка, которые не сказать, что грели шею от переохлаждения. Височная пульсация вновь пошла в бой, благо уши не закладывало, но лишь до недолгого времени, ведь утренняя прохлада в тандеме с временем способна убить любого, особенно простывшего человека.
Мимо меня проезжали автомобили. На мою вытягиваемую руку они никак не реагировали и продолжали движение мимо искривлённого от страданий человека. В рюкзаке играла музыка из блютуз колонки, чтобы мне было не скучно идти. В какой-то момент мне осточертело направляться в никуда, хотелось просто переместиться во времени и пространстве, чтобы просто не проходить этот тяжеленный уровень, однако такое невозможно, из-за чего я решил капитулировать, включив песню «The Golden Age Of Grotesque» Мэрилина Мэнсона, под которую будет прекрасно попрощаться с этим миром. Я лёг на дорогу под горку, чтобы водитель, проезжающий по этой дороге, меня не успел заметить и переехал моё тело. И здесь мне не повезло, даже умереть в этом мире трудно. По дороге ехал дед на мотоцикле с коляской, направляющийся как раз таки в село, откуда едут автобусы. Скорость его была невелика, отчего увидев меня, он покрыл меня трёхэтажным матом за мой опрометчивый поступок, но увидев моё состояние, посадил меня в коляску и взял с собой.
Ветер своими кулаками наносил удары по височной доле каждую секунду. Центральный процессор головного мозга не выдержал, и я впал в сон. Дед вёз живой труп, и, честно говоря, доселе не понимаю, как он решился и чем руководствовался, когда взял на себя ответственность за жизнь человека. Быть может, он не думал о возможных последствиях, своих планах, а просто понимал, что всё в его руках. Не всё потеряно в этом мире.
Проснулся я в больничной палате. Тело было под одеялом, а в руку вколота игла от капельницы. Около меня сидел брат, а за дверью были слышны голоса друзей, так и норовящих ворваться в палату, однако доктора больницы их останавливали. В палате помимо меня находилась бабушка с примерно второй стадией деменции, пытающаяся открыть ложкой банку колы; парень моего возраста, находящийся в каком-то коматозе с мёртвым цветом кожи; тупорылый ребёнок, играющий в тупорылый «Бравл Старс», иногда смотрящий не менее тупорылые современные мультфильмы для дефективных детей; и адекватная девочка в пижаме с лягушкой Пепе, тоже примерно моего возраста. Никогда я не лежал в больницах прежде, посему мне и было некомфортно, хотя совершенно разные люди в одной палате – нормальное явление.
Брат, сидевший на стуле у моей кушетки, опустил голову и никак не реагировал на моё побуждение, видимо спал. Дрожащий голос, издавшийся мною, разбудил его, а на его лице появилось удивление, подкрепляемое улыбкой. Услышав меня, он сказал:
– Наконец-то! Ты так долго был без сознания, я устал ждать когда же ты очнёшься, охренеть!
– Спасибо, что пришёл. Я всегда думал никто и не придёт никогда, если вдруг я когда-нибудь попаду в больницу.
– Ну, вот я и тут. Как самочувствие?
– Слабость, но не ломающая. Видимо отлежаться нужно ещё.
– Ты как так простыл-то?
– Под дождём стоял в деревне.
– Ну, ты даёшь, конечно. Была бы мама с тобой в деревне, сразу бы домой залетел, не позволила бы она, сам понимаешь, ахах.
– Поэтому я с тобой и поехал. Ты точно бы меня не остановил.
– Чего? Сон что ли был такой же, где ты заболел?
– Нет. Я вообще во сне ничего не видел.
– А чё тогда говоришь, что ты со мной поехал?
– Так с кем же ещё-то?
– Я не знаю с кем, но не со мной точно. Ты чё, тупой что ли?
На десять секунд я замолк. За это время на лице брата улыбка переменилась на недоумение с примесью страха. Он начал что-то говорить, а я понял, что нахожусь не в порядке, и чтобы погасить его опасения, я сказал:
– А! Точно. Я приехал на «Блаблакаре». Сон с тобой был, вспомнил.
На его лице появилось облегчение. Он расслабился от моих только что сказанных слов. В голове я проматывал случившуюся аварию и не мог поверить, что, возможно, её тоже не было, поэтому издалека и в третьем лице спросил его о ней.
– Прикинь, мне приснилось, что мы с тобой попали в аварию по дороге в деревню. Ужас, не дай бог такое в жизни пережить.
– Ты чё орёшь-то?! Только недавно полиция прекратила поиски тех, кто в дом въехал тогда, – тихо сказал он, а потом добавил шёпотом, – нас, то есть…
– В натуре?! А как давно мы попали в аварию? Я просто забыл совсем.
– Месяца два как. Что-то болезнь тебя мотает. Надеюсь, ты головой не поехал, а просто спросонья всё путаешь.
– Да, скорее всего.
В палату вошёл, лечащий меня, доктор. В открывшейся двери прозвучали голоса друзей, которые кричали, чтобы их пустили в палату, но никто никак не отзывался на их просьбы. Доктор улыбнулся мне и начал говорить нам с братом:
– Пациент… Как вас зовут? Вот вы. Прошу прощения, карту вашу не взял с собой. Поздравляю, вы идёте на поправление, через неделю вас будем выписывать.
Брат улыбнулся, а я вслед за ним.
– Сейчас чуток полежите ещё под капельницей, а потом и бегать начнёте, но, для начала, как вы вообще себя чувствуете? – спросил доктор меня.
– Лучше всех, – наврал я, ведь потеря в памяти меня пугала не на шутку.
– Отлично, – ответил врач и начал писать что-то в бумагу на планшете.
– А почему вы не пускаете ко мне моих друзей? – возмутившись, спросил я.
– Как, вот же зашёл к вам брат, вроде, если мне не изменяет память? – приподняв брови, ответил врач.
– А друзья-то? За дверью которые стоят, – вновь спросил я.
Доктор смотрел на меня в недоумении, на что брат ему сказал:
– Это те, которые в конце коридора на первом этаже стоят.
– А, понял. А он откуда знает про них? – спросил врач.
– Это… Я ему сказал, что они пришли, – ответил ему брат.
– А-а, понял. Не пускают их потому, что вам пока ещё нужно выспаться, а они будут отвлекать, – сказал мне врач.
Моё лицо вновь покрылось недоумением. Я отвернулся и сказал, что хочу спать. Доктор проверил наличие лекарства в капельнице, а потом попросил выйти брата. Брат хотел что-то сказать на прощание, но ему не давали этого сделать. Он ушёл, а я лежал в животном страхе того, что у меня амнезия.
Больше всего мне не хотелось, чтобы он рассказал врачу, что помимо симптомов, присущих обычной простуде, у меня ещё начались проблемы с памятью. Недолго думая, было принято решение убегать из больницы. Каждый раз, когда к палате приближались звуки шуршавших тапочек, я притворялся активно спящим, чтобы врач ничего не начал говорить мне и предпринимать какие-либо действия, возможно, по транспортировке меня в какую-либо больницу для душевно больных. На вряд ли это планировалось кем-либо, но с заходом солнца за горизонт, я открыл окно и прыгнул со второго этажа на землю, будучи одетым в пижаму. Я понятия не имел, где нахожусь, в какой стороне мой дом, в своём ли вообще городе, но убегать обратно было просто нельзя, ведь уезд в психбольницу уже явно был бы неизбежным.
На улице было прохладно, но не холодно, что давало мне сил двигаться дальше. Тапочки на ногах постоянно соскальзывали, и это неистово раздражало уже начинающуюся мозоль на ноге. В конце концов, уже убежав достаточно далеко от больницы, которая была где-то у леса на отшибе города, я выбрался на первые улицы своего города и пошёл пешком. Ни одна из машин не останавливалась. Не выдержав всего этого холода, боли в голове и ногах, слабости в теле, я разблокировал свой мобильный телефон с помощью отпечатка пальца, ведь пароль я не помнил, и позвонил другу, чтобы он забрал меня и отвёз домой. Ни один общественный транспорт даже не появился в моём поле зрения, пока я ждал того единственного, кто откликнулся на мою помощь.
Холод. Холод, детка, холод. В моей голове играли эти строчки из песни… Не помню, какой песни. Томительное ожидание приезда моего друга, находясь на холодной остановке, породило мысли о чём-то плохом. Миллиард надменно проезжающих автомобилей раздражали меня больше всего, ведь ни один водитель даже не удосужился остановиться около еле одетого меня, когда я вытягивал руку на проезжую часть. В добавок к этой ненависти, появилась злость к себе за то, что я считал всё, чем занимаюсь – абсолютным дерьмом. Никакой обратной отдачи. Всё, чем бы я не занимался, создано в пустоту. Я просто ощущал себя бездарностью. Может быть, жизнь попыталась убить меня тем приятным вечером в деревне? Может быть, я зря стараюсь биться за жизнь? В голове заиграла песня «999» группы «Синдром Восьмиклассника», и в это время мне пришло сообщение в «Телеграме» от той самой подруги, с которой я общался выдуманным сиянием, которая им же услышала мои плохие мысли о смерти.
– Привет. Как дела?
– приветики. всё супер. ты как?
– У меня все хорошо. Ты сейчас где, чем занят?
– да вот сижу на остановке, думаю о жизни.
– О чем именно?
– о смерти. о том, что всё бесполезно.
– Не о собственной надеюсь?
– в том числе.
– Только попробуй. Если ты суициднешься, то навсегда упадёшь в моих глазах.
– и как бы не хотелось мне, я не могу уснуть и упокоить свою душу – в бесконечном сне мне быть…
– Че?
– где ничего нет, и послание не может быть исполнено извне, и я пытаюсь выбраться отсюда…
– …
– словно растение, что тянется на свет, но моя тяга к жизни тлеет, словно пепел сигарет…
– Песню поешь?
– да. вот ещё другая, зацени.
– Нет, прекрати.
– и я – уже в говно, в эту ночь плевать, что было.
забыть, обо всём, в эту ночь, в эту ночь…
– В эту ночь.
– нужно ещё больше крови, нам нужно то, что убивает нас, сегодня ночью всё сгорит, давай посмотрим?
– Давай.
– разбитое – не разобьёшь, и нам всё это нужно. снова-снова этой ночью, этой ночью мы похожи.
– Круто.
– может, просто убежим из города, оставив позади для грусти и печали поводы?
– Это песня, но я не против.
– оставив все пути назад и провода, цветные сны оставили нас навсегда.
– Я тебя люблю.
– я тебя тоже. прости меня за всё. пока.
– Ты куда?
– куда-то далеко.
– Не смей. Я тебе писала уже, если сделаешь это – упадешь в моих глазах навсегда.
– я кинул себе вызов пройти жизнь до конца. сейчас я просто еду домой из другого конца города, не переживай.
– Ладно.
– пока, Брик моя современная.
– Пока.
За мной приехал друг. Дрожащие намозоленные и холодные ноги повели меня по мокрому асфальту, покрытому бычками и харчками, в машину. Еле как я открыл дверь и вальнулся на переднее сиденье.
Первые минуты мы разговаривали о моём побеге из больницы, а далее было нечего обсудить, да и говорить мне, в принципе, не хотелось. Со временем я стал вообще замечать, что не хочу говорить ни с кем. Мне настолько приятно от компании с самим собой и музыкантами в наушниках, что никакой человек не нужен. Быть может я просто пока что не нашёл достойного человека, который способен тягаться своим внутренним миром, своей интересностью с зоной моего комфорта? Возможно. Тем не менее, на данный момент, я просто не переношу пустую болтовню, созданную только для того, чтобы ликвидировать неловкую паузу, характерную для малознакомых людей, оставшихся тет-а-тет и абстрагирующихся от банальных вопросов, чтобы не показаться скучными. Неловкая пауза вообще довольно странная субстанция. Никто не знает, что с ней делать, ведь поговорить нужно, а о чём? Да ни о чём. Тупорылые люди не понимают очевиднейших трюизмов. Не о чём поговорить – так помолчи. Когда наслаждение от просто компании сольётся воедино для обоих, разговор пойдёт своим чередом, и уже будет намного приятнее, ведь беседа будет непринуждённой, самопроизвольной, нежели разговор, идущий вопреки. Вопреки неловкости, отсутствии комфорта.
Этот феномен присущ мне, как никому другому. Ввиду того, что разговор для меня довольно интимен, ведь говорить попусту с кем попало желания нет, а молчать люди не умеют – приходится говорить, когда не ощущаешь комфорта от отсутствия слов, ведь если мне плевать абсолютно на то, молчу я или говорю, то дразнить людей их латентным страхом молчания – не хочу, ведь я эмпат. От этого и знакомиться становится трудно, если вдруг неожиданно появляется желание или повод, ведь привыкание к разговорам внутри головы с самим собой сказывается на навыке привычного общения с людьми, контакта с социумом.
Друг довёз меня до дома, я поблагодарил его за помощь, пожал руку и отправился домой. Придя домой, состояние, будто внушением, улучшилось очень сильно. В гостях хорошо – дома лучше. Привычная, ненавистная квартира, в которой я живу, не потеряла свою функцию «места сохранения». Место, в котором можешь по-настоящему уйти от людей, остаться полностью наедине, делать, что хочешь абсолютно. Мне стало легче на душе. Это состояние я подпитал приятным сном на своём приятном диване.
Утром я проснулся в постоянных судорогах, идущих по всему телу то в одном месте, то уже в совершенно другом. Никогда не стоит обесценивать что-либо. Всё в нашем мире имеет в потенции огромную силу. Тот же тандем воды и времени способен уничтожить вообще всё. Так же и примитивная ангина способна вырасти в страшнейшую патологию вкупе со временем. Никогда я не испытывал столько тяжести в теле, боли в голове, хруста костей в ногах и руках при обычной простуде. Халатное отношение к своему телу – большая проблема, на которую мы никак не обращаем внимание. Мы бережно относимся к своему телефону и боимся его разбить. Я не имею в виду, что нужно его не беречь, просто всегда можно купить другой. Мы лелеем наш автомобиль, однако точно так же всегда возможно купить другой. А вот наше тело, организм, который у нас единственный, мы не жалеем абсолютно. Впитываем постоянно яд, в виде алкоголя, никотина, других веществ. Ломаем его постоянной ленью и отсутствием необходимых банальных занятий физической культуры. Про питание вообще нет смысла говорить. Мало того, что рацион каждого из нас состоит из магазинной синтетики, потребляемой нами каждый день, следствием которой является ухудшение состояния видимого всеми органа – кожи, так ещё и потребление животного белка людям не говорит об ухудшении, изношении организма, внутренних органов тела, в конце переливающуюся в болезни. Изучением информации мироздания, мироустройства тупорылые люди заниматься никогда не желали и не желают по сей день. Всем нужен фастфуд как в питании, созданного для поверхностных и пустых людей, которые живут исключительно яркими, впечатляющими здесь и сейчас эмоциями, не требующих усилий и времени, так и в информации, которая превратилась в данный момент в не жидкую, не твёрдую, и даже не газообразную субстанцию, а просто в аморфное, бесформенное нечто, которая как вирусы развивается в геометрической прогрессии и пожирается вами, издавая отвратительные причмокивания из-за своей консистенции, высирая додекальоны тонн каловых масс в мозг ежедневно, а вы никак не сортируете это вторсырьё. Людям плевать на свой организм, который в любой момент может прекратить своё существование, а соответственно и жизнь. А когда протекает банальная болезнь, в виде той же простуды, вы называете сопли и кашель «дурацкими», «тупыми», не понимая, что виноваты то вы сами. Тупой – ты. Инфантильное создание, не способное составить причинно-следственную связь, а если и способен, то в дальнейшем на ошибках ты учиться не будешь, потому что ты тупой.
Я прекрасно осознавал, что во всём виноват я сам. Во всех бедах, губящих меня, можно винить кого угодно, но это никогда ни к чему не приведёт. А виня себя, ты взрослеешь, ведь начинаешь уметь признавать ошибки, брать ответственность за свою жизнь, поступки, слова. Это и даёт тебе ментальный рост. Взрослея ментально, ты уже лучше девяноста процентов людей вокруг. Однако я настолько устал от жизни, что уже бороться за неё я не желал. Последние годы своей жизни я просто жил мыслями, что умру молодым. Старость, внуки, собачка и кошка, усадьба на отшибе деревушки в тёмно-зелёном нуаре сосен лесного городка среди диких животных, всё это – было моей мечтой, которую я напрочь отрицал, ведь абсолютно серьёзно не представлял это, как возможное, ибо ощущал, что уйду отсюда в юношестве. Даже мои мечты о переезде в другую страну, которые подкреплялись накоплением капитала «на всякий случай или на будущее», стали рушиться от мыслей смерти в молодости. Ввиду этого, мне стало плевать на приемлемый мною долгое время аскетизм, который основывался на ограничивании траты денег впустую, отсутствии алкоголя в моей жизни, просмотром бесполезного шлака на видеохостингах, постоянной учёбе чему-то новому.
Я устал каждый день таскать своё тело из пункта А в пункт Б. Это присуще каждому – ходить на учёбу или работу, потом идти домой, где будешь видеть свою нелицеприятную жену, нежеланных детей, эгоистов-соседей, слушающих «Элджея» круглые сутки. Однако в жизни каждого злость на подобное можно нивелировать приятным времяпровождением. Калибр удовольствия у каждого разный и состоит он в определённых занятиях, будь то общение с друзьями, прогулка с девушкой или молодым человеком в парке, занятие любовью, катание на аттракционах, хождение на светские вечера, поедая изысканные яства в компании приятных людей, чтение литературы под горячий чай с лимончиком наедине с собой, или прослушивание музыки. Когда-то и я получал от всего этого удовольствие. Тем не менее, время всё расставило по своим местам. Ничто из перечисленного не является для меня ныне способом получения наслаждения. Быть может я не познал ещё что-то, о чём я узнав, пойму, что именно этого мне не хватало. Гадать можно сколько угодно, но на данный момент картина такая.
Если я хотел отдохнуть от людей, от злости на свой техникум, от мыслей – я шёл на качели и знал, что включив музыку, качаясь на цепочных качелях, я уйду в небытие от наслаждения обособленности от этого мира, от себя самого. Я всегда предвидел, что включив в конце качания песню «Мало» группы «Пионерлагерь Пыльная Радуга», я конкретно оторвусь в последние минуты раскачивания себя по пространству, полностью уже уничтожив негативные эмоции подавлением приятных, в данный момент превалирующих многократно где-то внутри от этой песни, и пойду спокойно спать домой.
На этом фоне я однажды видел сон, в котором все мои близкие люди, включая тех, с кем уже не общаюсь, привезли меня в закрытое место, где было много качелей, на которых мы все качались, слушая плейлист, составленный ими, из моих любимых песен.
На улице было светло, солнце грело нас, но не сжигало. Время от времени мы переставали качаться, проходили к столу, чтобы поесть сладкий арбуз, порассказывать анекдоты, или поиграть в «Твистер», чтобы отдохнув от качелей, вновь к ним вернуться, наслаждаясь любимыми композициями, играющими из качественной акустики. Подобные добрые сны, среди пучины злых и страшных сновидений, видимых мною постоянно, очень хорошо сказываются на внутреннем состоянии, будто бы они специально появляются, чтобы составить баланс. Всемирный.
Тем не менее, ныне, я вообще не хочу никак праздновать день рождения. Более того, я хочу, чтобы меня вовсе никто не поздравлял, ибо мне, непонятно почему, неприятно слышать поздравления. Дело не в том, что мне грустно от того, что я стал более стар. Дело в том, что я даже составить умозаключение этого явления не могу. Мне просто неприятно. Как будто требуется для людей специальный день, чтобы выразить словесно бездушные пожелания, приятные слова, комплименты, благодарность, произнесённые исключительно для ритуала, ведь что-то же сказать нужно; подарить подарок, ведь в любой другой день этого сделать нельзя. Было бы прекрасно, чтобы этот день в календаре каждого, знакомого мне, просто исчез, чтобы моего дня рождения вообще не существовало. Игра слов. Трактовать вышесказанное можно как угодно, на то тебе мозги и даны.
Как же больно ныне видеть качели, которые всегда реанимировали моё подавленное состояние, осознавая, что даже музыка ныне, не спасёт меня.
Мне.
Надоели.
Качели.
И.
Музыка.
Я не знаю как спасаться. Куда идти. Что теперь меня будет радовать? Что? А ничего. Только развитие. Только развитие даёт радость жизни, а последствием роста образуется получение удовольствия от более простых вещей. Но учиться чему-то невозможно, когда отсутствует банальная мотивация существования.
Именно поэтому я сделал решающий шаг.
Включив телефон дрожащими от той же судороги руками, я открыл телефонную книгу и позвонил друзьям с намерениями побухать, на что они любезно согласились, но только вечером, ибо днём пить – неинтересно. Время было раннее, занимать его было нечем, банально потому, что меня всё раздражало. Надев тапочки, я отправился на кухню и выпил банку корвалола. Через десять минут меня вырубило.
Проснулся от телефонного звонка в восемь часов вечера. В состоянии перманентного коматоза я принял звонок, в течение которого на меня кричали из-за того, что я куда-то пропал и не пришёл бухать. Проверив количество пропущенных звонков, я охренел, ведь их насчитывало порядка двадцати с лишним. Из моих уст полились извинения и обещания прийти в течение получаса. Ломка в теле была неистовая, но уходить от обещаний было нельзя. Взяв себя в руки, надев тёмный свитер и штаны, пропитанные запахом духов дорогого мне человека, я, не жалея деньги, ведь терять было нечего, вызвал такси за триста тридцать рублей и направился туда, где они собрались.
Квартира пропахла насквозь невыносимой гарью табака сигарет. На полу, по моему ходу в квартире, лежали бледнолицые юноши и девушки, знакомые мне через третьих лиц. Отвращение было неописуемым, но пришёл я сюда не с целью познакомиться с приятными людьми, точно желающих достичь успехов в этой жизни. Цель была одна – напиться до беспамятства, дабы хоть ненадолго избавиться от ощущаемой боли в теле и отключиться, возможно, даже навсегда.
«Скольким заменили водочные спайки все другие способы общения людей?!» В голове слагалась эта фраза, что пыталась съесть меня, но животное во мне было сильней.
Из кармана я достал два шкалика корвалола, чтобы после семи выпитых подряд рюмок, испить их залпом. Мне было невыносимо абсолютно ощущать себя с подобными людьми в одном закрытом пространстве, иногда даже говоря с некоторыми. Именно поэтому я так скоротечно решил выйти из онлайна.
Пока сознание засыпало, я вслушивался в беседы ещё не спящих людей. Пытался понять вновь, какого это болтать с кем-либо. Анализ этого бубнежа привёл меня к мысли о своей скучности. Пустой базар всех вокруг людей стал мне абсолютно чужд. Замена общения с людьми музыкой заставила деградировать мои навыки социального общения. Однако именно это и даёт мне сил созидать, творить – писать стихи, создавать видеохронику и тому подобное. Знаете, что же это? Всемирный баланс, да. Навыки одни мутировали в другие. Я бы стал вновь лить слёзы о том, как было круто когда-то. Когда я мог вести непринуждённые беседы с кем угодно, ни о чём не думая, проводя время беззаботно. Но в этом ли счастье? К этому ли я шёл? Для кого-то всё с точностью наоборот. Общение ни о чём не радует человека Н. Этот человек Н, как раз-таки, мечтает о том, чтобы оседлать творческое ремесло, но, по разным причинам, у него это не выходит. Стоит радоваться тому, что имеешь, ведь это именно то, что тебе дано не просто так. Сравнимо со стандартным сундуком в «Майнкрафте», в котором тебе даны разные абсолютно вещи, с которыми тебе нужно будет начинать свою деятельность, развитие. Тебе даны какие-либо индивидуальные черты характера, навыки, которые ты не используешь, не развиваешь, а лишь оставляешь застаиваться, онанируя на такие же индивидуальные признаки кого-то другого человека, который, в свою очередь, также горит вожделением получить что-то от другого человека. Мы абсолютно не ценим то, что имеем.
Я считаю себя некрасивым, однако прекрасно понимаю, что существуют люди, куда более уродливее меня, ввиду разных причин: как генетически, так и из-за жизненных обстоятельств.
Я считаю себя недостаточно уверенным, однако наблюдая за тем, как люди не могут банально узнать дорогу у прохожих, поздороваться с кем-либо, улыбнуться в ответ, улыбнувшемуся им, понимаю, что со мной всё в порядке.
Недостаточно просто ценить имеющееся. Важно ещё и развивать это, преумножать, ведь не делая этого, твой путь встанет на путь стагнации, а впоследствии и к опаснейшей деградации, которая будет высасывать всё больше энергии из твоего сознания и однажды сожрёт тебя. Ведь деградируя, твой взгляд не перестанет глядеть на качества других людей, о которых ты мечтаешь. Более того, именно те люди, на которых ты будешь обращать внимание, вполне вероятно, как раз-таки, и будут увеличивать качество имеющегося, непроизвольно опуская твою самооценку всё ниже, и ниже, и ниже, пока в твоей голове не появятся слишком плохие мысли, ведь ощущать себя ты будешь уже не человеком, а животным без целей.
Немало важно ещё быть благодарным. Банальная благодарность продавцу в магазине, кондуктору в общественном транспорте, однокласснику за предоставленную им ручку на уроке – лечит тебя, шпаклюет твою сучью натуру и сеет культурные растения на отравленной земле, которой будут восхищаться многие и радоваться этому. Но этого недостаточно. Благодарность жизни идёт наравне с благодарностью людям. Говорить «спасибо» судьбе опять же за то, что имеешь – однозначно полезная практика. Как бы тебе не было плохо, на планете существуют люди, живущие в сотни раз хуже тебя. Да те же бездомные животные в приютах, истребляемые звери тупорылыми браконьерами, живут куда хуже тебя. Скажи «спасибо» за то, что родился не собакой, над которой собираются издеваться, ставить опыты. Разнылись. Какая же жизнь плохая. Когда жизнь тебя окунёт в чан с желчью с примесью каловых масс, разбавленной ядом, придёт осознание того, как же было хорошо недавно. А недавно ты ныл о том, как было хорошо когда-то там. Бесконечная цепочка распускания соплей на ветер, который дует на тебя, тупица. Это были последние мысли за тот вечер, перед моим крепким сном.
