А штука, и прежде всего для него, была в чем? Пусть за окнами и была зима, и в самом же ее что ни на есть расцвете, если уж и не наступлении в середине-то января, ему было куда комфортнее в нем и тут же не быть в легкой темно-зеленой рубашке, не застегнутой до конца сверху и закатанной же до локтей в рукавах, как и белых же джинсовых шортах длиной до колен, в отличие же все и от той же самой мерзлячки перед ним, как и он сам же про себя ее и нарек, что еще и серую же футболку с черной довольно-таки и иронично-символичной надписью, опять же куда более и для него же самого, «I'm limited edition» под и так теплую и вязаную шерсть надела, ну уж так она при нем потягивалась временами, ничего не поделаешь, в Никиту, видать, все же пошла, жаль только и не хоть каким-то мало-мальским интересом к чему и кому бы то ни было новому, но и зато же еще ни разу пока не с- и убежала на кухню попить или в туалет умыться, чтобы же и не только оттянуть время и вытянуть параллельно из этого же самого времени по максимуму, но и не возвращаться раньше и не играть же дальше, так что, да, ограничена и ведь не поспоришь: как минимум с ним и сейчас, а и как максимум вообще – умна же не по годам, по всем же лавкам и палатам сразу и это ж если еще не говорить об окнах и балконах, чьи створки и двери повсюду были закрыты, а и тот же самый камин ни на миг не потухал, а она все равно продолжала мерзнуть, так же еще несмотря и на стабильное, стационарное и даже уже ведь почти стандартное отопление и свой-ее же личный весьма неплохой и уже теплообмен, внутреннего с внешним и внешнего же с внутренним, пусть и пока еще при довольно плохой регулировке и самой же регенерации.
А вот что и ему же уже стоило после «шах» сказать ей «мат» сразу и разойтись полюбовно и тут же не по любви? Ничего ведь! Ничего. Но и как же уже она сама и про себя же все думала. А не он. А уж и ему-то – стоило! Стоило и очень много. Как и многого же. И не только, не столько же и именно не сказать, сколько и потянуть же этот, тот самый момент и все между ними двоими. Да и если же еще учесть, что перед этим они еще как минимум же час, не то и два, а там и все три, влюбленные же и счастливые часов не замечают, собственно, как и не, сидели в этой же самой гостиной, напротив все друг друга же, на этих же самых стульях и за этим же самым столом, нависая же не хуже грозовой тучи и облака над вполне же себе уже и треклятой как для нее и старой доброй как для него же соответственно темно-коричневой деревянной доской с темно-бежевой же разлиновкой и черными печатными римскими цифрами и латинскими заглавными буквами по верху и низу черного контура этой же самой таблицы под черно-белыми же фигурами в цвет и стороны, неплохо же еще и ко всему подойдя и под вид соперничавших на момент первых. И нетрудно же было догадаться – какой цвет и кому принадлежал уже, правда? А и особенно – чьих осталось с гулькин нос, а чьих и было практически по всей же поверхности доски. Но и стоило же при этом еще сказать, что ее колонна из белых фигур знатно оттеняла и без того же уже белую и бледную кожу его, выстроившись по правую же сторону от него и самой доски ровно-педантичным рядом.
И, как прокляв же саму доску с фигурами, что, конечно же, были ни в чем и ни в ком не виноваты, да и никак не свойственно же это еще ангелу, хоть и половинчатому и пусть даже и с превалирующей этой самой стороной, но и раз на раз же не приходится и можно, как исключение же из правила, прокляла она еще и себя за вновь неусидчивость и в ожидании же все прихода Никиты или Александра, равно как и за интерес к самому же сему виду спорта на протяжении же всей его жизни и еще немного после смерти, коим она его не считала же никогда и вряд ли когда-нибудь уже будет, как и за него же и к тому – почему именно это и так интересно ему же самому. А вот уже после себя-нее же и непосредственно же самих шахмат под раздачу проклятия попадал-шел уже и сам Егор, да и куда уже ведь без него, тем более же и здесь, не так ли, которого же она возненавидела в момент и про себя же еще больше, хоть и казалось бы вновь куда, да и ведь скорее же именно так же и откуда, ведь и не только же за то, что он поддался-таки на ее уговоры «Научи. Ну, научи!» спустя и полчаса же, а не то и час, а еще и за то, что и после же этого, своих же слов и согласия, почти и обещания отказался вовсе и по-настоящему же учить, а и именно поддаваясь, на первый, второй, а там и сотый же раз, но и как достойный же учитель не менее же достойному ученику, пусть и не сразу бы ставшему таким же, да, но и на первых же порах все первые поддаются вторым, идут на попятную. Все, да. Да вот и не все. Да и кто он такой вообще, в конце-то концов, чтобы соответствовать, а там и следовать же иным ожиданиям? Не Деймон же. Не Деймон! Вот поэтому-то в основном и с не. Но и тогда – за что же ненавидеть, верно? Сама же попросила. И фактически же – именно напросилась! Выпросила и заставила. Но, а он же еще – и не повторяется!
И как в качестве же еще подливки и присыпки ко всему, шлифанув, так сказать, и с напалмом, ее интерес прочно состыковался с его же скукой, приклеившись и закрепившись, как магнит, и в какой-то же момент времени, просто же и ни с чего, поменялся же с той полюсами, вот так, да, просто и легко и, как говорится же еще, легко и просто, искра, буря, шахматы, как в волейболе: они просто же поменялись полями. И, естественно, после выигрыша одной из сторон, но и опять-таки же просто, фиг бы он ей так же свою сторону доски отдал, как и свои же фигуры, ни с проигрышем и своим, ни в принципе и ее, разве что после ее же определения и распределения и то же ведь – не факт: не все же свое может вдруг стать и чужим, пусть даже уже и не значась, именуясь как чужое, и все же. Зато и как сразу же поменялась атмосфера вокруг и внутри каждого же из них: тот же, кто еще недавно играл черными от скуки, уже с неимоверным и необъятным, каким-то даже и маниакально-садистским интересом наблюдал за всей же процессией, принимая же в ней непосредственное участие, а не только смотря сверху или со стороны от нечего же делать и в качестве же все альтернативы на безрыбье и рак – рыба, пусть и перестав при этом вести же счет сразу после десяти же проигрышей подряд игруна, а и точнее игрули напротив и за белых, коей уже теперь и самой и заместо же все него недавнего хотелось побыстрей от этого всего отделаться, получить «мат» и уйти.
Но и кто же ее уже отпустит? Святая простота! Явно же и не тот, кто сначала еще просто потешался, а после же уже и начал так же издеваться, ловя же еще и полный, чистый кайф с ее же собственных мук и страданий над такой же все простой и легкой вещью, как шахматы, опять же и снова – лишь с его слов и такого же понимания, как и знания, ну и для него же самого непосредственно, не для нее! И да, конечно, он мог бы быть и стать достойным, прилежным учителем, потерпеть и покорпеть, нормально и научив в конце, в конце-то концов, не сажая же сразу ее за игру и напротив, против себя же, соглашая же тем самым еще и на спарринг, явно же не под свой-его, как и ее же опыт и вес, как и вполне же себе мог на первых же порах пару раз и поддаться, не вести же и счет. Мог. Да! Но просто не захотел. И впервые же – не потому, что это неинтересно и ни капельки же не весело, а потому, что и она сама могла бы изначально приложить к этому всему и наравне же с ним, взаимно хоть и капельку той же самой прилежности, только уже и от себя, такую же капелюшечку и достойности, пусть и в качестве, как и количестве той же самой ученицы, попробовать хоть поиграть нормально и так же погрузиться же в игру, а не бегать же глазами постоянно от доски к часам и обратно каждую минуту, а то и секунду в ожидании лишь, когда же эта пытка закончится и придут же уже все остальные, только лишь чтобы ее же саму и самую же что ни на есть принцессу из принцесс спасти от злого же дракона из пещеры и чтобы после уже она сама же сбежала уже из башни и от принца, вернувшись во все ту же самую пещеру и к тому же самому дракону, где и жили бы они затем уже пусть недолго и несчастливо и умерли бы не в один день, так как кто-то бы кого-то рано или поздно все же первым бы и сожрал, но и явно же не тот, о ком сразу же все и подумали, но и да и хрен бы с ним, ведь и все же – счастливый-то конец: где она-таки же хоть опять же и сама, но и уже честно для и про себя же поняла и приняла, как и себе самой и всем же потом сказала и призналась, что фишки с «Я не такая – я жду трамвая, и да, в Средневековье, но и не надо меня к столбу, в хворост и на костер, я могу все объяснить без регистрации и смс, то есть без вил и факелов!» и «Хороший парень-принц, определенно, мой вариант!» не сработали, просто не сыграли как там и уже, так и в дальнейшем же еще не сыграют и не сработают. Да и в принципе же, как и ни у кого же затем. А все почему? Не потому, что и огр порой, тот самый же все и рыцарь, пусть и не в сияющих и вовсе же не в доспехах, хороший вариант: просто и потому, что дракоша – девочка, принц – по мальчикам, а у самой принцессы на момент традиционная ориентация, пусть и с весьма нетрадиционной второй личностью, но и не уходя же целиком и полностью в биполяр – это ниша «Шрэка» и его же продолжения, в случае же чего, будь то те же «Подружьи посиделки» с рейтингом до PG-13 или уже непосредственно «Девичник» без «м», зато и за «R». Не потому, что когда город нападает на лес, а и тем более люди и на животных, как не дикая природа и на дикую же и не чудища, не чудовища и не монстры на и именно же чудищ, чудовищ и монстров, заявляя, что вторым никак нет места среди первых как в принципе, так и в общем, зато первым же в то же самое время есть место среди вторых, хотя кто еще и есть кто и на каникулах же те или нет, да и под чьей еще маской находятся, это плохой вариант и им, ни тем, ни не тем, никогда не победить до конца и друг друга, ведь опять же, по сути, какая разница – будь ты хоть человеком, хоть монстром, хоть и, прости бог-дьявол, единорогом, а там и дву-, и трирогом, одно ведь и то же, разницы нет как в принципе, так и таковой, как и на что да и кого ни посмотри, одинаковые, но и это уже хлеб и ниша Малефисенты и как ей же, так и не подобных и, как и в случае же с продолжением «Шрэка», это тоже неплохая повесточка на злобу дня, но и опять же: не переходя граней дозволенного и рамок морального комплекса, не говоря уже и о законе, просто же и потому, что его уже как отдельно и такового же от жизни, а там и смерти же и в принципе, нет, чтобы вдруг неожиданный эдипов комплекс не перекочевал же в стокгольмский синдром через все тот же и Hassliebe, драма драмой, как и счастливый и несчастливый, хороший плохой или плохой хороший, а и тем более же открытый, некий средний же между ними финал, но и абьюз же – никак не по расписанию, это же все же не белок и не целлюлоза, бывшая в прошлом растительностью, а стекло и самое настоящее, даже и не стекловата, мало приятного все же. И не потому же, что и она же сама плохая, а потому, что все те же самые противоположности притягиваются, и нет, не потому, что дракон, в свою очередь и ей же в противоположность, хороший, хищник всегда и во всем, при всех же останется хищником, как и принцесса же не принцессой, в том самом понимании в котором надо, телесные противоположности и речь же даже не за пол, а и тем более вид, речь – за суть: за то, что противится слову кажется и хочет как раз быть.
И нет, это не бутерброд и не винегрет из всего, всех и вся – это немного реальной логики в сказочном безумии промелькнуло: дурные же все как на подбор и для не меньших же дурновкусий в отделении же «Отделение тьмы от света, черного от белого и добра от зла», как и самой же жизни – от нее. И где есть же не только золотая середина и серая зона, а еще и замена на поле и подмена понятий, как и в виде вполне же себе мужского в женском и женского же в мужском, кого бы и чего бы это ни касалось. А что уж говорить и за принцесс с драконами, где она хотела лишь казаться принцессой, не будучи же ей совершенно, а он – не драконом и все же вернулось на круги своя и к исходнику тогда, когда оба же отпустили противоположные веяния в себе, из себя и избавились же от них окончательно, как и в «Красавице и Чудовище», поменялись, не изменяя и во всех же смыслах, ни себе, никому, не ставя же это еще и целью, как и средством поначалу, зато и получая же все это в конце, просто приходя же к этому постепенно и посредством же все понимания все тех же сторон друг друга, принятия и отпускания их, не зацикливаясь, не выделяя больше и уже за счет этого меняясь, не изменяя-сь, а и тем более не наоборот. Ну, а с помощью другого или нет, как и в другом ли или нет, не так уже и важно – дело второе! А что же до односложной смысловой рифмы по Фрейду и Егора же – скоротать время и побыть на подмене какое-то время как никогда не было, так никогда же не есть и не будет же в дальнейшем для него ни в чем и ни с чем, ни с кем и ни в ком, в противном же случае тогда бы ему проще было и не быть самим собой, тем же самым и Егором, которым он и был, есть и будет, вовсе, чего же он сам уже допустить никак не мог и что же еще и собирался доказать и показать ей самой, если и уже не сделал этого, конечно.
– Не-е-ет! – Весело протянул Егор и тут же залился развеселым смехом, стоило только ей рухнуть головой на стол, тут же вернувшись и в исходное же свое положение сидя, не став же даже еще и подкладывать под нее и своих рук для смягчения падения, наказывая же себя уже снаружи тем самым за еще то раннее и какое-то же лишь подобие ожидания, веры и надежды внутри, что еще ведь теплились в ее же сердце, пока разум усердно и насильно, хладнокровно выдувал их, заставляя буквально и во все же глаза смотреть напротив и на него же, будто бы и перекачивая же всю его холодную рассудительность и где-то же даже расчет из него же в нее, как по сообщающимся сосудам и без как, аргументируя же все это одной лишь фразой и риторическим вопросом тут же: «Ты же все знаешь – зачем себе врешь?». Укладывая туда не только и самого же его, а еще и понятия и понимания, знания о тех же самых все вере, надежде и недостающей же к ним любви, где о первой всегда молчат и даже не думают о ней, не то что и не говорят, вторая с конца первой дохнет и поэтому же вообще на фиг сразу же пошла, а третья – безымянная, что есть же она, что нет: хоть на пальцах же коли, ей богу же, раз и на лбу уже и места нет, ей дьявол, прям почти и как у Тен в виде «тату» и тут же не у нее, да и сколько ж можно переносить все с себя и на нее, быть лишь похожей и зеркальной, когда и можно уже вполне быть и собой, придумав что-то и свое, с любовью же не в последней инстанции и такой же путь и без дабл трабл еще и за счет розы перед ней, ведь пусть она и без имени, зато и с какими-то еще шансами и несмотря же на то, что и по итогу же всего – больше именно переняв у нее и видоизменив, кое-что убрав, вдохновившись, в то же самое время и не подчистую. И подытоживая же все это «Сама виновата» в синхроне же с самой девушкой, в кои-то веки согласившейся с этим безапелляционно, где-то и на задворках же своих, ко всему, еще и представляя – как бы красиво смотрелись все эти записи-надписи сейчас и на поверхности стола, да и все же ее мысли скопом, в полном хаосе, размашисто и мелко, грязно и чисто, что и каждый ведь поймет по-своему, как и то, почему не пастой, а кровью: а ни черный, ни тем более белый не взяли бы, не проняли и не справились бы просто со всей этой красотой, да и красота же – все же красный, еще же один аргумент к тому, почему «тату» не ее – она бы сделала цветные и тут же монохромные, однотонные, чтоб душа осталась, став чистой, а тело, кому вообще какое дело до него и внешнего, тем более когда и нет места внутри. За приложением головы к деревянной поверхности тут же раздался и глухой удар-стук от встречи их и последовавший за ним сразу же тихий стон боли из первой: и оба же звука, будто и сорвавшись в тот же миг с цепей, рванули с места и, обгоняя и перепрыгивая, цепляя друг друга, словно дикие псы, понеслись по сторонам, ударяясь о стены и потолок, разносясь же по пустому и обезличенному помещению громогласным эхом, ниспав и разбившись же, в конце концов, о пол, оставив о себе память в воздухе в виде морского бриза, соли от волны и пены и легкого аромата сирени, лепестки цветов которой они все же сорвали с куста, растущего на вершине скалы, так и не сломив ни одной ветки при восходе на нее и отходе с. – Как пусты наши дела… – процокал назидательно он, теперь уже лишь посмеиваясь меж фраз, но и все еще же так же в открытую выражая свои эмоции, как и утирая же временами еще и слезы. – Будь аккуратней с древесиной – ее Ксан ценит ничуть не меньше, чем же и белую ткань, наброшенную на нее в виде скатерти… Что-то вроде же и той, что он натягивает сам, когда она и до него же еще не натянута, на светлые древесные рамы будущих его холстов! Что уж говорить и за мольберт, а? Но и да, чуть больше, чем и тебя саму, в таком случае: выбор же – очевиден!
– Буду! – Фыркнула куда-то в стол и себе же под нос, как и ноги, брюнетка. – Как и буду все еще надеяться на то, что это все же треснула моя голова и я хоть так смогу избавиться от всего этого… А и главное – от тебя!
– Малышка-Софишка… – нараспев протянул блондин и вновь рассмеялся, уже и с новой же силой набранного в легкие воздуха, пусть и с легкой расстроенностью ее же все травянистой кислинки, зато еще и с так уже полюбившейся им свежестью озона, в попытках взять себя, если уж и не ситуацию с оппонентом, в руки. – Тебе надо было отказаться и уйти, выйти из игры если и не сразу, то и чуть раньше… когда надо мной еще не возобладал и не начал же обладать полностью, прямо-таки и переполнив, такой интерес! Да и не… В принципе! А и по-хорошему же – вообще не начинать это, не проситься и не напрашиваться… Но ты сделала это и пошла же на все са-ма! Никто тебя за язык не тянул и не заставлял… Не принуждал ни к чему… Как и ни к кому! Ты знала изначально, на что и к кому же с этим всем идешь… Так и чего же ты теперь ноешь, что все стало вдруг и по-плохому? Научись уже с честью и достоинством, ответственностью признавать и принимать ошибки от своих же выборов, как и проигрывать!
– Как?! Если ты мне не дае-е-ешь… – взвыла вновь девушка и еще раз, но и уже чуть слабее, получив и от первого же раза практически все, что хотела и не, приложилась головой к столу, накрываясь сверху теперь еще же ко всему и руками, отказывая будто таким образом всему же, всем и вся, как и отказываясь от всего: слышать и видеть, понимать и принимать, а и главное-то подниматься и лицезреть же его прямо-таки и победоносную моську и горделивую же мину – гордого собой и только лишь самим собой.
Да и вот только же вновь забывая, с кем именно она и как минимум же все еще здесь и сейчас имеет дело и что, однако же, стоило все же хотя бы если и не слушать и слышать, то и прислушаться, да и если же не к нему, как и ко всему же происходящему вокруг нее-себя, то и к себе же самой внутри и если и не перефразировать фразу, что уже и вылетела – не поймаешь, как ни крути и не исправить ее, то хотя бы и добавить к ней что-то еще, дополнить ее же саму чем-то и помимо, что исправило бы хотя бы и само же положение их в целом, пока же не поздно и внесло бы хоть какие-то, но и коррективы в эту самую молчаливую полость и звенящую пошлость в частности, пусть пока и незримую, неощутимую для нее же самой, но зато и во всей же своей масштабности открывшуюся ему и оцененную им же самим по достоинству – так его интерес взял второй круг с еще же большим огоньком и жаром, игривостью, что первый и вовсе же перестал котироваться, на его-то уже фоне, и обрел же себя как фальстарт, имея под собой лишь настольную игру, как часть практики и оставляя за собой же огромное поле теории для продумывания шагов наперед, когда же тут и на втором уровне теория просто отходила на второй, а там и задний же план, отдавая все бразды правления практике, так еще и стыкуясь же на воспоминаниях из прошлого, хорошего и, как видимо, еще же и до сих пор настоящего, хоть и с этого же момента полноценно лишь только у него: когда и она же сама еще ко всему и совсем уже позабыла, каково это оставаться с ним наедине с того самого пусть и совершенно же недавнего, но и для кого же все как, осеннего момента, плюс ко всему же еще пока и не зная, каково это бросаться подобного же рода фразами в него и оставаться же полностью безнаказанной, хоть и весь смысл ее так до нее и не дошел, но это ведь и ничего, он же поможет, научит и покажет, а вот что лучшее, что худшее из этого всего – ей придется решить самой и для себя, как и научиться следить за языком после всего же этого, либо же нет и повторять, повторять, мать же учения, пусть и периодически с еб, вашу и прочим в начале, вдруг понравится, в чем же он и как никогда почему-то был уже уверен, но и на всякий же и пожарный случай решил проверить, а и скорее же даже подтвердить, зафиксировав практикой, все ту же теорию.
И, преодолев небольшое расстояние, непонятно же и как все еще спокойно разделявшее же их до этого, в считаные секунды и обойдя ее, буквально же еще и облетев, пролетев весь перед этим стол, как и почти же что часть самой гостиной, но и при этом же максимально тихо, чтобы все же еще и оставаться неслышимым для нее, а для начала и самого себя, грызущей и ругающей же себя на чем свет стоит и тьма лежит ранее и внутри, а теперь же еще и снаружи, что-то бубня себе же под нос и ноги, он перегнулся через стул и саму нее, нагнувшись к ее левому плечу и, не утруждая же себя очищением сего-ее пространства, прибиранием ее же собственных волос и на, как и за правое же плечо, что она сделала и сама же до него, придвинулся к ее же уже уху и тихо прошептал:
– Не даю – что?
Что ее и тут же прям подбросило на ровном месте, заставляя затем еще буквально и вскочить, подпрыгнув уже и со стула, но и благо же еще не с ним вместе, а только на и с него же, да и Егор же еще сам был, находился в непосредственной близости от нее и вернул ее своими же руками за плечи обратно, пригвоздив вновь к ее насиженному месту, а могла ведь и упасть, пораниться, ударившись еще раз, только теперь уже и с прямо-таки подачи стула и об пол, так еще и оказаться же под ним в конце, получив травмы уже и от всего деревянного и тяжелого, расположенного в этой конкретной части комнаты и квартиры.
И, вмиг отстранившись от стола, тут же вжавшись уже и в спинку стула, она задрожала в его еще руках всем телом и душой, где-то между еще будто и теряя контакт в надломе и заломе проводов, нервных окончаний, периодически замирая, отмирая и тут же вновь дергаясь, оживая и про себя же лишь вновь понимая, что и до этого всего замерзая, вдруг и согрелась же от адреналина, вброшенного в секунду в кровь, но вот только и кем, чем именно: его неожиданным появлением сзади, будучи же ранее спереди, таким же гробовым шепотом в общей же тишине гостиной или всем и сразу? Разбираться же, как и отвечать на это хоть как – ей впервые не хотелось, а хотелось же, как ни странно, отстраниться, так еще и от стула и пусть даже и под страхом вновь замерзания и такого же самого впадения в анабиоз, но и это же лучше, как и ей же все самой казалось, чем то, что вместе со стуком сердца где-то уже и в пятках и его же пульса в ушах и висках вернулось в ее голову и обрывочное то самое воспоминание с образами и фразами: сначала – будто и на задворках, в теории и фоном, в виде эха, а после уже и на практике – в виде и так некстати появившегося в ее же поле пусть и бокового, но зрения того же самого дивана.
– П-проиграть… – заикнулась она и тут же еще сильнее сжалась, не столько и от своего уже повторения, сколько и от всей же безысходности ситуации в целом, не говоря уж и о сникшем до хриплого шепота голосе из-за саднящего и сухого горла, а там и о выравнивании более-менее еще дыхания, если уже и не сердцебиения, ведь и это же было только начало и первое взмывание в воздух карусели личного его адски-кровавого аттракциона, на которую и который он и сам же еще смотрел, как и смотрел будучи еще же перед ней, с каким-то поистине маньяческим интересом и животной жаждой, когда же она сама и не смотрела вовсе, пряча теперь свои карие глаза в ладонях, сжатых меж ног.
Пусть ей и было, да и стало лишь недавно жарко, но и только же лишь телу, руки же, ноги и голова словно жили отдельно от всего и всех и своей же жизнью, леденея от почти уже и истончившихся нервов и выкрутившего все внутреннее ее состояние до не и стояния волнения, хоть она еще и не настолько боялась, но и не была же уже чересчур спокойна: что бы и только еще больше спровоцировало к этому – к вселению же в нее еще и этого, да и чего-либо еще и извне, как и ей же самой опять же казалось, по крайней мере.
Не сказать, конечно, что тот момент посягания на ее же зону комфорта и личного пространства был из первых и последним, вообще же не сказать, как и что она ошиблась, предрекая тогда уже и другие, такие и не: они ведь были, да, были, но и такие мелкие, почти и незначительные, слившиеся в уже отработанную ранее и практикуемую же по сей день после форму подтрунивания и издевательства, что она подчас и не видела разницы – где это все еще не ее Егор до того момента как и где он ее же уже после. Да и была ли вообще эта разница, что и не давала повода и возможности для смешивания всех красок в одну с одной лишь новой каплей и цветом, дабы и преобразовать же однотонную лужицу следом во что-то ново-иное, свое и как сейчас же уже видно, цвет в цвет, красное, если и не, то же самое, кровавое, в цвет же ее собственных щек и губ, последние из которых она снова нещадно кусала и прокусывала же до крови зубами, и ушей с шеей, которую так же хотелось растереть, избавившись уже раз и навсегда как от кожи, так и от пор, что прямо-таки и поглощали же все клетки до атомов его дыхания и его же самого через него. Но и она же все так же не двигалась, лишь подрагивала время от времени, хоть и скорее уже именно на автомате, выработанно и выученно-вызубренно, пока же и все остальные части ее лица, руки и ноги белели и почти что уже и синели до такой степени, что и вот их бы уже как раз и растереть, возможно же, что и вместо все той же шеи: но вот только и не станет ли это, еще и ко всему же, сухими деревяшками и не даст ли по окончании своей провокации еще большего и нового огня, шлифанув тем же самым маслом и по языкам? Вопрос этот, как и многие же другие и до него, повис в натянутом и наэлектризованном, напряженном воздухе без ответа вместе же с оборванным дыханием ее самой, что и охнуть же затем не успела, не то что и что-либо сказать или сделать, как и как-либо же иначе среагировать, как была резко развернута на стуле и вместе же с ним на месте к Егору же, что стоял теперь и в самой же что ни на есть близи к ней, напротив нее, так еще же теперь нагнувшись именно к ней и приблизившись своим лицом максимально же к ее, хоть и при этом же все еще продолжая выдерживать пусть и какой-то же, но и уровень-расстояние между ними, стыкуясь с ее и на ее же глазах своими, ну и для баланса еще – уперся обеими своими руками по обе же стороны от ее ног на стуле, вернув и себе уже какое-никакое равновесие вместе с громкостью голоса и веселыми же нотками в нем:
– Да? Стра-а-анно… Почему же я и о другом-то подумал, м, дурак? – Очередной его и к ней же все рывок – и оставшиеся рамки, как и грани, разбиты, все параллели и веревки разорваны, стены и мосты разрушены, оставаясь лишь щепками, нитями и осколками, мелкой галькой в остатке и паре же миллиметров между уже и их лишь губ, как и в предательски же палевном осадке и горле уже ее самой, что и тут же поспешила его, как и ком же сглотнуть, дабы еще ко всему и избавиться наконец от сухоты и першения в нем, но и только еще больше загнала себя в его клетку и свою же краску от громкости и несвоевременности звука для нее же самой, но и опять же все и кому как – его чеширская лыба напротив была явно против, иного мнения. – Или уже не только я?
И это ведь еще притом, что он никак не касался же ее пока, только лишь смотрел, но и как опять-таки, пресловуто и дотошно, прямо-таки и высматривая, где-то между еще и тем самым говоря «Так не будет продолжаться вечно», что и лучше бы касался все-таки: касалось бы это глаз, на которые он большую часть времени смотрел или губ, на которые же после чего почти и тут же переводил свой уже и темно-синий взгляд, неважно, важно то, что и так же по кругу, что и ей уже самой хотелось узнать, а и не дождаться «чем быстрее – тем лучше», что же он пытался в первых найти, увидев, и прочесть же затем так же по вторым – что-то же и явно, что хотелось и желалось пока так же лишь только им одним. И знала бы она, как и уже почти была близка к правде – с небольшим лишь и его уточнением: что он как раз таки и не хотел видеть в ней и от той – свое-его хотение и желание к ней же, как в зеркале и отражении, а хотел видеть согласие и встречный маневр, взаимность и ответ, пусть же уже как в стекле и через него, зато и ее. Но и, не находя же пока хоть и чего-то из того, если уж и не все, снова спускался или поднимался, уходя на третий и четвертый круги, все еще веря и так же надеясь, как и она же сама почти ранее, только и в его же случае – все же с чуть большим и успехом: ведь бегая и промазывая, как и все той же кистью по холсту, не давая же и ей самой растекаться внутри мыслями по древку, а снаружи и словами, действиями и по нему же самому, лишь разве что и смолой по сосновой же коре, взглядом и по ее же лицу от низа к верху и от верха же к низу, он вполне себе и согревался, пусть пока и не догоняя, но и не разрушая, созидая и не в альтернативе, а наяву и в приятном же совмещении не менее приятного с полезным.
И да, конечно, он бы мог сделать это все и сам, не дожидаясь и не ища, не ловя что-то свое и внутри же нее, как и не себя же самого еще и извне, легко же и просто, сделать все как и всегда, как и во все прошлые же разы с ней, будь то на практике или в теории, в действиях или на словах, но спустя их и как любой же просто сам – он так же все взял и устал: говорить и делать все первым и сам. И да, пусть же и не до такой же степени пока, чтобы и все же это бросить, как и всю же ее как в принципе и на тормоза, так и в общем же и до конца, но и до такой же степени, чтобы бросить уже себя же самого на тормоза и, благо же еще хоть и не на рельсы, завести же уже ее прыгать с лестницы же на лестницу, как и в том же самом «Гарри Поттере», но и уже в игре, так и убегая же еще где-то между от ивы, заблаговременно же еще зная, что так или иначе, а она все равно за- и пришибет, как и со ступени же на ступень, только и со своей-ее же изначально ступени, чтобы помочь подняться потом на нее и кому-то же иному, подтолкнуть его и до своей же высоты, а там и выше, конечно, альтруистично и весело, но и не когда же эта самая медвежья помощь с рыбой и без удочки заходит сама же в тупик, так еще и самого же помогатора в него загоняет, идиотично же и грустно уже, да и при этом же еще и выдавая итог: где все уже подняты и под сам же Олимп, на самом верху, а ему там – места-то и не осталось. И вот вроде бы: «Чего и нет? Ад и Аид. Аид и Ад». Но и: «Чего и да?». И сколько можно вообще уже уступать кому-то другому, чтобы, в конце концов, мало того что и оказаться в партере и следить же за всем этим открывшимся прямо перед глазами и на расстоянии же вытянутой руки представлением со стороны, это ведь еще и неплохо, так еще же и, не остановившись, уйти в амфитеатр, затем подняться же и на бельэтаж, с небольшим же уже и неудобством смотря и слушая ту же самую Белль, а там и от стороны к стороне, балкона-яруса к балкону-ярусу подняться же под самую крышечку, раз уж и не как ком и под самый же язычок, а там и вкусовые сосочки и сесть же у выхода – на пол!