– Я все помню, Егор! – Прошипел затем Женя и почти убрал спокойно руку вновь в карман, как и опустил же ее уже в него резко и жестко, только и поймав же ее пусть и слегка еще, но и все же ведь дрогнувшей, уже чисто и на автомате потянувшись ей вперед и к Софии, за нее, чтобы при- и обнять. И тут же дернул шеей из стороны в сторону, как и головой, будто бы и разминая их, и со всей силы вернулся в вертикальное и ровное, прямое положение всего тела, сжавшись изнутри и держась так, чтобы внешне уже и не сдать. Ведь если сделает это сейчас и все же обнимет – мало же того, что и спротиворечит себе и своей же еще правой сжатой с ее же все волосами внутри руке, так еще же и саморучно вывесит себе белый флаг, ознаменовывая же тем самым свой же финиш и капут, проигрыш и ее же победу, просто простив же ее вновь. Простив же ей все и опять. Снова! Как и в прошлый раз. И пусть уже скорее и позапрошлый. И все же – этого же и так же просто уже никак нельзя было допустить. Не работает же уже так. Не получается и не исправляется. Да и что уж говорить о сейчас, когда и он же сам так близок к ее правде. И когда ее же крик о помощи – разве что и самим криком о ней не сопровождается. Не говоря уж и за эту же конкретную истерику. Да и ее же изначально еще черные одеяния. Только же еще и без костей. Как и не пиратский же флаг. Но и ведь не до конца. А пока же еще и уже – флаг смерти на костях. Что хуже, а что лучше? Прям ведь и пир во время чумы. Обтянувший своей черной же тканью осунувшееся и похудевшее, побледневшее же еще будто и несколько же раз, как и на несколько же тонов из-за этого и всего, тело. И это же еще только внешние признаки: чумы, смерти, войны и голода на половину же, второй же из которых он явно и в мозги же Розы отливает до сих пор. А что же внутренне? Страшно же было узнавать, а ведь и не знать – еще страшнее. При всей же еще и уже не шаткости ее морального и психического, душевного на момент положения. Как и его же, в свою очередь, зубов, что почти что уже и крошились, а ведь должны же и не у него, так еще и не от силы же сжатия, как и удара, а от только лишь осознания того, что еще могло крыться за этим всем. Не от понимания же еще. Как и тем более же не от принятия уже. С припиской же при этом: возможно. И тут же в скобочках: не. И пока же что – крылось. «И вот только бы все кости были целы»: крутилось лишь пока в его голове, дабы уже и за что-то же зацепиться, подержаться и удержаться, сдержаться. Не хуже, чем и сама же София за свои же все рукава. А и точнее же: не лучше. Наравне же все же – никаком. Так еще же и параллельно в его же уже вновь случае с мыслями о том, что если она и лечится, если уж и недостаточно пока регенерирует, то и так же ведь не полностью. Да и ведь не успевает еще, наверняка. Не всегда же еще интересно ломать и тут же чинить игрушку, пусть она и делает это сама за себя, как и в случае же до этого и с Владом, чтобы снова и будто бы уже новехонькую ломать. Иногда еще интересно именно доламывать до конца, ища и находя ее предел. И так – предел за пределом. Преодолевая же их друг за другом: от начала же и непосредственно к концу. Ведь и вопрос же был уже не столько и самих трат на нее во всех же смыслах и в купле-продаже, сколько процесса и количества времени, как и его же качества: «сколько его потребуется, чтобы стереть эту самую игрушку под ноль? И сколько еще из него и совсем не потребуется Розе, но потребуется как раз таки и ему, чтобы этого избежать, если уж и уже не ее саму и в отношении же все тoy?».
– Я… я не знаю! Я ни-чего не… не знаю…
– А спросить?!.. – Перебил он ее вновь, но уже и в виде сбивчивого, начавшего уже и повторяться-заикаться потока букв-слов, отрываясь от нее и отпуская из небольшого своего же плена рук, но и не отходя же все еще от нее далеко. Продолжая цедить ее и так и там своим холодным взглядом темно-зеленых глаз сверху вниз. И бороться же уже с новой своей навязчивой идеей – оторвать хотя бы и ее руки, но и все-таки же не до конца и всего лишь от ее же собственного лица. Да и не от плохого звучания и такой же слышимости. Напротив. А от желания рассмотреть – не плачет ли она уже и этой самой своей чертовой сиреневой сиренью. Полностью игнорируя уже и сам по себе, как и дополнительный ингредиент к ней, дождь. Забиваемый и забитый уже подчистую ее же собственной солью из слез. Которой и он, так сказать, и мало же помалу уже начал прямо-таки и давиться. И не только же внутреннее. Переходя так же постепенно и на самый настоящий кашель, задыхаясь, внешне. – И пусть подобного же рода вопросы исключительно для Влада… и в разрезе же все же и именно его же жизни… так как и в его же все же они… и поболее же всех остальных… юрисдикции… приоритетности и компетентности… принципиальности… выбери что-то нужное для тебя одно сама и подчеркни или просто выбери его, а остальное вычеркни… но… бля!.. на кой черт тебе дан рот, вот скажи?! Чтобы вот что им действительно делать, м? Чтобы говорить и разговаривать все же им, да! И не наверное, как и вестимо! – И, различив все же и в общем же хаосе дрожащих и оттого же еще и лишних телодвижений ее же перед ним кивок и тут же качание головой, Женя грузно выдохнул и процедил сквозь, казалось, уже и приросшие, вросшие друг в друга челюсти. – Только не говори мне сейчас, что: «говорить тебя научили, а разговаривать – нет»! Ты говоришь и разговариваешь обо всех и всем, кроме тех и того, кто и что тебя реально волнует и коробит… Да еще и не с теми же, с кем это все надо делать! Прости, Карин… – и махнул тут же свободно и уже такой же правой рукой в сторону все входа, где так и стояла же до сих пор девушка, но так и не посмотрел же туда, как и на нее же саму, в обратную же уже теперь сторону и, поступив так и с ней, как с Егором же ранее, уверенный вполне, что она услышала и увидела это. Как и что слышала же и видела пусть и не досконально же и не все, но и все же ведь до, – …и, Ник. Да. Ник!..
И, будто бы, как и вдруг же не опомнившись, в мгновение развернулся и повернулся же к названному вторым собой и с таким же еще конкретным акцентом, соблюдая все же при этом преемственность нагоняев друг за другом от не же друга к не подруге – скорее же и по возрасту, нежели и полу, так еще же неожиданно-приятно и так же удобно-удачно, чтобы и с него, как и с первого же с конца уже и начать спрашивать. Но София тут же пресекла это, к счастью и тут же ведь сожалению его, как и она же сама со своим же ранее кивком-качанием головы вновь оправдав тем самым его ожидания, обратив на себя все его внимание, начав говорить и чуть раньше же обоих. Попытавшись же все еще и во всяком же случая. И даже убрала ладони от лица, опустив их по швам и начав же заламывать их пальцы. Чтобы только лучше сконцентрироваться и не отвлекаться – про себя. На деле же – так же, как и с начав, все так же и через раз-слово хлюпая носом и повсеместно же давясь дрожью с не попадающими зуб на зуб челюстями и ресничка на ресничку слезами:
– Ж-жень, о-он тоже ни… ничего в общем не… не знал! З-знала только К-карина…
И, глянув мельком над своим же левым плечом в сторону подруги, София еле различимо выдохнула и улыбнулась ей уголками губ. Не надеясь, конечно, что та это увидит. Зрение все же, как и слух вместе же с теплообменом, как и его же регуляцией у необращенных были не на такой высоте, как например у обращенных и единожды, а уж и что говорить о дважды. Но и хотя бы, что почувствует это по теплоте того же все ее дождя и лепестков цветов сирени, вместе со слегка пригретой и готовой уже подсыхать травой. Как и она же сама чувствовала и от нее же потоки штилевого ветра в свою сторону, с успокоительным кислородным коктейлем для дыхания и почти таким же, но и только лишь уже молочным с засахаренным же петушком вместо трубочки для воззвания к ее же разуму через непосредственную и продолжающуюся даже сейчас работу мозга. На что София уже и сама благодарно кивнула ей за поддержку и вновь перевела все свое внимание на Женю, боковым лишь зрением касаясь Никиты с желанием уже не столько еще и попытаться, сколько и именно уже не допустить буквально же и огня в его сторону. Все-таки и она же скрывала и врала, а не он. Она же все знала и молчала, а не вновь и он.
– …н-ну и еще…
– …и еще… дай угадаю… мать! – И, вновь получив лишь кивок с ее стороны, а не продолжение и с ее же точки зрения, как и ее же все голосом ответа, парень придирчиво и чуть горестно хмыкнул. – Да уж… Круг сузился. Замкнулся. Растворился и… пропал. А я? Со мной вот тебе говорить… и разговаривать… не хотелось? Не хочется и… до сих пор? И пусть не совсем же уже и как раньше, но… и хоть как-то же… и сейчас. Мне же… и самой рассказать, что, на самом деле, происходит с тобой! И пусть так же и не все, как и Никите, той же Карине… ведь и тоже знает же не все… почему-то да еще же и с Розой в контексте и в разрезе же тебя – я в этом прям уже и уверен… но… хотя бы и в курс дела же ввести и… в нем же держать. Чтобы и я тоже знал хоть что-то! Как и остальные… – и развел руками в стороны, охватывая не столько и все тех же зевак вокруг, что еще же и не ушли, наслаждаясь хоть и каким-то уже хлебом и зрелищем в пределах своего же университета, сколько и парней за собой. – И пусть я же это все-не-все уже и знаю… От них же самих! Да и ты уже сама, я думаю, если уже и не в курсе, то и догадываешься об этом… Не со слов и их – так и с действий. Но и не издеваюсь! Как и они… Просто хочу уже услышать это все еще раз и от тебя… мне же в глаза… и без всякого блага. С глазу же на глаз и как сестра же брату! Да и не мне же тебе Америку изобретать и велосипед открывать – чтобы отдать вдруг и предпочтение же каким-никаким, а льстецам, вместо и одного же определенного злословца. Ведь и при всей же участливости как минимум и двух же из них по прыжкам на амбразуру и взрыв, закрывая и друг дружку же собой, они, как и все же остальные, оказались в этот самый раз вне самой же воронки, а мне же просто вновь интересно посмотреть ее и изнутри – ее же, так сказать, и все же внутренности. Если уж я их и потрогать… пока… не могу. Чтобы вырвать только и разбросать же по… тьме!
– Ты погляди на него – какое хамло! – Клюнул почти тут же и на его удочку Влад, пока и сам же Егор вновь не опомнился, решив еще параллельно и восполнить же в воздухе содержание своей земли: разрыхленной и сырой. Внеся таким образом и еще свою же посильную лепту в причаливание и буквально же заземление всех. Богатыри не богатыри, а и всем же земля-мать помогает. И всех же держит. Всех же так же носит и сносит: кого еще и на себе, кому уже и пухом. А и чтоб не случилось же сразу же и второе, а и тем более с ним и одним, решил еще и разогнать ее своей же мятой. – Вот и делай же после этого добро нелюдям! Без блага, ага… Уж было! И в наших же все намерениях – рассказать, если уж и не показать… Тьфу на тебя… и тьму же… и в! Засранец какой, а… Крыса ля… Так еще и шестерка! И это ведь еще Егор молчит, но я-то… я-то тебе твои хвосты-космы пообрываю! А ну-ка, давай-ка, плясать выходи… и сам! Разногласия-то… все… видимо… подошли к своему логическому разрешению и такому же естественному завершению, раз и ты уже… и сам… так и все же еще… здесь? Или просто еще не ходил по свои же все и… две воронки… аки и маточные трубы… как я? Так сходи – еще и полетаешь!
– Да, я соврал! – Дернул на себя и вновь же резко одеяло-удочку Женя, показав тут же Владу за спиной правый кулак и левый средний палец, мол: «Достаточно, пусть и нехорошего, но и тоже ведь понемногу, говнюк», подавляя изо всех сил улыбку, но и сразу же услышал его же тихое ответное: «Соедини и получишь волшебство – себя же и так же ведь с видом сзади» и тут уже не смог – покачал головой, стараясь из тех же все сил теперь сбить ее с лица и выбить посланные же им картинки из головы пусть пока же еще и не в прогиб, и все же. С ним же – лучше все и раньше, чем позже. Заслышав на это же лишь и следом его же еще весьма удовлетворенный всем и сразу смешок. Потонувший во всеобщей тишине сразу же, как только и взошли плоды их общего творения – когда София и с опустившимся на момент еще речи же Жени взглядом, как и головой и будучи еще погруженной так же полностью же в себя и свои же мысли до сих пор, остановила мельтешение и ломку своих же пальцев, будто же враз и в один миг подвиснув в пространстве, уловив только такое знакомое ей и такое же важное им. Что и только так же пока могло быть отправлено и доставлено же по адресу, без угрозы для обеих сторон. Просочившись же буквально и сквозь пальцы – для всех и них. И между строк же – для нее. Умеющей и знающей же – что это такое и что с этим едят. Как и как это само по себе же едят. Так еще же теперь и поднявшейся же постепенно и так же направившейся под их четким же уже и руководством к одной и единственно верной, правильной из двух правд. Параллельно же как еще и с доведением, донесением же всего этого до Совета. За которой в дальнейшем подтянутся и остальные. И пусть пока и с той же все скоростью, с которой только и начали раскручиваться ее колесики, приводя в движение мыслительный и параллели-красные-нити-сводящий-механизм, но ведь и только же лишь начали. Главное же что теперь – не спешить и продолжать в том же духе наводить и не молчать. Не ведя же при этом еще и напрямик. Лишь только обходными путями – будто бы и она же сама к этому пришла. Как показал и сделал же это Влад, а до этого и начал еще Женя, поселив очередное же семя раздора на вполне себе благодатную и уже начавшую не иначе, что и видно же уже по самой ее реакции, прорастать и восходить почву. И кем бы был ее брат, если бы и на фоне всего же этого и не наградил ее, в своем-их опять же стиле, наклонившись чуть вперед над ней и тут же сдвинувшись чуть вправо, еле слышно усмехнувшись и проговорив-прошептав следующее в ее же левое ухо. – Просто, не правда ли? Взял так и признался! Да, не во всем. И не во всех… У меня же, как и у всех… как и у тебя же самой… есть на это свои причины! Но и при этом же – ровно же так же, как и ты же сама могла, но так и не сказала мне хоть чуть-чуть… если уж и не половину… правды! Промолчала вновь – не лучше, чем и соврала же мне еще тогда, когда уверяла и уверила же… спойлер: нет… что все нормализовалось… стало не так плохо… не так и ужасно… не так больно! А сама же сейчас стоишь передо мной в этом… вся в черном… да, в более-менее свободном… но и не открытом… не коротком… плотном… дрожишь… плачешь! Хочешь вновь промолчать – что и только же еще вчера все это произошло? Или уже и сегодня? Так и… в один миг! Прям и сюрпризом к моему же все возвращению-приезду. Маменька, да, умеет… могет! Ну… ври и дальше. Дальше… Хм! Как и дольше и глубже же вновь… что? Приверженка паранджи и вусмерть фанатка хиджабов? Или… нет… белых саванов и таких же тапочек!
А между тем ее только-только почти уже и стихший плачь вновь медленно, но верно начал набирать свои обороты, перерастая постепенно и в сплошное же рыдание. Чему, конечно же и опять-таки, никак не помешали: ни опущенное к земле лицо, ни вернувшиеся к нему ладони, а только еще больше помогали своим этаким вакуумом и замкнутым пространством, повышая же и так с каждым разом же становящийся все выше и выше по себе и сам звук. Начинающий уже прямо-таки и глушить и как минимум же пока самого Женю, что стоял сейчас рядом с ней и над ней же, сцепив губы в полоску до белоты и почти синевы кожных покровов. Сжав уже даже и веки с кулаками до почти что и треска все той же кожи, как и хруста же костей. Продолжая и уже чуть ли еще и не по-мокрому кашляя, в прямом же смысле уже и сплевывая переизбыток соли как внутри, да так и снаружи себя. И пусть же не всех и не от всех, но уже и с явной же горкой и перебором. Но ведь и заслуженно, да, бесспорно. Как и взаимно. Оттого-то и излишне же не причитал по этому поводу, только винил себя и ее – без возможности уже сделать что-то и иначе. Ведь и делал ей больно, очень больно и в ответ. Хоть и обещал же, да как, собственно, и она же не врать ему – никак, никогда. Соврал! Но и она же соврала ему первой и раньше. Как и сделала и делает же до сих пор куда больнее не столько и себе, сколько и ему – вместо же того, чтобы просто признать за собой же все и рассказать сама же ему это, приняв и признав ответственность же так же и свою, вновь плача. Разрывая ко всему же и всем еще и его же собственное сердце: еще больше и на обратно меньшее же число частей. И так с каждым разом: все меньше и меньше, мельче и мельче. Стирая их еще параллельно друг о друга в порошок и тут же развевая. Оба как стояли и стоили, так и стоят же и стоят сейчас друг и за друга: во всех же смыслах, гласных и ударениях. Но и кому же теперь какое дело да и какая уже разница, если уже и все же так? Вот и он же так подумал и держался, стоял же на своем и из последних сил. Чтобы только и она же уже, в свою очередь, ощутила то, что ощутил он, увидев ее же наконец и такой – почти прозрачной и призрачной, исчезающей. А еще и то, как ему самому и до чертиков же больно от осознания же того, что еще немного и он бы просто не успел и уже действительно потерял ее: раз и навсегда. И что он бы уже с этим и так же – уже тоже просто не смог. И что сначала бы лишь остался, понять и принять, отпустить, потеребив так основательно свою и ее же душу до конца уже и своих ночей. И только бы уже потом, когда бы и окончательно свихнулся и бросил свое же будущее – ушел бы следом как и пусть уже второй же, но и тот же все еще самый настоящий эгоист, лицемер и самолюб. Который бы уже и со своей гордостью разрушил все, но и дорушив же еще при этом и за нее и ней: «брат и сестра – одна каббала». Пусть и тут же она и не гордая же совсем. И в ней же самой этого нет. Но и зато – в ней есть добродетель. Чертова добродетель и забота обо всех них, но и не о себе! С одним же лишь желанием – не быть никому из них в тягость. Что же и еще хуже и явно же не меньшее из зол. Ведь и как раз таки лучше бы, если бы она гордилась и жила, а не стоически же сносила это все, существуя. Как и сейчас же. Вновь топя же их в слезах, как и самая же что ни на есть настоящая безумная, вместо и того чтобы топить их в их же крови за вранье, как и это же с ней ими допущенное. Куда же ведь правильней, пусть и с легким преувеличением в отношении же ее и в разрезе же все еще их, но и чем это же все болото, что она же тут даже еще и не за час, а будто бы тут же и за всю уже свою нежизнь развела. И ведь как же надо было держать это все в себе, не прогнувшись и не пролив ни разу, так еще и на глазах же других, чтоб и не лопнуть-то в конце концов, оросив и их уже самих своей же собственной кровью? А ведь там и до их – уж и рукой-рекой было бы подать.
– Я только одного не могу понять… – сглотнув очередной пуд соли с першением же в горле от ее гранул, засевших еще при этом и уже где-то не примерно в печенках, Женя вновь нагнулся, почти что и сев уже на корточки перед ней, чтобы и пусть же как-то, но и видеть в этот момент ее и так же смотреть в нее. Будто бы и находясь же сейчас в задымлении замкнутого же пространства и только так пытаясь найти и вдохнуть чистого воздуха, что был же в таких ситуациях всегда внизу, когда же как дым и вверху. Но и только же еще больше закашлялся. Ведь и, как назло же вновь, от себя же ни здесь, как и нигде, никуда же не убежать, – …и вот хоть убей же меня… уже и до конца… до сих пор не понимаю… ты… что… подружилась-полюбилась с ней?! Стокгольмский синдром в студию? Или уже не надо и эдипов комплекс под эзоповым же языком в здании?! Нет, ты ответь. Просто… и если же да… то и нет уже никакого смысла мне тут с тобой разглагольствовать, зря сотрясая же этим самым лишь воздух… я сейчас же хватаю тебя в охапку и увожу отсюда, потому что у тебя, сестренка, едет крыша! Или уже съехала и уехала, м? Поедем за ней? Я только сидя, а ты лежа! Ведь и я же еще сам так тебя свяжу-перевяжу… как детей не перевязывают, а лишь взрослых и в психлечебницах связывают, но и ты ведь уже не они… чтобы ты никому не принесла еще большего вреда. По большей же части – себе! Так еще и для полноты же уже всей этой картины… маслом!
– Жень, прекрати… – не выдержал этого довольно-таки уже и продолжительного прессинга и сам Никита, отняв свои же опечаленно-подуставшие желтые глаза на них, до этого будучи ими почти что и на полном коннекте с Кариной, пока же что лишь оставаясь на месте. Стараясь же при этом еще и уже от себя немного поубавить соли, дыма и земли в воздухе, пуская их в дело как подкорм своей же чайной розе, пробившейся же все же средь сиреневого сорняка на скалисто-лесной пустоши и у морской же глубины. – Это уже явный перебор! Ты же и сам видишь – она уже страдает… Мучается! Хватит…
– Му-ча-е-тся… – повторил за ним брюнет, перебив. И, будто распробовав это самое слово на вкус, быстро облизнул свои же уже и высушенные солью губы, все-таки и найдя в нем что-то для себя. Как и каждый же из них сейчас, выцепив из него что-то еще и свое: от тлеющей и свернувшейся уже заинтересованности самого же шатена до почти что уже и испарившихся на углях камина вынужденно-повинных коктейлей Карины. – Слышишь, заяц? Он как и она считают это таковым. И знаешь… что? Они ведь, сукины дети, правы! Угадали это слово без единой открытой буквы-подсказки… и вышли в финал! Просрав при этом и все предыдущие же ранее и не мои раунды… Что ж, видимо, все же уже стоит сказать спасибо Егору, да? – И пусть же его вопрос был скорее риторическим, но и попытавшись же что-то сказать ему на него в ответ, София лишь прикусила язык стучащими друг о друга зубами и хрипло простонала от боли, вновь качая головой. – Не тебе, да, моей сестре! Но… Ладно! Не ты… Позвонила, сказала… Черт с этим и… всем! Почему он-то? Почему не тот же самый и Никита, к примеру, м? – И взгляд его темно-зеленых, почти что и черных глаз тут же метнулся над правым же плечом к парню позади. Не трогая в этот раз и все же тело, как и голову для не как и полного разворота. – Тебя что прикрывай, что не прикрывай… а все равно же одним из первых… пусть и с конца… выходишь к плахе и под секиру. И лишь после уже и Карина!
– Она х-хотела тебе н-набрать… – прошептала София. Боясь уже не столько и вовсе потерять голос от своей уже и старо-новой истерики, сколько и явить же уже всем и вся свою же так до конца и не излеченную проблему. Что и проблемой-то как таковой тогда еще не считалось и не звалось: «Как было же и появилось, так все и пройдет». Но и кто же тогда знал, что потом, после и на эмоциональном же пике, почти что и срыве эта самая непроблема способна появиться вновь. Уходя ненадолго и лишь с полным успокоением и приходом же в себя. Как и сейчас. Она знала. Как и то же и сейчас же, что вот и, как назло же, чего-чего, а как и в целом же самого покоя ей явно и как минимум же в ближайшее время не видать. И придется вновь терпеть и ждать, проходя все это заново и сникая в моменты полного раздрая до сиплоты и шипения. А там и вовсе же – до тишины и молчания: молчания в ответ и навзрыд.
– Да-ты-что! – Нараспев проговорил Женя и вновь взглянул на нее. Но и вновь же промахнулся, попав двумя уже и зияющими своими черными дырами в ее же уже и левый пробор – она опустилась, как и опустила же свою голову с лицом еще ниже, а ему же только все выше и больше стало не хватать кислорода. – То есть… его мы защищаем… и ее же оправдываем… а себя? Даже и не пытаемся, да? Не стараемся как-то хоть еще и выгородить… Если уж и не спасти-то, на крайняк! Свой кружок без меня нарисовала, но и сама же с другими и чужими в него прыгать не стала… Так получается? Да уж… И все же это вместо опять же все еще того чтобы поинтересоваться пусть и не всей, но и хоть какой-то же частью степени сложности жизни мученика… Зачем? Мы лучше будем просто терпеть и вымучивать как надо и… все же это… то же самое и не должное… что нам все же опять-таки ни предложат! А оно-то твое? Тебе принадлежит, м? Тобою, блять, заслужено?!
– И ч-что бы ты сделал, если б-бы узнал это все от с-самой же меня и р-раньше? – Фыркнула София, решив пока что и не отвечать на его вопросы, как и ранее же, собственно, только теперь же еще и вернувшись же в их разговоре чуть назад и правильно защитившись-ощетинившись, так и не подняв головы. Как и лица же и взгляда. Но и ей это было не нужно, чтоб понять – насколько же у всех в этот момент все отпало-упало. И настолько же сосен с елями стало меньше в лесу же за раз, поглощенном участками сначала Жениным костром, а затем и по ним же самой же его морской пучиной так же дерзко и резко, как и она же сама поперла на него и на них же всех в какой-то же еще мере сейчас, вмиг разбиваясь о скалы. Тем самым тут же и дав же ей самой понять – ее такой и тут не ждали. И не столько же и из-за пола, вторгшегося в исключительно же и мужской клуб. Вообще же не из-за этого. Просто же – и сами не звали. Но и не «не жаловали», как и выгонять же пока попыток никаких не предпринимали, не столько же еще и любя, сколько лишь припугивая, не угрожая. – П-приехал бы? Так п-прям и… сразу… д-да?
– Софи… – начал предостерегающе Егор и сделал очередной же шаг вперед и к ним. Ни на что уже особо не надеясь, если и надеялся же еще хоть и на что-то, кого-то перед этим и вообще. Но хотя бы и тем самым получил возможность быть еще ближе и в случае же чего: привести его в чувства, а ее если и не защитить, то хотя бы и оттолкнуть, прикрыв-накрыв собой. Но и вновь же был остановлен рукой парня, только теперь уже и правой. Левой же он все-таки и сам позволил подняться за подбородок голове Софии. И на последней же секунде, перед тем как и поднять ее к себе вовсе и оставить так напротив, обратив и все же ее внимание вновь на себя, оплел ее кистью ее шею, в один же рывок прижав ее к своему же левому плечу.
– Ска-а-алишься… – прошептал над ее левым же ухом брюнет, усмехаясь в голос. – А знала бы только, какой я сейчас поток и бурю, буквально же и шторм держу лишь только своей же спиной, держа руку точно на пульсе твоем и том как и чертова же дамба! Но тебе и не страшно ни то, ни другое же, верно? Ты не боишься… Но и не оттого же, что и дюже смелой вдруг… не стала. Не лаешь ведь еще. Не кусаешь… Даже и не прикусываешь. Так еще же на и кого? На и меня. А на и меня ли стоит, Тофи? Не проще ли обратиться сразу и по адресу? Не через вторые-третьи руки… К первоисточнику и по первой же ссылке-инстанции! К той… и тем… кто этого действительно заслуживает…
– Т-ты этого заслуживаешь! – Пихнула его в грудь ладонями брюнетка и вновь прижала их к лицу. – Ведь и т-ты же мог бы мне хотя бы с-сказать, что это не м-моя вина… Я же и не… не жила с этим… с-существовала! И пусть и не поэтому в… в основном же м-молчала, но… Я бы х-хотя бы не… не кор-м-ила себя тем, чего нет: что ты не… не приезжаешь н-не из-за этого… н-не из-за меня… и н-не из-за нее, а… – и, тут же вдруг встрепенувшись, действительно же уже и вспомнив, попыталась оторваться от него и взглянуть в его же глаза своими. Но и в этот раз уже он ей этого сам не позволил – не желая быть настолько и пока что открытой книгой и настолько же еще близко же к ней, чтобы даже и она могла и смогла прочесть его за минуту, щелкая же междустрочия при этом посекундно как семечки или орешки. – Из-за чего, Ж-жень? Или из-за к-кого?
– Вот поэтому-то в основном тогда и не сказал… Поэтому-то в общем же ничего и до сих пор тебе не говорил. Как и не приезжал! Чтобы ты и сама не искала виновного и виноватого… виновных и виноватых… причин и следствий… связей между ними! Не рыла же просто-напросто в их же все направлениях, роясь же еще параллельно и… в этом самом… одна. Ведь и все же должно было случиться так, как и все же вокруг – правильно и в свое время: ни рано ни поздно. Как и тогда же – когда ты меня сама выгнала… – и вновь же последовала попытка его ударить от нее. Только и теперь уже правда и куда-то под дых. Но и сразу же предотвращенная им. С оставлением же ее рук в его. И пусть же не в сильном, но и в достаточно крепком для временного удержания захвате-зажиме между их же все телами. Выжигая тем самым еще и до червоточины-черноты ее весь только-только скошенный свежий травянистый полог. – Должна же была! Как и наша же ссора перед этим должна была произойти, будучи – единственно верным вариантом… Легким же, как по мне. И ложным, как по тебе же уже! Во всех же смыслах… Но и ты тоже должна же была в нее поверить, как и во все же и… все же… чтобы… чтобы только соответствовать тому, о чем мы почти что и поклялись! Для твоего же все блага… Для твоего же и спасения! И спокойной жизни с ней… Для безопасности, в конце-то концов! Имея же в виду как раз таки и с нашей же все стороны: закон и порядок. Чтобы она ничего не учудила в ответ вдруг… при ином же раскладе… и не вернулась же к…
– И к-как?.. – Всхлипнула брюнетка, подавляя очередной уже приступ кашля, точно заразителен, со вдруг же еще откуда ни возьмись своим истерическим смешком. – П-получилось? В-видимо, нет, раз ты и все-таки приехал!
– Я бы приехал уже в любом случае! Срок…
– …вышел вместе со с-сроком и с-самим же Владом… – вырвалась не без помощи его же оторопи и из его же все рук София и, отойдя на несколько шагов назад, возвела свои уже и красно-карие глаза к небу, стараясь выровнять дыхание и определить же еще для себя правильное произношение в своем-то еще и сейчас состоянии не стояния – на выдохе: так меньше повторяющихся звуков, идущих параллельно же эху из истерики. – С его же приездом! Но и не с… с твоим. Хотя и полгода же при этом – одни на двоих. Я п-права? – А в ответ – рваная с дыханием тишина. С бегающими же еще параллельно из стороны в сторону и их диагоналям по ее же все еще такому же красному, как и глаза лицу, вмиг ставшими болотными глазами. На что она же лишь и небрежно хмыкнув, вновь, только теперь же еще и открыто всем и для всех, покачала головой. – Права… М-молчание же – в знак согласия! Так и… зачем же ты сейчас уже приехал? Не и-иначе же, чем и один из четырех всадников апокалипсиса… тот, что и н-несущий смерть… он же и есть сама смерть… п-принес мне же… смерть! Да… Ведь и коль ко мне бы и за мной правда – приехал бы раньше! Вон… с тем же все и В-владом! Но нет… Пусть я и не виновата там, з-зато виновата здесь, да? Егор его, видите ли, предупредил… наконец-то… а не я и сама. А я же сама и только – под конец… Д-да! Не хуже же все и того же снитча, а! З-золотого… Как и молчание! А большое, как и большее, к-конечно, видится же на расстоянии… Как и охраняется! И спасается… «Бог простит и сбережет»: с-слышал о таком? Слышал… Ведь и в нашем же уже случае тоже он – только и как уже сам Совет! – И, возведя же еще и руки к небу, вновь глубоко вздохнула. С выдохом же опуская их, как и опустилась же сама с носков на пятки. Держа теперь их раскрытыми и в сторону же брата. Посылая еще же и тем самым туда же и тому же свой легкий озоновый поток. Правда и легкий же – лишь на словах. Как и намеки до этого и для нее же – в его же. – Ну… с возвращением, что ли! С п-приездом… Можешь смело уже и как все сам же и хотел еще чуть до, только и пока-тогда на словах же – заказывать мне черный гром с сиреневой внутренностью… Б-без рюш, бантиков и б-блестяшек! Ну, знаешь, как сирень и… в черной коробке. А и т-точнее же: в ящике! Только еще и в том, который уже никто не прослушает… Н-не послушает! И не услышит… С юлой же вместе и д-для… игры!