Полынь-вода

– Не хочешь сына искать, так я сама пойду, – с укором бросила мужу Павлина Антоновна.

Василий Захарович поднялся с постели, зачерпнул кружкой в ведре холодной воды, выпил.

– И куда ты пойдешь?

– К Тамаре Рукавчук. К ней, бессовестной… Иван говорил, что с ее Романом рыбу ловить пойдет. Ну, а если не будет у Рукавчуков, то неизвестно у кого наш сын.

– Не позорься, – хмыкнул Василий Захарович. – Дело молодое, чего в него лезть.

– Мы родители, значит, должны все знать.

– Ты и так знаешь.

– Что?

– А то, что Иван не дитя малое, за руку водить не надо.

– Тебе до сына, дела, вижу, нет.

– Есть у меня дело. Ко всем есть дело. И до тебя, и до Ивана, и до нашего младшего – Антошки.

– А чего ж ты не поговоришь с Иваном. По-мужски. Чтобы почувствовал, что есть батько. И рука, если что, у него тяжелая.

Рука у меня и вправду тяжелая. – Василий Захарович машинально сжал кулак, потряс им в воздухе. – Только Иван уже не маленький, сам должен понять, что делает не так, как оно должно быть. Что зря раскидывает свое здоровье. Да и потом я знаю: всему есть предел. Значит, и пьянству Ивана наступит конец. Одумается он, возьмется за ум. А пока надо терпеть. Терпеть и ждать. И пьет, и ходит до этой Тамары Иван от того, что у него на душе неспокойно – залезла в сердце городская краля. Молодой он еще. Перебесится.

– Затянулось это все, – плаксиво промолвила Павлина Антоновна. – Боюсь я, чтобы чего страшного не было.

– Не должно.

– Дай-то Бог, чтобы все сложилось благополучно. – Павлина Антоновна перекрестилась на образ. – Только моему терпению уже конец пришел. Не могу больше, хоть руки на себя накладывай. Понимаю, что грех об этом даже думать, а не могу больше терпеть.

– Ну-ну! – повысил голос Василий Захарович. – Потерпеть надо. Одумается наш сын, возьмется за ум. Поглядишь.

– Было б на что глядеть.

– Будет… Ты надейся и верь… Верь…

XIII

Иван Даниш проснулся под старой высохшей ольхой, что росла за огородом родительского дома. Куртка и брюки на нем были мокрыми – Иван спал на сырой, холодной земле, из-под которой, поверх старой, прошлогодней, уже лезла свежая трава. В вечерней густой мгле она отливала блестящей чернотой.

– Вот сука! – беззлобно ругнулся Иван. – Вымок весь…

В сущности, ему было все равно. Холода он не чувствовал – остатки хмеля еще сидели в его теле. Правда, сырость уже начинала забираться под одежду Ивана, норовя пролезть под кожу, к самым костям. Наверное, оттого их и крутило, точно кто-то посторонний в теле натягивал на них сухожилия, завязывал и тянул к себе.

– Сука! – опять ругнулся Иван.

Губы его распухли и потрескались. Во рту язык ходил тяжело, точно большая деревянная ложка, обмотанная наждачной бумагой. Болели скулы.

«Выпить бы еще», – подумалось Ивану.

Выпивка для него сейчас была спасением, и он стал перебирать в памяти своих односельчан, которые могли бы поставить ему бутылку: водки, вина, самогонки, спирта. Хоть бы чего-нибудь, чтобы прошли боль, слабость, тоска и сырость в душе.

«К кому пойти?..»

Таковых, близких и понимающих его, Ивана, как назло, не было.

– Гады, – сквозь зубы обозвал он своих односельчан.

Идти домой у него желания не было: выпить там ничего не осталось, а ругаться с родителями не хотелось.

Иван поднялся, обошел огород, вышел на узкую улочку и побрел за деревню, в сторону Рубежа. По дороге обратил внимание на свет в окне дома покойного Евсея, где хозяйничала теперь Тамара Рукавчук.

«Зайду, — решил Иван. – Роман уехал в Долин…»

Громко постучал в окно. Никто не отозвался. Опять начал стучать. Наконец, в окне показалось лицо хозяйки. Она открыла форточку, сунула в нее голову.

— Давай выпьем, а? – без лишних слов предложил Иван.

— Давай, — хмуро согласилась Тамара и спросила: – Тошно?

Иван кивнул.

— И мне, — глухо обронила женщина. – Не спится что-то. Сижу одна, думаю…

— Думать не надо? – обронил Иван. – От дум одно расстройство.

— Это точно, — согласилась Тамара. — Ты заходи, не стой.

— Спасибо.

— Потом благодарить будешь, потом…

Женщина закрыла форточку и торопливо пошла открывать ночному гостю входную дверь.

Глава четвертая

I

Как-то незаметно наступила осень. Ее прозрачная свежесть выхолаживала землю, воздух, серые громады многоэтажных зданий. Минск притих, потемнел и как будто стал ниже и шире.

Сергей Иванович Кутько, сидя в сквере, наблюдал за беспомощно падающим листом клена. Желто-оранжевый, с краев уже высохший, лист медленно и долго кружился. В какой-то момент, подхваченный ветром, он потянулся вверх, потом остановился, задрожал и резко пошел к земле.

«Все, – вздохнул Сергей Иванович. – Все, конец…»

Он давно уже об этом думал и теперь ясно осознавал, что очень скоро и сам, так как этот кленовый лист, станет беспомощным и однажды упадет.

«Молодость прошла быстро, в мгновение, а старость закончиться еще быстрее…»

Возможно, это роковое и последнее падение произойдет на работе, быть может дома, а может случиться, что и здесь, в этом сквере. От этой мысли Кутько стало горько и одиноко. Захотелось позвать кого-нибудь, посидеть вместе, вспомнить былое или просто поговорить обо всем и ни о чем. Ведь такие разговоры между людьми часто бывают. И это обычная жизнь, которая в любом возрасте необходима и дорога.

Желание позвать кого-нибудь длилось минуту-другую, но в этот крохотный отрезок времени Сергей Иванович вдруг понял, что такого человека у него нет. А ведь имеются жена и две дочери, Светлана и Зоя, зятья, внук Дима. И все равно как будто никого нет. Словно они умерли или умер он.

От этого осознания Кутько стало страшно.

«Нет, нет…»

Внутри у Сергея Ивановича что-то тяжело заходило, под ребрами сдавило, точно он попал в огромные заводские тиски. Кутько даже машинально схватился за сердце. Но оно, на удивление, билось спокойно и ровно.

«Что же это?»

В этот раз у Сергея Ивановича болело не сердце, нет. Это холодела и сжималась от одиночества его душа.

II

Дни одаривали город неярким, но светлым небом. Под ним хорошо думалось: о вчерашнем, сегодняшнем и особенно будущем, которое обязательно представлялось светлым, добрым и радостным. А вот по вечерам, когда вокруг густела темень и луна скрывалась за серыми, промокшими тучами, все вокруг становилось мрачным и унылым. Не помогали даже фонари, которые щедро разливали свой приглушенный желтоватый свет по столичным улицам и переулкам, площадям и скверам.

Длинными, осенними вечерами Алексею было как-то не по себе. Особенно в выходные, когда не надо было рано вставать, идти на работу, а потом на занятия в университет. Один в комнате, без своего друга Ивана Даниша, Алексей, выключив светильник, неподвижно и долго лежал на кровати и подолгу, бездумно, смотрел в потолок. Едва видимый, точно в дыму, потолок тяжелел, и, казалось, медленно опускался все ниже и ниже, готовый и вовсе упасть, раздавить…

Алексей, глядя на потолок, и сам как будто тяжелел, проваливался в кровать, растворялся вместе с ней в темноте, пока не засыпал.

Спал он недолго: час, от силы – два. Просыпался около одиннадцати-двенадцати часов вечера и опять впадал в какое-то непонятное и бездумное состояние.

В один из таких хмурых и неуютных октябрьских вечеров, Алексей, проснувшись, встал и подошел к окну. Внизу, возле входа в общежитие, стояла желтая «Волга» – такси. Возле нее о чем-то эмоционально разговаривали трое парней. Это было видно по тому, как они размахивали руками, что-то показывали на пальцах. Среди них был Мишка Цыбульский. Алексей его узнал сразу: среднего роста, в голубых джинсах и такого же цвета рубашке, он стоял лицом к общежитию. Незнакомые парни и Мишка говорили долго. Потом незнакомцы быстро сели в такси и уехали. Мишка, оставшись один, поднял голову и увидел Алексея. Скорее всего, Цыбульский не узнал его, но – так, во всяком случае, показалось Алексею – обрадовался ему, замахал руками. Мол, иди сюда, вниз. Алексею стало интересно. «Схожу, – решил он. – Спать все равно не хочется. Да и завтра выходной…»

Алексей оделся, вышел из общежития.

– Ну?..

Мишка улыбнулся. Но улыбка его была какой-то неестественной, натянутой.

– Поедем в бар. Посидим, выпьем, – предложил он. – Я угощаю. В общежитие идти не хочется, а одному ехать непривычно, да и скучно.

Подумав, Алексей согласился.

– Поехали.

В баре, который расположился в небольшом уютном подвале, было полутемно и накурено. За стойкой сидели две полногрудые молодые женщины, потягивая коктейль, а за сдвинутыми столиками, густо уставленными бутылками, тарелками с закусками, расположилась компания из одетых во все джинсовое девиц и уже немолодых, в мятых костюмах, мужчин. Вели они себя шумно и развязно: пили, закусывали, обнимались, пытались что-то петь.

Алексей и Мишка сели за стойку бара. Благо, места были.

– Налей нам водки, – не спрашивая Алексея, сделал заказ Мишка.

Барменша, миловидная располневшая женщина лет тридцати, улыбнулась, не спеша, налила полные рюмки водки, поставила на стойку. Блудливо глядя на Алексея, спросила:

– А закусывать будете или как?

Алексей, смутившись, глянул на Мишку. Но он как будто не слышал вопроса. Молча, одним глотком, опустошил рюмку.

– Что, проблемы? – уже глядя на Мишку, поинтересовалась барменша.

– Еще налей, – вместо ответа, понизив голос почти до шепота, проронил Мишка.

– Интересно…

Женщина глядела прямо. На ее пухлых губах гуляла все та же усмешка.

Алексей, чтобы не встречаться глазами с барменшей, поднял рюмку и пригубил немного водки. Она показалась ему чересчур горькой, словно в ее, прежде чем подать, щедро добавили чистый спирт.

Мишка, между тем, опрокинул вторую рюмку и, пристально глядя на барменшу, словно изучая ее, недовольно проговорил:

– А тебе, Ирина Александровна, все интересно.

– А как же, – тут же выдохнула женщина. – Ты – наш клиент. А о своих клиентах мы должны заботиться. Тем более, что благодаря тебе, у нас сегодня новый посетитель.

Она опять вперила свой взгляд в Алексея.

– Ну, ты и падкая к клиентам.

Мишка довольно расплылся в улыбке. Впервые за вечер.

– Тем и живем, – в ответ улыбнулась барменша. – Познакомь, что ли, со своим приятелем.

– Так бы сразу и сказала, – поднял куцые брови Мишка. – Моего приятеля зовут Алексей. Заметь, очень перспективный молодой человек, учиться в университете. – И уже заметно пьянея, скомандовал: – Наливай еще.

– Не много ли будет? – спросила женщина, наполняя очередную рюмку.

– Это мое дело, – огрызнулся Мишка. – Ты вот закрывай бар, пора уже. А мы останемся, гулять будем.

– Серьезно?

Барменша бросила вопросительный взгляд на Алексея, но он смотрел в сторону.

– Пригласи подругу, – ухмыльнулся Мишка, – чтобы компания была.

Только теперь Алексей обратил внимание на худощавую черноволосую официантку, которая сидела в уголке и что-то записывала.

– Маша! – бодро позвала ее барменша. – Иди сюда.

Официантка, похожая больше на ученицу-старшеклассницу, чем на работницу общепита, проворно встала, подошла.

– Ты сегодня как?

– Сегодня не могу, – виновато проговорила молоденькая официантка. – Жених с работы встречает.

– Жаль. – Ирина Александровна сникла. – А могли бы с мальчиками развлечься… Ну, в следующий раз…

В это время в бар вошли Марина и Нина.

– Ба, знакомые все лица! – воскликнул Мишка. – Алексей, знакомься.

– Да знаком я. – Алексей смутился. – В одном цеху вместе с Мариной работали. Она и ее подруга Нина к нам в общежитие иногда на танцы приходят. В общем, мы знакомы.

– Правда?

Мишка впился взглядом в Марину, потом в Нину. Девушки заулыбались.

– Правда. – Алексей кивнул. – Они меня знают, а я их.

– Значит, свои люди.

– Свои.

– Ну, раз свои, тогда к нам за стол, – пригласил Мишка. – Ты как? – бросил он взгляд на Алексея. – Не возражаешь?

– Да нет. Места есть.

– Это точно.

– Что будем пить? – спросила барменша.

– Водку, – ответил за всех Мишка.

– Марина и Нина переглянулись и почти в один голос проговорили:

– Можно.

– Отказываться не будем…

Алексей подумал: «На заводе и вообще вроде тихони, а тут за компанию, что хочешь…»

– Значит, водку? – подтянув и без того короткую джинсовую юбку, переспросила черноволосая официантка. Многозначительно поглядев на Мишку, потом на Алексея, улыбнулась. – Думаю, в самый раз.

Барменша с официанткой поставили две бутылки водки, минералку, бутерброды с колбасой, сыром и икрой.

– Гулять, так гулять! – весело загудел Мишка. – А проблемы… У кого их нет. Да и ну их к лешему!..

– Может, не надо? – повернулся к Мишке Алексей.

– Баб испугался? – Цыбульский ухмыльнулся и, схватив за полу пиджака Алексея, дохнул ему в лицо: – Не боись, они свои.

Если бы Мишка тут же не отпустил полу пиджака Алексея, то получил бы от него удар под дых. Но Цыбульский, неуверенно откинувшись назад, закричал:

– Нет в жизни любви, а хочется!.. Такой, чтобы навсегда, до гроба! У тебя, Леха, есть такая?

А кто его знает, – буркнул Алексей, после чего тихо, с сомнением, выдохнул сам себе: – Может, и есть…

Он на миг вспомнил Галю. Вспомнил – и забыл.

– А поехали в номера! – предложил Мишка. – Или слабо?

– Да брось ты, – попытался остановить приятеля Алексей. – Поздно уже.

– Для любви никогда не поздно, – поучительно произнес Мишка и его глаза превратились в щелки, точно у загулявшего в мартовскую ночь кота.

– Не поздно?

– Нет.

– Тогда поедем, – согласился Алексей и опрокинул в себя сорокоградусную – горькую, но в эту минуту показавшуюся ему чуть ли не сладкой. – Только попозже.

Они засиделись до поздней ночи. Впрочем, за огромными зашторенными окнами бара ничего не было видно. Свет за ними был или тьма, непонятно. Пили, закусывали, говорили за жизнь. Как-то незаметно все расслабились и стали вести себя как близкие друзья, и даже любовники.

Разливая водку, Марина незаметно дотрагивалась то до плеча Алексея, то до его рук. Он вначале вздрагивал, но через полчаса привык, а спустя еще какое-то время воспринимал эти дотрагивания Марины с нарастающим желанием близости с ней.

«Гулять, так гулять», – вдруг зашумело в его голове высказывание Мишки. Это уже действовало спиртное.

– А когда поедем в номера? – спросил Цыбульский и обнял Нину.

Она не сопротивлялась. Наоборот, прильнула к нему, закрыла глаза, показывая, что пора спать…

Алексей поглядел на них с ревностью.

– К кому ехать? – обвела всех горящим взглядом Марина.

– У меня новое предложение. – Мишка широко раскинул руки. Он был уже настолько пьян, что еле сидел. – Поехали на дачу к моему дядьке.

– Ну, поехали, – немного подумав, видно больше для приличия, чем опасаясь за последствия, как то буднично сказала Нина.

Официантка Маша, которая пришла убрать пустую посуду, одобрила это решение:

– Правильно. Пора вам на ночлег, а нам закрываться…

Ехали на такси. Когда выехали за город, дорога пошла через какую-то деревню, потом поле. Машину на выбоинах подбрасывало. Мишка сидел на пассажирском сидении впереди и, качаясь, все время что-то себе напевал. Алексей мостился на заднем сидении, между Мариной и Ниной. Ему было тепло и чуть-чуть неспокойно.

«У нас две беды, – со смутным сознанием думал он, чувствуя, что слабеет. – Дураки и дороги. И я тоже дурак, если еду туда, куда не знаю…»

Наконец приехали. Зашли в бревенчатый просторный дом с мансардой. Расположились в гостиной на мягком широком диване красного цвета и таких же креслах за массивным дубовым столом. Выставили на него из пакетов выпивку и закуску, что привезли из бара. Пили уже почти без тостов и больше молчали. Только кривились в ухмылках…

Назавтра Алексей проснулся поздно. С трудом открыв глаза, повернулся и увидел возле себя, на широкой деревянной кровати, едва прикрытую одеялом раздетую девушку, белая кожа которой бархатно лоснилась под еще скупым утренним светом.

«Марина!», – ударило в еще не совсем протрезвевшую, тяжелую голову Алексея.

Он закрыл слипающиеся веки: ему было не по себе. Но не оттого, что с ним лежала голая девушка, его знакомая по цеху, а по какой-то другой причине, о которой совсем не хотелось думать.

Марина тоже проснулась. Она виновато усмехнулась, потянулась к Алексею и тихим, виноватым голосом спросила:

– Мы вместе?..

– Да.

Алексей молча обнял Марину. Чтобы не смотреть ей в глаза, уткнулся в ее волосы. А потом, когда она подалась к нему своим теплым телом, стал входить в ее стыдную, но желанную теплоту. На мгновение он вдруг увидел Ивана и резко, упираясь руками в матрац, приподнялся.

– Ты чего? – тихо спросила Марина.

– Ничего, – ответил Алексей, – чувствуя, как внутренности его наливаются холодом, точно он выбежал из жаркой бани на морозный воздух.

«Зачем это? – подумалось ему. – Зачем?..»

III

Расстелив несколько полиэтиленовых пакетов по центру скамейки, которая стояла у рабочего общежития объединения «Горозонт», Марина и Нина присели по ее краям и, как ни в чем не бывало, стали лускать семечки. Но за этим занятием они провели всего лишь несколько минут, так как к ним начали подходить заводчане, которые возвращались с первой смены.

– Это ваши пакеты? – Русоволосая девушка лет двадцати прямо впилась взглядом в блестящую надпись «Монтана», из которой вырастали, радуя глаз, одноименные голубые джинсы. – Ваши?..

– А что? – делая вид, что не совсем понимает, о чем идет речь, спросила Марина. – Красивые?..

– Да… Продаете?

Нина смерила подозрительным взглядом любознательную девушку, украдкой посмотрела вокруг.

– А вы интересуетесь или как?

– Или как, – несколько раздраженным, но тихим голосом ответила девушка.

Нина, довольно улыбнувшись, проронила:

– Продаем.

– В какую цену? – Девушка не уходила. – Мне один надо.

– Три рубля пакет.

– Так дорого?..

Нина пожала плечами и ничего не ответила. Потоптавшись, девушка согласно кивнула.

– Ладно, давайте.

Марина приподняла один из пакетов и на его глянцевой поверхности скупое осеннее солнце, казалось, заиграло всеми своими лучами, придавая заграничным джинсам дополнительную свежесть и привлекательность.

– Дайте мне два пакета, – жадно выдохнула девушка и полезла в сумочку за кошельком…

Через полчаса все пакеты, а их было пятьдесят штук, были проданы. Марина с Ниной подсчитали выручку и счастливо охнули: сумма превышала месячную зарплату квалифицированного инженера.

– Вот это да! – Нина довольно закружилась. – Столько денег за полчаса. Пошли, выпьем кофе, а то после вчерашнего в голове все еще шумит.

– Деньги не наши, – заметила Марина.

– Пока еще наши, – поправила подругу Нина. – Пошли. Пару рублей возьмем, поляк даже не заметит.

– Зато мой папаша заметит.

– Ничего, что-нибудь придумаешь.

– Что?

– Что хочешь. Деньги на то и даны, чтобы их тратить. Это, говорят, еще Карл Маркс сказал.

Марина удивленно вскинула глаза.

– Ну, ты, подруга, даешь!

– А что? – Нина, размахивая сумочкой, закрутилась на месте, потом остановилась и, хитро прищурив свои серовато-зеленые глаза, предложила: – Давай такой вот торговлей займемся всерьез. Пусть твой батя попросит своего знакомого поляка привозить товар почаще. У нас все разойдется мгновенно, особенно заграничное. Знаешь, какие деньги можно загребать… Это тебе не на заводе каждый день вкалывать и копейки получать. Тут за полгода на «Жигули» можно заработать.

– А если попадемся?

– Не попадемся.

– А все-таки?

– Открутимся. Не воруем же, свое продаем. Да и продавать будем умно, чтобы никто из нашей славной милиции не видел и не подкопался. Ну?..

– Даже не знаю. – Марина задумалась. – Хочется, конечно, иметь приработок. Хотя бы еще ползарплаты в месяц.

– Это и требовалось доказать. – Нина повеселела. – Не вечно же нам на нашу чертову зарплату жить. Можно и пошиковать, когда деньги будут, пожить в свое удовольствие, как у Мишки на даче. Ты как насчет дачи?

– Никак, – буркнула Марина. – Отстань.

– Не отстану. – Нина хитро улыбнулась. – Уверена, что тебе с Лешкой миловаться понравилось. Так?

– Не знаю. – Марина пожала плечами. – Вроде понравилось, а как-то не по себе, когда думаю об этом.

– Выбрось дурное из головы, – посоветовала Нина. – Мы люди взрослые. Да и что было, то уже прошло.

– Наверное, – согласилась Марина. – Лешка парень хороший, только у меня с ним ничего общего быть не может.

– Чего так?

– Нина смотрела насмешливо.

– Он – то горячий, то холодный. Значит, в мыслях у него другая.

– А ты такая специалистка, что разбираешься, – поддела Нина. – Один раз переспали, и ты уже все знаешь.

– Зачем так грубо?.. – Марина обиделась. – Говоришь ерунду.

– Извини. – Нина взяла подругу за руку. – Не подумала. Если не хочешь, то больше ни с Мишкой, ни с Лешкой никуда не поедем.

– Значит, будем торговать. – Марина вздохнула. – Это лучше.

– Будем. – Нина решительно кивнула. – Чувствую, нам повезет. А не повезет, то хоть вспомнить что будет – как торговали, деньги на пакетах делали. Это же драйв, а?

– Драйв…

Марине в эту минуту хотелось только одного – быстрее домой, под горячий душ.

IV

Павел Семенович ждал дочку с тревогой: боялся, что попадется – заберут в милицию, а, значит, сломает себе жизнь, да и ему самому не поздоровиться. Скажут, вырастил спекулянтку, а то еще могут и привлечь к ответственности, если милиция начнет разбираться, откуда заграничные полиэтиленовые пакеты с этой непонятной американской надписью «Монтана». Не скажешь ведь, что друг подарил. Да и друг ли это, если он из Польши, в которой назревает бунт, а может что и хуже – не поймешь…

Залесский поймал себя на мысли, что боится больше за себя, чем за дочку: она молодая, все еще перенесет и переживет, а вот ему уже не выкарабкаться, если что серьезное – сердце прихватит, и тогда поминай, как звали.

«Опять принесло этого поляка на мою голову, – тяжело думал Павел Семенович. – Жил как все, тихо, мирно, а теперь что?.. Продавай польское барахло. Мало того, Анджей о политике болтает такое, что слушать страшно. А что, если он провокатор?..»

– Может, и провокатор, – проанализировав высказывания Мозолевского о ситуации в Польше, проронил про себя Залесский. – Верить никому нельзя…

Он и не верил никому – хорошо знал, что это опасно.

Павел Семенович встал с дивана, нервно прошелся по комнате, воровато, чувствуя разрастающуюся вину, выглянул в окно.

Во дворе желтели деревья. Под ними, сквозь высохшую траву, чернела земля. Она пятнилась уже вокруг всего дома. Но особенно много этой черноты было возле скамейки, на которой сидели две старухи из соседнего подъезда и что-то обсуждали. У ног их терся черный пушистый кот и поглядывал прямо в окно – на Залесского.

– Тьфу ты, нечистая сила! – ругнулся Павел Семенович. – Тьфу!..

Он хотел отойти от окна, когда заметил Марину. Она шла быстро, размахивая сумочкой.

«Веселая», – сразу определил Залесский. От сердца у него отлегло. Глядя на дочку, он невольно залюбовался ею: высокая, стройная, красивая. «А ведь и я был когда-то ничего, – вспомнилось Павлу Семеновичу. – Первым женихом считался. Эх, если бы не Советы, не война…»

Приятные воспоминания у него смешались с грустными. Но они не расстроили Залесского: Марина спокойно вошла в подъезд, значит, пакеты продала, все нормально. К тому же за продажу пакетов поляк даст комиссионные. А деньги, большие они или малые, всегда приятно получать. Да и он, Залесский, сам захотел коммерцией заниматься, сам…

«Сколько же поляк даст?»

Хотелось знать немедленно. Но, увы, это было пока невозможным.

Кода раздался звонок, Павел Семенович, прежде чем открыть дверь, предупредил жену:

– Марина идет, готовь обед.

Из кухни, смахивая со своего скуластого, бледноватого лица невесомые крупинки манной муки, выглянула удивленная Зинаида Григорьевна. Ничего не сказав, загремела кастрюлей.

Залесский крутнул ключ замка и, не поворачиваясь, пошел в зал на диван. Взял газету и сделал вид, что внимательно читает. Внутренне он ждал, что скажет дочка. Но она не торопилась радовать отца. Сняв плащ, вымыла руки, причесалась, заглянула на кухню. Только после этого прошла в зал, положила деньги на журнальный столик.

– Вот вся выручка. – Голос Марины был натянуто-спокойный, похожий на тот, когда она, бывало, приносила из школы тройку, а дома говорила, что должна была получить четверку, а то и пятерку, но так уж получилось, что не ответила на один-единственный вопрос. – Пересчитай деньги.

– Что ж их пересчитывать? – Павел Семенович отложил газету, поднялся с дивана. – Ты меня обманывать не станешь.

– А вдруг? – Марина бросила хитрый взгляд на отца. – Может, мне купить что хочется, а денег не хватает.

– Не хватает, так заработаешь, – серьезно сказал Залесский. – На заводе у тебя скоро получка. К тому же Мозолевский пообещал мне, что еще товара подкинет. Продашь, свою долю от выручки получишь.

– Это сколько процентов? – поинтересовалась Марина.

– В этот раз без процентов, а в следующий – посмотрим, – неопределенно ответил Павел Семенович.

– Передай своему поляку, чтобы больше свои пакеты или другое барахло не привозил, – выпалила Марина, разозлившись на отца за его скупость. – А если и привезет что, то в последний раз, по знакомству…

Эти слова не понравились Павлу Семеновичу. «Зарекалась корова молока не давать, – зло подумал он. – Что ты будешь делать, если меня не станет?..»

Об этом он уже не раз задумывался – годы. Правда, все еще никак, несмотря на возраст, не мог представить, что и ему придется умереть: тлело в нем недовольство своей судьбой, душила горечь, что не вышло так, как хотелось, противилась увяданию надежда на богатую и сытую жизнь.

«Бросить бы все и уехать за границу… – Застарелая тоска по несбывшейся мечте опять заворочалась в Залесском, но быстро улеглась, свернулась в клубок и уснула. – Жаль, поздно, – рассудил он. – Не поеду, да и не выпустят из Союза… Может, и хорошо, что не выпустят: кому я там, на Западе, нужен…»

Павел Семенович тупо уставился в окно.

V

Алексей пришел с работы, перекусил немного и присел на кровать. В дверь постучали.

«Кто это?» – удивился он и глухо промолвил:

– Входите.

Порог комнаты переступила воспитательница общежития Зоя Владимировна Чуйко.

– Тебя к телефону просят, – поправив на лбу светлую челку, несколько подобострастным голосом сообщила она. – Из редакции…

Алексей, не переодеваясь, в спортивной форме, спустился на первый этаж, взял трубку телефона, который стоял на столике у вахтерши.

– Ало, слушаю.

– Это редактор газеты «Горизонт»…

Несколько хрипловатый мужской голос звучал громко, уверенно. – Меня зовут Юрий Николаевич Думенюк. Приходите в редакцию. Завтра или послезавтра после работы. Жду…

Алексей с громко бьющимся сердцем положил трубку: «Неужели хочет предложить работу?..»

В это верилось и не верилось. Верилось потому, что очень хотелось работать по специальности, которую приобретал в университете, а не верилось – потому что учился только на первом курсе, работал на заводе.

«А может…»

Маленькая надежда на добрые перемены, которая постоянно жила в душе Алексея, вдруг выросла до огромных размеров. И она его не подвела.

На следующий день, с противоречивыми и бурными чувствами, Алексей вошел в кабинет редактора многотиражной газеты «Горизонт». Представился. Из-за стола поднялся невысокий плотный человек с заметными залысинами и черными как смоль, слегка курчавыми волосами.

– Проходи, садись, – тепло, как давнему знакомому, сказал редактор. – Ну, рассказывай.

– Что рассказывать? – недоуменно спросил Алексей.

– Все, – отрезал редактор. – Откуда родом, какие планы, что о жизни думаешь?

– Из села я родом, – начал Алексей. – Есть на Долинщине село Рубеж. По населению самое большое в республике. О нем даже Владимир Семенович Короткевич писал. Назвал «Китаем».

– Короткевич?

– Да.

– Сколько же там у вас населения?

– Около шести, а может уже и семи тысяч.

– Действительно, село большое, – задумался Думенюк. – Производство какое-нибудь есть?

– Нет. В колхозе люди работают. Но это в основном женщины.

– А мужчины?

Редактор смотрел с любопытством.

– Большинство мужчин уезжают на заработки в Россию, – объяснил Алексей. – С весны там работают и до поздней осени.

– А где конкретно?

– Везде. В Сибири, Карелии, даже возле самого Севера. Едут и на Украину, в Казахстан, Туркмению…

– Трудятся на стройках?

– Вкалывают.

– Понятно.

– Строят клубы, дома, коровники, телятники, птичники… Мои земляки – люди мастеровые. Женщины тоже приработок имеют. Кто семена цветов продает, кто огурцы выращивает, помидоры.

– Да, не сомневаюсь в деловитости твоих земляков… Хорошо, наверное, зарабатывают?

– Хватает, – неопределенно обронил Алексей, не любивший говорить о деньгах. – Район у нас не из бедных.

– Значит, практически из всего района выезжают люди на заработки?

– Почти. А откуда не выезжают, так занимаются другим доходным делом.

– Это каким?

– Разным. В Городной, к примеру, глиняные горшки делают, а в Городке цветы выращивают. Потом семена продают по всему нашему Советскому Союзу. Еще сажают клубнику, малину… Занимаются тем, чем выгодно.

– Об этом я читал. – Думенюк что-то записал на листке бумаги. – В республиканской комсомольской молодежке.

– Это в «Знамя Юности»?

– Да. Фельетонист один, Якубец его фамилия, постоянно пишет о семеноводах из Городка. Не знаю, чем там они ему насолили, но он их готов с корнем из земли вырвать.

– Ясно, чем насолили, – заметил Алексей. – Не нравится, что люди сами, на своих приусадебных участках, деньги зарабатывают. Вот, если бы в колхозе за копейки пахали, тогда другое дело – хвалил бы.

Редактор удивленно уставился на Алексея.

– А у тебя не очень-то хорошее мнение о колхозах. С чего это?

– С чего? – Алексей на несколько секунд задумался: говорить или нет?.. Потом все же рассказал: – По-соседству с Рубежом есть деревня Заболотье, а у нас село, – подчеркнул он. – За этой деревней уже никаких поселений нет – болото, а дальше – лес, Украина. Из Заболотья почти никто никуда не ездит и никакими своими промыслами не занимается. Работают в колхозе.

– Соответственно и получают, – не без иронии вставил Думенюк.

– Конечно, – живо подтвердил Алексей. – Живут бедно. Не все, правда, но в основном. Я о колхозах, честно говоря, думаю ни хорошо, ни плохо. Просто ненормально, когда в них платят людям копейки – тридцать, пятьдесят рублей в месяц. Это в среднем. Получается, по рублю, полтора рубля в день. А в городе, на заводе, простой рабочий меньше ста пятидесяти практически не получает, хотя его работу с сельской по тяжести, а особенно по продолжительности не сравнишь. У нас в селе люди с пяти, шести часов на ногах. И так каждый день. Работают дотемна.

– А чего твой Рубеж называют селом, а Заболотье – это деревня? – поинтересовался Думенюк.

– Не знаю. – Алексей пожал плечами. – Так повелось. Может потому, что у нас церковь есть.

– А в Заболотье, значит, церкви нет?

– Была, но ее в шестидесятые годы разрушили: кресты с куполов поснимали, все, что было внутри, вынесли, а потом склад устроили. Колхозный.