Украденная святыня

Глава 8

Но настанет пробужденье,

Новым чувством вспыхнет взгляд,

«Возрожденье! Возрожденье!» –

Струны сердца зазвенят.

(К. Д. Бальмонт).

Огромная змея пристально смотрела холодными глазами. Пахнув лесным ароматом, она громко заблеяла, скользнула за кочку и пропала в болоте… Открыв глаза, Антон разглядел светлеющее окно. Блеяние раздавалось оттуда – нетерпеливое, раздражительное.

Тусклый свет освещал огромный букет пёстрых полевых цветов. Широкая чаша на деревянном столе казалась изображённой на холсте разноцветной полянкой. В углу стояла кровать, на бревенчатой стене висели два ружья, сумки и календарь, пол устилала шкура животного. Сам он лежал на большой печи, в длинных, до колен, трусах. Ступню левой ноги стягивала повязка.

Опустив закружившуюся голову на подушку, Антон напряжённо прислушался к звукам. Перед глазами мелькнули обрывки картин: курган, Сакелава, стрельба, вертолёт, болото… «Почему болото? Где я?», – вяло подумал он. Осторожно сполз на пол, проковылял к распахнутой двери и оторопел – на крыльце лежала огромная чёрная собака с немигающими жёлтыми зрачками.

– Не бойся, парень, не бойся, она не кусается. – От низенького жердяного строения с кувшином в руках вразвалку шёл бородатый старик в старенькой тельняшке. – Волчица эта, кличут Чара… А ты зайди в дом, зайди. Сейчас завтракать будем. Без соли, без хлеба худая беседа.

Антон прислонился к двери.

– Где я?

– В тайге ты, парень. Где же тебе ещё быть-то? Пройди к лавке, присядь, тяжело, поди, стоять.

Хозяин нарезал хлеб, достал из кастрюли мясо, плеснул в кружку молока.

– Почему я здесь?

– А ты и не помнишь? Хм… С неба ты упал, парень. Как ещё живым остался, непонятно. Видно, кто-то молился за тебя горячо. – Он достал из сумки неровно оторванную из газеты страницу.

– На вот, почитай.

Антон схватил клочок, впился глазами. Так… Значит, вертолёт упал… А кто погиб – пассажиры, экипаж? В посёлке они взяли на борт мужчину и женщину. Смутно мелькнули вывороченные в сторону ноги. Он наморщился, но вспомнить ничего не смог.

– Давно я здесь?

– Вторая неделя пошла.

– Вторая неделя?! А как же мама, Сергей Сергеевич? Они знают обо мне?

– Я сказал в деревне, они в милицию сообщат. Там телефон есть, и автобус в район ходит.

– В какой деревне? – не понял Антон. – Я же в городе живу. Надо ехать. Где моя одежда?

– Погоди, парень, погоди. Куда ехать-то? До деревни полдня на лошади, а уж до твоего города и подавно. Здесь же тайга, глухомань.

– Доберусь. Вы только дорогу расскажите.

Приподнявшись, он покачнулся и угодил ладонью в букет. Сладкий аромат поплыл по избе. Охотник подхватил его под руки, повёл к кровати. «Места живого на нём нет, а всё туда же – доберусь, – пробормотал он, – куда доберёшься, до первого оврага? Тебя и осталось-то на кошачий обед. Дай-ка я повязку поменяю»…

Раны Антона затягивались быстро и вскоре уже не напоминали о себе. Лишь иногда подёргивался длинный рубец на щеке, да покруживалась голова. Пётр Матвеевич поил его настоем, накладывал целебные мази. На расспросы отвечал гордо: «Бабка тут живёт, знахарка. Из трав и кореньев делает. Всю хворь вышибает!». Лекарства и впрямь оказались волшебными, – силы прибывали с каждым часом.

Просыпались они на рассвете. Поначалу Антон ходил с Петром Матвеевичем на охоту, но к делу не приспособился: то слишком шумно пробирался по лесу, то заглядывался на шустрый родничок или на усеянную ягодой полянку, а однажды забыл у муравейника ружьё. Таёжник только качал головой, но после встречи с хозяином тайги перестал брать его с собой. Произошло случайно, – медведь сам вылез из малинника. Антон застыл на месте, и если бы не Чара, злобно ухватившая зверя за «штаны», неизвестно, что бы приключилось дальше. Охотник двумя выстрелами завершил стычку.

Из деревни, между тем, вестей не было. На пятый день Антон не выдержал.

– Пётр Матвеевич, расскажите дорогу к деревне. Пойду я.

– Я и сам не могу понять, в чём дело, – почесал бороду хозяин. – Оно, конечно, пока сообщили, пока соберутся, то, сё… В общем, давай так, парень. Ждем ещё дня два-три и выступаем. Долечись уж до конца. Да и бабке Татьяне надо передать, чтобы за козами посмотрела.

Антон согласился. «Два дня, действительно, ничего не решат, а когда еще доведётся попасть в такие края?». И с головой окунулся в лесную жизнь. Поутру вскакивал с печи, выпивал кружку козьего молока, цеплял к поясу нож и уходил в лес один. До вечера бродил по тропинкам. Наблюдал за растениями, таёжной живностью, дышал изумительным воздухом, испытывая при этом необычайную телесную легкость. Ложился на сухой островок травы и бездумно смотрел на просветы в верхушках деревьев, гадая, на каких животных похожи силуэты. Бывало, и засыпал, пока не разбудят упавшие на лицо сосновые иголки.

Иногда рисовал в воображении картину возвращения домой. Мама, конечно, всплакнёт, как тогда, при встрече из армии, и поспешит в магазин за чем-нибудь вкусненьким. Отец расспросит о командировке, об аварии, и, как военный человек, поинтересуется техническими подробностями.

Потом Антон зайдёт в супермаркет и… Но здесь представление мутнело: лицо Светы заслоняли бегающие по кассовому аппарату пальчики с красными ноготками. Она, конечно, сразу поведёт его в кафе и закажет шампанское. Антон вздохнул: что ж, придётся пить вино, однако затем он непременно попросит мороженое с клубникой.

А вскоре пришла тоска по книгам. И чем больше он думал о них, тем острее желал вдохнуть запах маленького печатного чуда, листнуть страницу-другую и, вживаясь в воображаемый мир, радоваться, негодовать, плакать и смеяться. И тогда он пробовал читать стихи. Вспоминались они с трудом. Поэзией Антон увлекался в школьные годы, а потом армия, трудности с работой, служба в охране – занятия, к стихам не особо располагающие. «Лета к суровой прозе клонят», – посмеивался над собой.

Однажды с ним произошёл странный случай. В голове назойливо крутились первые строки стихотворения, а продолжение не вспоминалось. Он брёл к роднику, бормоча: «Я уходил в леса такие, каких не сыщешь наяву…». Повторял ещё и ещё, но – никак! И тогда в отчаянии прокричал их на весь лес, вспугивая полуденный сон его обитателей. Память словно шевельнулась, пробуждаясь от долгой спячки. И он вспомнил!

Я уходил в леса такие,

Каких не сыщешь наяву.

И слушал вздохи колдовские,

И рвал нездешнюю траву…

Запнулся и вдруг услышал хлопки. Доносились они из ельника. Легонько качнулись ветви, и стало тихо. Недоумённо осмотревшись вокруг, Антон осторожно приблизился к елям: лес как лес, ничего особенного. «Что же это было? Хлопанье веток, птичьи звуки? Или просто послышалось?».

Вечером, за ужином, он рассказал о происшествии Петру Матвеевичу. Ему показалось, что в глазах охотника мелькнул огонёк.

– Кабы знал да ведал, всего бы отведал, – хозяин вытер бороду полотенцем и отодвинул тарелку. – А может, это скрип был?

– Да нет, хлопки.

– Хм… Неужели мертвяки хлопать стали.

– Мертвяки?! Какие мертвяки?

– Из Нечистого ущелья. Где мы нашли тебя.

Он косо взглянул на ошарашенного юношу.

– Есть одна побасенка… В общем, когда-то, давно, вместо ущелья кладбище было, там много папоротника каждый год родилось. Однажды, сказывают, женщина с ребёнком ночью туда пошла. Отговаривали её люди, нет – пошла, уж больно он там ядрёный был. Говорили ей, что сзади будут свистеть, плясать, но оглядываться не надо. Женщина старалась быстрей доделать дела. А ребёнок сильно плакал, кричал. Она обозвала его чернаком и сказала: «Чтоб ты провалился!». И тут же ребёнок провалился сквозь землю. Так и образовался овраг, а потом ущелье. Теперь там иногда слышен детский плач, и к прохожим стали мертвяки привязываться. Особенно к незнакомцам. А теперь ещё и нечистая сила собирается… Вот такие дела. Хочешь, верь, хочешь, не верь. Коли люди врут, так и я соврал.

Антон в задумчивости вышел на крыльцо. Вечер был тёплый, тихий. Сгущались сумерки, в тёмно-синем небе проявились первые звёзды. Рассказ охотника озадачил его. Мертвецы, плач ребёнка… Где-то он об этом слышал. Но где? «А вообще, всё это суеверия. Мифы, легенды, фольклор», – решил он.

Ночью ему приснился сон. Он пробирался по сумрачному лесу через груды валежника, болотистые заросли и скоро оказался в непроходимой чаще. Сплетённые с кустарником ветви деревьев отталкивали его назад, зажимали со всех сторон. Измученно опустившись на мшистую землю, он склонился к ногам и вдруг услышал потрескивающий шелест. Поднял голову и увидел над собой сгусток света, похожий на пламя свечи. Сияние усилилось, разлилось, заполнило пространство и плавно вынесло его на зелёную цветочную лужайку.

Глава 9

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты.

(А. С. Пушкин).

Пётр Матвеевич, управившись с хозяйством, лежал в одежде на кровати и поглядывал на завтракающего Антона. Парень был явно не в себе: водил ложкой мимо тарелки, глядел в одну точку, вздыхал. «Зря я про ущелье рассказал, – досадливо морщился охотник. – Хотел предостеречь, а, похоже, только раздразнил. Или о хлопках вчерашних думает?». Он догадывался о том, кто мог шалить в кустах. Глаза маленькой сиделки ещё у ложа израненного парня лучились сиянием. Бывший моряк имел немалый опыт по части женского пола. Понимал – девочка выросла. Уведёт его, как пить дать. И опять он останется один.

– Подождём ещё денек и отправимся. Ты бы полежал, отдохнул перед дорогой.

– Нет, Пётр Матвеевич, пойду я, – снова вздохнул Антон, помолчал и обречённо добавил. – Надо идти.

– Ну, сходи, сходи. Только от ущелья подальше держись.

Антон опустил голову. Он и вправду собрался к Нечистому ущелью. Его тянуло туда с неизъяснимой, почти осязаемой силой. Ночью он, словно лунатик, спустился с крыльца, а очнулся уже в лесу от вспорхнувшей из-под ног птицы. Недоумённо оглянулся: избушка едва проступала в темноте. Вернулся, залез на печь и промучился до рассвета.

– Да я к роднику схожу… землянику поищу.

– Ягодки, значит, захотелось, – охотник встал. – Запомни, парень. Ведьмы любят оборачиваться то птицами, то змеями, то ещё кем-нибудь. Если она кинется на тебя, бей наотмашь, и один раз. Понял?

Опытного таёжника не обманешь, и всё-таки Антон спустился к роднику, оглянулся и прыжками достиг густого кустарника. Дальше продвигался, сверяясь по солнцу. Пётр Матвеевич рассказывал, что ущелье находится к северу от избушки, к нему ведёт широкая тропа. Покружившись по лесу, Антон, в конце концов, набрёл на неё. Зашагал быстрее и внезапно упал навзничь, едва успев выбросить ладони перед собой. Недоумённо оглянулся, встал, отряхивая колени, шагнул и – снова повалился на землю. Поднял голову, напряжённо прислушался. Стояла тишина. В стороне каркнула ворона, тонким посвистом ответила какая-то пичужка. Он осторожно потыкал ножом песок и вдруг рассердился на себя. «Чушь какая-то! Упал и упал, что особенного? Все падают, не я один».

Тропа шла в гору. За поворотом виднелся широкий зелёный просвет. Антон прибавил шагу и… опять оказался на траве. Теперь он заволновался не на шутку. По спине поползли мурашки, задёргался шрам на щеке. Говорил же охотник избегать чёртового места! Вернуться назад? Но до поляны рукой подать. Он встал на четвереньки и, быстро перебирая руками и ногами, засеменил наверх. И тут раздался заливистый смех. Справа зашелестел кустарник. Мелькнуло белое, воздушное; смех прозвенел, как колокольчик, и, затихая, пропал в чащобе.

«Ведьма!» – обожгла мысль. Он вскочил на ноги и, не отводя взгляда от кустарника, боком забрался на возвышенность. Повернулся и обомлел.

Поляна переливалась солнцем и разнотравьем. Сотни мелких цветов всевозможных оттенков устилали её ярким ковром. Слева виднелась цепь камней. Антон подошёл к краю утеса и задохнулся от восторга – перед ним распахнулось громадное ущелье. К каменистым склонам лепились низкие и широкие, словно зонтики, деревья. Между лесистыми холмами неровными пяточками зеленели долины.

Чувство невероятной легкости овладело им. Впору было взмахнуть руками и взлететь над пустотой. Его неудержимо тянуло к пропасти, закружилась голова. Отступив назад, он привалился к тёплым камням. Долго лежал без движения, поглядывая сквозь ресницы на сверкающее солнце. Рядом порхали бабочки, тонко жужжали насекомые. Пахло душистым и сладким. Он вдруг вспомнил, как, очнувшись в охотничьей избушке, увидел на столе такую же благоухающую цветочную «полянку». Откуда она взялась? Надо спросить у Петра Матвеевича…

Наверное, он задремал, потому что открыл глаза от пристального взгляда. На него смотрела огромная змея. Зрачки её завораживали. «Ведьма!» – мелькнуло предостережение охотника. Антон попытался встать, но тело словно парализовало. Скосив глаза, он увидел клубок больших извивающихся особей. В стороне раздалось шипение. На солнечную полянку вышла тоненькая золотоволосая девочка. Приблизившись к змеиному стаду, она подняла узкие ладошки и зашипела громко, требовательно. Нехотя скручиваясь и шурша по цветочному покрову, пятнистые твари скрылись за камнями.

Девочка наклонилась, и Антон онемел. Огромные синие глаза, казалось, поглотили его. Задыхаясь от нахлынувших чувств, он зачаровано выдохнул: «Вот это да-а-а!». Глядел на неё и не мог оторваться. Но вот видение, легонько тряхнув головой, исчезло из виду.

– Я думал, ведьмы в змей превратились, – пробормотал он, поднимаясь. – Пётр Матвеевич говорил.

Девочка исподлобья смотрела на него.

– Это охотник, в избушке живёт, – краснея, пояснил Антон. – А вы… ты кто?

– Я тоже в лесу живу.

Она была невысокого роста, ему по плечо. Ветерок развевал её белое платьице и длинные золотистые волосы, розовые пухленькие губки слегка дрожали. «Лесная русалка, – подумал Антон. – А может, она… тоже превратилась?».

– Суеверия это всё. Про ведьм, – нахмурился он.

– И совсем не суеверия. Смотри!

Она подалась вперёд, к пропасти, неожиданно поднялась в воздух и исчезла внизу. Антона бросило в жар. Он кинулся следом, но в последнюю секунду ухватился за выступ, заполз назад, на утёс, и, свесив голову, закричал: «Ты где? Ты где?!». Но даже эхом не отозвалось мрачное ущелье.

Сзади раздался звонкий смех. Антон резко обернулся: девочка выглядывала из кустов. Тяжело дыша, он отошёл к камням, сел и опустил голову на колени.

– Не обижа-а-айся, – проговорила она, слегка растягивая слова. – Здесь совсем рядом площадка. И прыгать на неё не больно.

Он хмуро смотрел в сторону.

– Ну, Анто-о-он, я больше не бу-у-уду. Правда-правда!

– Ты знаешь моё имя? – удивлённо поднял он голову. – А тебя как зовут?

– Даша. А деда Пётр зовёт меня по-взрослому, Дарьей.

– Так ты и есть знахаркина внучка?!

– Да. Баба Таня моя бабушка.

Они молча выбрались на тропу. Антон напряжённо выбирал темы для разговора, но все они казались глупыми, неуместными. Молчание затягивалось. Девочка, собирая цветы, следовала чуть позади, словно вела его под конвоем. А он боялся поднять голову, и от того ещё больше хмурился, а потом стал покашливать.

– Простудился? – прозвучал участливый голосок.

От неожиданности он вздрогнул, покашлял громко, солидно и осмелел.

– У вас погода всегда такая тёплая?

– Да, летом у нас тепло, – ответила Даша, – а зимой у нас холодно. А у вас?

– И у нас холодно, – мгновенно откликнулся он, косясь на неё. Лицо девочки было серьёзным.

– А ещё, – продолжала она, – у нас весной на деревьях распускаются листочки, а осенью они опадают. А у вас?

Он остановился. Девочка поджала губки, еле сдерживая смех. Её очаровательное личико так ясно, по-детски, казалось шаловливым, что Антон невольно хохотнул. Прыснула и Даша. И они засмеялись – искренне, заливисто, неудержимо. Смеялись известному только им одним, и никому больше. Ни сороке, тревожно выглянувшей из кустов, ни испуганно скользнувшему в заросли зайчику, ни застывшим в вечных раздумьях деревьям, ни земле, ни небу, ни солнцу, – хотя оно, конечно, догадалось и засияло в тот миг особенно ярко, радуясь соединению двух сердец.

А потом Антона словно прорвало. Он говорил обо всём, что приходило в голову. С восторгом отзывался о природе, об охотнике, о Чаре. Рассказал о вчерашних аплодисментах лесных жителей, на что Даша похлопала в ладошки и забавно, нараспев, спародировала его: «Я уходи-ил в леса таки-и-ие…».

О себе она говорила мало. Нехотя ответила, что родителей у неё нет, и она всё время живёт с бабушкой. Зато слушала охотно, с блеском в глаза. Иногда Антон удивлялся её наивным вопросам, хотя понимал, что имеет дело с лесным диким существом. «Да как можно в двадцать первом веке не знать компьютера или сотового телефона! – возмущался он. – Не смотреть телевизор, не бывать в других городах и странах. Не изучать науки, не летать в космос, не изобретать вечный двигатель, наконец! Это… это же невежество!».

Тут же спохватывался и косился на неё. Но девочка молчала, лишь исподлобья прожигала синими глазищами. А когда он опять разошёлся по поводу образа жизни – не отшельников, нет, а тех людей, которые понапрасну коптят белый свет, превратились, по сути, в бездушные механизмы по переработке пищи, забыли истинную, созидающую цель существования, – тогда Даша остановилась, пропустила его вперёд. И вдруг Антон упал на траву, растерянно оглянулся и увидел, как она, прыснув в кулачок, легко скользнула в чащу, рассыпая за собой цветы, словно указывая ему дорогу.

Долго-долго не мог он уснуть в ту ночь! Беспрестанно ворочался на печи, выходил на крыльцо, ложился, снова вставал. И только под утро растворился в сонной томящейся истоме. А потом на цветочном лугу догонял золотоволосую девочку, с ужасом оглядываясь на шипящих змей…

Поднялся поздно, вялый и голодный. Пётр Матвеевич, выставив на стол кастрюлю, выжидательно сел напротив.

– Ну, рассказывай. Где был вчера, что делал?

– Да-а… – Антон пододвинул тарелку. – К утёсу ходил, девочку одну встретил.

– Дарью? Ну! О чём говорили-то?

– Она о городе расспрашивала, пещеру обещала показать. – Он вспомнил рассыпанные цветы. – Пётр Матвеевич, а где они с бабушкой живут, далеко отсюда?

– Уже и в гости пригласила?

– Да нет, я так, издалека взглянул бы и назад.

Поднялся, походил по избе.

– У вас зеркала случайно нет?

Охотник, усмехнувшись, направился к сундуку.

Антон долго смотрел в мутноватый с трещинами осколок и не узнавал себя. Худое, обросшее чёрным пушком лицо, длинный уродующий шрам. Складка поперёк лба, брови в полоску, в глазах усталость. Дикобраз! Нахмурившись, он с силой провёл ладонью по щекам и неловко, не глядя, положил зеркало на край стола. Дзинь! – и по полу разлетелись сверкающие кусочки. Он бросил виноватый взгляд на хозяина и кинулся за веником. Собирая в кучку осколки и стеклянную пыль, услышал бормотание Петра Матвеевича: «Зеркало разбивается, беда раба Антона не касается». Заметил, как охотник перекрестил его, вздохнул ещё раз и выгреб веником из-за сундука запыленный бумажный сверток.

– Что это, Пётр Матвеевич?

– А-а, вон оно где! – всплеснул руками хозяин. – А я думал, пропало с концами. Погоди, там ещё книга должна быть.

– Книга?! – Антон изогнулся в три погибели и дрожащей рукой зашарил в пыльном углу. Почувствовал укол в ладонь, но продолжал копаться, пока не вытащил потрёпанную книгу. Сунув кровоточащий палец в рот, принялся жадно разглядывать её. На серой перепачканной обложке два обросших шерстью бородача боролись с грифоном. Внизу краснело название – «Загадки древних цивилизаций: скифы».

Охотник рассказал, как однажды на рассвете, недели за две до появления Антона, в дверь избушки отчаянно заскребла Чара. Привела она хозяина к баньке, где, привалившись к срубу, лежал широкоплечий с длинными светлыми волосами парень лет тридцати, обутый в диковинную без каблуков обувь. За голенищем его правого сапожка виднелась узорчатая ручка старинного кинжала, из-за пояса торчала книга.

К обеду незнакомец очнулся, удивлённо уставился на охотника. Подошёл к настенному календарю, полистал. Назвался Олегом, владельцем строительной фирмы. Стал расспрашивать о каких-то людях с непонятными именами и о кургане, через который он будто бы прошёл в древний мир, к скифам. Там он вроде как спасал девушку, а враги запустили в него отравленную стрелу, которая задела книжку и поясницу. Показал рану и пятно на переплёте.

Днём Олег ходил по окрестностям, а ночью что-то писал. Однажды то ли в шутку, то ли всерьёз сказал охотнику: «Мы, Матвеич, скоро с тобой разбогатеем. Гостиницу построим с тёплым туалетом и будем экскурсии водить. По местам боевой славы наших предков. Тут раньше такие дела творились, да и сейчас есть, что показать, надо только найти». Потом парень внезапно пропал…

– Древние курганы, – задумчиво произнёс Антон, вспоминая Аржаан. – У вас его листочки не сохранились?

– Вон те бумаги и есть, что ты из угла вымел.

Антон схватил свёрток, стряхнул пыль. Сверху крупными прописными буквами было выведено – «Мои приключения в стране скифов». Быстро просмотрев несколько листов, он заглянул в окончание, прихватил со стола книгу и торопливо пошёл к дверям.

– Я к загону! – крикнул на ходу. – Почитаю.

Охотник проводил его задумчивым взглядом, почесал бороду и принялся дометать пол. Отнёс осколки разбитого зеркала в лес и – от греха подальше – закопал в землю отражающей стороной вниз.