Смерть Калибана. Повести

Глава1

…Слушай, Николай! Вот где сидит у меня, – председатель постучал ребром ладони по горлу, – твой уникальный экземпляр! Хватит с меня! Сегодня же отсылай запрос на отстрел, отлов, – что хочешь, но чтобы этого косматого дьявола с его бандой через неделю в нашем лесу не было!

Председатель запальчиво швырнул фуражку на край стола, откуда она свалилась на натоптанный пол егерского домика. Николай не спеша поднял фуражку. Отряхнув ее, протянул председателю:

– Иван Василич, да разве я против? У свояка намедни огород так разворотили, что твой плуг, язви их в дробину! Но… нельзя! У меня строженная бумага на них и особенно на этого… вепря. Наука за ним наблюдает.

– Да пошел ты в эту самую науку вместе… со своей бумагой!

Председатель смял фуражку белыми от натуги пальцами. Зыркнув на лесничего, повторил с нажимом:

– Чтоб через неделю вопрос был решен, иначе сами управимся безо всякой науки, как наши деды – рогатиной под дых. Поди потом доказывай, где он напоролся на кол!

– А вот это самоуправство я не допущу! Сделаете что, – точно бумагу в управление напишу о самочинстве. – Николай потыкал пальцем в стол. – Неохота мне что-то из-за вас башку подставлять под закон! Здесь, чую я, штрафом не отделаешься!

Председатель некоторое время молчал, уперевшись взглядом в пол. Затем, досадливо крякнув, поднялся:

– Ты попробуй своей бумажкой людей удержать, у кого огороды разорены, а тогда посмотрим, чей закон выше, – твой, шкурный, или их, которым жрать нечего зимой будет. В общем, так: сегодня в шесть тридцать собрание правления, – чтоб был!

Он вышел, а лесничий, озабоченно глядя ему вслед в окно, пробурчал: «Холера забери всю эту музыку!» Однако что-то предпринимать надо было. Кабан-секач уже второй год подряд повадился приводить стадо на поля и огороды. Посевы гибли, несмотря ни на какие меры. На сторожей надежда была весьма призрачная: с палкой на трехсоткилограммовую тушу не попрешь, а хоть бы и поперли, да некому стало! Смельчаков сильно поубавилось после того, как в прошлом году попробовали шугануть его собаками да криком. Где там! Придавил двух мордашей, лихоимец, и был таков!..

Шагая по примятой шинами председательского «газика» траве, Николай угрюмо размышлял о возникшей проблеме. Не было ее еще два года назад, точно! Он вздохнул и в сердцах поддал сапогом ежистую кочку: «Сами виноваты, а он расхлебывай! За каким чертом понадобилось распахивать не только пустошь, отделявшую заказник от намеченного к промышленной разработке леспромхозовского массива, но и обе стороны ее вырубки. Спрямим поля, объединим и улучшим клинья! Улучшили, спрямили, язви их в дробину! Сколько зверя распугали и птицы! Был бы хоть толк от затеи, а то все зазря! Говорил ведь – не трогать вырубки и пустошь. В молодняке были лежки кабанов, и лоси кормились, а теперь поди! Да еще приманили свеклой и картошкой, что посеяны на тех землях…».

Времени до собрания оставалось с час. Николай решил по пути зайти к свояку – посоветоваться, благо тот состоял членом правления и мог в случае чего повлиять. Хотя после его огорода? Николай в раздражении сплюнул. Он был зол сейчас на всех подряд, начиная с кабана и кончая пострадавшим свояком.

Он всего четвертый год управлял лесным хозяйством заказника в должности старшего лесничего. Спервоначалу эта должность никаких хлопот ему не доставляла. Народ был дисциплинированный и посему происшествий, вроде порубок или, тьфу-тьфу, пожара не случалось. Браконьерствовали по мелочи; где зайчишку из силка вынет либо тетеревиные перья, – след подранка, – заметит. Но и то, – не само ли зверье балует? А чтобы косулю, кабана либо лося, – упаси боже! Все началось, когда он поставил свою подпись под решением распахать перешеек, – санитарной зоны, как значились они в документах. В общем, объегорили его тогда, как молокососа! Виктор тоже уговаривал Николая. Пусть теперь плачется в председателев пиджак.

Свояка дома не оказалось. Ольга, сестра Николая, вышедшая замуж за Виктора шесть лет назад и поэтому переселившаяся в Опарино, была дома. Усадив Николая за стол, она налила ему тарелку аппетитного наваристого борща. Он намекнул сестре, что неплохо бы усилить это естественное чувство. Ольга сердито отмахнулась, сказав, что выдули все в прошлый раз, – «али не помнишь?». Через полчаса наевшийся и повеселевший Николай, не торопясь, подходил к правлению колхоза «Красный воин».

…Огромный вепрь, уткнувшись головой в подопрелую опадь, из-под полуприкрытых век смотрел на резвившихся невдалеке двух однолеток, на кормящихся матерых маток и снующих около них темные шарики поросят.

Назойливость людей, тревожившая в последнее время его стадо, поутихла, но чувство тревоги было сильным. Вепрь ощущал ее не потому, что беспокойство, порожденное ею, было сильнее, чем обычно. Он чувствовал что-то еще, очень похожее на тревогу, но сидевшую в нем глубже, не покидающее ни на секунду его настороженный мозг. Он чуял опасность, как будто она носилась в воздухе и своим веянием вздымала щетину на загривке лесного великана.

И беда пришла. Далеким всплеском собачьего лая накатилась она на замершее стадо. Вепрь не изменил позы, даже не открыл глаза, но запах, долетевший до него, сказал все. Он издал негромкий звук. Стадо, сомкнувшись плотнее вокруг поросят, покатилось в неширокую лощину.

У вожака был опыт. Он знал, что ни одна собака не сунется в густые заросли, окружавшие её. Он, часто уходя от погони, уводил стадо этой дорогой и от собак, и от волков, да и от людей, случалось, тоже. Он легко, как сквозь туман, проходил густую стену кустарника. Его преследователи, отбрасываемые плотной массой живой сети, теряли силы, время и желание травить дальше. Старый вепрь, для верности пронизывая спасительную плоть зарослей еще раз, легко уходил от преследования.

Не стал он изменять тактику и на этот раз. Вобрав в себя воздух, вепрь двинулся вперед. Но на этот раз его обоняние не сказало о той опасности, которую выдал визг одного из поросят, забежавшего чуть дальше остальных. Вепрь втянул еще раз воздух. Теперь он учуял слабый запах человека. Сейчас запах исходил оттуда, где, перекрывая заросли кустарника, колыхалась едва видная сеть. Преследователи шли по их следам и были близко. Он отчетливо слышал сзади лай собак и голоса людей. Эта сеть неодолимым препятствием загораживала им путь на свободу.

Вожак поднял голову. Кабанихи, спокойно выжидая, собирали поросят в плотную кучу, заталкивая непослушных назад. Вепрь подошел к сетке и попытался приподнять ее от земли, но все было напрасно. Сеть не поддавалась, накрепко закрепленная вбитыми в землю толстыми кольями. Он оставил свои попытки и двинулся вдоль нее. Стадо послушно шло сбоку. Сеть, обманчивой воздушной паутиной тянулась без разрывов, везде плотно прижатая к земле. Он снова принюхался и осмотрелся.

Теперь он понял, что они попали в ловушку. По обе стороны лощины, на ее густо заросших краях, висела предательская пособница его врагов, а он и его стадо находятся на дне этого огромного мешка с обманчиво-прозрачными, но крепкими стенами. Вперед пути не было. Сзади же ему и его соплеменникам был уготован плен, неволя, смерть.

Запах усилился, как и шум, и лай собак, пробиравшихся сквозь дальние подступы зарослей к открытому пространству лощины. Вепрь стоял недвижно, прислушиваясь к доносившимся до него оттуда звукам. Кабанихи, оставшиеся на прежнем месте, по тревожному сигналу вожака легли на землю, окружив кольцом свое потомство. Издав утробный глухой звук, он качнулся вперед, навстречу ненавистной стае, медленно подвигаясь туда, где ему предстояла битва.

Может быть, инстинкт подсказал ему недавний случай, когда его пытались задержать на одном из огородов плетневыми щитами. Тогда он нашел выход, но он был один. Сейчас ему предстояло вывести всё стадо. Вепрь чувствовал, что теряет время. Теперь, когда решение было принято, он больше не колебался. В одно мгновение, набрав скорость, он устремился навстречу своим преследователям. Когда до них оставалось всего несколько скачков, он резко остановился. Ни собак, ни людей еще не было видно из-за переплетения густой массы стволов и веток, плотно укрытых порыжевшей листвой. Вепрь чувствовал их близкое присутствие всей кожей, каждым волоском своей густой щетины. Развернувшись в ту сторону, где его ждало стадо, вепрь начал разбег.

Он легко набрал скорость, стремительно приближаясь к тому месту, где залегло стадо. Вепрь напрягал все, почти неограниченные возможности данного ему природой великолепного тела, подчиняя его только одной единственной цели – набрать скорость. И когда он неудержимым тараном вонзился в сеть, она лопнула, будто и впрямь была лесной паутиной, а не прочнейшими капроновыми нитями, туго сплетенными в жилы.

По инерции вепрь пролетел весь массив зарослей, круша на своем пути стволы молодых осинок и берез. Но он не останавливался, так как знал, что в проем за ним стремительно помчалось стадо. Через мгновенье он оказался на редколесье и только тогда остановился. Вожак, не обращая внимания на раны, круто развернулся навстречу стаду. Коротким, громыхающим звуком он направил стадо вперед, а сам быстро, насколько это было возможно, устремился назад к проему.

Оказавшись на месте, вепрь принюхался и увидел передовых собак, настороженно рыскающих короткими пробежками. Наткнувшись на место, где залегали кабанихи с поросятами, они коротко взвыли и подстегиваемые легкой добычей, разгоряченные гонкой, наметом устремились к проходу.

Едва первый, самый резвый и молодой кобелек влетел сквозь дыру в сети, в темную гущину подлеска, как несущиеся сзади собаки услыхали полный ужаса предсмертный визг. И тотчас хрипящий, окровавленный пес с распоротой шеей от уха до плеча вылетел назад, словно выброшенный мощной катапультой. Мчавшиеся следом два матерых волкодава споткнулись об его тело. Кувыркаясь через голову, они с разгона врезались в сеть по обе стороны дыры. Если бы их падение не случилось столь неожиданно, то в горячке погони они неминуемо ворвались бы в смертоносное горло проема, где их ждала участь несчастного пса. Вскочив на ноги, оба, видавших виды кобеля, пытаясь сохранить свое достоинство, попятились назад. Остальная, сбившаяся в кучу, свора собак выплеснула в тоскливом вое охвативший их всех мистический ужас.

Собаки, понукаемые подбежавшими людьми, поджимая хвосты, отползали в стороны, не обращая внимания на заходившие по их спинам тугие плети арапников. Их инстинкт охотников, преследователей, был побежден еще более сильным инстинктом, поднявшимся из самых темных глубин их естества, – страха неведомой смерти. Закаленные, хорошо обученные травле зверя, псы могли одолеть любого доступного их взгляду и зубам врага, но только не того чудовища, погубившего уже несколько признанных лидеров в их своре. В памяти этих собак прочно отложился запах лесного чудовища, несущего смерть. И теперь, смотря на агонизирующего молодого сильного кобеля, все они только укрепились в своем понимании простой истины: запах вепря и смерть, – одно и тоже.

– Ладно, кончай! Их туда теперь ничем не загонишь!

Виктор, высоченный крепкий мужик с досадой махнул рукой.

– Сломались лягаши! А зверюга хорош! Такую сеть уделать как нитку! – Он с недоуменным любопытством приподнял сеть дулом ружья. – Надо же, паршивец! Выбрал место, где сшивка!

Николай, подошедший сзади с остальными мужиками, нехотя процедил:

– Панькина работа… Ему хоть кол на голове теши, – все едино! Предупреждал, спрашивал несколько раз, – как сеть? «Все нормально, все нормально…», язви тя в дробину!

Он сплюнул со злостью и покосился на стоявшего около хрипевшей собаки Панкрата Пыжова. Не в силах сдержаться, заорал на него:

– Да пристрели ты его! Не видишь, мучается!

Панкрат нехотя скинул ружье и, подведя ствол к голове собаки, нажал на курок. Гулкое эхо выстрела прокатилось по лощине и выплеснулось с дальнего ее края в лес. Николай вынул нож. Протянув его Панкрату, сказал:

– На, присыпь ее где-нибудь в ямке, да лесину брось сверху, чтоб лисы не раскопали.

Панкрат, расстроенный вдвойне, – потерей собаки, – предметом особой его гордости, и накладкой с сетью, вскинулся на лесничего:

– Сам закапывай! И так сгниет, командир тоже нашелся! Думаешь, я не знаю, чего сшивка на этом месте очутилась? Тропа у них здеся, и ты нарочно ее сюда приткнул! Что, не так, а?

– Ты это варняканье оставь кому-нибудь другому и отвечай за свою работу! Кто ж его знал, что эту чертову образину угораздит прямиком в сшивку угодить! Разве ж эти сопли, которыми ты сладил конца, выдержат этакую махину? Ты лучше скажи, куда подевал капроновый тросик, который я для этого тебе дал? Небось, на силки схимичил?

Николай сделал паузу и затем со спокойной угрозой закончил:

– Гляди, Панкрат, я тебя много раз предупреждал! Поймаю – штрафом не отделаешься!

– Говори, говори! – заорал в ответ Панкрат, – мозги не закапаешь! Ты с расчетом ее там поставил, и кабанов загнали сюда по твоему плану! Я знаю точно, почему ты это сделал! Мужики, – входя в раж, продолжал орать Панкрат. – Под маркой кабанов он нашу картошечку втихаря копает. Ему в самый раз сподручно – и домик на отшибе, чужой глаз лишний раз не увидит и…

– Да я тебя, полудурок паскудный, самого вместо собаки в землю зарою!

Рассвирепевший Николай, сбросив с плеча ружье, ринулся на хлипкого Панкрата. Если бы не подоспевшие мужики, худо пришлось бы тому под крепкими кулаками лесничего.

– Тихо! – крикнул Виктор на расходившегося родственника – Уймись! Ты, Панкрат, попридержи свой язык. Мелешь, чего сам не знаешь! Не то за это отвечать придется. И ты, Николай, руки укороти, повредишь ему что-нибудь ненароком – себе только жизнь испортишь. Все, мужики, двинули по домам. Николай, пошли…

Он круто повернулся и зашагал к просеке. Некоторое время шли молча.

– Не знаю, кто из вас малохольный! – сердито буркнул чуть погодя Виктор. – Тебе что, некому было отдать сеть сладить окромя Панкрата? Попросил бы любого мужика, хоть Семёна Лунёва. Он мастак по этому делу…

– Не было его, – вздохнул Николай. – Он на ночь на Белые пруды уехал. Его баба сказала. Время-то поджимало, сам знаешь! А тут Панька подвернулся – «давай, да давай…, всё в лучшем виде будет…». Я бы сам, но ловушки ставил, не разорваться же мне!

– М-да! Столько времени и работы псу под хвост! – покачал головой Виктор. – Теперь Василич даст жару! И по поводу Пыжова пройдётся, – нечего, мол, было малохольному такую работу давать!

…А в километре от них стоял вепрь и чутко прислушивался к людскому галдежу. Какое-то чувство подсказывало ему, что на сегодня все кончилось. Успокоенный отсутствием неприятных ощущений и предчувствий, вепрь улегся на моховую подстилку и заснул. Спал он ровно столько, сколько было нужно, чтобы повести отдохнувшее стадо на поле, полное сочных и сладких клубней.

Глава 2

Председатель всем телом повернулся к Николаю и жестко спросил:

– Ты знаешь, что этой ночью полгектара элитного картофеля пошло на прокорм твоей?.. – нарочито спокойным матом закончил он свой вопрос.

– Ну почему моей? – безразлично и устало отозвался Николай. – Я принял все меры и не моя вина, что кабан ушел на этот раз…

…и в прошлый, и в позапрошлый! – с сарказмом подхватил председатель. – Ты почему не ловил, тьфу черт, не преследовал его дальше? – уже не в силах сдерживаться на спокойных тонах взревел он. – Сколько же можно терпеть такие потравы?! И что ты молчишь, как сукин сын!

– Иван Василич! За что вы на меня кричите? Я сделал все правильно, все, что было в моих силах, да помощнички такие, что впору хоть волосы рви на себе в неприличных местах! Панкрат Пыжов, руки ему обломать за такую работу, сшивку на соплях сработал ну и…

– Что «ну и»?! Черт с ней, со сшивкой! Дальше надо было гнать – выстрелами, собаками постращали, что ли?! Ну что ты будешь делать? – обреченно всплеснул руками привскочивший от крайнего огорчения на своем кресле председатель.

– Нет, Иван Василич, от этого увольте! В заповедник я не только стрелять, но и сунуться с собаками не позволю! Да вы сами подумайте, что скажет народ, когда увидит меня бегающим за кабаном по заповеднику с собаками, и уж не дай бог, с пальбой?

– Спасибо тебе скажет народ, за то, что избавишь их поля и огороды от этого уё…ща!

Николай хмыкнул и покачал головой:

– Сказать-то он скажет, да тут же, хотя бы и этот Панька, за ружьишко и в лес! Попробуй их потом удержи! А как же, – давеча сам лесничий кабанов гонял!

– Сил моих больше нет, – простонал председатель, грузно осев в кресле. – Да ты хоть скажи, когда это все прекратится?

– Я с этим к вам и пришел, но вы же слова мне сказать не даете. Я, наконец, получил разрешение из института на переселение всего стада в другой заповедник.

– Ну ладно, что дальше? – стихая, пробурчал Иван Васильевич.

– Я договорился произвести отлов. Они дадут свой транспорт и перевезут стадо в Камолинское урочище, это полторы сотни километров отсюда. Мы все подготовили и на сегодня наметили провести отлов. Ловушка у нас, уж извините, на том самом картофельном поле!

– Что, другого места не подобрали? – обреченно-понимающе и вместе с тем язвительно усмехнулся председатель.

– Как сказать, кто выбирал, – ответил Николай, – это уж не нам вредничать. Они точно придут туда сегодня. Ловушка первый сорт, за это ручаюсь, но для гарантии надо бы еще с десяток людей в загон, ну, и там куда понадобится. Мы расставим их на поле, чтоб перекрыть другие пути. План у нас в том, чтобы стадо пошло по направлению к горловине, а остальное дело техники. Яму мы для вожака подготовили, а остальных плетнёвыми щитами отсечём.

Николай посмотрел на председателя. Заметив его ироническую усмешку, сказал с обидой:

– Я говорил сейчас в общих чертах, но если не верите, то вот тут чертеж, по которому все подготовили.

Он достал из кармана плаща лист бумаги и, развернув его, начал пояснять председателю. Иван Васильевич хмуро смотрел и слушал, разминая в руках «Беломор». Так и не закурив, он ткнул папиросой в листок и сказал:

– Мне все это ни к чему. Я хочу знать только одно – когда прекратятся потравы и точка. А сколько тебе людей нужно, столько и будет.

Председатель снял телефонную трубку:

– Виктор, тут у меня сидит твой родственник, Николай, организуй ему все, что надо, он тебе расскажет… Это хорошо, что ты в курсе. Если случится еще раз потрава, я вычту убытки у тебя из зарплаты… Я тебя предупреждал, надо было раньше чесаться… Никаких оправданий!.. Очень хорошо, что ты меня правильно понял!.. Ладно, я ему скажу.

Председатель бросил трубку:

– Вот что, – обратился он к Николаю, – иди к Терехину и с ним решай все дела. Он ждет тебя у ремонтников.

Николай, подходя к мастерским, издали увидел высоченную фигуру своего шурина и вокруг него десятка полтора мужиков, с которыми Виктор что-то обсуждал:

– А, легок на помине! Мы с ребятами кое-что уточнили, с теми, кто будет за «пугал» работать. – Виктор махнул рукой. – Ну, мужики, всем все понятно? Тогда, как стемнеет, – по местам.

Мужики, одобрительно поддакивая ему, потянулись в разные стороны. Виктор вытащил из ватника пачку сигарет. Протянув ее Николаю, бодро сказал:

– Я тут за тебя поработал, пока ты подзадержался. Ты чего съежился, как гриб опрелый? Председатель вздрючку устроил?

Николай, взяв сигарету, поежился от пробивающейся под плащ сырости:

– Ну! Он самый напутствовал. И тебе, слышал, устроит маленькое кровопускание.

– Ничего, – бодро похлопал Виктор своей крепкой лапищей по плечу Николая, – Авось не успеет! Поймаем сегодня твоего борова, небось, премию еще выпишет.

– Авось да небось! – раздраженно повел плечами Николай. – Чувствую, объегорит этот косматый дьявол нас, как пить дать! Будто кто ему подсказывает, куда сунуться, где нас нет, язви его в дробину!

– Чего разнюнился раньше времени! Сегодня он пойдет туда, куда нам надо и хватит об этом. Пойдем-ка сейчас ко мне. Ольга ужин сготовила. Уговорим ее для профилактики простуды выделить нам по маленькой…

Пока ужинали, сумерки постепенно затянули окна ровным глубоким ультрамарином, в густой выси которого робко задрожали первые звезды. Виктор, вернувшись со двора, окликнул Николая, засмотревшегося на тонкую полоску заката: «Пора». Николай поднялся. Не зная почему, ему захотелось еще просто посидеть. Не то оттянуть время, не то не дать поймать себя на мысли, что работа предстоит трудная и потому хоть на мгновение отдалить ее начало. Виктор с удивлением глянул на свояка и усмехнулся, по-своему истолковав его медлительность:

– Что, на печку захотелось? Некогда сейчас. Кабан и его кабанихам ждать не будут. Как проголодаются, так и к нам пожалуют. Тогда только держись! Этот боров, – мужик серьезный. А потому к делу надо отнестись очень даже обстоятельно.

– Слушай, Вить, – спросил Николай, будто не слышал слов свояка, – прогоняли стадо как следует по плетям и у поля? Обидно будет, если все сорвётся из-за мелочи. Иначе этот хитрый черт учует запах, – тогда пиши пропало. Коров надо же не просто погонять, а так чтобы навоза наклали больше.

– Все нормально, не бери в голову, – хмыкнул Виктор, уловив в голосе Николая совсем уж панические нотки. – Сам проверил. Буренки всё так уделали, – запах – что твой скотный двор! Мужики все тоже по навозу сапогами пошастали. Не учует! Вопросов больше нет? Тогда пошли. На закусь скажу, – я раздобыл пару ракетниц на случай, если кто-нибудь из стада дернется в сторону. Ракетой перед мордой – сам черт остановится! В общем – кабан будет в яме, стадо в загоне, это я тебе гарантирую…

Вепрь обошел стадо, подтолкнул плечом строптивого, не в меру заигравшегося однолетка, и высоким звуком подал короткий сигнал в путь. Вскоре лес стал редеть. Через небольшой прореженный подлесок впереди завиднелось отделенное от леса темной полосой бугристой земли картофельное поле. Быстро сгущавшиеся сумерки не давали возможности оглядеться. Вожак сильно втянул ноздрями бодрящий ночной воздух. С поля, куда им предстояло идти, тянуло свежим, коровьим пометом. Это не очень беспокоило вожака. Коровы могли оказаться где угодно. Таков был порядок в том, непредсказуемо-суетном мире людей.

Он бесшумно двинулся вперед, безошибочно выбирая во тьме единственно правильный путь. Вскоре вепрь различил небольшие кучи ботвы. Они показались расположенными не так, как в прошлую ночь. Вожак на мгновение приостановился. Замерло как по команде позади него и все стадо. Он прислушался, чутко вынюхивая воздух, но ветерок доносил до него только тяжелые, спертые миазмы коровьего пота и навоза. Вепрь успокоился. Пора было кормиться. Стадо, почуяв, что опасности нет, быстро растеклось по границе еще не выкопанного картофеля.

Все произошло внезапно и быстро. Как из-под земли выросли длинные черные стены в нескольких метрах от стада. Вожак, не успевший ничего осознать, коротко рыкнув, собрал всех вокруг себя. Не раздумывая, стремительно наращивая скорость, бросился назад по своим следам. Инстинкт подсказал ему извечную истину – где прошел раз, там нет ловушки. Вожак видел, как неотвратимо сближаются ему навстречу черные высокие стены. Внезапно перед ними полыхнула огромная волна света, целые снопы белого, жуткого пламени. Нестройный рев неизвестно откуда взявшейся толпы людей, выбивая последние остатки разумных действий, вверг кабанов в панический ужас. Оно шарахнулось врассыпную и, сбивая с ног поросят, ринулось назад, в спасительную темноту.

Вепрь, на какое-то мгновение потерявший контроль над собой, невероятным усилием воли бросился наперерез потерявшим голову соплеменникам. Своим телом он свалил двух молодых самцов. Сзади все горело сполохами адского пламени, а он, собрав около себя всех, устремился вперед, к проему, светлеющему среди черных застав. Стены сходились все ближе и спасительный выход был уже совсем рядом, когда вепрь всем своим существом почувствовал неладное. Скорее он предугадал, что им уготовано там, за стенами, коварством людей.

Едва вожак смог осознать это, как инерция многопудового тела вынесла его в проход в стене. И тут же, потеряв опору под ногами, падая сквозь настил из хвороста, прикрытого ботвой, он уже не слышал крики людей: «Отсекай! Заводи плети справа! Давай, давай, справа смотри!».

До утра решено было ничего не предпринимать. Загонщики укрепили стены и, оставив сторожей отпугивать выстрелами в воздух особо ретивых кабанов, довольные пошли домой. Николай, уходивший последи ним, не смог побороть в себе желания заглянуть еще раз в ловушку. Он подошел к краю большой ямы и осветил ее факелом. Фонарик, заблаговременно положенный в карман ватника, выронил где-то в суматохе. На дне, среди переплетения сучьев, картофельной ботвы и сетей, было тихо. Даже раненый кабанчик, следуя врожденному чувству опасности, которое в такие моменты пересиливает самую сильную боль, затаился, едва неровный отблеск факела упал на край ямы.

Николай долго вглядывался в черно-угольный провал, и ему почему-то вдруг стало не по себе. Его передернула и холодным ознобом, прокатившись между лопаток, ткнула в сердце волна неприятного ощущения. Он более поспешно, чем следовало, отошел от края ямы. Крикнув остававшимся сторожам, чтобы хорошенько посматривали, присоединился к Виктору, тоже уходившему среди последних. Тот был доволен и, не скрывая этого, потащил Николая к себе домой, чтобы отметить это событие. Николай, которому не очень хотелось идти в свой домишко в такую темень без фонарика, да к тому же в такую даль, с облегчением согласился. Они не торопясь поужинали, с удовольствием обсуждая подробности дела. Когда Николай, разморенный усталостью, улегся в постель, то заснул мгновенно, без сновидений. Это была его первая ночь за последние две-три недели, когда его не мучили во снах страшные кабаньи рыла. Он удирал от них неизвестно куда, а настигаемый ими, вскакивал в холодном поту. Но среди этих кошмаров особенно донимал орущий председатель, грозившийся осмолить его самого, если не поймает кабанов и вдруг превращающегося в жуткого, огромного хряка…

Словом, Николай выспался за ночь настолько, насколько может выспаться человек, избавленный от висевшего над ним дамоклова меча. Как оказалось, отдых пришелся кстати. Потому что утром он, возжелавший немедленно влепить в опухшее от выпитой водки и самогона, пристыженное лицо первого из попавшихся под руку сторожей свой каменный кулак, смог вовремя сдержаться, чего не случилось бы, не отдохни его нервы как следует. Даже Виктор, несмотря на свое непробиваемое добродушие, не смог удержать в себе пару крепких словечек. Ибо горе-сторожа, завернувшись после обильного возлияния в свои необъятные тулупы, проспали стадо. Оно, подрывшись под плети, ушло в лес.