Серебряный век. Лирика

«Какой тяжелый сон!..»

 
Какой тяжелый сон! В толпе немых видений,
      Теснящихся и реющих кругом,
Напрасно я ищу той благодатной тени,
      Что тронула меня своим крылом.
 
 
Но только уступлю напору злых сомнений,
      Глухой тоской и ужасом объят, —
Вновь чую над собой крыло незримой тени,
      Ее слова по – прежнему звучат.
 
 
Какой тяжелый сон! Толпа немых видений
      Растет, растет и заграждает путь,
И еле слышится далекий голос тени:
      «Не верь мгновенному, люби и не забудь».
 

1886

На Сайме зимой

 
Вся ты закуталась шубой пушистой,
В сне безмятежном, затихнув, лежишь.
Веет не смертью здесь воздух лучистый,
Эта прозрачная, белая тишь.
 
 
В невозмутимом покое глубоком,
Нет, не напрасно тебя я искал.
Образ твой тот же пред внутренним оком,
Фей – владычица сосен и скал!
 
 
Ты непорочна, как снег за горами,
Ты многодумна, как зимняя ночь,
Вся ты в лучах, как полярное пламя,
Темного хаоса светлая дочь!
 

1894

Сергей Соловьёв

«Лазурью осени прощальной…»

 
Лазурью осени прощальной
Я озарен. Не шелехнут
Дубы. Застывший и зеркальный
Деревья отражает пруд.
 
 
Ложится утром легкий иней
На побледневшие поля.
Одною светлою пустыней
Простерлись воды и земля.
 
 
В лесу неслышно реют тени,
Скудея, льется луч скупой,
И радостен мой путь осенней
Пустынно блещущей тропой.
 

Элегия

 
Тебе, о нежная, не до моей цевницы.
Лишь одному теперь из – под густой ресницы
 
 
Сияет ласково твой темный, тихий взор,
Когда над нивами сверкает хлебозор,
 
 
И ночь исполнена тоской и вожделеньем.
Вчера, едва заря померкла над селеньем,
 
 
И месяц забелел из голубых глубин,
У ветхого плетня, в тени густых рябин,
 
 
Я вас подслушивал, ревнивый и печальный.
Мерцали молнии, и отзвук песни дальной
 
 
Томился, замирал. А я, боясь дохнуть,
Смотрел, как томно ты взволнованную грудь
 
 
Его лобзаниям и ласкам предавала,
Безмолвно таяла, томилась и пылала…
 
 
Как нежно пальцами его лицо брала,
Смотря ему в глаза. Какою ты была
 
 
Зараз и царственной, и страстной, и стыдливой.
Шептали юноши завистливо: «счастливый!»
 
 
И долго голос твой во мраке слышал я:
«Вот губы, плечи, грудь… целуй, твоя, твоя!»
 

1906–1909

«Коснись рукой до струн…»

 
Коснись рукой до струн, презренных светом,
Тебя одну когда – то певших струн.
Верни мне дни, когда я был поэтом,
Дай верить мне, что я, как прежде, юн.
 
 
Моей любви, взлелеянной годами,
– Ты видишь, видишь – мне скрывать невмочь..
Ах! где она, кипящая звездами,
Осенняя, сияющая ночь?
 
 
С небес звезда срывалась за звездою.
Мы шли вдвоем… ты руку мне дала…
А цветники дышали резедою,
И ночь была прозрачна и светла.
 
 
Сребрилися под твердью голубою,
Деревья блеклые, не шелестя.
Я о любви не говорил с тобою…
Что говорить? Ведь ты была дитя.
 
 
Верни же мне те золотые грезы,
В твоих лучах я расцветаю вновь,
Ты вся – весна, ты вся – как запах розы,
Как старое вино – моя любовь.
 
 
Я пред тобой притворствовать не в силах,
Ты – так светла… О, если б я угас
У нежных ног невинных, милых, милых,
В сиянии любимых узких глаз.
 

Три видения

 
Смеялся май, синел, сверкал залив.
На берегу, в тени плакучих ив,
Увидел я беспечное дитя,
Играющее в мяч. Над ним, грустя,
Склонялась Муза, и ее рука
Держала лиру, лавр и терн венка.
 
 
И новый сон передо мной возник:
Клонился ветром плачущий тростник,
Летали в роще желтые листы…
И Муза мне сказала: «Видишь ты:
Старушка с отроком вокруг пруда
Идут, идут… не спрашивай, куда!»
 
 
Леса одеты в пурпур и огонь,
Заходит солнце. У колодца конь
Остановился с легким звоном шпор,
И девушка склонила томный взор,
На водоем поставивши ведро…
Вдали сверкнуло белое перо.
 
 
И Муза мне шепнула: «О дитя!
Богиня юности придет шутя,
Шутя уйдет. Ты всадника узнал?
Вином кипящий золотой фиал
Ты рано осушил. Придут ли вновь
И лира, и страданье, и любовь?»
 

Федор Сологуб

Всё, во всём

 
Если кто-нибудь страдает,
Если кто-нибудь жесток,
Если в полдень увядает
Зноем сгубленный цветок, —
 
 
В сердце болью отзовется
Их погибель и позор,
И страданием зажжется
Опечаленный мой взор:
 
 
Потому что нет иного
Бытия, как только я;
Радость счастья голубого
И печаль томленья злого,
Всё, во всём душа моя.
 

5 августа 1896

Ариадна

 
Где ты, моя Ариадна?
Где твой волшебный клубок?
Я в Лабиринте блуждаю,
Я без тебя изнемог.
 
 
Светоч мой гаснет, слабея,
Полон тревоги стою
И призываю на помощь
Мудрость и силу твою.
 
 
Много дорог здесь, но света
Нет и не видно пути.
Страшно и трудно в пустыне
Мраку навстречу идти.
 
 
Жертв преждевременных тени
Передо мною стоят.
Страшно зияют их раны,
Мрачно их очи горят.
 
 
Голос чудовища слышен
И заглушает их стон.
Мрака, безумного мрака
Требует радостно он.
 
 
Где ж ты, моя Ариадна?
Где путеводная нить?
Только она мне поможет
Дверь Лабиринта открыть.
 

7 ноября 1883

Ангел Благого Молчания

 
Грудь ли томится от зною,
Страшно ль смятение вьюг, —
Только бы ты был со мною,
Сладкий и радостный друг.
 
 
Ангел благого молчанья,
Тихий смиритель страстей,
Нет ни венца, ни сиянья
Над головою твоей.
 
 
Кротко потуплены очи,
Стан твой окутала мгла,
Тонкою влагою ночи
Веют два легких крыла.
 
 
Реешь над дольным пределом
Ты без меча, без луча, —
Только на поясе белом
Два золотые ключа.
 
 
Друг неизменный и нежный,
Тенью прохладною крыл
Век мой безумно – мятежный
Ты от толпы заслонил.
 
 
В тяжкие дни утомленья.
В ночи бессильных тревог
Ты отклонил помышленья
От недоступных дорог.
 

2–3 декабря 1900

Чёртовы качели

 
В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
 
 
Качает и смеется,
      Вперед, назад,
      Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
 
 
Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.
 
 
Держусь, томлюсь, качаюсь,
      Вперед, назад,
      Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.
 
 
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
– Попался на качели,
Качайся, черт с тобой! —
 
 
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
– Попался на качели,
Качайся, черт с тобой! —
 
 
Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,
 
 
Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.
 
 
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше… ах!
 

14 июня 1907

«Призрак ели с призраком луны…»

 
Призрак ели с призраком луны
Тихо ткут меж небом и землею сны.
 
 
Призрак хаты с призраком реки
Чуть мерцающие зыблют огоньки.
 
 
А над тихо ткущимися снами,
И над тихо зыблемыми огоньками,
 
 
И над призраками бедных хат
Ночь развертывает чародейный плат,
 
 
Опрокидывает чародейный щит,
И о свете незакатном ворожит.
 

1 октября 1916

«Чиста любовь моя…»

 
Чиста любовь моя,
      Как ясных звезд мерцанье,
Как плеск нагорного ручья,
Как белых роз благоуханье.
 
 
      Люблю одну тебя,
      Неведомая дева,
Невинной страсти не губя
Позором ревности и гнева.
 
 
      И знаю я, что здесь
      Не быть с тобою встрече:
Твоя украшенная весь
От здешних темных мест далече.
 
 
      А мой удел земной —
      В томленьях и скитаньях,
И только нежный голос твой
Ко мне доносится в мечтаньях.
 

29 сентября 1898

«Прохладная забава…»

 
Прохладная забава, —
Скамейка челнока,
Зеленая дубрава,
Веселая река.
 
 
В простой наряд одета,
Сидишь ты у руля,
Ликующее лето
Улыбкою хваля.
 
 
Я тихо подымаю
Два легкие весла.
Твои мечты я знаю, —
Душа твоя светла.
 
 
Ты слышишь в лепетаньи
Прозрачных, тихих струй
Безгрешное мечтанье.
Невинный поцелуй.
 

15 августа 1901

«Румяным утром Лиза, весела…»

 
Румяным утром Лиза, весела,
Проснувшись рано, в лес одна пошла.
Услышав пенье пташек по кустам,
Искала гнёзд она и здесь и там,
 
 
И что же взор прекрасной подстерёг?
То был Амур, любви крылатый бог.
Она дрожит, в огне жестоком кровь,
Лицо горит, и к сердцу льнёт любовь.
 
 
Корсаж Амуру сделавши тюрьмой,
Она несёт его к себе домой,
И говорит отцу, едва дыша:
– Смотри, отец, как птичка хороша! —
 
 
Ждала улыбки Лиза от отца.
Отец ворчит: – Узнал я молодца! —
Амуру крылья в миг обрезал он,
И в клетке бог, попался в злой полон.
 

20 апреля 1921

Константин Фофанов

«Вселенная во мне…»

 
Вселенная во мне, и я в душе вселенной.
Сроднило с ней меня рождение мое.
В душе моей горит огонь ее священный,
А в ней всегда мое разлито бытие.
 
 
Благословляет нас великая природа,
Раскидывая свой узорчатый покров,
Приветствуя от вод до шири небосвода
Сияньем алых зорь, дыханием цветов.
 
 
Покуда я живу, вселенная сияет,
Умру – со мной умрет безстрепетно она;
Мой дух ее живит, живит и согревает,
И без него она ничтожна и темна.
 

Апрель 1880

«Потуши свечу, занавесь окно»

 
Потуши свечу, занавесь окно.
По постелям все разбрелись давно.
Только мы не спим, самовар погас,
За стеной часы бьют четвертый раз!
 
 
До полуночи мы украдкою
Увлекалися речью сладкою:
Мы замыслили много чистых дел…
До утра б сидеть, да всему предел!..
 
 
Ты задумался, я сижу – молчу…
Занавесь окно, потуши свечу!..
 

Сентябрь 1881

«В кругу бездушном тьмы и зла»

 
В кругу бездушном тьмы и зла,
Где все – ханжи и лицемеры,
Где нет ни искры теплой веры,
Ты родилася и взросла.
 
 
Но ложь коснуться не посмела
Твоей духовной чистоты,
Иного ищешь ты удела,
К иным мечтам стремишься ты.
 
 
Напрасно! Нет тебе исхода,
Родным ты кажешься чужой,
И только чахнешь год от года
За бесполезною борьбой.
 
 
Так незабудка голубая
На топком береге болот,
Свой скромный запах разливая,
Никем не зримая цветет.
 

1881

«Это было когда – то давно!..»

 
Это было когда – то давно!
Так же ты мне шептала: «Молчи».
И роняло косые лучи
Заходящее солнце в окно.
 
 
Или сон позабытый пришел
Так внезапно на память мою?
Или миг, что сейчас я обрел,
Тайно в сердце давно уж таю?
 
 
Заходящее солнце в окно
Золотые роняет лучи.
Ты чуть слышно шепнула: «Молчи».
Это было когда – то давно!
 

5 марта 1882

После грозы

 
Остывает запад розовый,
Ночь увлажнена дождем.
Пахнет почкою березовой,
Мокрым щебнем и песком.
 
 
Пронеслась гроза над рощею,
Поднялся туман с равнин.
И дрожит листвою тощею
Мрак испуганных вершин.
 
 
Спит и бредит полночь вешняя,
Робким холодом дыша.
После бурь весна безгрешнее,
Как влюбленная душа.
 
 
Вспышкой жизнь ее сказалася,
Ее любить пришла пора.
Засмеялась, разрыдалася
И умолкла до утра!..
 

1892

«У поэта два царства: одно из лучей…»

 
У поэта два царства: одно из лучей
Ярко блещет – лазурное, ясное;
А другое безмесячной ночи темней,
Как глухая темница ненастное.
В темном царстве влачится ряд пасмурных дней,
А в лазурном – мгновенье прекрасное.
 

1882

Велимир Хлебников

«Где прободают тополя жесть…»

 
Где прободают тополя жесть
Осени тусклого паяца,
Где исчезает с неба тяжесть
И вас заставила смеяться,
Где под собранием овинов
Гудит равнинная земля,
Чтобы доходы счел Мордвинов,
Докладу верного внемля,
Где заезжий гость лягает пяткой,
Увы, несчастного в любви соперника,
Где тех и тех спасают прятки
От света серника,
Где под покровительством Януси
Живут индейки, куры, гуси,
Вы под заботами природы – тети
Здесь, тихоглазая, цветете.
 

1912

Детуся!…

 
Детуся!
Если устали глаза быть широкими,
Если согласны на имя «браток»,
Я, синеокий, клянуся
Высоко держать вашей жизни цветок.
Я ведь такой же, сорвался я с облака,
Много мне зла причиняли
За то, что не этот,
Всегда нелюдим,
Везде нелюбим.
Хочешь, мы будем – брат и сестра,
Мы ведь в свободной земле свободные люди,
Сами законы творим, законов бояться не надо,
И лепим глину поступков.
Знаю, прекрасны вы, цветок голубого,
И мне хорошо и внезапно,
Когда говорите про Сочи
И нежные ширятся очи.
Я, сомневавшийся долго во многом,
Вдруг я поверил навеки:
Что предначертано там,
Тщетно рубить дровосеку!..
Много мы лишних слов избежим,
Просто я буду служить вам обедню,
Как волосатый священник с длинною гривой,
Пить голубые ручьи чистоты,
И страшных имен мы не будем бояться.
 

13 сентября 1921

«Когда умирают кони – дышат…»

 
Когда умирают кони – дышат,
Когда умирают травы – сохнут,
Когда умирают солнца – они гаснут,
Когда умирают люди – поют песни.
 

<1912>