– Сейчас мы все и выгрузим, – довольным тоном сказал Огемфе. – Капитан, примите то, что я вам должен.
И он вытащил из сумки на ремне толстую пачку денег, перехваченную резинкой. Капитан включил над штурманским столиком свет. Деньги, как известно, счет любят. В том числе и в Африке.
Обратно шли без лоцмана: и он, и Огемфе перешли на баржу с грузом. Капитан ловил себя на том, что с удовольствием ощущает приятную тяжесть плотной пачки, полученной от Огемфе. "Деньги дают свободу", напомнил он себе." Звучит банально, но это факт". Было еще письмо некоему Сиаке Момо, который сейчас находится в Дакаре и может помочь в получении фрахта до Европы. Очень любезно со стороны Огемфе. Но до Дакара еще идти и идти. А сейчас главное, это добраться до нейтральных вод…
И, будто отвечая на капитанские опасения, подал от штурвала голос Свирин, в котором звучала тревожная озабоченность:
– Пал Андреич! Катер пересекающимся курсом с левого борта.
"Ну вот, приехали", с веселой злостью подумал капитан, но ход сбавлять не стал. Он чувствовал, что этот залив становится ловушкой.
Луна уже светила вовсю и стояла она там, где был выход из залива. Катер приближался к левому борту и с него что-то грозно кричали. Были видны фигуры четырех солдат и офицер, который и посылал какие-то команды в адрес "Ладоги" через хрипящий динамик. Старпом поднялся на мостик и стоял рядом с капитаном. В руках у него был бинокль.
– Ну и английский у здешних вояк! – критически заметил капитан. – Геннадий Сергеевич, заставьте их выражаться членораздельнее.
Старпом через мегафон сказал с ученической четкостью:
– We do not understand you.
– Правильно. Будем пока их не понимать. И ход сбавлять не будем. Выход из залива уже близко. А в открытое море они не рискнут: там волна.
Катер догнал, наконец, "Ладогу" и потребовал остановиться. Капитан это сделал постепенно, приблизив себя к океану еще на треть мили.
Корпус судна с пустыми трюмами, давно некрашеный, нависал во всей своей неприглядности над патрульным катером, как пятиэтажный дом. С его борта бросили конец для швартовки и было видно, как военное плавсредство неистово ерзает вдоль ржавого корпуса на волне, идущей от близкого океана.
Черный лейтенант на патрульном катере чувствовал себя в дурацком положении. В том, что задержанное судно под каким-то неизвестным флагом доставляло какой-то незаконный груз, он не сомневался. Иначе зачем ему вообще заходить ночью в залив? Трюмы его пустые, с поличным его не поймали, а вход его в залив просто проморгали. Большая змея не страшна, если в руке у тебя палка. Так говорят в его племени. Он говорил по радио с начальством и ему приказано задержать судно до прихода сторожевика. Или до прибытия вертолета. Но завтра большой праздник и он не был уверен, что команда единственного военного корабля в стране, оставленного в свое время англичанами за ненадобностью, не отпущена на целые сутки на берег. А вертолет явится только утром, светать же начнет часов через пять.
– Спустите трап! – рявкнул лейтенант, задрав голову туда, где неприятно белели физиономии нарушителей. Было что-то унизительное в том, что он, офицер с вооруженными солдатами, находится далеко внизу, а они наверху.
Трап был спущен, но какой! У них это, кажется, называется шторм-трап. Деревянные планки, в концы которых продеты две веревки. В тяжелых и неуклюжих военных ботинках взбираться по нему почти на десятиметровую высоту было нереально. Сняв ботинки, пожалуй, можно. В своей деревне он и сейчас может взобраться почти на любую пальму. Но предстать на палубе босым перед этими белыми ублюдками – это просто неслыханно. Катер, между тем, болтало и ударяло о корпус судна, который гудел, как пустой котел. Солдаты, нахохлившись, сидели, привалившись спиной к рулевой рубке и зажав автоматические винтовки между колен. Лейтенант подумал, что сверху могут бросить взрывпакет или бак с бензином и вслед горящий факел. Если они имеют дело с мятежниками, они на все способны. А они на борту могут быть.
– Я хочу видеть ваши документы на груз! – крикнул он на судно.
Бумаги ему спустили на шнуре, привязав к нему пустую бутылку. Он спрятал их в боковой карман, полагая, что они пригодятся для отчета и подтверждения того, что судно действительно им задерживалось.
– Господин лейтенант, – обратился к нему рулевой, который стоял у двери рубки и вглядывался в темную даль северного берега. – Ночью глаз не видит, зато ухо слышит. Это они!
Лейтенанту не надо было объяснять, кто такие "они". Уже доносился приглушенный стук дизеля и вот темная масса пересекла лунную дорожку. Ему был знаком этот мощный катер мятежников. На нем было безоткатное орудие и два крупнокалиберных пулемета. Они стреляют из них по вертолетам. Солдаты боязливо поежились, один сказал, что собаке слона не остановить, а другой привел пословицу насчет того, что вовремя замеченный бегемот лодку не потопит. Ибо у нее будет время уйти от опасности.
– Отходим! – скомандовал лейтенант. – Рулевой, к нашей базе!
Но прежде, чем отойти, он попробовал перестраховать себя и, торопясь, окликнул судно и передал свой приказ:
– Следуйте прямо в порт. Вас встретит сторожевой корабль и будет вас сопровождать. Вы меня поняли?
– Поняли! – донеслось до него сверху.
И катер резко отошел, выжимая из двигателя все, что мог.
Капитан без сожаления расстался с грузовыми документами, они ему были не нужны. Большой катер, идущий без всяких огней, на мостике заметили давно и догадались, что это прощальный подарок Огемфе. Капитан спокойно выслушал приказание следовать в порт. В рассказ о сторожевике, который якобы их встретит и будет сопровождать на мостике, не поверили.
Сенченко явился в рулевую рубку, чтобы сменить у штурвала Свирина. Теперь только им одним придется сменять друг друга на вахте. Ну и сволочь же этот Володька Каминский! Подложил им, гад, такую свинью.
Капитан, между тем, собирался передать вахту старпому и пойти поспать часа два, но вот тот доложил, что по его расчетам они приближаются к нейтральным водам. Где-то слева остался их порт, скрытый в предрассветной мгле. Луна серебрила гребни небольших волн. Свирин, спустившись с мостика, все медлил идти на покой. Он видел, что и другие не спали и ждали чего-то. А ждали, куда повернет "Ладога". И когда Сенченко за штурвалом стал выполнять команду "право руля" и ложиться на новый курс – на норд-норд-вест, кто-то даже негромко крикнул "ура!" А Свирин подумал, что теперь в жизни каждого нужно менять курс и идти по нему, не оглядываясь назад. Прощай, Эльяс, который не знает, что сулит ему завтрашний день, но ждет его с тревожной надеждой, прощай, обольстительная Аина, в доме которой он уже не сядет сегодня за праздничный стол. Ведь с каждым прощаньем незаметно оставляешь какую-то частицу себя самого. И часть сумбурной жизни Свирина отлетела в небытие с внезапной и непринужденной легкостью. Лишь в памяти остались непрочные следы, как на мокром песке морского берега, который облизывают равнодушные волны.
После того, как капитан с обидной откровенностью назвал всех, не исключая, правда, и себя самого "пасынками", старпом стал относиться к нему весьма сдержанно и разговаривал только на служебные темы. Капитан давно это заметил и думал о разрядке этой досадной напряженности. Но не сейчас.
– Геннадий Сергеевич, – начал он без предисловий. – С вахтами на мостике мы разберемся в течение дня. Вы меня будите через два часа, мы вместе определяемся по маяку, потом меня сменяет второй.
Но старпому хотелось знать, что их ждет теперь, когда они вступили в спор с законом и фактически стали беглецами. То, что у капитана имелись авантюрные наклонности, он знал давно. А раз он его действия одобрял и действовал заодно, это лишало его морального права критиковать.
– Теперь коротко о том, о чем вы хотели бы спросить, но почему-то медлите, – начал капитан. – Так вот, страна, территориальные воды которой мы уже час, как покинули, находится в весьма натянутых отношениях с соседней страной из-за того, что она дает приют ее мятежникам и в порт которой мы сейчас направляемся. Это небольшой порт. Как его? Язык сломаешь: Нгбанкбо. Там мы в безопасности и арест судна нам не грозит. Стоим там ровно столько, чтобы взять запас топлива и кое-что из провианта. Кок с артельщиком нам скажут. Воды у нас достаточно, кстати, я за нее расплатился вчера и теперь наш долг перед покинутым портом стал немного меньше. На то, что в этом порту Нгбанкбо нас ждет груз, я не надеюсь. Дальше мы будем двигаться к Дакару. Всем будет выдана зарплата. Пока за месяц. А этого Каминского я собираюсь списать. Видеть его здесь в рубке мне совсем не хочется. Даже в мотивы его дурацкого поступка вникать не хочу. Мне все равно, что за этим стоит: большие деньги или большая и трагическая любовь. Будем готовить ему замену. Подберите кандидатуру на должность рулевого. Все. Вахту я сдал и время моего отдыха уже пошло.
Старпом выслушал его молча и уточняющих вопросов не задавал, чтобы его не задерживать. И капитан Якимов, простучав каблуками по трапу вниз, глянув на пенистый и чем-то обнадеживающий след за кормой, скрылся в своей каюте на ближайшие два часа.
На судне никто и нигде не видел Макса. В напряженной суматохе отхода, да еще после попытки побега Каминского, никто и не помнил, когда на палубе появлялась обезьяна. Кто-то, правда, говорил, что видел Макса за пару часов до отхода, когда он, возможно, почуял, что близится выход в море и бродил недалеко от сходен, переброшенных на причал. И что он якобы нерешительно приближался к ним, словно в нем боролись противоречивые чувства, но затем он повернулся и скрылся в каком-то темном углу.
Ночь была темна и палуба безлюдна. Блестел под луной пенистый след за кормой. Из какого-то темного угла вдруг появился Макс, какое-то время он нюхал непривычный воздух океана и стал смотреть в ту сторону, где остался родной берег и лес, откуда он был родом.