Она вернулась домой и пролежала в кровати до самого утра. На столе всхлипнул мобильный телефон, который Маруся по рассеянности забыла на столе и тем самым спасла от кражи. Девушка потянулась за ним и смахнула на пол. Заставка Австралии на экране покрылась паутиной трещин. Маруся уткнулась в подушку и впервые в жизни прорыдала в нее до самого вечера.
– Да не убивайся ты так, Марусёнок. Главное, ты цела, а документы восстановим, деньги накопим. Вытирай слезы, там уже Антон Сергеевич заждался, – успокаивала девушку хозяйка.
Маруся посмотрела на Зою Михайловну и впервые заметила, какая она старая, ссохшаяся, с большими желтыми зубами. С кухни чем-то отвратительно воняло, кофе был гадким, а всегда свежий Антон Сергеевич отдавал нафталином. Яйцо для Мелиссы Маруся тщательно переварила, так что желток покрылся сверху синей мертвечиной. Ее раздражало решительно все: и скрипящие половицы, и заусенцы на столах, и эта старая уже давно бесплодная вишня, под которой сгрудилась старое, как и его хозяйка, кафе. А вечером Маруся до красных глаз просматривала вакансии в отелях, но каждый раз находила причины, почему эта работа ей не подходит.
Шли дни. Маруся потихоньку оживала и снова начала радоваться своей незатейливой жизни. Она завела новую жестянку теперь уже из-под чая, и тихонько наполняла ее свежими купюрами и старыми воспоминаниями. Но без листовки коробка казалось какой-то пустой и лишенной смысла.
Однажды в кафе пришел мужчина. Он был явно нездешний, залетный. От него веяло какой-то незнакомой жизнью, морской пеной и жженой пластмассой.
– Девушка, а накормите меня чем-нибудь вкусным! – сказал он, отбрасывая в сторону меню. – Кстати, меня зовут Матвей. А вас, судя, по бейджику, Мария.
– Маруся. Так привычнее.
Матвей посмотрел Марусе в глаза и улыбнулся.
– Учтите, я очень голоден.
– Насколько по шкале животных? Как лев? Как слон? Или как бегемот?
– Как кинорежиссер, который уже вторые сутки питается батончиками из автоматов в аэропорту.
– Боже, да вы на грани вымирания! Ну, я тогда побежала.
Через 20 минут на столе стоял горшочек томленого под хлебной шапкой борща, тушеная с вишневым листом телятина и пряный сливовый пирог с шариком домашнего мороженного. Матвей ел жадно, заглатывая вместе с супом солнечные лучи и раскаленный полуденный воздух. Маруся принесла ему лимонад в запотевшем кувшине, и Матвей нарисовал на нем рожицу.
– Господи, никогда не думал, что еда может сделать настолько счастливым. Маруся, вы открыли во мне новую страсть, и теперь я буду таскаться к вам каждый день и клянчить еду.
– Как голодная чайка?
– Что? А, понял. Теперь я понимаю, почему ваше кафе так называется. Ну, чайка так чайка. Она, кстати, стадное животное.
– Это птица… Чайки живут стаями. А точнее, колониями.
– В общем, ждите колонию съемочной группы. Я не шучу.
Матвей встал, театрально откланялся и, изображая руками взмахи крыльев, вылетел из кафе. А через полчаса в “Голодную чайку” хлынула орава диких, истосковавшиеся по домашней кухне киношников во главе с Матвеем. Зоя Михайловна надела передник, потуже завязала платок на волосах, и кинулась обслуживать крикливую человеческую стаю. Обед плавно перешел в ужин, и к вечеру Матвей предложил хозяйке закрыть на две недели кафе на спецобслуживание и кормить съемочную группу три раза в день. И никаких бездушных шведских столов – только свежие, специально приготовленные для них блюда из лучших продуктов.
До позднего вечера Зоя Михайловна, деловая и суетливая, с глубокой складкой на лбу и широкой улыбкой на лице делала перестановку, откапывала на складе пыльный хрусталь и мельхиоровые ложки, натирала чугунки.