Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

– Да кто в здравом уме назовет Богом Дьявола? Ты не можешь отрицать, что много гадостей наделал! Взять одержание, один раз на ужас посмотрел – и на всю жизнь обделался! Ну не люди же вселяются в человека – ты!

– Представь себе, люди! Посеяли слово, а оно взяло и обросло плотью. Сказано про Иуду: «Он был сопричислен к нам и получил жребий служения сего; но приобрел землю неправедною мздою, и когда низринулся, расселось чрево его, и выпали внутренности его». Рассеявшиеся внутренности – это и есть одержание, когда демоны полезли наружу.

– Так избавился бы от нас, чего тянуть?

– Интересно же посмотреть, чем все закончится, – Дьявол миролюбиво сбавил тон. – И коммерческая жилка. Не будет вас, чем естественную убыль земли восполню? Тебе кажется, что она бесконечная, что ее много, а на самом деле, в шаге от тебя, только под другим углом, Бездна.

Земля – лакомый кусок. На нее посягают Спасители, мечтая занять мое место, и ведут людей к Отцу, который примет вас всех. Но у него нет сознания – Он то, что убивает Сознание.

Почему человек не спросит себя: отчего Отец так легко отказался от земли, из которой он черпает силу, пропитание и все, что имеет? Это для меня Бездна Отец, а для вас – дедушка. Если я, родивший землю, не могу войти к Отцу, почему люди решили, что им удастся? Неужели надеются, что вашему сознанию под силу обронить слово, которое родит новую вселенную? И даже если Спаситель тоже Сын Бездны, почему решили, что Отец начнет забирать у меня имущество, которое передал мне отнюдь не по доброй воле? С чего решили, что я добровольно верну ее, чтобы какая-то мошка удовлетворила свои амбиции?

– Ты от темы-то не отходи! – мрачно потребовала Манька.

– Хорошо… – согласился Дьявол. – Лука поведал: «И сказал [Спаситель] им притчу: у одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? некуда мне собрать плодов моих? И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое, и скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так [бывает с тем], кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет…»

Как смогли ограбить человека, не забрав его имущества? Как в одну ночь забрали душу? И что за предложение: «собирать сокровища не для себя, а богатея в Бога?»

– Не знаю, – Манька лукавила. Дядька Упырь сказал то же самое, и только теперь до нее начал доходить смысл, как они богатства на небе собрали. Но со свидетелями они, похоже, обломались, если верить Дьяволу. Все же и у вампиров были прорехи, слишком они понадеялись на тайное учение, в котором человек мог обмануть Бога. Судя по тому, как и что говорил кузнец, он-то как раз рассчитывал на жизнь вечную и тут, и там, и вера его была тверже гранита.

– Все знают, что человек может заложить душу Дьяволу. А как бы ты мне ее заложила, если она не отдельно от тебя? – Дьявол коварно усмехнулся. – Какую часть от тебя отрежем? Гадом буду, закрою вампира и обращу на него все муки радиоэфира, если не пожалеешь для меня души своей. и так чело напомажу, что Помазанница обзавидуется! – торжественно поклялся он.

– Ну, может, думать начну по-другому… – Манька поняла, что соблазнительный шанс выйти в люди уплывает прямо из-под носа. Слово не воробей, вылетело – не поймаешь, когда еще выпадет такая удача подловить Дьявола за язык. Открытки ему будет из Бездны слать: «Вы, товарищ Дьявол, Судами своими утритесь! Я мудрее Вас оказалась, должок за Вами и мегатонный ваш вес не смог его вернуть! Какой же вы после этого Судья? Это расправа над автономией!»

– А вот это не хочешь?! – Дьявол сунул ей под нос две фиги.

– Мысли мои читаешь? – окончательно убедилась она, покраснев. О чем она только не думала в его присутствии.

– Я же Бог… Любая ваша мысль – радиопосыл.

– Ну, давай, проткнем палец, подпишем бумагу…

– И первая мысль будет: «а как думать-то?» – Дьявол снисходительно подло захихикал. – Все гораздо прозаичнее: я забираю у человека нечто, что ему принадлежит, но не является им самим. Я забираю ближнего. Отвергнутое сознание, лишенное земли, истекает кровью, и до самой смерти ее будут пить внедренные в матричную память демоны. Поэтому души у тебя нет, ближнего нет, Бога нет, и приговорена к двум смертям: здесь вампирами, там мной, – Дьявол развел руками. – Я достаточно ясно объяснил, что происходит с бездушным человеком, и те причины, почему не стоит на меня рассчитывать?

– Это будет со мной?

– Уже стало, – так же ровно объяснил Дьявол. – В голове – рай, снаружи – ад, пространство – жилище червей. При этом сама ты – убогое существо. Тебя убивает не только нечисть, но и люди. Земля легко считывает информацию с чела другого человека и доводит ее до сознания шестым чувством. Поэтому не только нечисти, но и людям тяжело принять твое демонизированное информационное поле. Если бы ты могла сама себя прочитать – волосы встали бы дыбом.

– А с этим…

– В голове – ад, снаружи – рай, пространство – жилище Святого Духа. При этом Дух Святой – он сам. На него молятся не только вампиры, но и люди. Им приятно, когда демоны радуются их порядочности, трудолюбию, послушанию и хвалят за радение. Взять Господи Упыреева: не заплатил зарплату, а на завтра десять новых желающих бесплатно поработать прибежали.

Манька внезапно поняла, что жизнь ее висит на волоске.

– Выходит, правильно тебя Святые Отцы боятся…

– Как может раб не бояться своего Господина? Я прихожу не вдоль, а поперек, из среды вас самих, и, в отличии от Спасителя с раем и вечной жизнью, сулю только ад и смерть. Но их слова – лай собаки, а мои – Бога, который своих решений не меняет.

– Но он учил каяться… добрыми быть… почитать родителей, а ближним считать только тех, кто помог… Йеся… – Манька не могла поверить, что всю жизнь обманывалась.

– Значит, правильно подобрал слова, раз люди добровольно идут в рабство. Одних сделал нищими, других богатыми, одних отправлял в ад, вторых в рай, одни были ему овцами, других поставил пастырями. Судил, одним словом. Что ни церковь – музей, что ни пастырь – тормоз прогресса, что ни верующий – поле непаханое. Это нечисть, у нее отсутствуют понятия справедливость, честь, совесть, но она знает, как их использовать.

– Люди не жалуются.

– Маня, умные пастыри на то и рассчитывали, чтобы человек беду не видел, а когда пришла – выхода не было. Если люди принимают участие в кровопролитии и позволяют себя пить, разве они не рабы? Почему принимают то, что не ведет к лучшей жизни, не защищает их, не дает им быть честными?

– Но ведь это не ты пьешь, – ужас, поведанный Дьяволом о себе, никак не вязался с тем Дьяволом, которого она знала.

– А мерзость в голове не мною поднимается?

– А зачем ты нас соединил-то? Нашел бы нормального…

– Это черви в земле предсказуемы, а пути сознания неисповедимы.

– Плохой Закон… ужасный Закон, – содрогнулась она.

– Я жив и кошмары меня не мучают, – не согласился Дьявол.

В отблесках костра Манька сидела мрачная, как туча. В голове не укладывалось, что где-то там живут настоящие вампиры. Ну ладно бы жили, так она помогала им обманывать людей.

По крайне мере, одному из них.

И Дьявол… здесь…

Подбрасывает хворост в костер, третью кружку чая пьет… Такое ощущение, что попала в другое измерение… Казалось, за пределами пляшущего света, отбрасываемого огнем, и мира-то нет.

Но был.

– Расскажи мне о них, – попросила она, чувствуя свою беспомощность.

– Все известно давно.

– И много их?

– На твой век хватит.

– Не понимаю, как можно желать добровольно стать вампиром…

– Вот Йеся и двенадцать его учеников – едят досыта, пьют вино, ублажают себя оплаченными женщинами, гости ловят каждое слово. Не заработали, но получили. А почему? А с чего вдруг тысячи людей начали продавать имущество, чтобы облагодетельствовать апостолов, став босяками?

– Ну, наверное, народ их просто полюбил. И сейчас такое бывает.

– Тогда почему ученики прятались? Думаешь, у Йеси не было заступников? Два его ученика были с первосвященником на короткой ноге. Ведь сидели во дворе суда, в то время как народ свободно приходил и уходил. Неужто, ради исполнения писаний, обрекли Учителя на смерть?

– Ну, Йеся еще Царем себя называл, а царем нельзя было…

– «Пилат сказал Ему: и так Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь». А после этого вышел и сказал: «Я не вижу вины сего человека.»

Манька нахмурилась, закусив губу. Писание она знала почти наизусть, но как-то плохо она его читала. Дьявол подмечал такие мелочи, что удивительно становилось, каким куриным мозгом она вникала в прочитанное.

– А сколько раз Йеся обнаружил в народе праведника? – рассмеялся Дьявол. – Ни одного! Кроме тех, естественно, кто проливал над ним слезу. Он так ненавидел людей, что готов был облить грязью всех, включая родителей.

Или вот: «В это время пришли некоторые и рассказали Ему о галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их. Йеся сказал им на это: думаете ли вы, что эти галилеяне были грешнее всех галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете…»

Как Пилат мог смешать кровь с жертвами?

И перед кем каяться? Перед Пилатом? А если перед Богом, что считал раскаянием?

– Йеся сказал «покайтесь!», он не сказал «пейте кровь!» – Манька почувствовала, что Дьявол отбирает у нее последнюю соломинку, удерживающую над пучиной веру в добро, в справедливость, в то, что дело можно решить миром. Сознанием она понимала, что он прав, но все ее нутро сопротивлялось жестокой и неумолимой правде. – Может, ты просто трактуешь по-своему?

– Представь, если бы сподвижники Йеси написали: «бойтесь ближнего своего и торопитесь отправить в мир иной, чтобы он вас наперед вперед ногами не отправил!» Кто бы их в дом пустил? Но будут думать, что мудрости учат, если написать «Кто не возненавидит души своей, тот не получит жизни вечной».

– Получается, что теперь Благодетельница вместо меня?

Дьявол тяжело вздохнул.

– Это не так уж и плохо. Если замаячила образина, значит, вор подкапывает. Или срубили, как негодную смоковницу, и ты не дерево уже, а падаль, в глазах твоих Смерть, в глазах ближнего – Вечная Благодать. Выход есть: примеряй на себя железо и искореняй стервятников. Непростых стервятников – знания, как выдавить сознание, есть только у вампиров, но и у тебя они есть. Во-первых, писание со скрытым смыслом, а во-вторых, ты сама, чтобы открыть этот смысл.

– А «выкуси!» по радио мы вампирам послать не можем? Пусть на собственной шкуре испытают, каково это, когда не музыка сфер, а грязевая ванна.

– Ты странная, просишь, чего не знаешь, – отшатнулся от нее Дьявол. – Ты зенки-то свои завидущие на копчик натяни, а то я смотрю, ты себя уже в палате белокаменной возомнила! Поймал лев добычу, а я ему: «Не трогай этого буйвола, потому что он всем буйволам буйвол!» И что он ответит? «Если он такой, как ты сказал, то не попал бы на клык!» Вот я, Бог Нечисти, вдруг скажу самой ярой и ненасытной нечисти: «Притормози, мы там с Манькой по-дружески побеседовали, и я понял, хороший она человек!» И что отвечу, когда удивится: «Помолиться я должен, или, может, человеком стать?»

– Ну тогда помоги мне стать нечистью. Я вдруг поняла, что быть нечистью не так уж плохо.

– Посмотри на волка, – Дьявол жестом указал на пустое лежбище, взъерошил ей волосы со снисходительной сердечностью. – Вспомнил, наверное, как грелся у костра. А давай снимем шкуру, и будет тепло голове – первый шаг. Сумеешь использовать тушу с толком – второй шаг. Или дерево, что ж мы костер-то жжем, а не хай все сразу горит, а еще лучше, если лес полыхнет синим пламенем, зато ни одного зверя не останется – третий шаг.

– Я себе не так представляла, – Манька расстроилась.

– А нельзя по-другому! Нечистью человек становится шаг за шагом, или одним днем, когда распинают душу.

Дьявол дал ей время подумать.

– Ну как, переболела, или все еще есть желание приобщиться? Пойми, наконец, я зачем-то иду с тобой! Разве молимся мы или железо не снашиваем? Чего ради собралась становиться нечистью? У каждого человека есть несколько вероятностей будущего. Идешь домой, доживаешь век, умираешь, а там я: ба, знакомые все лица! Или снашиваешь железо, прытко плюешь в лицо Помазаннице, умираешь, а там я: ба, знакомые все лица! Или не идешь уже никуда, избу твою давно уже спалили, просто смотришь на мир, и вампиры за тобой сами бегут, догоняют, умираешь, а там опять я: ба, знакомые все лица! Я как перекресток, встречи со мной не избежать. Вероятностей много – конец один. Так стоит ли мне торопить события? Ты против правил раньше других вышла на этот перекресток, при жизни, когда еще можно образование получить, исправить ошибки, прийти подготовленной. Так обрати, наконец, внимание – вот он я, или зрение притупилось?

– Странно слышать, как перекресток благословляет вампира, обрекая человека на унижение, – Манька отхаркнула и с ненавистью сплюнула в снег, который окрасился в цвет крови. – Пока ты тут по лесам, Маня, мы там кофеями давимся!

– Я ведь сейчас соберусь да уйду! – пригрозил Дьявол. – Ты даже не знала, куда идешь! Думаешь, твоя компания доставляет мне удовольствие? Ошибаешься! Я пока только предвкушаю его. И не будь бестолковой, не святая, до праведницы тебе далеко. Между прочим, это я зверям объясняю, что мы тут по делу. Не в зоопарке сидим, думаешь, огня испугаются?! Смотри, сколько снегу навалило – голодно им, без меня давно бы слопали.

– Вот-вот, – она подозрительно прищурилась. – Почему это одни хищники по моим следам идут?

– Обидеть хочешь? В больное место ударить? А нет у меня больных мест! – отрезал Дьявол на повышенных тонах. – Если звери тебе не по нутру, как собралась воевать с Матушкой всея государства? Да появись вблизи нас оборотень, волк сразу завоет, предупреждая стаю! Нюхом ему оборотень в подметки не годится, а куда волк, туда и нам ноги вострить! А если что, и следы затопчут. И медведь, ему ведь спать давно пора. Но кто, как не он, способен остановить оборотня? А рысь? Смышленей зверя нет, она дракона за девять жизней чует. А когда это в октябре снега было по пояс? Вампиры давно разыскали бы тебя, если б не боялись окочуриться в полете!

Манька изумленно уставилась на Дьявола. Она вдруг почувствовала, как прошла по ее телу волна теплой любви к Дьяволу, который все это время переживал и заботился о ней. Конечно, такой расклад у нее в уме не поместился бы, не заглядывала она так далеко.

– А почему они о тебе по радио не вещают, и не обращаются к тебе? – перевела она разговор, настраиваясь на безобидную тему.

– Ну так, я ж бесплотное существо! Я выше электромагнитных волн, – объяснил Дьявол. – Я вот сижу с тобой, а как будто нет никого, будто ты одна. Радары их шарят, а никуда не упираются. И тебя не видят, потому что ответки нет.

Дьявол накрыл ее краем своего плаща.

А она вдруг вспомнила, как ее приволакивали в органы правосудия и требовали обещанную награду, будто украла или убила, и о чем говорили, пока вязали веревками и укрывали от чужих, чтобы не пришлось делиться. Первый раз она молилась. Второй понимала, что не отпустят. На третий ей показалось, что, если она расскажет о первых двух, люди образумятся. Но нет. На четвертый и пятый она молча давала себя связать, чувствуя раздражение. Шестой и седьмой смеялась, пока угрюмые люди искали причину ее веселого настроения. Прискорбная весть начальника службы обесточила их: они провожали ее без ненависти и превосходства уже не было в их глазах, а только недоумение и тупая боль. И никто из них не мог улыбнуться в ответ. А она шла дальше и смеялась над этими людьми, не замечая, как прошел день и еще один, и раны, пока она смеялась, не напомнили о себе.

Мудрый Дьявол учил ее смотреть на жизнь без боли. Для кого-то он был чужим и чудовищем, но у нее, пожалуй, не нашлось бы никого ближе. И не внутреннее благородство останавливало ее от того, чтобы поступать как нечисть, у которой она тоже училась, в частности, что совесть понятие относительное, а страх однажды не увидеть Дьявола рядом.

– Пусть будет так, – благословила она. – Продолжай искоренять зло. Но я смотрю на тебя, на людей, которые борются между собой, и кажется мне, что каждый из них, оправдывая себя, повторит о себе то же самое. Вот закроете глаза последнему человеку, и ни один день не покажется вам таким коротким, как тот, в котором трудились, убивая его. И придется тебе смотреться в нечисть, как в зеркало, потому что вы друг друга стоите.

– Но я-то законный Господь! И это все я, все мое! Я меч, и что бы там зеркало не думало о себе, я всегда смогу разбить его или накрыть покрывалом.

– Я тоже могу гордо сказать о себе, – пожала Манька плечами. – Даже то, что мне не дано. Но будет ли это истиной?

– Это ты зря! – рассудил он. – Люди по-своему правы. Мой живодер, только не задумываются, что потом происходит. Думает человек, если на земле у вампира больше прав, блага его никогда не закончатся. Даже этим человек унижает себя, поставляя нечисть выше. Ведь не я вампиру отдаю его добро, сам человек, соблазняясь обещаниями. Нечисть для него больше, чем он сам, и если надеется он, как скажет вампиру, которого поставил над собой: «Пытаешь меня, но я буду жить вечно, а ты сдохнешь, ибо выше тебя есть Бог!» Ответит вампир: «Так иди к своему Богу!» Оглянется человек, а Бога нет, есть только вампир, который правит страной, устанавливает законы, простирает руки ко всему, что человек хотел бы иметь. Человек, который верит, но не знает, врет себе, врет душе, врет брату своему. В каждом человеке есть идеология вампира, но только вампир знает. И ему удобно, что человек не знает. Вера – иллюзия, я – не иллюзия.

– Ну, это мы еще посмотрим! – неуверенно отозвалась Манька.

– Вот видишь, какая ты! – Дьявол усмехнулся. – И любопытно мне, чем закончится ваше противостояние. Я Бог Нечисти, но людьми интересуюсь иногда. Просунуть голову в замочную скважину и попробовать железо на вкус – исстари хорошая примета: к встрече с Дьяволом. И будешь еще всей нечисти Нечисть, я сказал!

Начиналась метель.

Ветер ухал в вышине надсадно, нагоняя сухой и колючей крупы. Но под елью с развесистыми лапами было тихо и огонь костра горел почти ровно. Хвороста заготовили с избытком, с запасом на случай задержки.

Манька забилась в шалаш, нагревая место для ночлега и прислушиваясь к звукам снаружи. Одно было несомненно, здесь, среди укрытого снегом глухого леса по заметенным следам ее ни один вампир не найдет. Звери, наверное, к ней уже привыкли и принимали за свою, раз столько времени не трогали, а вампиры… Она пыталась думать об Их Величествах, как об опасных и злобных тварях, но в уме вставали милейшие люди, любимые всеми подданными.

«Ну и пусть, – думала она, засыпая, – дойду, а там видно будет». При мысли о том, что Дьявол окажется прав, сердце ее болезненно сжималось. Но могло случится иначе, и все ее мечты, как ее встретят во дворце, сбудутся. И тогда на сердце становилось тепло и сладко.

Наверное, человек не мог жить без мечты с хорошим концом.

Глава 12. Посредница

Сон у Маньки был неспокойный. Снилось ей, что избушка ее совсем развалилась, и жить ей негде, и что бабка-опекунша осуждающе выговаривает ей за ее непокорность и грозит всякими муками. А еще снилось, будто она маленькая и сидит под голой железной кроватью, в воздухе летают отрубленные головы, которые уже совсем сгнили, так что одни черепа остались, а которые только начали гнить, и один из черепов, похожий на лошадиный, упал на землю и покатится к ней, чтобы сделать какое-нибудь непотребство.

Но она почему-то не испугалась, а начала разглядывать головы, прикидывая, как они могут летать, если крыльев у них нет, и даже тело осталось где-то в другом месте.

Видимо, якшанье с Дьяволом не прошло даром.

И вдруг увидела себя в поле: она почти летела над ним, над большими синими, красными и желтыми цветами, над зеленой до одури травой, а небо было синим-пресиним, как лазурное море, которое было где-то тут, рядом – сырое и соленое, и она как наяву дышала его одурманивающим запахом.

Манька ахнула и подумала радостно: неужто это я?

И как только подумала, сон на нее обиделся, не иначе – вдруг начал выталкивать из себя, потому что ей такие сны не полагались…

Сон был чужой – Манька это сразу поняла, но из сна уходить не хотела, воспротивившись, и сразу почувствовала себя заключенной в чужом теле, где-то в животе у человека, который какое-то время еще продолжал парить над полем, но оболочка уже не принадлежала ей, и Манька отчаянно позавидовала тому, кто наслаждался где-то там, далеко – уж слишком сон был реальным.

Проснулась она с тяжелым чувством обреченности. Поначалу, когда она только собиралась в это удивительное странствие, все казалось легко. Легко топать в железе, легко тащить на спине запаски, и думалось, что выйдет она за огороды, а Радиоведущая – вот она!

Да не тут-то было!

О железный каравай она уже в который раз обломала все зубы. Дьявол обещал, что новые ломаться не будут, но ломались. Да так быстро, что едва из десны успевали показаться. Ну хоть росли! И почти не убывало железо, плохо стачиваясь о снег и убивая желание жить, все так же мозолило и снашивало мясо до кости. И получалось, не она железо, а железо ее изнашивает.

И домой бы воротиться, да куда? Если Дьявол не обманул, не было у нее больше дома – сгорела ее сараюшка. Когда-то этот сгнивший дом достался ей в наследство от бабки-опекунши. В двенадцать лет старушка решила продать ее на потеху собутыльникам, пришлось из дома сбежать. Работала на ферме – убирала за коровами, там же спала, в каморке и на сене под навесом, зато молоко было досыта, доярки хлебом подкармливали, иногда одежду давали – и школу не бросила, мечтая о том, что когда-нибудь станет большим и уважаемым человеком. А в середине зимы опекунша напилась пьяной и замерзла под забором. Искать и тащить ее домой оказалось некому.

Но никто стараний ее не оценил, и не было в деревне людей, которые бы согласились ее приютить. С таким грузом жизнь среди людей будет не легче, чем здесь, в глухом лесу. Странствие же, по крайне мере, делало ее жизнь непредсказуемой.

К слову сказать, когда ее гнали, Манька не обижалась. С голодухи железный каравай казался вкуснее. Худо ли бедно, одну четверть она осилила, и, если так пойдет дальше, лет через шесть все три каравая осилит. Срок большой, но начало ему положено – и где-то далеко, как свет в туннеле, маячил конец.

Шалаш остыл, уголья потухли, и костер теплился едва-едва. Дьявол экономил дрова, собранные накануне и держал костер не для обогрева, а отпугнуть хищников. Утро давно прошло, но метель закончилась – пора было собираться в дорогу. Она каждый день надеялась, что, наконец, выберется из этого проклятущего бесконечного Зачарованного Леса, но надежда была напрасной. Дьявол сказал, что он заканчивается у подножия Неизведанных Гор, а до гор по карте было еще ой как далеко! И охотничьи домики давно не попадались, крупа и соль подошли к концу, а хомячьи норы – глубоко под снегом, не доберешься, да и земля промерзла, ни топор, ни посох ее не берет.

Но, с учетом недавнего ночного разговора, может это не так плохо?

Господи, где ее только не носило! Места были разные – жизнь одинаковая!

И люди…

Вспомнив про вампиров, жить сразу расхотелось. Прошлым днем мела метель, и у нее было время подумать. Сомнения и размышления привели к тому, что нельзя умирать с долгами, лучше попытаться отравить жизнь отравляющим настолько, насколько получится, тогда жизнь не будет прожита зря, а смерть бесцельной. Главное, начало было положено: колодец и Кикимора не так много, но не так мало. Во-первых, объяснилась с драконами Благодетельницы, во-вторых, отплатила Кикиморе за изведенную скотину. И если раньше у нее оставалось перед Идеальной Женщиной какое-то чувство вины за убиенную тетушку, то на утро она встала со странным чувством свободы. Может, еще бы чего надумала, но пришлось идти ловить рыбу, чтобы не помереть с голоду.

Первой здравой мыслью после пробуждения была мысль запастись где-нибудь по дороге осиновыми кольями – единственное пока доступное ей оружие. Если сказки не врали про нежить, значит, и про остальное тоже. Методов против вампиров в сказаниях перечислили немного: колья из проклятого дерева, огонь, святая вода, кресты и солнце.

Но как-то странно, словно во дворце печки не топили, или как будто вампиры не ходили в церковь. Все четыре идеологии славили Благодетельницу – чего ей от них бегать?

Или святая вода?

Про воду Манька уже не сомневалась, есть только одна вода – живая, которая могла напугать вампиров, та самая, из колодца, которая лечила ее. И если раньше она почти смирилась с утратой заветной бутыли, то теперь с новой силой пожалела о своей беспечности, что не наполнила живой водой все пузырьки и емкости и не рассовала ее по всем потайным местам.

Натянула железные обутки, взвалила на плечи мешок, взяла в руку посох – и жизнь сразу показалась гнусной до неприличия. И даже услышала, как всеобщая Благодетельница опять расхваливает себя в эфире, наталкивая на тоскливые размышления. Грустные мысли ей сейчас были как раз не с ноги и короче дорогу не делали. До вечера надо было успеть найти новое укрытие, а еще найти еду на ужин. Последнюю неделю снег валил и валил, запасы давно не пополняли, отдел для еды в котомке был пустым, рыбы поймали немного, много перекатов, где вода не замерзла, рыба тусовалась там, а близко к ним не подойти – затянет под лед, не вылезешь.

Где-то недалеко завыли волки, – стая провожала ее.

Сердце ушло в пятки.

Рядом топал Дьявол. Только, если звери накинутся, какая от него помощь? Вряд ли стая напугается сорванной и брошенной ветром ветки. Наслать дождь или нагнать тучи, или наоборот, разогнать – это он мог, даже поднять бурю или подбросить хворост, если тот был рядом, но, когда заканчивался, обычно, стараясь себя не утруждать, ломал и гнал сучья ветром. Последний вариант у Дьявола получался криво-косо: летела, как правило, не одна ветка, а все сразу, закручивались в смерч, и костер разлетался углями на все четыре стороны. Ладно хоть позволил сплести себе лыжи, которые удерживали ее на снегу. Она голову сломала, придумывая такие, чтобы эти лыжи не мешали башмакам снашиваться, хотя снашивались они, разве что, когда она по льду скользила. Ну да бог с ними, сносит, когда лето наступит. Получились не лыжи, а снегоступы – тяжелые, громоздкие и постоянно ломались. Чтобы соорудить что-то приличное, нужен был инструмент, о котором она могла лишь мечтать.

Она скосила взгляд в его сторону. Дьявол, конечно, сразу утонул в снегу, застрял, покрыв трехэтажным матом и материальность, и свое любопытство.

В общем, как был Дьявол Дьяволом, так им и остался, но он мог не спать, поэтому за костром следил исправно, если приготовить хворост заранее. Хоть это ему можно было доверить.

А еще, как выяснилось, он мог запросто запалить костер, но делал это редко. Обычно, когда она долго не могла высечь искры из отсыревших камней кремния. Спички давно закончились, а бить сырой камень о камень она могла часами, особенно если искры падали на сырые дрова. Дьявол корчил недовольную физиономию, ворчал, потом садился, уставившись в одну точку, пока в этой точке ни от чего не начинало полыхать пламя. Даже сырые ветки от его огня занимались сразу же. Взяв это на заметку, Манька в последнее время старалась идти так долго, чтобы Дьявол прекратил ее мучения после нескольких высеченных искр.

Однажды летом Дьявол запалил дерево молнией. Всю ночь горело, хоть хороводы води. И она спросила, почему зимой он не может повторить свой фокус – было бы здорово просушится, помыться и просто хоть раз нормально согреться. На что Дьявол ответил, что воздух зимой не наэлектризовывается, потому что, в результате холодной температуры, столько влажности нет, и понес какую-то пургу про то, сколько должно быть отрицательно заряженных масс, сколько положительных, и как располагаться должны, а еще про то, сколько должно падать космических излучений на миллиметр площади экзосферы, и про какие-то процессы взаимообмена разных энергий, плавно перешел на атомный и субатомный уровень, про устройство атомной структуры электростанций, про слои материальности…

Связь между тем, как Дьявол вызывает молнию и почему не может вызвать ее зимой, Манька потеряла окончательно где-то на десятом предложении. Больше она никогда об этом не заикалась…

На осинник набрели на второй день. Осинки тоненькие, как на подбор, как раз для кольев. Манька срубила пару осин и выстругала тонкие колья в локоть длиной, с толстой рукоятью и острым концом. Проткнуть вампира – должно было хватить. Она не сомневалась: если вампиров окажется больше одного, колья ей не понадобятся – ее убьют раньше, чем успеет убить хоть одного. Так зачем таскать лишнюю тяжесть? Даже один вампир, наверное, был не дурак, чтобы подставить грудь и спокойно ждать, когда его проткнут.

Дьявол придирчиво осмотрел колья, пока Манька грызла свой железный каравай, разрыл снег и попробовал его воткнуть в замерзшую землю. Кол вошел, но неглубоко. Конец его обломился.

– Ох, Манька, – только и вздохнул он, – Колья тебе не помогут, если ты до вампира головой не достанешь.

– Это как? – поинтересовалась она.

– А так, – ответил Дьявол, – надо предугадывать действия вампира. А воткнуть кол, в лучшем случае, ты сможешь, только если он добровольно перед тобой поляжет. Ну, или в гробу его застанешь. И даже так кол в грудь надо будет вгонять обухом топорика. Силу, махать такими кольями, надо иметь нечеловеческую. На, вон, потренируйся, проткни-ка землю. Думаешь, в плоть эту деревяшку воткнуть легче? Но разве ты достанешь то место, где он спит, если ничего о вампирах не знаешь? Или решила, что я сейчас возьму, да все тебе выложу? – Дьявол помолчал, заметив, что Манька последними словами заинтересовалась, и закончил печально: – А мне, Манька, то место не ведомо! Вампир, когда спит, мыслей не имеет, холодный он, как айсберг в океане, никакого инфернального излучения. Прах прахом. Но это древние вампиры так время проводят, а современные времени не теряют, получая от жизни многие радости – их в гроб никаким калачом не заманишь.

– Ладно, отыщем, – успокоила Манька себя. – А может, и проскочим, авось не заметят.

– Куда проскочим? – опешил Дьявол, – Мы что, передумали по Благодетельнице пройтись? Испугалась, значит?

– И ничего не испугалась, – разумно рассудила она. – Голову можно за так сложить, а можно за дорого. Мне не всякий вампир нужен, только Их Величества. Один должен ответить за поруганную землю, – перешла она на язык Дьявола, – а вторая – за бессовестное вранье. Но сначала я все же попробую уладить дело миром, – пошла она на попятную. – Если, конечно, Ее Величество еще не знает о смерти своей тетушки. Я вообще думаю, что она ничуть не переживает, а то с чего бы ей свою родственницу в болоте держать.