Армагедец, или Валькирия & горгулья

Глава 6

– Что и требовалось доказать! – упала я в кресло. – И кто на такое из ваших был способен?

Горгулья сидела задумчивая, покачивая головой.

– Если только сама Брунгильда. У нее сила была нечеловеческая. Первая дочь Одина, он одарил ее всем, чем только смог. Ее считали богиней. С другими Один уже не церемонился: когда наперекор шли, то силу заберет, то бессмертия лишит, чтобы одумались. А в последнее время повадился лишать крыльев. От бессмертия-то за любовь они легко отказывались, и сила еще своя есть, сейчас у всех в родне то маги, то вампиры, то оборотни с демонами, а то вообще драконье племя. Эльфы – потомки альвов, магия у них в крови. А вот от крыльев отказаться тяжело. Не понимает старый пень, что даже бессмертные девочки вырастают. У Брунгильды мудрость была великая, знания по крупицам собирала. Библиотеку ее ты видела. Она и трон оставила, чтобы предаться написанию собственных сочинений и исследований. В гости к Перунице собиралась, хотела посвятить себя изучению Ирия. Он недалеко от Асгарда расположен.

– И променяла бессмертие на оборотня. Он хоть любил ее?

– Еще как! Как можно ее не любить? До последней минуты глаза любовью светились, когда смотрел на нее. А когда овдовела, никто уж ей был не нужен. Мечтала возлечь с ним в одной могиле, чтобы души соединились. Король Огниир – альфа-самец, мудрый правитель своего народа. Тогда-то и объединились все расы – и наступил золотой век. Но не дано. Пока не дано. Жизни ей боги больше, чем простой смертной отмеряли.

– Ладно, что там у нас дальше по плану в твоем блокнотике?

– Найти тележку, попробовать протолкнуть ее через завесу.

И мы отправились выполнять очередной пункт.

В секторе садовников тележек было пруд пруди, на любой вкус и цвет. Легонькие, тяжелые, на четырех колесах, на двух, на трех, двухъярусные, ручные, для запряга… Уверена, если бы мы подольше порылись, и летающая нашлась бы. Тут же располагались разные машины, механизмы и приспособления для содержания зеленой зоны.

– Раньше тут все благоухало, цвело и плодоносило. Лучшие садовники, лучшие повара, лучшие портные и ювелиры…

– Ты так грустишь о них, будто это были твои повара и садовники, – я остановила выбор на трехколесной остроносой тачке. Проверила колеса, крепление. Имея огород и не имея мужика, уж в чем – в чем, а в тачках я разбиралась. Колеса не надувные, прорезиненные, с воздушными капельками внутри – от давления не лопнут. Легкая. Частично сделана из металлической сетки. Рама цельная, крепкая, ось приварена, не разболтается. И ручка удобная. Выдвижные бортики. Главное, поместится собранное в дорогу добро и горгулья. Жаль, у нас до таких еще не додумались.

– Я с незапамятных времен жила с этими людьми и нелюдями бок о бок! Не буду врать, что меня любили и ценили… С моим-то даром… Но победокурить было с кем. Нас, горгулий, целый отряд при дворе служил, внутренние органы безопасности. Вообще, мы ближе к оборотням держимся, у нас много общего. Но Тиор и Мишук – драконы на воротах – мне как братья. Шумно, весело, сплетни, интриги, воздушные гонки, скачки, поединки… – вспомнила горгулья, и глаза у нее увлажнились. – Бывало, сбежать хотелось на край света, за тишиной, за покоем… за приключениями. А отправят на месяц куда-нибудь, к вечеру начинаешь дни считать до возвращения. Сейчас бы жизнь отдала, не задумываясь, даже за недругов.

Горгулья отвернулась, отошла, давая волю своим переживаниям. Я не стала ей мешать. Иногда горю нужен выход.

– А у тебя, есть братья, сестры? – вернулась она, взяв себя в руки.

– Есть. Сестра. Ты ее видела. Она хорошая. Только мы не особенно ладим. Может, останешься? – попробовала я уговорить ее от очевидной глупости. – В нашем мире совсем другие правила, другая жизнь. Зря меняешь шило на мыло. Я ведь даже прокормить тебя не смогу. Тут у тебя манна небесная, а там – каша на куриных суповых наборах. И потом, я ведь не знаю, смогу ли я перетащить нас на ту сторону.

– В твоей памяти я нашла фразу: попытка не пытка, кто не рискует тот вина не пьет.

– Копалась в моей голове?! – нахмурилась я.

– Это отличительная черта моего племени, за это нас и ценят. Я вижу сознание, слышу, могу воззвать к нему – ваша память для меня, как открытая книга.

***

Перед тем, как отправиться в путь, плотно пообедали. У ворот остановились. Сейчас они были открыты. Горгулья нежно расцеловала обоих каменных драконов, прослезилась, обещая что-нибудь придумать, чтобы вернуть их жизни, даже если для этого придется достать голову Медузы Горгоны и вывернуть ей наизнанку подлые глазюки, чтобы они камень обращали в живое.

Кстати, очень интересная мысль! Гуля Фауновна вряд ли поняла, какую гениальную идею сгенерировала, но я сразу взяла ее себе на заметку. Просто из любопытства захотелось проверить, на что эта лютая голова со змеями способна. Горгулье я потом скажу, а то заставит своими слезами тащиться на Олимп.

Оказывается, пока я спала, горгулья у нас во всю работала…

На мосту стояли в ряд огромные, метров десять в высоту, роботы-подъемники, образуя передними лапами-поддонами эстакаду. На высоту нас подняла она же, управляя огромным роботом, который легко подхватил и поставил тележку и меня на самый верх. Я даже не удивилась, как-то же они строили тут, начиная от крепостных стен, жилищ и дорог. Этот мир контактировал с другими мирами, в том числе с нашим, техногенным, но у них технократичность цивилизации не бросалась в глаза.

Потом горгулья уселась на тележку сверху, принимая форму осьминога. Распределила вес, придавая устойчивости колесам, и окаменела.

И я толкнула тележку вперед.

Я едва поспевала за ней, чтобы не сдерживать ход, а потом она острым носом воткнулась в черную пелену, разрезав ее и затянув меня за собой.

Въехать-то я въехала…

А потом меня и горгулью… вернее, тележку с горгульей придавила тьма и гравитация. Я повисла на ручке, всем телом толкая ее, и не могла сказать, двигаемся мы или стоим на месте.

Зря я на это подвязалась. Ох, зря! Вряд ли горгулья представляла красочно расписанную мной необычную гравитацию, она бы тогда точно не стала загружать тележку книгами, амулетами, золотом. Не поверила, что у нас кто-то от золота откажется. До завесы тележку катила она, а я как-то даже не подумала примерится к весу горгульи или тележки, обманувшись легкостью, с которой она толкала ее перед собой.

Да где эта хваленная валькирьева сила?!

Хотелось бросить все или, на худой конец, ругаться матом, но я упрямо пыталась вызвать в себе те чувства, которые пробуждались под телепатическим давлением горгульи. Вспоминала ощущение полета, мимолетное видение перед зеркалом, образ висевший подо мной в 3D-озере. И надрывала пупок, зарабатывая грыжу, пытаясь протолкнуть тележку вперед. Я ее не видела, ощущение —«хоть глаз выколи», будто на меня вывалили тонны угля. Даже повернуть голову требовалось титаническое усилие.

Достала меня эта полоса препятствия!

Как в тот раз, когда мать на меня поленом замахнулась.

Каждый день била – терпела, а потом раз – и переклинило. И сейчас меня так же захлестнуло. Не могла я горгулью оставить, я обещала. И вообще, не будь этой черной полосы, могла бы здесь проводить выходные. Горгулья сказала: за горой начинается теплое море, очерченное островами, а за ними безбрежный океан.

Всегда мечтала жить на берегу океана.

В общем, взбесила меня эта завеса.

И вдруг я поняла, что вижу тележку, как будто фонариком от телефона подсвечиваю. И руки свои. Тяжесть осталась, но она вдруг перестала сопротивляться. Как будто находишься под толщей воды, хочешь всплыть, а сил нет, и бредешь в сторону берега, проваливаясь в ил и песок.

Не могу сказать по времени, сколько я шла. Долго. Внезапно тележка покатилась легко, и я оказалась по другую сторону. Рухнула рядом, как-то разом обессилев и подрастеряв все те чувства, толкавшие меня на подвиг.

И даже не повернула головы, когда горгулья сползла с тележки и пристроилась рядом.

– Я думала, не выберемся… Или бросишь меня.

– Если ты была в себе, почему сама не пошла.

– Даже если я камень, сознание не теряю. Я пробовала вернуться, но не смогла. Ты права, эту завесу, наверное, поставил кто-то из наших.

– Зачем?

– Чтобы заткнуть портал, из которого полезли мертвецы, – повторила она то, что я сама предположила. – Их в аду за последние тысячелетия накопилось столько, что никакие валькирии не смогли бы такой армии противостоять. Души еще долго служат небесным мирам в качестве батареек. Поэтому за живые планеты, где можно расселить людей, между богами всегда шла нешуточная борьба. Я бы выбрала Одина, – призадумалась она. – Он и накормит, и напоит, и девы прислуживают, а после смерти увековечит, закатав в кирпич. В аду для подзарядки просто в огонь бросают. Забрали силу – и снова в огонь, а под конец сожрали. А тебе что больше нравиться: вечный сон в кирпичной кладке или смерть в желудке демона?

– В гробу я видела твоих богов! Это ты меня раздраконила?

– Хм, а сама ты смогла бы?

В отличии от горгульи я пришла в себя не сразу. Она попыталась разжечь факел, но он не загорелся, тогда она достала из сумки небольшой магический предмет в виде фонарика, начала осматривать место битвы, узнавая знакомые лица, но и он почти сразу погас – мы остались в темноте. Через несколько секунд глаза у меня засветились, я поняла это по освещенным предметам, на которые я бросала взгляд, и у горгульи включилось какое-то дополнительное зрение, а, возможно, было всегда: в полной темноте она бегала от одного трупа к другому, вскрикивала, пыталась их растормошить, гнусавила себе что-то под нос, поминая всех богов.

Оказывается, во тьме она видела не хуже, чем при свете.

– Бесполезно, я уже пыталась их разбудить, – толкая тележку, я догнала ее.

– Такое ощущение, что их что-то высасывает. Оболочки пустые, души, как те кирпичи, что у Одина в каменных кладках. Я не чувствую пустоту и холод, но и жизни в них нет. Если не поторопимся и не покинем это проклятое место, нас ждет та же участь.

– Я тут каждую ночь просыпалась.

– Скорее всего, у тебя иммунитет. Ты как портал, стоило начать отключаться, и он вытягивал тебя назад. Но я не ты. Если засну, могу не проснуться. Интересно, а если с собой кого-нибудь забрать? Может, там оклемаются?

– Ну… Только давай поближе к порталу, до него еще топать и топать.

– А родителей не хочешь найти? Они ведь тоже где-то здесь, если их не убили. И король с королевой. И Брунгильда. Уж она бы раскрыла секрет…

Я вдруг заметила, что горгулья зевает во весь рот, чуть не вывернув себе челюсть.

– Нет… бегом! – я схватила ее и потащила за собой. – Только попробуй уснуть! Потому что надежды у тебя не будет, я тебя сама придушу, если ты сейчас вперед меня до того камня, где я сюда вышла, не добежишь!

И мы рванули с места в карьер. Впереди горгулья, я с тележкой за нею.

Мы бежали со всех ног.

Надо заметить, ориентировалась она здесь лучше меня, значительно сокращая путь и выбирая твердую дорогу. Очевидно, мой мир пользовался популярностью, потому что к порталу по берегу озера, а потом реки вела хорошо протоптанная дорожка.

Внезапно горгулья свернула круто в гору.

– Может тележку бросим? – я запыхалась, в груди жгло.

– Нельзя, иначе вернуться не сможем. Теперь, когда ты вернулась домой, твоя связь с порталом могла ослабнуть, – горгулья встала рядом, помогая толкать тележку. Я видела, как ей тяжело. От слабости у нее подгибались ноги, глаза собиралась в пучок, она трясла головой, борясь со сном и зевотой. – Нам осталось подняться в гору, у леса скала… Амулет, вот этот, у меня на шее, приложишь к выемке, четко представишь место, где хочешь оказаться.

– Терпи! Не спи! – приказала я, толкая и ее, и тележку. – А то окажемся у Граммуля…

Горгулья хихикнула.

Аха, смешить ее надо, догадалась я, это возвращает ее к жизни. И все анекдоты разом вылетели из головы. Один только, про медведя с коноплей. И ежик: «косить, не спать! косить – не спать!»

Решила импровизировать.

– А вот сидим мы с тобой как-то на берегу озера укуренные, ржём, глюки ловим. И вдруг всплывает к нам золотая рыбка и просит: «Сколько вам рыбы дать, чтобы вы больше сюда не приходили?» Ты и спрашиваешь: «А в чем проблема, мы ж рыбу не удим?» «Да в завязке я, – отвечает золотая рыбка. – Когда в последний раз со стариком накумарились, целый город с лица земли стерла, на царице его женила и отправила их доживать в старую избу с разбитым кортом… Сложно косяки исправлять, проще не косячить. Я ж три года старухе доказывала, что они со стариком смолоду живут, а столица ей привиделась…»

Слышь, Гуль, а мы с тобой у золотой рыбки рыбу взяли или косячок ей подсунули?

– Не смешно. Долго думала… Про ежика и медведя с коноплей мне больше понравился.

– А этот? – я представила ежиков, бегущих по полю и сметающих все на своем пути, где ежик приказывает: всем стоять, пастись, а потом думает – ну чем мы не кони?!

– Смешно. Только делать им что ли больше нечего? – горгулью повело, глаза у нее уже не открывались, обратившись в что-то среднее между камнем и живой плотью. Она ползла за тележкой, прицепившись к ней, а я тащила обеих. А до высокого камня – выступ скалы в виде стелы – оставалось метров сто, но в горку.

– Гуля прости, но так надо! – и я ее пнула.

Надеюсь больно. На несколько секунд ее это взбодрило. Преодолеть стометровку не хватило, пришлось пнуть еще разок. Второй раз она на пинок среагировала слабо.

Наконец, остановились у камня.

Горгулья, в совершенно невменяемом состоянии, начала стягивать с шеи амулет, запутавшись в цепочке. Пришлось снова помочь, порвав цепочку, сунув амулет в ее в руку, схватила тележку и подтянула к себе, сама приложила руку горгульи к явной выемке, о которой она упоминала, и представила свою любимую кровать. И сразу почувствовала, что нас куда-то засасывает.

Лишь бы не промахнуться, помолилась я, пытаясь представить дом еще отчетливее. И лишь на мгновение в уме проскользнула картина сестринской семейной идиллии, кольнувшая сердечную чакру притупленной завистью.

Нет-нет, домой! В мою прогнившую насквозь халупу!

Глава 7

М-да, умею я собрать на пятую точку неприятности. Мы вывалились на первом этаже дома сестры. Прихожая-гостиная с лестницей на второй этаж, кухня-столовая, ванная и туалет. Одну четвертую занимала холодная кладовая. Здесь, на первом этаже, мне отводилось место в те редкие посещения, когда я бывала проездом. Как правило, в троицу, когда навещала могилу матери и тетки.

Не часто, раза три.

– Это мы где? Уже дома? – радостно похрюкивая, горгулья без церемоний оказалась на кухне и сунула любопытный нос в миску с супом. Как только мы оказались в другом мире, сон с нее слетел мгновенно. – Нет, мы не дома, – проворчала она. – А жаль, вкусно пахнет!..

– Нам выбираться отсюда надо, и срочно! И так, чтобы нас никто не заметил! – испугалась я. Встретиться с сестрой сейчас мне бы не хотелось. Не поймет.

– Мы у твоей сестры, – догадалась горгулья. Или прочитала мои мысли.

– Молчи! Если нас поймают, придется объяснять, почему мы здесь и почему без документов. У тебя их, кстати, вообще нет. А еще тележку перероют и найдут золотишко. Так что, лучше молчи! – проскрипела я зубами. – Иди за мной! И хватит уже в супе мясо вылавливать! Помоги мне тележку поднять!

Горгулья легко подхватила тележку, втаскивая по трем ступеням на мост, где мы с сестрой устраивали посиделки, курили и предавались воспоминаниям, пока не поссоримся из-за какой-нибудь мелочи – здесь тоже ничего не изменилось: два кресла, между ними столик с пепельницей и спичками. Еще две двери – и мы с горгульей в ограде.

У сестры как всегда все благоухает: дорожка выложена плиткой, по обе стороны полоски земли с цветущими розами, лилиями, георгинами и прочей декоративной зеленью, за ними с одной стороны поляна с беседкой, летней кухней и вольер для Туза – дворняга приличных размеров. Заметив нас, Туз опешил, а потом открыл пасть, чтобы залаять. Горгулья прижала ко рту палец и прошептала: тсс! – и он покорно лег, не издав ни звука. С другой стороны дорожки и цветущей полосы располагались грядки с ягодами, морковью, капустой и прочей огородной растительностью, нарядно украшенный закрытый колодец, вдоль забора яблони, слива, вишня, малина, облепиха, крыжовник, смородина, в углу за углом дома две небольшие теплицы, с цветниками между ними и с той и другой стороны. Трава ровно подстрижена, на грядках ни одного сорняка – и когда она все успевает?!

Мы уже стояли у ворот, когда я вдруг услышала окрик.

– Ты?! Ты что тут делаешь?! – оглянулась. Сестра таращилась то на меня, то на тележку, то на меня, то на тележку. Окаменевшую горгулью она окинула взглядом только раз. Не берусь сказать, какие чувства отразились на ее лице, их там было много – и все не в мою пользу.

– Ой, ты дома? – радостно пропищала я, стараясь изобразить эту самую радость. – А я постучала, нет никого. А где все? – заозиралась я.

– На рыбалке… Что Ты Делаешь? – повторила свой вопрос моя сестрица, глядя на меня из-под сдвинутых сердито бровей, с недоброй подозрительностью. – ТУТ!

– Хотела тебя с внуками поздравить… Ты ж не словом не обмолвилась, случайно узнала, – невинно пожала я плечами. Ее подозрения меня внезапно начали раздражать. Что я все время виноватой себя чувствую, стараюсь угодить… Подумаешь, в гости в кои-то веки заглянула, сестру денек можно бы и потерпеть.

– Мимо проходила, решила заглянуть. Когда еще случай представится!

– И ничего мы не хотели… – встряла горгулья, ожив. – Случайно оказались, хотели к ней, – раскрытой ладонью указала она на меня, – а вывалились здесь! И воровать мы у тебя ничего не воровали! А еще она думает, что ты от семьи отказалась, от матери, выдумала, будто тебя удочерили, потому что тварь неблагодарная и вообще умом тронулась, – эти сведения уже предназначались мне.

Сестра отпрыгнула, застыв с перекошенным от ужаса лицом, открыв рот в крике и не выдавив ни звука.

– Не бойся! Не бойся! – выставив перед собой руки в успокаивающем жесте, торопливо проговорила я и с укоризной повернулась к горгулье. – Но я же просила: молчи!

– Да как промолчать, если она думает, что у нас в тележке все самые ценные ее вещи! – возмутилась горгулья, обвиняюще и сердито уставившись на сестру. – Она столько гадостей себе напридумывала, чтобы тебя презирать!

– Это кто? – руки у сестры трясутся, зрачки расширены, но злая – кулачки крепко сжаты, взгляд исподлобья, смотрит на меня.

– Подруга моя, – миролюбиво представила я ей горгулью. – Гуля. Люди со мной не дружат, вот, нашла себе подружку в другом мире. Успокойся, мы уже уходим!

– Стоять! – окриком остановила меня сестрица.

– Мы у тебя ничего не взяли, – я порылась в тележке, показывая ей книги и мешок. – Мы, правда, случайно здесь.

– Рассказывай, куда ты вляпалась! – сестра осмелела, но подойти не осмелилась.

– Гуля, давай! – я мысленно попросила горгулью трансформировать меня в валькирию.

Эффект превзошел все мои ожидания. Сестра отступила, в ужасе округлив глаза еще шире, споткнулась, шлепнулась на пятую точку, превратившись в посеревшее каменное изваяние.

– Помнишь, я говорила, что мать призналась, что меня удочерила. Ты не поверила. Это правда. Я из другого мира, и там сейчас такая жопа, что «Обитель зла» отдыхает, – не стала я ее жалеть. – Я туда наведалась, нашла ее. Единственную выжившую. Это, кстати, она меня сюда притащила. Она не обманывала мать, она просто не смогла вернуться. А сейчас нам надо попасть домой. Ко мне домой. Пожалуйста, успокойся и перестань трястись. Мне и без тебя проблем хватает.

Наверное, я вернулась в свое нормальное состояние. Сестра долго молчала, шаря взглядом по земле. Руки подрагивали, но серость с лица спала, она стала смотреть на меня с меньшим страхом.

– А чё не летите? – криво передернулась она, поднимаясь с земли.

– Не могу, я пока только благодаря ей собой из того мира становлюсь, – посочувствовала я себе.

– Ну, тогда вы с ней недалеко уйдете.

– Вот именно. Если ты сейчас не возьмешь себя в руки и не поможешь мне, мы свои дни в какой-нибудь лаборатории закончим. Помоги мне, и я с тобой щедро расплачусь! – клятвенно заверила я, развязывая мешок, нашарив и вытащив на свет драгоценности. Деньги, золото, драгоценные камни: это единственное, что могло меня сейчас примирить с сестрой – было в этой торгашке что-то драконье. Сияние ограненных алмазов, рубинов, топазов брызнуло сквозь пальцы, зажигая в ее глазах алчный огонек.

Чтобы этот огонек не погас, я торопливо ссыпала часть вынутых драгоценностей назад, часть подошла и вложила ей в руку, чтобы она убедилась, что золото настоящее.

Подействовало!

Сестра сразу пришла в себя, мгновенно преобразившись из испуганной мышки в дельца с мертвой хваткой, увидевшего свою выгоду. А еще, мне кажется, и возможно благодаря горгулье, которая порылась в ее мозгах и чуть-чуть там что-то подправила, сестра словно избавилась от камня, который давил ее непомерным грузом – она простила меня. Я поняла это по ее взгляду, а котором не было напряжения и отчуждения – раньше она никогда так на меня не смотрела. Она просто поверила, что мы разные, и я чужая ей, но все же сестра, с которой она прожила под одной крышей много лет, а не наоборот.

– Есть хочешь? – спросила она у меня. Буднично. Будто не было между нами груза прожитых лет с взаимными обидами.

– Не откажемся.

– Пошли в дом, а то соседи вас увидят.

– Кто увидит-то, у тебя двухметровый забор.

– Ты моих соседей не знаешь, они все видят и слышат, – она закрыла ворота на дополнительную щеколду.

Потом мы пообедали. Я коротко описала, что увидела на планете, откуда мы ввалились к ней в дом. Она приняла это спокойно – ее это не касалось никоим образом. Она даже не стала изображать сочувствие. Потом она долго рылась в мешке с сокровищами, выбирая себе то, что ей понравиться, щедро ссудила мне деньги на такси. Достала из кладовки новенькие в упаковке электрический чайник и блендер – очень кстати, у меня техника все время ломалась и перегорала, а у нее этого добра было навалом, поскольку она заведовала отделом бытовой техники. Добавила к этому два комплекта постельного белья. Вот что-что, а шить и вязать сестра умела от бога.

Книги и золотишко переложили в баулы, тачку пришлось оставить. Потом сестра соорудила для горгульи из черного материала какой-то мусульманский балахон.

– Ты где этому научилась? – восхитилась я, увидев горгулью в новом прикиде.

– Работала у мусульманина, он одеждой для своих торговал. Притырила, на всякий случай. Только если ты, – обратилась она к горгулье, – будешь прыгать на четырех конечностях, тебе никакая одежда не поможет.

Странно, горгулья ей, очевидно, понравилась. Она вела себя с ней непринужденно, будто они были знакомы не один год.

– Умею я стоять на двух ногах, но не самая удобная поза, – оправдалась горгулья, выпрямляясь. Горб от крыльев из-под материи выпирал, но у всех есть свои недостатки.

– Все равно не представляю, как вы поедете, водитель умрет по дороге от страха.

– Не умрет, я ему внушу, что я обычный человек, – ничуть не смутилась горгулья. – С одним человеком справлюсь. И вообще, не могла иначе, в твоем сознании я тоже чуть-чуть покопалась, – призналась она сестре. – Чтобы ты от сердечного приступа копыта не откинула.

– Я догадалась, – ответила сестра. – Я тебя сначала за человека приняла. И даже сейчас мне сложно принимать тебя иначе. Я никому не скажу, что вы были здесь, – эти слова она адресовала уже мне. – Моим ни к чему знать, что ты…

– Валькирия, – подсказала я.

– Да хоть кто! Мне не нужны проблемы, у меня их хватает! Я не хочу, чтобы люди в меня пальцами тыкали. Поэтому лучше вообще больше не приезжай. За могилой матери я присмотрю. Привет от тебя передам. Даже на похороны мои не приезжай, не хочу тебя видеть. Пусть недомолвок между нами не будет.

– Ну, жить ты будешь долго и счастливо, – горгулья как будто смотрела в душу сестры.

Меня снова кольнула обида. Сестра была единственным человеком, который был у меня в этом мире, но мы с ней прожили такую разную жизнь. Она успела и дом с мужем построить, и сыновей вырастить, обзавестись кучей родственников и со стороны мужа, и теперь со стороны сыновей и их жен. Но, стиснув зубы, я молчала и слушала. Наверное, это горгулья заставила сестру высказать мне в лицо то, что она всегда думала, но сейчас между нами рвалась последняя нить, за которую я цеплялась, чтобы чувствовать себя в этом мире кому-то нужной. И мне было больно. Больно до слез.

За воротами посигналили. Подъехало такси.

– Посидим перед дорожкой, – предложила сестра, сунув мне в руки пакет с пирожками и сырниками.

– Посидели уже. Сидят, когда есть надежда вернуться, а мне тут не рады, – хмуро ответила я, торопливо подхватывая баул. Остальные два взвалила на себя горгулья. Она уже натянула на голову капюшон, закрыла лицо вуалью из черного шифона, оставив открытыми только глаза.

Наверное, это была моя последняя встреча с сестрой, а мой отъезд походил на бегство. Она стояла в воротах, так похожая на мать, которой я всю жизнь пыталась доказать свою любовь, свою привязанность и нужность, но так и не смогла. И теперь сестра поступала со мной так же. Она отказалась от меня. И потом, в машине, я дала волю слезам, предательски катившимися по щекам.

Горгулья прижала меня к себе и гладила, дав выплакаться в волю. И боль потихоньку уходила, а жестокие слова, сказанные сестрой, размазывались и таяли в сознании, уступая место волшебному чувству свободы. От всех обязательств, от всех привязанностей, от надежд, связанных с этим миром. Если б я не знала, что существует другой мир, это было бы похоже на смирение перед смертью, когда прощаешься с жизнью, ни о чем более не сожалея, но умирать я не собиралась – я собиралась жить, там, где я нужна.

Я вдруг поймала себя на мысли, что тот мир становится для меня более реальным, чем этот.

На полдороге, у придорожного кафе, горгулья попросила водителя купить нам кофе. Заели сырниками. Настроение сразу поднялось. Дальше я объясняла горгулье правила нашего мира – и пока ей нравились все изменения, произошедшие с тех пор, когда она была здесь последний раз. Единственное, что ее не обрадовало и с чем она не могла не согласиться, что все известные ей боги сюда не заглядывали давно. Как будто потеряли планету из поля зрения. Даже ненавистная ей Иштарка облетала этот мир стороной, не проповедуя семейные ценности, и ни один бог войны не участвовал в сражениях, которые без покровителей становились до противного предсказуемыми.

– Тут правит один бог – Капитал, – ворчливо констатировала я.

– Нет, – возразила горгулья, – кто-то здесь правит, но руки бы ему отрубить. В том, чтобы этот мир жил долго, он не заинтересован. Планета умирает, истощаясь ресурсами, умирает все: растения, животные, морская живность. За сто лет вы успели выкачать половину земных недр, и ему на это наплевать. Люди живут и умирают очень быстро, но быстро плодятся, следовательно, кто-то очень голоден и ему требуется много пищи. Ты говорила, что видела души на кладбище – те же призраки, но слабые и безвольные. И куда они деваются потом, когда кости истлевают, и ничто не привязывает их к этому миру? Они просто исчезают. Но это невозможно, сущность человека фактически бессмертна, пока какой-нибудь демон не сожрет ее. Но даже демон не стал бы уничтожать планету, понимая, что она источник его благосостояния. Полагаю, что планету оккупировала какая-то демоническая зверюшка без мозгов. И, возможно, не одна. Но тратить время мы на нее не будем. Если уж боги забили, нам тут точно геройствовать без надобности. Люди привыкли, людям нравится, люди расстроятся, если изменить уклад их жизни.

– Хм, – я была не согласна, но дом был уже близко, и я благоразумно смолчала.

Дом, милый дом! Неприветливый. Не уютный, но все равно родной, потому что там меня всегда ждут мои самые близкие существа, которых я не променяю ни на один дворец в мире. Кот и две собаки.