Семейное древо

Глава 1

Размеренный стук колес убаюкивал, и я постепенно погружалась в состояние, близкое к трансу. Спину ломило от долгого сидения на жесткой деревянной скамейке электрички, живот сводило от голода, а голова гудела от стремительно меняющихся картинок за окном. Второй час я наблюдала за пролетающими мимо лесами и чернеющими до самого горизонта полями в обрамлении пожухлой прошлогодней травы. Иногда вдруг из сплошной полосы деревьев выскакивал крошечный городок, чтобы через секунду опять смениться безрадостным пейзажем ранней весны. Я потянулась в попытке размять затекшую спину. Страшно хотелось вытянуться на большой удобной кровати и провалиться в глубокий сон, а после пробуждения обнаружить, что все, случившееся за последние три дня мне просто привиделось.

– Горячие пирожки! Горячие пирожки! – Двери вагона разъехались, и из тамбура появилась грузная женщина с двумя объемными клетчатыми сумками. – С капустой, с картошкой, с повидлом, мясные, – громким голосом перечисляла она, попутно пристраивая свою поклажу на свободную скамейку.

Есть хотелось страшно – моим сегодняшним завтраком был кислый кофе в привокзальном кафе, но до пункта назначения осталось не так много времени, поэтому я с сожалением проводила женщину взглядом и снова отвернулась к окну, чтобы не видеть довольные лица жующих пассажиров.

До деревни Савино я добиралась уже без малого двое суток. Этого времени было более чем достаточно, чтобы поразмыслить над тем, какой странный поворот приняла моя жизнь.

Я привыкла всегда и во всем полагаться на себя. Так вышло, что я рано осталась без родителей. Мама умерла, когда мне едва исполнилось девятнадцать, а всего через несколько месяцев вслед за ней ушел и отец. Я была опустошена и потеряна, не представляла, как жить дальше и справлюсь ли когда-нибудь с обрушившейся на меня болью. Но люди не врут, время действительно лечит, рана в груди понемногу затягивалась, но вот ощущение одиночества и беззащитности с каждым днем росло все больше и больше. В какой-то момент я решила, что на меня давят стены родительской квартиры – слишком много воспоминаний они хранят, поэтому, после окончания университета, я решила начать все с нуля. Продала все, что у меня было и уехала искать счастья где-нибудь в другом месте. Поначалу новые впечатления немного заполнили пустоту в душе: новая работа, новый дом, новые люди – все это помогало отвлечься, создавало иллюзию полной и счастливой жизни. Но, как и любая иллюзия, эта тоже вскоре рассеялась, и я с ужасом поняла, что мое одиночество никуда не делось. Поэтому, я решила попробовать еще раз: собрала вещи и снова уехала.

Так я и кочевала последние восемь лет. К счастью, работать я могла из любой точки мира, так что хотя бы в плане доходов у меня была определенная стабильность, но во всех остальных сферах царил полнейший хаос. У меня не было своего дома, не было настоящих друзей – только знакомые, приятели, коллеги по работе. Но последний год все изменил, хотя сейчас я искренне желала, чтобы этого никогда не было.

Поезд замедлил ход, мимо медленно проползло здание вокзала и сквозь треск и шипение послышалось неразборчивое бормотание, извещавшие ожидающих о прибытии состава. Я с трудом стащила чемодан на платформу и огляделась. Хотя смотреть, собственно, было не на что: небольшое здание, гордо именуемое вокзалом, и чуть поодаль стоянка, на которой старый автобус, терпеливо ожидал пассажиров электрички. На выцветшей от времени табличке с трудом можно было разобрать названия деревень, но другого транспорта рядом все равно не было, поэтому я уверенно залезла внутрь.

– До Савино едете?

– Шестьдесят четыре пятьдесят, – не глядя в мою сторону ответил водитель. Я протянула деньги, получила билет и устроилась на пропахшем бензином сидении в самом конце салона.

Автобус затрясся, загудел и уверенно помчался вперед, подпрыгивая на каждой кочке, встречающейся на пути. Я снова уставилась в окно и вернулась к своим размышлениям.

Поездка в деревню в мои планы не входила, более того, три дня назад я и не знала о ее существовании. Тогда все мои мысли были заняты романтическими переживаниями, мечтами о светлом будущем, которое, как оказалось, существовало исключительно в моем воображении.

Последний год был удивительным. Я существовала в какой-то другой реальности, где бабочки порхают в животе, сердце поет, а мир видится исключительно в розовом цвете. Теперь же, как поется в песне, «душа болит, а сердце плачет», бабочки улетели, вместо них в животе поселилась холодная пустота, а глаза время от времени застилают непрошенные слезы, потому что картина перед ними вырисовывается все более и более мрачная.

Полтора года назад мне поручили работу над проектом в группе, которой руководил новый амбициозный менеджер. Я к таким обычно отношусь с подозрением, но Кириллу удалось меня очаровать. Он был мечтой любой девушки: красивый, элегантный, всегда в идеально сидящем костюме, а манерам позавидовали бы отпрыски самых знаменитых аристократических семей. Но меня привлекла не его внешность. За прекрасным фасадом скрывалось не менее прекрасное наполнение, по крайней мере, я так думала раньше. Кирилл оказался чутким, добрым и с невероятным чувством юмора.

Поначалу мы созванивались раз в неделю, чтобы обсудить, как продвигается работа. Со временем звонки стали чаще, о работе говорили все реже, а вскоре и вовсе заменили телефонные разговоры личными встречами. Он очень красиво за мной ухаживал и так проникновенно говорил о любви, что я сдалась. Мы встречались год, когда я поняла, что наконец-то нашла то, что искала. Мне не нужно колесить по миру в поисках своего места, больше не нужно гнаться за призрачным ощущением дома, ведь этот дом я могу создать сама вдвоем с Кириллом! И кто знает, возможно, однажды у нас появятся дети и, может быть, даже собака. Хотя нет, лучше кот…

Окрыленная этим открытием я поспешила поделиться своими чувствами с Кириллом, и неожиданно выяснилось, что такое развитие событий в его планы не входило. Его вполне устраивали наши встречи по вечерам после работы и редкие совместные выходные. Слова: «Милая, мы же просто развлекались» не шли у меня из головы. Видимо, при покупке билета на этот аттракцион меня забыли предупредить, что это все несерьезно и продолжения не будет.

И в тот момент, когда я пыталась осмыслить, что мои мечты о семье и счастье рухнули и ничего с этим уже поделать нельзя, раздался спасительный звонок от Петра Алексеевича, нотариуса моей бабки Клавдии. Он сообщил, что бабушка скончалась три месяца назад, и по завещанию я становлюсь единственной наследницей ее имущества. Разумеется, я назвала Петра Алексеевича мошенником, потому что была уверена в том, что Клавдия умерла задолго до моего рождения. На что нотариус любезно предложил отправить мне копии документов, дабы я убедилась в правдивости его слов.

Шок от осознания того, что всю жизнь меня обманывали собственные родители ненадолго заглушил боль от расставания с Кириллом. Но следом в голову полезли вопросы. Почему они так сделали? Что такого могло произойти, что заставило маму вычеркнуть Клавдию из жизни? И как вообще вышло, что у нее оказался мой номер телефона?

Поэтому я в очередной раз переезжаю, но на этот раз в деревню, где меня ждет старый полуразвалившийся дом и ворох семейных тайн.

Автобус резко остановился. Дверь с шумом распахнулась, и водитель лениво протянул: «Савино». На остановке никто больше не вышел, поэтому я оказалась одна на дороге, по обе стороны которой тянулись недавно распаханные поля.

Я неспеша побрела в направлении деревни, как вдруг около меня с шумом остановился грузовик, из окна которого высунулся худощавый мужчина лет шестидесяти. Лицо его было изрезано глубокими морщинами, в уголке рта была зажата дымящаяся папироса, которая едва не выпала, когда он широко мне улыбнулся.

– Ты Анька, Клавки-покойницы внучка? – без предисловий спросил он.

– Наверное, – неуверенно отозвалась я.

Мужчина тут же выскочил из кабины, молча закинул в кузов мой чемодан и приветственно распахнул передо мной пассажирскую дверь.

– Залезай, – скомандовал он. – До Лидкиного дома тебя подброшу.

Я продолжала нерешительно топтаться на обочине, поэтому он поспешно пояснил:

– Да не бойся ты, мне Петька сказал, что двухчасовым будешь. Я как раз с Анциферово еду, дай, думаю, подхвачу по дороге. Все лучше, чем на своих двоих ковылять. Я, правда думал, что вещей у тебя поболе будет, а ты налегке путешествуешь.

– Привыкла брать только самое необходимое, – ответила я, с трудом залезая в высокую кабину.

Болтая без остановки, мой водитель Алексей Семенович, он же, как выяснилось, отец нотариуса Петра Алексеевича, лихо вскочил на водительское место и помчал меня в сторону Савино. Рассказал, что работы в поле сейчас полно, все пашут (в прямом и переносном смысле) с утра до ночи. Весь апрель идут дожди, но, как говорится, апрель сырой, май холодный – год хлеборобный. При этом весело мне подмигнул, а я зябко поежилась от перспективы мерзнуть весь следующий месяц.

Довольно скоро показался указатель «Савино». Я заметила на въезде небольшой магазинчик с вывеской «Продукты», у которого что-то живо обсуждали местные жители. Сразу за ним начинались ряды аккуратных ухоженных домиков: деревянные избы соседствовали с добротными кирпичными домами, заборы из профнастила перемежались с невысоким штакетником, между березами, посаженными вдоль дороги, сновали суетливые куры, а растревоженные шумом грузовика собаки лаяли нам вслед. В моем представлении русская деревня вымирала: молодежь уезжала в города, а старики оставались доживать свой век в старых покосившихся домах, поэтому я сильно удивилась, увидев пусть и небольшую, но довольно оживленную деревню.

– Вот асфальт в том году положили, – рассказывал Алексей Семенович, – теперь до самого города по хорошей дороге домчать можно. А раньше, знаешь, как было, чуть дождь или весенняя распутица – все, только на тракторе и проедешь. – Клавкин дом последний на этой улице, на берегу пруда стоит, – добавил он, кивая в неопределенном направлении.

Наконец мы остановились у одного из новых кирпичных домов, водитель резво выпрыгнул из кабины и направился к калитке. Перевесившись через невысокий забор, пророкотал:

– Лидка! Встречай гостей!

Тут же дверь дома приоткрылась и из нее выглянула приятная женщина лет пятидесяти. На ней были обтягивающие джинсы и просторная рубашка, короткие темные волосы аккуратно уложены. Она приветливо махнула рукой и поспешила к нам по мощеной дорожке.

– Ну что ты шумишь, Семеныч? Всех кур мне перепугал! Твою тарантайку на всю деревню слышно! – шутливо возмутилась женщина.

Я к тому времени тоже выбралась из грузовика и растерянно стояла у кабины, не зная, что делать дальше. Женщина как будто почувствовала мою неловкость, потому что резко повернулась ко мне и представилась: – Здравствуй, Аня. Я Лидия Григорьевна. Можно просто Лидия.

Нотариус предупреждал, что ключ оставит у соседки, которая меня проводит и все покажет, и я была рада, что мне не придется входить в дом Клавдии одной.

– Рада познакомиться. Петр Алексеевич говорил, что вы все это время присматривали за домом. Спасибо большое!

– Ой, да какой там присматривала, – отмахнулась от меня Лидия, – иногда заходила проверить газ да воду.

Алексей Семенович, или Семеныч, как я тоже стала его мысленно называть, уже вытащил из кузова мой чемодан, махнул на прощание рукой и умчался на своем грохочущем грузовике дальше.

– Пойдем, Анечка, сначала чайку попьем, отдохнешь немного с дороги, а потом я тебе все покажу.

Я пыталась возражать, но Лидия Григорьевна мои вялые протесты проигнорировала.

– Нечего тут скромничать. Мы люди простые, деревенские. Тем более ты Верина дочка, я с ней в юности очень дружила, да и с Клавдией мы столько лет бок о бок живем. Так что ты нам не чужая.

Я в очередной раз поразилась тому, что обо мне в деревне все знают. Либо нотариус оказался слишком болтливым, либо у Клавдии от соседей секретов не было.

Лидия провела меня в большой красивый дом. Видно было, что хозяйка вкладывала много времени и сил в его обустройство. Внутри было тепло и уютно, а на светлой кухне уже был накрыт стол.

– У вас очень красиво, – заметила я.

– Спасибо, но ты лучше угощайся, Анечка, все свое, домашнее – предложила хозяйка, накладывая мне в тарелку дымящейся ароматной картошки, щедро политой растопленным сливочным маслом и присыпанной свежим укропом.

Очевидно, что в выражение «попить чайку» здесь вкладывали несколько иной смысл, но я не стала возражать и с удовольствием наслаждалась вкуснейшими блюдами, приготовленными гостеприимной соседкой. А к чаю Лидия Григорьевна вытащила из духовки свежеиспеченные пирожки, которые я с не меньшим удовольствием уплетала, запивая горячим сладким чаем. Пока я ела, Лидия Григорьевна завороженно рассматривала меня:

– Анечка, ну даже не верится, что мы с тобой встретились. Мне Клавдия говорила, что у Веры девочка родилась, Егорке моему тогда уже года три или четыре было, и я все надеялась, что вдруг вы приедете, познакомились бы, но, видно, не суждено было, – вздохнула Лидия.

– Лидия Григорьевна, вы, возможно, не поверите, но я понятия не имела, что все это время Клавдия была жива, – пояснила я.

– Да знаю, знаю, – заверила меня соседка. – Ну когда-то же должны были они помириться? Да что уж теперь говорить…

Она снова вздохнула и переменила тему:

– Расскажи лучше о себе, как ты? Что ты? Уж, наверное, замужем красавица такая?

Пришла моя очередь вздыхать, и я как могла кратко, не сильно вдаваясь в подробности, рассказала Лидии незамысловатую историю своей жизни.

– Не замужем, детей нет, – закончила я.

– Не велика беда! – всплеснула руками Лидия, – какие твои годы! Все будет, девочка! Все будет! У нас в деревне знаешь женихи какие, – заговорщицки подмигнула соседка.

Я улыбнулась и поспешила закрыть слишком личную и болезненную для меня тему. Тем более что деревенские женихи в мои планы точно не входили.

– А расскажите мне лучше о Клавдии. Вы же, наверное, ее хорошо знали?

Лидия тут же посерьезнела:

– Ой милая, да какой там! Клавдию никто толком не знал! Она с нами дружбы никогда не водила!

Из разговора выяснилось, что в деревне Клавдию не то, что не любили, скорее, не понимали. Всегда угрюмая, необщительная, при встрече только сдержанно кивала в знак приветствия. Она не останавливалась поболтать с соседками, не участвовала в деревенских сплетнях и спорах. Жила закрыто и уединенно, насколько это возможно в таком небольшом сообществе. Но, разумеется, многие подробности ее жизни были всем известны.

– С Клавдией Николаевной всю жизнь бок о бок соседствуем, с Верой, матерью твоей, за одной партой сидели. Я знала, что они поссорились, Вера уехала и с тех пор ни разу в Савино не возвращалась. Клавдия после ее отъезда совсем замкнулась, но я все равно к ней заглядывала время от времени. А как здоровье ее стало подводить, приходила каждый день. То приберу, то продукты принесу, иногда что-то приготовлю. Она, конечно, сильно возражала, но пожилой же человек, одна без помощи! Как можно? Так и нашла ее, когда инфаркт у нее случился. Вызвала скорую, в больницу с ней поехала. Ты уж прости, что тебе не сообщили, но тут никто не знал, как с тобой связаться. Только вот после похорон выяснилось, что у нотариуса номер телефона твой был.

Я видела, что Лидия искренне сожалеет, что мне не удалось проститься с бабушкой, поэтому попыталась хоть как-то ее успокоить:

– Лидия, я все понимаю. Петр Алексеевич сказал, что у Клавдии Николаевны были четкие распоряжения на случай ее смерти, и, что самое интересное, она хотела, чтобы мне об этом сообщили только после ее похорон.

– Наверное, не хотела тебя обременять лишними заботами. Все предусмотрела. А ты мне лучше скажи, – Лидия снова сменила тему, – что с домом делать планируешь? Останешься у нас или продашь?

Несмотря на то, что я размышляла над этим последние три дня, ответа на вопрос так и не было, поэтому я просто ответила:

– Пока останусь, а там видно будет.

– Ну хорошо, я думаю, тебе у нас понравится, – с улыбкой заметила хозяйка.

Глава 2

Участок, отделенный покосившимся штакетником, разительно отличался от современного ухоженного дома Лидии. Дом Клавдии был каменным, судя по кладке и арочным окнам, еще дореволюционной постройки. Спереди было кованое крыльцо, настолько заросшее каким–то вьющимся растением, что сквозь сплетение его побегов едва можно было разглядеть дверь. Кое-где с фасада осыпалась штукатурка, обнажая кирпичный скелет здания. Сквозь пыльные окна внутрь едва проникал солнечный свет, дом казался заброшенным и неприветливым.

Чтобы добраться до крыльца, пришлось продираться сквозь высохшие заросли сорняков, которые заполонили весь двор и щетинились острыми иглами, преграждая дорогу каждому, кто решился проникнуть в дом.

– Какой… необычный дом, – сказала я, стараясь подобрать наиболее нейтральное слово, дабы не выдать своего разочарования. Я, конечно, ожидала увидеть заброшенную избу, но этот дом отчего-то пугал.

– Да, – согласилась соседка, – но ты не смотри, что он такой заброшенный. Само здание было построено еще в девятнадцатом веке, и раньше относилось к церковному приходу. С момента постройки храма здесь жил священник с семьей. В некотором роде, это настоящий памятник архитектуры.

Мы обошли дом и сквозь спутанные ветви одичавшего сада я разглядела церковь на другом берегу пруда, к которому от дома Клавдии вела шаткая деревяная лесенка.

– Если спуститься к пруду, видна будет старая усадьба. Но лестница совсем плохая, так что будь осторожнее.

Я заверила Лидию, что сломать шею не входит в мои планы, она рассмеялась и мы двинулись дальше. Сбоку к дому была пристроена большая застекленная веранда. От времени она покосилась, некоторые стекла были выбиты, какие–то покрылись сеткой трещин, деревянные ступеньки прогнили и провалились. Наверное, никто много лет уже не пользовался этой частью дома, и она явно нуждалась в капитальном ремонте.

Мы вернулись к крыльцу, и Лидия уверенно вставила в замочную скважину ключ. Он повернулся с трудом, соседке пришлось навалиться на дверь плечом, чтобы услышать заветный щелчок открывающегося замка.

– Попрошу Егора зайти смазать, иначе так и будешь с этим старым замком мучиться.

Я в очередной раз поблагодарила ее за заботу, а она, ставшим уже привычным жестом, от меня отмахнулась.

– Анют, ты не стесняйся, ко мне можешь всегда обратиться. И вообще, если страшно одной в доме оставаться, можешь пожить у меня. Места всем хватит.

– Ой, нет, что вы! Спасибо большое за приглашение, но я лучше здесь останусь, не хочу вас обременять еще больше. Вы и так столько для меня сделали!

– Да не выдумывай! Я только рада буду компании! А Клавдии дом всю зиму стоял нетопленный, весь отсырел небось. Но пойдем, сама все увидишь.

Дверь со скрипом отворилась, и мы вошли в дом. На нас пахнуло спертым застоявшимся воздухом и сыростью. Внутри ощущение запустения и заброшенности только усилилось. В темных углах клубилась пыль, сквозняки щекотали затылок и ледяной змейкой вились по ногам.

Клавдия умерла три месяца назад, но дом выглядел так, будто простоял заброшенным не одно десятилетие.

Внутри он оказался довольно большим, и комнаты могли быть просторными и светлыми, если бы не огромное количество разномастной мебели и тяжелые пыльные шторы, поглощавшие дневной свет.

Мы обошли все комнаты, около одной Лидия остановилась, подергала дверь и с удивлением обнаружила, что та заперта. У входа я приметила связку ключей, возможно, один из них отпирает эту дверь, но с этим можно разобраться позднее. Гораздо важнее было узнать, как пользоваться газовым котлом, где находится бойлер и включается вода. Лидия еще несколько раз предложила пожить у нее, но в очередной раз убедившись, что я не испугалась запустения старого дома, оставила меня осматривать его в одиночестве.

Мне было не привыкать жить в чужих домах и пусть этот сильно отличается от жилья, к которому я привыкла, пара дней уборки сделают его довольно сносным, а газовое отопление справится с сыростью и пронизывающим холодом.

Я закрыла за Лидией дверь и в очередной раз огляделась. В коридоре примостилась старая подставка для обуви, с рядами разномастных тапок и резиновых сапог, на вешалке рядом висели старый плащ и сильно поношенное пальто. На крючке у двери – та самая связка ключей. Я неспеша двинулась в сторону кухни, половицы сопровождали каждый мой шаг тихим поскрипыванием. Кухня была маленькой, но с большим окном, у которого стоял деревянный стол, накрытый клеенкой. Напротив – старинный буфет, за стеклянными дверцами которого был выставлен столовый сервиз в мелкий цветочек, хрустальные фужеры, фарфоровые чашки. Всю посуду покрывал толстый слой пыли – свидетельство того, что ею давно не пользовались. Вдоль другой стены расположились кухонные шкафчики, собранные из разных гарнитуров, плита и большая раковина. Там же располагался вход на веранду. Я заглянула сквозь решетчатые двери в пристройку и увидела большой круглый стол, окруженный старыми венскими стульями. Через мутные стекла я рассмотрела еще одну картину запустения: сквозь разбитые стекла залетала листва, пол и мебель были покрыты толстым слоем пыли и песка.

Рядом с кухней был санузел. Как типичный городской житель, я была уверена, что все удобства в деревне располагаются на улице, но нет, в деревенском доме было все для относительно комфортной жизни. Раковина и ванна были покрыты желтым налетом, плитка местами потрескалась, некоторые фрагменты и вовсе отсутствовали, но вода в кране была, а это уже что-то.

Следующая дверь вела в гостиную. Она была какой-то странной, неправильной формы и здесь было особенно мрачно: бордовый велюровый диван из 90–х соседствовал с потертым креслом из 60–х, в углу стоял проигрыватель, накрытый кружевной салфеткой. Сверху громоздился горшок с каким–то засохшим растением. Всю длинную стену занимала темно-коричневая лакированная стенка, все полки и шкафы которой были забиты книгами. Собрания сочинений, романы, детективы, ботанические справочники, российская и зарубежная классика – здесь было все, что душе угодно. Я не ожидала, что Клавдия была таким ценителем литературы. Хотя, что я вообще о ней знала?

Напротив гостиной были еще две двери. Ключ от запертой комнаты так и остался висеть в коридоре, и мне не хотелось за ним возвращаться, поэтому я направилась в соседнюю комнату. Там оказалась спальня. Почти все пространство занимала массивная кровать с пирамидой взбитых пуховых подушек, аккуратно накрытых вышитой тюлевой занавеской. В углу стоял лакированный шифоньер, рядом комод и у кровати небольшой столик. На нем остались лежать очки и недочитанная книга. "Три сестры" Чехова. Я раскрыла старый переплет и из книги выскользнула фотография. Видимо, Клавдия использовала ее как закладку. Я подняла карточку. На ней были изображены две смеющиеся девушки. От них веяло молодостью, счастьем и беззаботностью. Интересно, кто это? Подписи на обороте не было. Но, судя по возрасту снимка, на нем вполне могла быть изображена бабушка с какой-то подругой молодости. Я вернула фотографию на место и продолжила свой осмотр. На комоде тоже обнаружились снимки, но уже в красивых рамочках. На одной из них я узнала маму в школьной форме с пышными белыми бантами и лентой с надписью "Выпускник". А вот свадебная фотография родителей. Мама улыбается и держит в руках букетик красных гвоздик. Папа, обнимая молодую жену, просто светится от счастья. На соседнем снимке мама держит на руках щекастого младенца. А это снова я, сижу в саду с большущей миской ягод. Лицо довольное и перепачканное сладким соком. Здесь я уже первоклассница. Стою перед школой с огромными гладиолусами. На последнем снимке танцую на своем выпускном с одноклассником Владом Николаевым.

Странно было видеть все эти снимки в спальне человека, о существовании которого я не подозревала. Выходит, мама поддерживала с Клавдией связь, но от меня это скрывала. И в очередной раз за последние дни в моей голове возник вопрос: почему?

Над кроватью тоже были развешены фотографии, но гораздо более старые. С них на меня смотрели лица незнакомых мужчин и женщин. Я вглядывалась в их черты, пытаясь уловить какое-то фамильное сходство. Нужно будет расспросить Лидию об этих снимках, возможно, она сможет мне помочь выяснить, кто на них изображен.

В конце коридора была маленькая лесенка, ведущая на чердак. Лезть под крышу не было никакого желания, да и что я там найду? Груду старого пыльного хлама? Нет уж, займусь этим в другой раз.

Я еще раз обошла дом, присела на диван и задумалась. Встреча с нотариусом только завтра, на часах начало седьмого. Телефон показывал одно деление связи, Интернета не было вовсе.

За три дня, прошедших с момента нашей ссоры, Кирилл ни разу не попытался со мной связаться. Он, конечно, доходчиво объяснил мне свою позицию, но какая-то часть меня надеялась, что он передумает и осознает, что на самом деле хочет жить со мной долго и счастливо. Стоило признать, что я в очередной раз ошиблась, но огонек надежды не так просто было погасить.

Тем временем за окном стремительно стемнело. Небо заволокло свинцовыми тучами, поднялся ветер, и сердито захлопнул створку открытого на кухне окна. От резкого звука я вздрогнула. Нужно как-то разогнать эту гнетущую атмосферу. Я нашла в сумке россыпь чайных пакетиков и начатую пачку печенья – то, что нужно. Заварила чай, выбрала из обширной библиотеки Клавдии книгу и устроилась в кресле у окна в теплом круге света от торшера и сразу почувствовала себя гораздо лучше. А за окном непогода набирала силу: садовые деревья гнулись и жалобно скрипели, в сгущающихся сумерках их зловещие силуэты танцевали причудливые танцы, ветер швырял потоки дождя в окно за моей спиной, каждый раз заставляя меня тревожно поеживаться. И стоило мне подумать, что в такое ненастье даже дом Клавдии кажется вполне сносным убежищем, как свет лампы моргнул и погас, оставляя меня в кромешной темноте. Комната моментально наполнилась звуками: шорохами, скрипами, стонами ветра в старом дымоходе. Темнота словно пульсировала вокруг меня, создавая ощущение, что кто-то приближается ко мне из мрака, шаркая ногами по старым половицам. По спине пробежал холодок, и я торопливо нашарила телефон, чтобы включить фонарик. Тени разбежались по углам и притаились, ожидая, когда я снова окажусь в темноте.

Наверняка, отключение света в деревне не было редкостью, поэтому у Клавдии на этот случай должен быть либо фонарик, либо свечи. На кухне совершенно точно есть спички, а значит логичнее всего держать там и свечи. Я рысью припустила по коридору в сторону кухни и в этот момент дом содрогнулся от оглушительного грохота, входная дверь, которую я по рассеянности забыла запереть, распахнулась и на пороге, сопровождаемый потоком ледяного ветра, показался бесформенный силуэт.

От неожиданности я вскрикнула и чуть не выронила телефон. В ту же секунду незваный гость включил фонарик, на мгновение ослепив меня, а потом темнота наполнилась сотнями разноцветных огоньков. Пока я пыталась восстановить зрение, мужской голос произнес:

– Не бойся! Извини, что напугал. Я Егор! Сын Лидии. Она послала за тобой, когда свет отключили.

Сердце в груди колотилось как бешеное. Я не могла произнести ни слова, но, по крайне мере, осознала, что убивать меня никто не собирается. Не знаю, откуда в моей голове возникли такие мысли, возможно, не стоило мне на ночь читать триллеры.

– Чуть сердце не остановилось, – только и смогла выдохнуть я.

Егор пристроил фонарик так, чтобы свет не слепил глаза, и я теперь видела, что на нем был дождевик, делавший его и без того внушительную фигуру еще больше. Капюшон отбрасывал на лицо тень, поэтому разглядеть человека, скрывающегося за ним, было невозможно.

– Извини еще раз. Я правда не хотел напугать. Мать волнуется, что ты одна в темном доме, а у нас генератор, и вкусный ужин.

Уговаривать меня не пришлось. От пережитого страха руки до сих пор подрагивали, поэтому я быстро натянула стоящие у двери сапоги, накинула плащ, и мы побежали под ледяными струями дождя в тепло и уют соседнего дома.

На столе заботливая хозяйка уже расставляла тарелки.

– Анюта, как хорошо, что ты пришла. Мы-то уже привычные, свет тут в непогоду частенько отключают, а ты, наверное, испугалась. Еще, небось, и голодная.

Голодной я, конечно, не была – после сытного обеда у Лидии есть все еще не хотелось, но отказываться от угощения не стала, чтобы не обидеть хозяйку.

За столом я украдкой рассматривала Егора. При свете ламп он оказался не таким уж страшным. Скорее, очень даже привлекательным. Высокий, русоволосый с большими синими глазами и широкой улыбкой. И красивыми руками – деталь, на которую я всегда обращаю внимание. И Когда не пытался напугать меня до смерти, оказался еще и очень приятным собеседником. Он рассказал, что в деревне мой приезд стал своего рода событием, всем любопытно было посмотреть на внучку ведьмы.

– Какой ведьмы? – встрепенулась я.

Лидия бросила на сына неодобрительный взгляд и поспешно сказала:

– Не бери в голову, деревенские выдумки.

Я мысленно сделала себе заметку расспросить потом Егора об этом, наверняка, без пристального материнского надзора он будет более разговорчивым. А Лидия, чтобы предупредить все возможные вопросы решила познакомить меня с историей деревни, не забывая при этом подкладывать в мою тарелку все больше и больше еды.

До революции деревня Савино была частью обширных угодий, принадлежавших древнему княжескому роду Савинских. Места в этой части России славятся не только плодородными землями, но и богатыми залежами глины и песка, поэтому с началом активного строительства каменных зданий в Российской Империи, Савинские приступили к разработке песчаных и глиняных карьеров на принадлежавших им землях, а в скором времени основали «Савинскую кирпичную мануфактуру». Дело шло в гору, и Савинские решили перебраться сюда из столицы, чтобы самостоятельно контролировать производство. Так в 1829 году княжеский род обосновался в роскошной усадьбе на берегу пруда.

Жили они в этих местах до самой революции, но после 1919 следы князей теряются, поэтому доподлинно не известно, что с ними стало. Завод же продолжал работать вплоть до девяностых годов двадцатого века. С тех пор здание стоит заколоченным, глиняные карьеры заросли травой, а о славном прошлом «Савинской кирпичной мануфактуры» все позабыли.

– Мама работает в городском краеведческом музее, – объяснил Егор такую осведомленность Лидии.