– Хорошо, – скупо улыбался парень, – когда я вернусь, тебе уже почти восемнадцать будет, сразу и поженимся.
– Ладно, – Марина пожала плечиками, втайне ото всех упиваясь новым статусом «невесты», – тогда получается не права мамка. Она говорит, что все женщины в нашем роду очень долго ждут своё счастье, и бывает, не у всех хватает сил дождаться. Но я точно знаю, что дождусь тебя!
– Воронцов! Бегом сюда, – раздался строгий голос какого-то дядьки в форме и, быстро поцеловав невесту, Сергей умчался к остальным новобранцам.
Марина торчала на пристани, пока совсем не стемнело.
Паром давно увёз её Сергея, а она сидела на старой потрескавшейся скамейке, не в силах развернуться и идти искать транспорт, который довёз бы её до дома.
Море с грохотом разбивалось о берег, а худенькая девушка в тонкой куртке сидела не в силах пошевелиться или отвести взгляд от бушующих волн, пока знакомый громкий голос не окликнул её:
– Мариночка, ты что здесь забыла? – возле скамейки остановился дядька из соседней квартиры, с непонятной улыбкой разглядывая девушку.
– Да вот, Сергея провожала, – осипшим голосом ответила Марина, понимая, что пора бы уже приходить в себя и ждать, как и обещала.
– Пойдём, Мариночка, я тебя до дома довезу, нечего тебе на холоде торчать, – не переставая улыбаться, сосед повёл её к машине, в которой, как и обещал, довёз до дома.
И только уже засыпая, Марина вспомнила, какой неприятной оказалась эта поездка, и как странно вёл себя дядька Мох: не как заботливый сосед, который изредка помогал матери с разными хозяйственными мелочами, а как похотливый козёл, коим он потом и оказался.
2.
Свет ярких звёзд проникал в небольшую двухместную каюту и дарил невероятное ощущение волшебства. За прошедшие семнадцать лет Марина точно убедилась, что никакого волшебства не существует. Что в этом мире хорошо живётся тем, кто хитрее, циничнее и изворотливее. А если ты витаешь в облаках, то жизнь тебя быстро к ногтю прижмёт.
Но сейчас Марина не думала ни о будущем, ни о прошлом. Она вспомнила старое пророчество матери, которое в её жизни сбылось со всей ужасающей точностью и подумала об Ане…
Эта хрупкая маленькая девочка, как ни крути, являлась продолжительницей проклятого рода Голубевых. И неужели, ей тоже придётся пережить все ужасы одиночества, которое может длиться десятилетиями?
Марина посмотрела на мерцающие звёздочки и горячо прошептала:
– Прошу тебя, помоги ей, слышишь? Не дай зачахнуть от одиночества! Где бы она ни была, как бы ни строила свою жизнь, помоги Ане! Не дай прожить эту грёбаную жизнь в ожидании одной лишь смерти, подари ей любовь и радость материнства! Прошу тебя!
Опомнившись, что может нарушить чуткий сон спящего на соседней койке ребёнка, Марина продолжала говорить всё тише и тише, пока вновь не провалилась в крепкий сон без сновидений.
3.
Смотреть на бесполезный в море телефон в ожидании появления сигнала – то ещё удовольствие. Марина убедилась в этом, стоило только покинуть зону обслуживания мобильными операторами.
– Интересно, это корыто когда-нибудь довезёт нас до острова или так и будет болтаться в море? – проворчала Голубева, когда паром налетел на новую волну и сильно качнулся. – Самолёты у них не курсируют. Шторм на море, видите ли. А то, что пассажиры парома переблевали все углы, так это норм.
Марина подошла к двери санузла проведать, как дела у мелкого.
– Эй, мелкий, ты как?
Отчаянное «буэээ» было ей ответом.
– Да, похоже, зря я его заставила с утра кашу съесть. Теперь вон как вылетает, – озадаченно обронила женщина, усаживаясь обратно на койку, – не вышла из меня мать, как ни крути.
Холод на борту стоял собачий, к тому же неизвестно зачем, какой-то умник врубил кондиционеры, из которых валил холодный воздух. Такими темпами у пассажиров все шансы сойти на берег ещё и с ангиной.
Сойти бы уже только.
Разве могла она подумать, что когда-нибудь вновь захочет сюда вернуться. Что Итуруп покажется тихой гаванью, куда можно мчаться словно здесь скрывались неведомые райские земли.
Не было здесь ничего. Всё та же анархия, гуляющая по острову, избегающая разве только Курильска, куда периодически заглядывали туристы.
Но ещё здесь был Сергей!
Семнадцать лет Марина думала, что его больше нет на свете! Семнадцать лет боли и одиночества и одной тупой надежды, что когда-нибудь наркота добьёт и она, наконец—то, отправится прямиком на тот свет.
– Марин, я боюсь, мне уже нечем опорожнять свой желудок! – Паша чуть ли не ползком выбрался из туалета и рухнул на соседнюю койку. По цвету он напоминал протухший кабачок: не то желтый, не то зелёный. – Долго ещё плыть?
– Интеллигент, – губы Марины сложились куриной жопкой, – чуть больше двух часов.
– Можно, я тогда помру тихо?
– Ты вообще-то жить собирался. Неужели, передумал?
– Я уже на полпути.
– Да ладно тебе, – Марина села поудобнее, – это обычная морская болезнь. Представь, что ты просто в кресле-качалке.
Зря она это сказала. Вид убегающего обратно в сортир парня слегка озадачил Голубеву.
– Ну, я же говорю, я ничегошеньки не понимаю в детях, – раздался Маринин окрик, а следом тише, – а тут ещё и малознакомый.
Можно подумать, она в родных что-либо понимала.
Даже Сергей лучше понимал дочку, а ведь они чуть больше года, как вместе жить стали. Он прекрасно понимал её, знал, когда нужно просто выслушать ребёнка, а когда и мыслями своими поделиться. За прошедшие месяцы Марина наблюдала за ними через экран ноутбука и каждый раз поражалась теплоте их отношений, и возможно благодаря им, понемногу оттаивала сама.
В ту ночь, когда Марина ворвалась к ним без предупреждения, Воронцовы встретили её одинаково: с выражением бесконечного ужаса на лицах. Вот только, если девочка просто испугалась страшную худую тётку в чёрной куртке, то выражение лица Сергея из ошарашенного быстро перешло в подавленное и какое-то обречённое.
– Здравствуй, Марина, – обронил он, позволяя перешагнуть порог, – чем обязан?
Эти холодные, безразличные слова отобрали последние имеющиеся силы у Голубевой, и она кулем повалилась на пол.
– Папа, кажется, этой тёте плохо, – раздался голос Ирочки, выглядывающей из-за угла.
– Вижу, – процедил Сергей, поднимая на руки давнюю знакомую и относя на кухню, где уже копошилась девочка.
Усадив на какую-то табуретку, Сергей пристально посмотрел на неё.
– Ты чего молчишь? Неужто призрака увидела.
– Ты живой! Живой!!! – твердила Марина, не в силах поверить в это.
– Ну как видишь, – он усмехнулся и обратился к дочери:
– Ирочка, иди спать, мы тут поговорим немного, хорошо? Постараемся тебе не мешать.
– Хорошо, пап, – девочка посмотрела на Голубеву и обратилась к отцу, – ты только не ругайся сильно, видишь ведь, как ей плохо!
– Не буду, – обронил Сергей вслед ушедшей девочке.
– Ты живой! – Марина как мантру твердила одно и то же. Столько лет мечтать увидеть его и вдруг он оказывается совсем рядом. Даже дотронуться можно.
– Живой, живой, – прикуривая сигарету, процедил Сергей, – а вот ты как-то, я смотрю, не очень.
– Но почему ты живой? – речевые способности понемногу возвращались. – Мы же тебя похоронили!
– А, ты про это, – усмехнулся Сергей и сильно затянулся. – Я уже и забыл почти. Нас тогда на вертолёте решили покатать на праздник. Всех новобранцев. Только пилот праздник тот отметил хорошо и прям с утра. Как итог, с управлением не справился и влетел в горный хребет, трое выживших из пятнадцати. Только шутка ли, в этом вертолёте летело два Воронцовых Сергея. Вот так и вышло, что Бубликова похоронили не того. А я тогда головой сильно повредился и долго вспомнить не мог даже собственного имени, а уж когда до матери дозвонился, думал её удар хватит.
– Сколько времени прошло после аварии? – Марина в ужасе схватилась за голову.
– Чуть больше года, ты тогда уже сына родила.
– Кого? – она ошалело смотрела на Сергея и не понимала о чём он.
– Сына. Александра. Родила. Потом ещё и дочку, – Марина видела, что грудная клетка Сергея ходила ходуном, и до неё с трудом дошло, что он сдерживает свой гнев и, кажется, сделал какие-то не те выводы
– А, ты про это, да, родила. Мать умоляла аборт не делать. Морозов, сволочь, ненавижу его.
Они смотрели друг на друга как соперники с явным намерением высказаться. Изгнать из себя ту оглушающую боль потери. И Сергей сдался первый:
– Поясни, – бросил он.
– Да что тут пояснять? – Марина вытащила из его пачки сигарету, но не закурила, а просто вертела её в руках, пытаясь подобрать слова. – После того, как мы… как тебя официально признали умершим, я думала, что не справлюсь. Не ела, почти не спала, всё по острову шаталась. Вот и дошаталась… Никак не могла решиться что-то предпринять, мать жалела, а потом как завертелось всё. Однажды Морозов меня заманил к себе, пока матери дома не было, опоил чем-то… проснулась потом поперёк дивана без трусов и в луже крови, а через семь месяцев родила мальчика.
Руки задрожали, пришлось всё же закурить. На Сергея Марина не смотрела – понимала, какую неприглядную картину сейчас представляет.
– Забавно, ему всего два раза удалось меня разложить на том проклятом диване, и в итоге я дважды оказывалась в роддоме, но больше я туда ни за что не попаду, уж я об этом позаботилась.
– Ты… но почему? Я многократно спрашивал у матери о тебе, и каждый раз она говорила, что счастлива и довольна жизнью, что всё у тебя хорошо, и муж у тебя отличный мужик, и что ты…
– Какой ещё муж, Воронцов? – Марина горько рассмеялась, понимая, что из её глаз ручьями потекли слёзы, не в силах больше сдерживаться, – мой жених из армии так и не вернулся. А вообще твою мать можно понять, не хотела бы я себе такую невестку…
После той немыслимой встречи с Сергеем Марина вновь вернулась на материк.
Оставаться рядом с Воронцовыми было опасно и… нежелательно. Она ужасно не хотела, чтобы они видели её такой. Разбитой, сломленной куклой, не представляющей свою жизнь без травки.
Но и не увидеть того, кого она считала погибшим столько времени, тоже не могла. Позволила себе убедиться, что он, и правда, жив, а не является очередным глюком или привычным уже сном. За прошедшие годы он снился Голубевой миллион раз, но проснувшись поутру, она даже не надеялась, что когда-нибудь сможет встретиться с ним на этом свете.
Но это случилось! И теперь то, что осталось от её зачерствевшей души требовало лететь к нему, плыть, ехать, да хоть ползти. Потому что по-другому никак.
Их знакомство с Сергеем было самым заурядным, жили всю жизнь в соседних домах, болтались в одной компании и, конечно, обратили внимание друг на друга.
В свои неполные шестнадцать лет Марина была невероятно красивой. Принцесса Острова, как часто называли её соседские мальчишки, увиваясь хвостом. Воздыхателей и ухажеров было много. Настолько, что не было ни единой подружки, разве, что соседская Светка всё норовила увязаться за весёлой и компанейской Мариной.
Ефросинья Александровна тогда только с каким-то сожалением глядела на неё и изредка предупреждала:
– Смотри, Маринка, не крути хвостом шибко. Открутят.
Но куда там. Она эту красоту ещё и подчёркивать умудрялась: и шорты носила такие, что только попу закрывали, и топик какой-нибудь могла нацепить, чтобы живот был виден… Хотелось, чтобы Сергей видел, какая она красивая, ну и чтобы ревновал капельку. Как в романах!
Дурёха! Знала бы она, как всю жизнь может раздолбать эта красота…
В то время на остров стал приезжать Морозов. Ему было хорошо за сорок, когда он поселился в соседней квартире. И поначалу воспринимался девушкой, как заботливый сосед: всё норовил заглянуть в гости к соседкам, проживающим без мужика в доме, да спрашивал, как они тут вдвоём справляемся. Аферист хренов!
4.
– Марин, – раздался жалобный голос из-за двери туалета, – это кажется моё последнее путешествие в этой жизни.
– Не хнычь, Пашка, – весело хохотнула Голубева, – оно всего лишь первое!
– До второго я не доживу!
– Я поражаюсь тебе, мелкий, ты жил бомжонком полгода, спал на заброшенной стройке, питался… блин, я даже думать не хочу, что ты ел, а сейчас вдруг поплакаться решил?
– Ну ничем таки ужасным я не питался, – Паша всё же выполз из туалета и добрёл до своей койки, – я ловкий и мог умять булку прямо в магазине под камерами.
– Чего же тогда жилье поуютнее себе не выискал?
– Я просто обдумывал ещё этот вопрос.
– Ладно, считай, выкрутился, – Марина вновь посмотрела на часы – остановились что ли?
– Слышишь, Марин, а ты уверена, что этот твой Сергей не вышвырнет меня? Просто, как я понял, вы вместе еще и не жили, а тут ты с прицепом.
– Не вышвырнет, и ты это знаешь, с чего вдруг такие волнения?
– Да с того, что я родной матери оказался не нужен, а тут вы! Вот на кой оно вам?
Паша сидел на узкой кровати, уперевшись затылком в стену и прикрыв глаза. Эта привычка прятаться за опущенными веками делала его совсем ребёнком, а ведь уже тринадцать лет пацану.
– Помнишь, я тебе рассказывала о том времени, когда мы с Сергеем встречались? – задумчиво проговорила Марина, – я тогда была ненамного старше тебя, между прочим! Так вот. Я уже тогда мечтала о том, что у нас с ним обязательно будут дети. И чтобы мальчик и девочка! Ирочка у Сергея уже есть, а теперь и мальчик Паша у нас появится.
От подобных откровений мальчик Паша сел и уставился на Марину, ничего не понимая:
– Но у тебя же есть свои дети!
– Они мои очень условно, уже много лет они являются детьми другой женщины.
– Всё равно! Почему бы тебе не вернуть своих детей, а не возиться с чужими?
– Ой, а вот здесь всё просто: своим детям я точно не нужна, у них отличная мать есть, а вот Ирочке и тебе я может быть ещё и пригожусь.
Какое-то время в комнате повисла тишина, позволяя немного собраться с мыслями.
О чём думал мальчишка, Марина могла только догадываться, а вот её до сих пор терзали воспоминания о прожитых семнадцати годах, которые становились только хуже год от года.
В тот год, когда Сергея забрали в армию, она впервые посмотрела на свою жизнь глазами взрослого человека. И то, что Марина увидела, ей не понравилось: вертихвостка с яркой внешностью и куриными мозгами и так неожиданно накатило жгучее желание это исправить, что девушка с невиданным раньше рвением взялась за книжки: мечтала об учёбе в институте, свадьбе, и о том, как будет гордиться Сергей, когда увидит, как она изменилась.
Только измениться пришлось совсем в другую сторону…
Тем летом, когда до острова дошло известие о гибели Воронцова Сергея Михайловича ей только-только исполнилось шестнадцать лет. И с этого момента застыла её душа. От Марины Голубевой осталась лишь телесная оболочка без каких-либо стремлений, ожиданий или желаний.
5.
– Марин, ты чего застыла?
– Да, вспомнилось тут… Понимаешь, Паш, я ведь семнадцать лет думала, что его нет на свете. Семнадцать лет!
– Ты его, наверное, очень любила.
– Мне кажется, это что-то большее, чем любовь. Я всегда видела только его, даже потом, после того, как я впервые покинула остров, напивалась до отключки в надежде, что он мне приснится, и я смогу посмотреть на него, хотя бы во сне.
– Как ты хоть коньки не отбросила за это время? – Пашка с укором посмотрел на Марину – он как никто знал о вреде алкоголя.
– Ох, как я тогда хотела этого! Просто загадывала перед сном: господи, пожалуйста, можно я больше не проснусь.
– Совсем больная?
– Совсем, – от нахлынувших воспоминаний у Марины буквально зачесались руки от желания покурить, но она уже знала, что больше не пойдёт на поводу у сигарет или выпивки, и уж тем более – травки. – Меня от суицида спасало только обещание, которое я дала матери перед первым побегом с острова: ни при каких обстоятельствах не наложу на себя руки. Перед иконой клялась.
– Погоди, но мы с тобой ведь и познакомились на стройке, ты зачем тогда залезла на крышу той девятиэтажки, если не с мыслями о прыжке?
– Не поверишь – на город посмотреть.
Пашка с недоверием разглядывал Голубеву, поджав ноги и укутавшись в тёплое одеяло. Конечно, это ведь обычное дело: прийти ночью к заброшенному дому, залезть с трудом на крышу, чтобы посмотреть, как красив город лунной ночью.
– А если серьёзно?
– Ну, так я почти и серьёзно, – конечно, ей не очень хотелось вдаваться в подробности той ночи, но ведь иначе этот прилипучка мог от неё и не отстать, – я тогда две недели как перестала травку употреблять. И плохо было очень. Вот, чтобы немного отвлечься и гуляла по городу. Так и забрела к тебе, я ведь не думала, что местечко занято.
– Тяжело тебе тогда было?
– Пашка, Пашка, всё в этой жизни относительно. Понимаешь, я могла бы тебе рассказать все последствия резкого отказа от дури, и они устрашающие, поверь, но у меня был очень сильный стимул вернуться к нормальной жизни: я хотела вернуться домой! К Сергею. А такой… я не могла это сделать.
– Да, Сергей – отличный дядька, надеюсь, мы подружимся. Только я, знаешь, чего не понял, почему ты убегала с острова, а сейчас туда возвращаешься. Что с этим местом не так? Или это как в книжках: тебе всё напоминает о нём, и ты жить там не хочешь?
– Нет, не как в книжках. Помнишь, я тебе рассказывала, кто биологический отец моих детей? Вот из-за этого выродка я и сбегала. После того, как по острову пошли разговоры о гибели Сергея этот мужик рьяно начал опекать меня. Я же молодая была, глупая, вот и не поняла что к чему. А однажды, забыла дома ключи перед школой, а мама в тот день в город поехала, вот и оказалась на ступеньках с рюкзаком сидеть. Могла, конечно, к соседке какой-нибудь напроситься в гости, но так не хотелось терпеть эти все ахи-охи, вот и сидела в подъезде, зная, что мама вот-вот вернётся. А тут Морозов с рыбалки возвращался, ну и заманил меня в гости на чаёк, скотина.
– Он тебя, что, того?
– Того, Паш, только рано нам с тобой эти разговоры вести. Извини, ребёнок, я забылась.
– Да нет, я уже много о сексе знаю, у меня сестра старшая парня иногда приводила к себе, ну я у неё и спрашивал что и как. Она мне даже фильм для взрослых включала пару раз посмотреть. Но там людям нравится это дело. Знаю только, что девочкам в первый раз бывает больно.
– Так это и был мой первый раз. А через семь месяцев я родила сына.
– И не смогла полюбить его?
– Какое там! Поначалу упрашивала маму отвезти меня в больницу, чтобы его достали из меня. Но она упросила не трогать ребёнка и позволить ему родиться, мол, поможет и воспитать, и прокормить.
– Думаю, твоя мама очень похожа на мою бабушку, она тоже очень хотела, чтобы я жил. Только она сама умерла, и больше дела никому до меня нет.
– А я?
– А ты, я боюсь, скоро и от меня устанешь, раз свои дети в тягость были.
И ведь не объяснишь ему, что она успела прикипеть к маленькому оборвышу, с которым однажды чуть не подралась на крыше недостроенного дома? Не поверит.
– Паш, я смотрю, тебя больше не укачивает, – заметила Голубева, не зная, как бы отвлечь паренька. Так ей грустно было смотреть, как он замкнулся в себе и старается даже не глядеть в сторону соседней кровати. Сначала ведь обрадовался, доверился, и, конечно, тоже привязался к ней, а теперь вдруг испугался. – Ну чего ты накрутил себя? Разве ты не видишь, что мне с тобой хорошо и легко очень. Я не шарахаюсь от тебя, не бешусь, если даже ты кетчупом вымажешь всю футболку, а те дети… Смотрела в их лица и видела одного лишь Морозова, чтоб его черти на вертеле крутили. Каждый раз, приезжая к матери, смотрела на маленькие копии нашего соседа и хваталась за первый попавшийся повод удрать обратно на материк.
– А этот Морозов, что с ним стало?
– В море сгинул. Я бы не поверила, если бы сама его противную вздувшуюся тушу не увидела. Только после этого смогла спокойно покинуть остров.
Пашка ненадолго замолчал. Марина уже немного присмотрелась к мальчишке и догадалась – шкет копит новые вопросы. Было очень радостно и в то же время волнительно наблюдать за ним. Ловить его эмоции и настроение.
До сих пор она не знала, отчего возникла такая душевная близость, но даже и не думала сражаться с ней.
Молчавший столько времени мобильник наконец-то ожил, сообщая о пропущенных звонках от Сергея и нескольких сообщений от Ирочки: Воронцовы ждали их и даже готовились к приезду.
– Что Ира пишет? – выглянул из-под одеяла Пашка.
– Говорит, сразу поведёт тебя в бухту, там цветёт…багульник какой-то.
– Меня или нас?
– Пишет, что тебя. Говорит, я наверняка его уже сто раз видела, а раз ты не местный, значит, тебе понравится.
– Блин, я ей даже подарок никакой не купил, – Пашка вдруг спрыгнул с кровати и прошлёпал прямо в носках к небольшому иллюминатору.
– Ботинки одень!
– Надень!
– Надень, блин, кроссовки, иначе я…
– Чего?
– Иначе, я сама подарю Ирочке того огромного кота, которого мы с тобой выбирали.
Пашка ничего не сказал, лишь молча натянул новые кроссовки и сел на кровать. Марина видела, что он сильно волнуется, но даже примерно не понимала, как помочь ему. Неожиданно даже для себя самой она принялась рассказывать ему об острове, временами сбиваясь или повторяясь, вытаскивала из памяти разные чудачества и делилась ими с Пашей.
– А ещё, – продолжала Голубева, сгребая разбросанные вещи в сумку, – мы с ребятами иногда выбирались на чёрный пляж, запашок там, конечно, так себе, но зрелище огромных судов, выброшенных на берег поражает в самый череп. Ходишь по мокрому песку, всматриваешься в этих металлических динозавров и никак не можешь остановить поток образов, каким был тот или иной корабль десять или сто лет назад.
– Ну и зачем было покидать такое место? Я бы оттуда никогда бы не уехал? Убежал бы в какую-нибудь заброшенную квартиру…
– … где бы тебя сожрали крысы, – весело закончила предложение Голубева. – Итуруп – это далеко не курорт. Итуруп красивый и величественный, это да, но если, у тебя нет денег, то живётся там не лучше, чем на материке. Я начисто об этом забыла, когда уезжала от матери. Спрашивала изредка у неё, хватает ли им денег на жизнь, она всегда говорила, что деньги есть и всё в порядке, но оказалось, что она просто не хотела, чтобы я возвращалась сюда. Даже Морозовым пугала.
– А почему она не хотела, чтобы ты приезжала сюда? Здесь ведь жили дети, – Пашу никак не хотел отпускать этот вопрос.
– Да потому что я много лет была наркоманкой, Паша, – выкрикнула Марина, вмиг теряя весь позитивный настрой, – ты же знаешь, какой я была не так давно. Подумай о своей матери, разве тебе не хотелось, чтобы она была такой же, как и мамки одноклассников, чтобы заботилась о тебе и пекла булки по воскресеньям, чтобы не променяла тебя на бутылку, а радовалась самому твоему присутствию в её жизни? Так и у меня! Разве принесла бы я счастье этим детям? Нет!
Злые слёзы полились из глаз, но Марине уже было не остановиться:
– Я ведь видела, как они сторонились меня, когда я приезжала, здоровались и сразу на улицу, якобы для того, чтобы я с матерью могла пообщаться спокойнее. И это Аня ещё в школу не ходила, а что дальше было бы? И знаешь, что самое обидное? Они иногда бегали к «дядьке Мху», как они этого подонка называли чай пить, пока мамка дома? И ведь не расскажешь им всё как есть! Они бежали к НЕМУ, человеку, который столько лет старательно изводил меня!
– Но почему?
– Да потому что он мудак, – Марина рассмеялась и добавила, – был! Теперь его черви жрут и не давятся.
После чего встала и подошла к окну. Бесконечные и ласковые сегодня волны Охотского моря успокаивали и шептали: скоро, скоро…
Да, всё забудется. И шантаж этот постоянный: «Ты же не хочешь, чтобы твои детки узнали, кто их отец. В любой момент могу сделать тест ДНК и увезти их, куда захочу, ведь у малышей такая неблагонадёжная мамаша. Ну а раз не хочешь, тогда будь любезна…» и дальше на выбор: то дурь найди, то поищи у матери рисунки деда, до которых он ещё не дотянулся.
Но Пашке этого всего знать не стоило. Хватит и того, что разболталась тут как курица.
– Извини, Пашка, – промямлила Голубева, – я зря тебе это всё выдала. Могу пообещать тебе только одно, что я устала жить той жизнью, которой жила столько времени. Хочу снова гулять по острову, разговаривать, читать, смотреть фильмы, мечтать о лошади, чёрт возьми, и думать о том, что все эти семнадцать лет просто долго снились.
– А я тогда буду думать, что мне снились эти четыре месяца со дня смерти бабушки, что как будто ты меня к себе сразу забрала.
– Вот и договорились!
Они привычно хлопнули по рукам и улыбнулись.
***
И на пристань сходили как два навьюченных осла, столько было с собой всяких чемоданов и сумок. И ведь это ещё скоро контейнер доставят с вещами из городской квартиры Марины.
Сергей вместе с Ирочкой ждали неподалёку от входа: у Ирочки в руках был маленький букетик, а у Сергея телефон, куда он постоянно поглядывал, но стоило им только разглядеть в толпе пассажиров Марину с Пашей, как их лица озарились такими светлыми улыбками, какими, должно быть, встречают ангелы в раю.
Они ждали!
С нетерпением ждали возвращения Марины на остров!
И в тот миг, когда Сергей подошёл ко Марине вплотную и уткнулся в её волосы, она поняла, что всё-таки добралась домой.
И этот путь был очень долог…