– Что, не вышло облегчить душу?
Он поднял голову и наградил девчонку с золотистыми локонами испытывающим взглядом.
Марина сидела на верху бронированной машины и улыбалась.
– Поехали… – проскрипел зубами Сергей.
“А если с броника? Рукой за скобу, а задницу свесить за броник – полтора метра высоты…”
Вертикальный кормовой лист брони – расписанный веером разлетающихся “осколков”…
– ПОЕХАЛИ!
– Да ладно тебе, изнемогать. Ближайшие кусты – и дело сделано!..
– Опустив свое “приданое имущество” на двадцать девять миллирентген в час?! – шепотом прошипел лейтенант. – Ну уж увольте, мне мои потроха еще дороги…
Марина захихикала, поведя плечами:
– Знаешь, я представила себе это дело, и теперь не могу удержаться…
– Смейся, смейся! Хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Она озорно улыбнулась и отвернулась.
Глава XVIII
– Ну вот смотрите, – рослый темноволосый безусый мужчина, расстелив карты с изображением атомной станции, водил пальцем по плотной бумаге, – вам предстоит проложить ста тридцати шести метровый тоннель под четвертым блоком, провести по нему коммуникации и уложить рельсы для вагонеток. Необходимо построить холодильную камеру под реактором на тот случай, если он провалится.
Тимофей, сложив руки на груди, пристально наблюдал за происходящим.
Стены небольшого помещения впитывали каждые слово и звук. Дымовая пелена окутала комнату, специально выделенную для министра угольной промышленности.
И он, и его помощники, не переставая, курили одну сигарету за другой.
Впрочем, как и все, кто работал в Чернобыле.
– Радиации в этом месте, – чиновник постучал пальцем по схеме четвертого блока, – немеренно, так что, ребятки, вы под большим ударом. Долго находиться там нельзя, поэтому мы разделили сутки на восемь смен по три часа каждая. Как только сообщат, что ваша смена окончена, немедленно уходите оттуда! Все ясно?
– Ясно!
– Даем вам два месяца. Ни днем больше!
– А теперь – вперед!..
– Наворотили они дел, мама дорогая, – сообщил Тимофею его коллега, когда они вместе с остальными вышли на улицу.
– Это могло произойти где угодно.
– Говорят, за рубежом было нечто подобное.
– Меня это интересует меньше всего. Пошли. Нас автобус ждет.
Автобус, загруженный шахтерами, двинулся из города по центральной дороге. В салоне повисла пауза, нарушаемая лишь чьим-то кашлем или шмыганием носа. Когда на горизонте показалось здание атомной станции, мужчины в белой униформе вскочили с мест и, подбежав к окнам, всматривались в постепенно выплывающий разрушенный взрывом энергоблок.
Они проехали мимо стройбазы, ровной землистой площадки, где даже редкие травинки не росли, и обогнули вторую очередь с другой стороны.
Тимофей рассмотрел экскаваторы, убирающие груды строительного мусора.
– Смотри. Удручающее зрелище, не правда ли?
Он молча кивнул.
Шахтерам выдали лопаты и кирки.
– Удачи!
Острие лопаты пронзило насквозь сухую от жары почву. Отброшенные черные комки прилетали на землю неподалеку от копающих мужчин.
С лиц на белоснежную ткань обильными ручьями стекал пот. В респираторах стало душно – приходилось снимать их, делать вдох и надевать снова. Кожа рук, что крепко обхватывали скользкую деревянную ручку, невыносимо горела.
Тимофей, оказавшись наедине с самим собой в мрачном помещении интерната, кормил маленьких золотистых рыбок в стеклянном аквариуме.
Через три часа предстояла новая смена.
Болящие от изнурительной работы руки и ноги казались мелочью по сравнению с штуковиной, изрыгающей радиацию.
Проходила дезактивация жилых помещений – солдат в защитном костюме поливал длинный узкий коридор из резинового шланга.
В нос ударил запах жареной рыбы.
– Вам запрещено ловить рыбу, есть местные фрукты и овощи, а также заниматься охотой! Все здесь заражено радиацией и представляет опасность для человеческого организма! – вспомнил Тимофей слова местного председателя.
Он с грустью посмотрел на обитателей аквариума.
“Все равно сдохнут…”
– Эй, землекоп, иди к нам! – из комнаты выглянул молодой мужчина и махнул рукой. – Мы тут селедки нажарили! Проходи, угощайся!
Тимофей долго раздумывать не стал.
– А нас за это не накажут?
Рыбаки рассмеялись:
– Все здесь занимаются тем, что запрещено! Мы вообще в эту радиацию не верим!
– Ты сам посмотри: рыба как рыба. Что в ней плохого?
На этот вопрос оставалось только пожать плечами.
– О, смотрите-ка, – засмеялся мужчина, – у нас гостья!
На пороге стояла девочка в школьной форме.
– Бедняжка…
Пронзительные синие глаза впились в кусочки жареной рыбы.
– Ты хочешь есть?
– На, бери! Не бойся!
Тимофей во все глаза таращился на малышку, нерешительно топчущуюся на пороге.
– Почему вы ее так радостно встречаете? Разве ей можно тут находиться?
– Она тут частенько бегает. Мы уже привыкли. Придет, поест и уйдет.
Девчушка все же набралась смелости и присоединилась к группе мужчин, присев на краешек одиноко стоящего деревянного стула.
Она ловко подхватила кусок рыбы, разломила его пополам и, поднеся ко рту, начала быстро есть.
– Дикарка, самая настоящая дикарка!
Девочка вытерла жирный рот рукавом рубашки.
– Ну не чудное ли создание, а?
– Ее же все ищут…
– Ищут да поймать не могут! По-видимому, деваться ей некуда, поэтому она ошивается здесь.
– Разве у нее нет родителей?
– Судя по всему – нет. За все это время за ней никто не пришел.
Девчонка, отужинав вместе со взрослыми мужчинами, выскользнула из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
– Когда мы ее обнаружили, она была вся в бинтах, еле живая. Помыли, накормили, одели и выпустили. Я уже тогда понял, что она бродячая и никому не нужная. Жалко все-таки, ребенок еще.
Спустя три часа Тимофей вновь отправился на станцию.
Над огромным бетонным зданием светило безжалостно палящее летнее солнце.
По спине, под испачканной землей майкой, текли соленые ручейки пота, пощипывая царапины, полученные в проходах узкого тоннеля.
Респираторы пришлось снять. В них невозможно дышать.
– Вы радиации не боитесь?
Тимофей ответил сквозь зубы:
– Не боюсь! Как можно бояться того, чего не видишь?
Любопытная журналистка из очередной комсомольской газеты. Эти ненасытные репортеры лезли везде и всюду, не замечая, что подвергают собственную жизнь смертельной опасности. Тимофей не мог на них злиться. Люди должны знать правду о происходящих здесь ужасах.
Когда шахтеры подобрались к реактору чуточку ближе, крупные комки песка посыпались им на головы.
Мужчины отпрянули, вытаращенными глазами наблюдая странную картину.
Маленькая фигурка девочки в электрическом куполе.
– Мы сделали все необходимое, чтобы грунтовые воды не подверглись радиоактивному загрязнению. Мы в самые кратчайшие сроки построили несколько защитных дамб. Теперь же нам предстоит соорудить холодильную камеру под реактором. У нас появилось предположение, что рано или поздно он провалится, когда горящее масло расплавит нижние части блока.
Но вместо реактора на людей свалилась девочка в школьной форме.
– Уходите оттуда, немедленно!..
Шахтеры, побросав лопаты, рванули к выходу.
Снаружи уже собрались милиционеры, построившись вокруг второй очереди.
– Что случилось?!
– Девочка! – вырвалось у Тимофея. – Девочка в школьной форме!
– Что?..
Темноволосый мужчина в толстых очках побледнел.
– Ее нужно как-то оттуда увести!
Незнакомец в темно-синей куртке начал протискиваться сквозь толпу.
– Валерий Алексеевич, что вы делаете?!
– Я вытащу ее, пока она все не разрушила!
– Легасов…!
Работники зашептались.
Наступило напряженное ожидание.
По толпе прокатился вздох облегчения, когда незнакомец вышел из тоннеля, держа за руку девочку.
Она, опустив глаза, мирно шла рядом, даже не пытаясь вырваться.
– Ее нужно немедленно передать в руки милиции!
– Я сам этим займусь.
Шахтеры проводили странную парочку недоуменными взглядами.
– Простите, а мы уже можем вернуться к работе?
Милиционер смерил их с ног до головы:
– Можете.
– Саша, слушай, только внимательно. На блок ездить это тебе не к теще на блины ходить. На книгах и на том, что в институте узнал, там долго не протянешь. Выполнять все обычные инструкции по безопасности – лучше вообще в Чернобыль не приезжать, ничего здесь сделать не сможешь, все СТРОГО ЗАПРЕЩАЕТСЯ. Но ведь авария… Чтобы работать и жить подольше, надо знать правила игры. Здесь много людей пожглось прежде, чем эти правила поняли. Но раз поняли, их еще раз проверять на своей шкуре уже ни к чему. Поэтому слушай и запоминай, как “Отче наш”.
“Правила игры…”
“Игры…”
– Поднимитесь, Александр Александрович.
На пороге возник темноволосый ученый в толстых очках и темно-синей куртке.
Глубокие морщины на лице. В глазах какое-то уныние. Уголки губ оставались неподвижны, произнося сухие приказные слова. На подбородке вырисовывалась строгая вертикальная линия.
Легасов был мрачнее тучи.
– Хорошо, Валерий Алексеевич, через минуту я поднимусь к вам.
“Черт, это все не к добру…”
– Простите, уважаемый…
Ранним утром к нему подошли двое молодых офицеров.
– Александр Александрович. Боровой.
– Простите, товарищ Боровой, нас попросили передать вам датчики. Вы сегодня пройдете внутрь блока и установите там измерительные приборы. Нам необходимо знать уровни радиации на протяжении всего рабочего дня.
– Я понимаю вас. Трудно работать, когда под боком… такое…
– Всего вам доброго, Александр Александрович.
– Благодарю.
С ним пошли еще двое ребят из его института.
– Ладно, товарищи специалисты, какими будут ваши предложения? – с важным видом вопрошал Щербина, обводя взглядом небольшое помещение.
Председатель часто собирал их и долго выспрашивал.
Александр уже привык сидеть в своем уголочке.
Сначала включался интерес, возникали вопросы, поднималась рука, а в ответ – ничего.
Ученый больше месяца играл роль пустого стула.
Можно быть бесконечно умным, но от этого легче не станет.
“И что я здесь делаю?”
А за окном жизнь продолжалась.
“В Москве наверняка прохладнее, чем здесь” – приходил к грустному заключению Александр и отворачивался к окну.
Легасов назначил его в группу по обследованию помещений четвертого блока.
“Мне кажется это бесполезным. Я могу ползать там сколько угодно, но мне важности не добавляет”
– Нам передали защитные костюмы, Александр Александрович.
– Очень хорошо! Значит, так быстро мы не “сгорим”.
В считанные минуты они переоделись и, прихватив принесенные офицерами датчики, отправились ко второй очереди.
Летнее знойное солнце уже стояло высоко в небе, освещая стройплощадку перед разрушенным энергоблоком. Неподалеку шумели экскаваторы и тракторы, гудели грузовые машины, слышались режущие слух милицейские сирены.
Полным ходом шла подготовка к строительству объекта “Укрытие”.
Над головой раздался плач новорожденного младенца.
– Коршуны. Здесь неподалеку заячья нора. Мы когда территорию обходили, случайно ее обнаружили. Жизнь продолжается, как не крути! Кругом такая красота…
– Деревья все в листве, вишня в цвету…
– И птички поют!
– Ага! Соловьиное щепетание!
Александр тяжело вздохнул:
– Пойдемте, ребята.
На входе посадили человека для измерения радиоактивных доз у работников станции.
– Как только выйдите, я вас тут же замерю. Мы тут ведем учет каждого, – он постучал указательным пальцем по раскрытой на столе тетради, – чтобы знать, кто какую дозу получил и когда кого отправлять домой.
– На лечение?
– А это уже как повезет.
– Пожарникам уж точно не повезло…
– Ну кто же знал!.. – дежурный развел руками.
Внутри было все так же темно.
– Мы подвели сюда запасные генераторы. – Щелкнули лампочки. – Иногда мы задерживаемся допоздна. Работать в темноте – нехорошо.
– Отлично.
– Мы вам выдадим простые фонарики на батарейках. Провести туда свет не представляется возможным.
– Хорошо.
Ученого слегка потрясывало.
“Я никогда не отличался особой храбростью. Наверное, не найдется ни одного человека, которому будет по силам признаться в собственной трусости”
– Ни пуха, ни пера!
– К черту.
Вдоль узкого коридора были проложены длинные проводы и кабели.
Тоненький луч света пронзил непроглядную темноту, разрезая ее на части.
Боровой, возложив на плечи датчики и приборы, начал отставать от группы.
Молодые ребята ушли далеко вперед.
Голоса раздались в самом конце коридора. Потом и вовсе смолкли.
“Надо поспешить…”
По лицу ручьями стекал пот.
Респиратор нельзя было снять – на полу лежала радиоактивная пыль, осевшая после взрыва.
“Я завидую тем, кто побывал здесь до меня. Они очень храбрые и смелые ребята… не то что я…”
Человеческий мозг – штука непредсказуемая и одновременно сложная: в самые тяжелые моменты он подкидывает нереалистичные мысли и фантазии.
Видеть в полной темноте, подобно шизофренику, размытые и одновременно мрачные человеческие силуэты – сначала неясные, подобно миражу, что маячит на горизонте. И уже воображение начинает добавлять более яркие детали. Например, чья-то рука, выплывающая из черноты подобно привидению в заброшенном средневековом замке.
Мрак придает им форму, оплетая в затейливые фигуры, и уже потом рождается голос.
И тоже из ниоткуда.
Александр ощутил себя именно таким шизофреником, услышав на грани восприятия чей-то издевательский смешок. Он покрутил головой, сбрасывая странное оцепенение, и продолжил путь по мрачному коридору.
“Странно, коридор не заканчивается!..”
Впереди должна показаться дверь, что вела в разрушенные взрывом помещения.
“Ну где же ты?!”
– Хи-хи…
“Это уже какой-то психоз, вашу маму!”
– Хи-хи-хи…
По коже пошли мурашки от легкого прикосновения.
– Тебе страшно?..
– Кто это…?!
Снова пронзительный издевающийся смешок.
Ученый, бросив датчики, пустился наутек.
– Бля-я-а-а…!!
Тело пронзила острая боль, когда он, споткнувшись на ровном месте, свалился.
– ХА-ХА-ХА!
“Это сам дьявол смеется надо мной. Я никогда не был суеверным, но сейчас готов поверить во что угодно, лишь выбраться отсюда как можно скорее!”
Это что-то вроде конспирации – пригласить к себе в кабинет, при этом обращаясь друг к другу по имени-отчеству. Так уж вышло, что старый приятель с институтской скамьи побаивается, что его тайна станет явью, и от неприятностей ему не отвертеться.
Александр с трудом пришел в себя.
– Ты что, привидение увидел?
– А вы… ничего не… не заметили?
Молодые мужчины с недоумением переглянулись между собой:
– Нет. А что, должны были?
– Прошу прощения, но я всю ночь не мог заснуть, привиделось что-то…
– Бывает.
– Саша, ты какой-то мрачный.
Ему хотелось побыть в одиночестве в своей комнате, наблюдая за игрой теней. Огарок свечи стоял на столе в подсвечнике с ручкой. Присев на краешек кровати, ученый сверлил пустым взглядом пол под ногами. И думал, не переставая, о кошмарной сцене, что произошла с ним в темном коридоре энергоблока.
– А, ерунда! – Боровой отмахнулся. – Мне спросонья что-то привиделось. Мы сегодня ходили в помещения четвертого блока, расставили там измерительные датчики. Завтра же утром снимут первые показания. Раз уж ты решил облегчить работу вертолетчикам…
– Они снимали показания над реактором, а для нас необходимы показания в самом реакторе.
– Но ты ведь меня позвал не из-за реактора, верно?
Валерий тяжело вздохнул:
– У меня назрел очень серьезный разговор.
– По поводу твоей дочери?
– У нее, скажем так, есть некоторые способности, которые нуждаются в оценке со стороны. Я позвал тебя не только как лучшего друга, но и как опытного физика-ядерщика. За время нашей дружбы не возникло ни единого момента, когда бы я сомневался в тебе.
– Я тебя не понимаю.
– Алина, солнце, выйди.
У Борового перехватило дыхание, когда из ниоткуда появился сгусток электрических молний, обернувшийся маленькой девочкой в школьной форме. С двух огромных хвостов струился мрак, спустившись темным пятном на пол. Съежившись, его всполохи скрылись в ближайшем углу. Искры с одежды еще долго падали на окружающие малышку предметы.
Девочка посмотрела на ученого пронзительными синими глазами, похлопала густыми ресницами и внезапно присела, взявшись двумя пальцами за края платья.
Физик-ядерщик отказывался верить в происходящее.
– Золотце мое, продемонстрируй нам еще что-нибудь из своих умений.
Девочка прищурилась, всматриваясь в лицо мужчины через маленькие щелочки глаз.
Потом неопределенно пожала плечами и замерла, впившись взглядом в соседнюю стену.
В ее глазах заблестели маленькие искорки.
Лампочка яростно замигала.
Свет в комнате погас.
Малышка подняла вверх руки, сложенные подобно молитве, и начала медленно отдалять ладони друг от друга. Засверкала, осыпая искрами, агрессивная молния.
Зрачки стали кроваво-красными, а на фарфоровом лице появилась ядовитая улыбка.
Девчонка, покрутившись на месте, швырнула молнию, словно древнегреческий бог, в лампочку, висящую над головой.
Та сначала засияла, а потом разбилась на тысячи осколков.
– Я… в-в… в шоке…
Валерий придвинул стул и сел напротив своего друга.
– Вчера произошел один неприятный инцидент – шахтерам было поручено прокопать тоннель под реактором. Когда они до него добрались, с нижних уровней посыпался песок. Им пришлось срочно эвакуироваться. Алину я вывел оттуда за руку. Что она там делала, я понятия не имею. Я не смог отыскать причину ее внезапной немоты. Она у меня очень общительная, болтливая. И меня до сих пор вгоняет в ступор ее молчание. Ее поступки наталкивают меня на определенного рода мысли, которыми я собираюсь с тобой, как с опытным коллегой, поделиться.
– И что ты от меня хочешь?
– Мне нужна твоя помощь. Ты разбираешься в этом куда лучше химика-неорганика.
– грустно улыбается –
Если быть совсем честным, меня пугает моя дочь. Ее силы неуправляемы. Они с каждым днем все больше растут, и, боюсь, это не предвещает ничего хорошего. И плюс, мне, как человеку, отдаленному от медицины, показалось, что у девочки развиваются нездоровые наклонности.
– делает большой вдох –
Я собираюсь поведать тебе, скажем, кое-какие мысли, на которые меня натолкнула моя дочка. Я был бы очень рад, если ты примешь их со всей серьезностью и ответственностью. Пусть для тебя это будет, скажем, некая такая игра, правила которой тебе уже озвучили. Все очень и очень серьезно. И, будь добр, не говори никому о нашем разговоре. Я не ручаюсь за твою безопасность.
Как ты уже убедился, моя дочь очень необычный человек. Скажем так, у нее появились некоторые способности, природу которых мы достаточно давно знаем. Это – электрический ток, известный нам с начала девятнадцатого века. Спустя каких-то пару лет электричество начало поступать в жилые дома, начались массовые производства, по, эм, выработке электроэнергии и так далее.
Но это очень опасная вещь. Я человек не суеверный, но, если бы относился к какой-нибудь религиозной касте, то наверняка подумал бы, что это изобретение нечистых сил. Когда-то в древние времена Птолемей одарил нас божественным огнем. Так и мы смогли одарить самих себя таким вот подарком. Сейчас наша жизнь не представляется возможной без электричества. Мы все связаны с ним по-своему. Кто-то работает с ним напрямую, а кто-то косвенно.
Сейчас технологии не стоят на месте. Каждый день что-то придумывается, что-то создается.
Но мы приблизились к той самой точке невозврата.
– делает перерыв в рассказе, прикуривает сигарету –
Любой из нас в детстве мечтал иметь сверхспособности.
Есть, конечно, люди, которые считают себя выше бога.
Средневековая инквизиция считала таких людей еретиками, их сжигали на костре.
Необычные способности моей дочери как раз таки направлены на наше уничтожение. Я сужу очень однобоко, по тому, что произошло в тоннеле под реактором. Нет смысла отрицать, что мы сами себя разрушаем. Войны, природные катаклизмы, вызванные деятельностью человека, различного рода болезни. Ни для кого не секрет, что своими действиями мы мучаем природу и себя, в первую очередь.
Однако рано или поздно, но Алина дойдет до этой самой точки невозврата. Она уже неуправляема, как и сам реактор. На данный момент существует неразрешенность проблем взаимоотношений человека и машины. А сейчас, представь, появилась другая неприятность, сам человек-машина. Изобретение, созданное нашими руками, смогло одарить своими силами одного из нас. Но к чему это может привести, если человек, наделенный этой силой, ею управлять не умеет?
Скорее всего его ждет следующий сценарий:
а) так как реактор это сооружение с ядерной начинкой, то, скорее всего, Лена начнет излучать радиацию, если, конечно, подобное, уже не происходит;
б) я понимаю, что подобное прозвучит как нечто что-то фантастическое, но она, скорее всего, сможет перемещать вещи, предметы с места на место, если исходит из того, что мы знаем об электричестве;
в) возможно, девочка дойдет до той точки, до той грани, когда ее силы станут настолько, скажем, могущественными, что она перенесет саму атомную станцию, куда-нибудь в другое место.
Ну и самое страшное, что меня волнует в данный момент, ее тяга к насилию.
Ты можешь считать меня сумасшедшим или еще кем-то. Как говорится, каждый имеет свое мнение.
В любом случае, для нас все это очень большая загадка.
– затягивается сигаретой в последний раз и тушит ее в пепельнице –
Поэтому мне необходим человек с определенным образованием. Нужно как можно скорее разобраться, какова природа этих способностей, нужно научить девочку управлять ими, держать, так сказать, под контролем. Ну, если это, конечно, в твоих силах, то можно даже пресекать на корню.
Кто знает, к чему эти, м-м-м, мягко говоря, “шалости” могут привести?
– И как ты себе это представляешь?
– Ну, тебе решать.
– Но ты же ее отец!..
– Если честно, я стал отцом только сейчас. Мы с ней не общались два года. Когда ей исполнилось четыре годика, я ушел.
Но это сейчас не представляет интереса.
Я просто прошу тебя, как своего лучшего друга и как опытнейшего ученого, последить за моей дочерью, чтобы она, и весь мир, в том числе, были в безопасности.
В общем, я как смог, тебе все объяснил, теперь дело за малым.
Знаешь, у меня впереди много важных событий, мне нужно принять несколько ответственных решений, поэтому для меня будет лучше побыть, хоть какое-то время, в одиночестве. В какой-то момент я стал слишком мнителен, поэтому уже успел мысленно попрощаться и с Ингой, и с Алиной, так как я чувствую, что скоро умру.
Поэтому я попросил тебя о помощи.
Глава XIX
Встреча была назначена на шестнадцать пятьдесят в понедельник. Член редколлегии “Химии и жизни” академик Легасов Валерий Алексеевич пригласил сотрудника редакции “Правды” Владимира Губарева, чтобы обсудить состояние текущих дел.
Легасов незаметно для всех покинул Чернобыль ранним субботним утром.
Самолет вылетел вместе с ним из Киева жарким полуденным днем.
Репортер из газеты и ныне знаменитый химик-неорганик встретились неподалеку от курчатовского института.
Валерий вышагивал, чуть сутулясь, в сопровождении большого пушистого пса, который казался третьим лишним. Он погладил его по круглой голове, чуть прижав ладонью повисшие уши.
– Хорошая причина, чтобы уехать, товарищ Легасов, – произнес с сарказмом репортер, поправляя висящие на шее камеры. – Да не обижайся ты, я просто издеваюсь.
Он махнул рукой, заметив хмурое лицо приятеля.
– У меня появилась история намного драматичнее Чернобыля.
– Ты меня заинтриговал.
Устроившись на скамейке, Валера, прикурив сигарету, сгорбился, словно старик, опустив на колено руку с сигаретой и разглядывая мелкие травинки под ногами.
– Моя жизнь кардинально изменилась еще до чернобыльской аварии. Я тебе уже поведал историю, как я, будучи тридцати девяти летним мужчиной, увлекся молоденькой журналисткой. Мне сложно представить, как на это отреагирует Маргарита, если обо всем узнает. Как я буду смотреть ей в глаза? Не знаю…
Легасов выпрямился и, затянувшись сигаретой, осторожно осмотрелся вокруг:
– Знаешь, я начинаю побаиваться за свою жизнь…
– С чего это вдруг? Тебе кто-то угрожает?
Легасов тяжело вздохнул:
– Да-а… просто нервы…
– Давай-ка ты, дружочек, рассказывай все как есть, иначе я с ума сойду.
Академик усмехнулся, выбросил окурок в мусорную урну рядом со скамейкой и, выпрямившись, поправил съехавший пиджак.
– Год восемьдесят третий, мой самый любимый год среди остальных. Мы вместе с моим учителем, Анатолием Петровичем Александровым, и несколькими приятелями по работе выступали тогда на торжественном мероприятии, куда нас пригласили по случаю юбилея нашего института.
Мы приоделись, сели в повозку, снимали и вновь надевали свои шапокляки24, и толпа бурлила от радости вокруг нас.
Тогда еще оркестр цирковой звучал, как я помню.
Среди всей этой красоты я мельком заметил представительного мужчину.
Ну, мужчина как мужчина, думаю, но на следующий день как раз таки этот мужчина пришел к нам в институт.
Ну, пришел и сказал:
“У меня есть то, что вам нужно”
Мы любезно переспросили, что он имеет в виду.
“Я в курсе, что Советский Союз расширяет границы для использования “мирного атома”. Вы создали неплохое оружие, господа коммунисты. Нет, я ничего не имею против советской власти, я такой же, как и вы, несмотря на отличительную особенность”
– Это какую же?
– Мы тоже об этом спросили.
“Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я отбывал наказание за злодеяния своего отца.
Сейчас мне сто четырнадцать лет”
– Сто четырнадцать лет?
– Мы его на смех подняли, но он не смутился. Даже заулыбался.
“Зря вы, господа, смеетесь. Мой старый, но неплохо сохранившийся, разум помнит те времена, когда вы, отныне свободные вкусители гранита науки, приходили на поклон к царю.
Нет, не к Николаю Второму, а к его отцу, Александру Третьему.
Человеком он был, скажем, своенравным. Но в отличие от сегодняшних правителей он никогда не вел войн, даже между родственниками и друзьями.
Но мы ведь собрались не российскую историю обсуждать, верно?”
Он был человеком, каким-то подозрительным. Мы ему не до конца поверили.
“Вы задаетесь вопросом – а что же делает сумасшедший человек в институте среди физиков и химиков?
И главное – как он сюда попал?
Я не стану нагружать вас своим долгим рассказом. Ограничусь лишь сухими фактами из своей жизни.
Мне довелось провести тридцать лет на урановых рудниках и чудом не умереть от радиации. Еще мне довелось прожить с лейкозом больше двадцати лет, прекрасно осознавая, что завтра я окончательно умру.
Каждый мой день как последний.
Я жил и пока живу на широкую ногу, зная, что может меня ждать на следующее утро.
Самое странное, что лейкоз не уходит, но и не убивает меня.
Я ездил с этим вопросом по всему миру.
Даже к советским врачам обращался.
Поэтому я здесь.
Я хочу сделать поистине ценное предложение.
Я вижу, что вы, господа, мне не верите. Возьмите мою кровь на анализ. И вы поймете, что все сказанное мною, вплоть до последнего слова, правда”
Мы отвели его к нашим лучшим врачам. Они взяли у него кровь, провели несколько экспертиз и пришли к однозначному выводу, что у данного мужчины лейкемия. Лейкоциты постепенно вымирают. Болезнь не проходит. Эритроциты в крови отсутствуют. Мы долго гадали, в чем же там дело, пока один из наших не упал в обморок, перед этим выдав содержимое желудка.
Радиация, причем, дозы очень впечатляющие.
Его организм уже давно был разрушен.
При этом он как-то умудрялся дальше жить.
Владимир прикурил сигарету:
– Но вы хоть разобрались, в чем дело?
– Скажем так, это не представляется возможным.
– Как это?
– У него нет ни имени, ни фамилии.
Репортер усмехнулся:
– Разве такое возможно в наше-то время?
– И он не умеет ни читать, ни писать.
– А как вы тогда с ним общались?
– Он назвал себя долгожителем.
– Ну, допустим. Хотя я больше чем уверен, что вся его история высосана из пальца. Он наверняка облучился где-нибудь под “Маяком25” и выдает это за события из своей жизни.
– Возможно. Но с лучевой болезнью, как ты уже знаешь, долго не живут.
А у него была именно лучевая болезнь, как у пожарных, из Чернобыля.
Самый известный урановый рудник в магаданской области, в Бутугычаг26. Туда до и после войны завозили узников ГУЛАГа, для добычи урановой руды.
По документам заключенные якобы добывали свинец и альбит.
Я в свое время читал рассказы людей, отбывавших там наказание27.
– Сомневаюсь, что наш приятель там был. Этот рудник открыли в тридцать седьмом году.
– И опять же все по документам.
– И плюс, как мне известно, об этом рассказывал некий Жигулин, чьим словам я, мягко говоря, не доверяю.
– Это просто предположения. Правду никто не знает.
Да и слова этого долгожителя проверить не представляется возможным.
Он явился для чего? Чтобы просто посмеяться над нами. Мол, смотрите, какие недоумки тут сидят.
– Ты сказал, он сделал вам некое предложение. Что это было за предложение?
– Это были самые настоящие чудовищные эксперименты…
Губарев удивленно приподнял бровь:
– Эксперименты? В наше-то время?
– Знаешь, за все это время я понял единственную вещь: хорошее время или нехорошее, человек пакостит всегда.
Ну, у всех нас есть темная сторона, что с этим поделать?
Ну да, это были самые настоящие эксперименты. Мужик этот, долгожитель, все проверить хотел, сможет ли обычный человек протянуть столько же, сколько он сам, или не сможет.
“Мы решили, что для подобной затеи лучше всего подойдет ребенок”
Кто мы? И что значит решили? И кто вам дал такое право?
“Нет, мы решили”
Это просто редкостная сволочь, у меня других слов нет!..
Я, конечно, никогда никого не оскорблял, но тут и святой на моем месте не выдержит…
Какой-то, значит, черт подзаборный, творит всякие злодеяния, а мы с этим сделать ничего не можем!
– вздыхает –
Потом я узнал, что похитили мальчика восьми лет.
Его мама вместе с бабушкой искали его по всему городу. Не нашли. Им потом сказали, что это маньяк ребенка убил.
Но тело все равно не нашли.
Его к тому времени уже поместили в одну из подпольных лабораторий.
В течение суток мальчика не стало, он умер.
Как после выяснилось, отравление радиоактивным ураном.
– Как это?
– Есть такой химический элемент, называется уран двести тридцать восемь. Он слаборадиоактивный… в маленьких-то дозах. Те, кто с нами работал в этих подпольных лабораториях, растворяли его в специальном растворе, состав которого даже мне неизвестен.
Его остужали, а затем вводили, через шприц или капельницу.
– А с какой целью вводить внутривенно радиоактивный раствор? Этот ваш долгожитель совсем умалишенный?
– Просто поблизости не оказалось урановых рудников, – усмехнулся Легасов.
Пауза.
– Получается, мальчишка умер от лучевой болезни?..
– Отравление химическим элементом в больших количествах. Он умер на следующий день. Это произошло еще до меня. Но когда мне предложили поработать на человека со “светлыми целями”, спустя какое-то время подсунули доклад об этом инциденте.
– И причем здесь твоя дочь?
– Моя дочь оказалась в приюте. Мы перестали общаться, когда ей стукнуло четыре годика. Ее отдали в детский дом. Моя бывшая любовница нашла себе кавалера, а тому не понравилась девочка, вот они и решили от нее избавиться.