Телефон Андрея Степановича лежал перед глазами, но толка от него пока не было никакого. «Недоступен» – отвечал аппарат, заставляя Александру все сильнее убеждаться в правильности собственных выводов. Этот человек был замешан в деле с Шифровальщиком, она это чувствовала. Но был ли он сам им?

Селиверстова задумалась: «Инвалидность – идеальное алиби. Чересчур идеальное. Инвалид, замешанный в убийствах… В подобное не то, что верилось с трудом – в это верить не хотелось». В практике с таким она сталкивалась лишь однажды – в начале работы следователем. Но тот случай был прост: колясочник отвлекал внимание, пока его компаньон обворовывал пожилую женщину неподалеку от сберкассы. Так неужели на этот раз преступник настолько цинично и жестоко пользовался своей немощностью? Она вздохнула. Интуиция помалкивала, а других идей не было.

Найти гинеколога не представляло возможности: не было ни единой зацепки, а обзванивать каждого медработника Красносельского района никто не стал. Зато Дмитрию удалось выяснить следующее.

В «Благодатную», где проходил курс лечения Петров, приходил некий Весников Андрей Степанович. Больше года он наблюдался у того же Сидоровича. За приличную сумму, которую Соколов требовать от Александры не стал, попросив взамен согласия на совместную поездку к другу его детства, врач сообщил сведения, которые по ясным этическим соображениям должны были оставаться между ним и пациентом, но теперь они стали доступны и двум детективам.

Как оказалось, Весников Андрей Степанович, бывший оперуполномоченный Красносельского отделения полиции и со скандалом уволенный в далеком тысяча девятьсот восемьдесят первом году страдал от партенофилии. Иными словами, испытывал сексуальное влечение к девственницам. Он представлялся юным студенткам режиссером, привозил на съемную квартиру и насиловал. Жертв обнаружилось две, но, возможно, другие просто молчали. Первая покончила жизнь самоубийством. Вторая заявилась к нему домой, рассказала все жене и начала шантажировать. Итог, студентка без вести пропала, а он лишился семьи. Жена не простила, его жизнь пошла под откос. Сидорович говорит, тот и раньше был психически неустойчив, в частности подвержен вспышкам неконтролируемой агрессии, а после развода стало еще хуже: Весников сам признавался в неоднократном избиении бомжей. Так он снимал стресс.

По словам Сидоровича, последние восемь месяцев Весников очень медленно, но все же шел на поправку: все меньше говорил о своем влечении, реже нападал на бомжей, понемногу возвращал прежние контакты и старался жить, как нормальный человек. Он устроился на работу уборщиком, изредка, но встречался с друзьями, стал снова писать небольшие стихи как в юности и все чаще вспоминал бывшую жену. Весников собирался с ней встретиться и расставить все точки над «i», ведь их расставание было сумбурным, эмоциональным. Спокойно они так и не поговорили. Доктор считал это решение верным и всячески помогал Весникову подобрать нужные слова. Они написали целую речь.

Примерно полгода назад на один из приемов Весников привел Петрова – парня с шизофреническим расстройством, страдающим от «дружбы» с ледяными осами. После этого Весников устроился на дополнительную подработку в пиццерии и стал активно общаться с Петровым. Примерно три месяца назад лечение Весникова и Петрова превратилось в общие сеансы психотерапии, и вскоре последний начал утверждать, будто осы в его голове приняли Весникова. Он называл его «друг моих ос», и доктор не раз слышал, как Петров приглашал Весникова в гости.

Когда убийства, совершенные маньяком повесили на Петрова, тому оставалось два приема. Вопрос лечения Весникова оставался открытым, но бывший опер так больше и не явился. А спустя два дня после поимки маньяка, доктору пришло смс: «Вы мне очень помогли, но Петров помог больше».

– И еще он написал, что Бог его уже проклял, а остальное не имеет значения, –Александра постучала ногтями по экрану телефона.

– Да. С Сидоровичем они больше не пересекались. Кстати, я пробил информацию по этому доктору: лицензия куплена. Медицинское образование есть, но неоконченное. Разведен, по решению суда с дочкой видится раз в неделю. Как и Весников психически нестабилен.

– Но при этом Сидорович помогал пациентам, попавшим в затруднительное положение.

– Саша, судить о человеке по столь скудным данным аморально. Ты не знаешь, из-за чего они с женой развелись и что произошло в их семье. А нестабильность…

– Нестабильно сейчас процентов семьдесят населения, – перебила Селиверстова, в очередной раз набирая Андрея Степановича и, слушая гудки.

– Снова твоя статистика, – Дмитрий был слегка раздражен, – ты не можешь без этих математических подсчетов? Где ты это вычитала?

– Нигде, – спокойно ответила Александра, – она взята из собственного опыта, но разве речь об этом?

– Ты все усложняешь, Саша, как обычно.

Александра налила чай – только себе, в пятнадцатый раз пожалев о несостоявшемся выяснении отношений. Когда Соколов только приехал, то сразу предложил обсудить их ссору, но она заявила, что дело важнее. В эту секунду, наблюдая, как Дима играет желваками, Селиверстова уже не была так уверена в правильности своего решения. Поговорить все же стоило. Но не скажет же она теперь: «Давай выясним, почему ты не ночевал и даже не звонил?» Это бы выглядело глупо. Надкусила бисквитный торт с малиновой прослойкой и уставилась в кружку.

– Ты совсем не волновалась?

– Ты о чем? – безразличие на лице – ее привычная маска треснула, как только прозвучал следующий вопрос:

– Я не ночевал у нас дома и тебе все равно?

У нас дома. Эта фраза не вписывалась в ее привычный мир, внося сумятицу и, рождая необъяснимые эмоции. Эмоции, которые казались ненужными, лишенными логики. Чужими. Никто и никогда не называл ее квартиру своим домом. Это звучало пугающе приятно.

– Почему ты не позвонила? – продолжал Дмитрий, повысив голос, – неужели гениальная Александра не в состоянии признать свою ошибку?

– Ошибку?! – кружка с грохотом опустилась на стол, расплескав добрую половину чая, – не ты ли все время доказываешь свою правоту? Указываешь на мой пол, смеешься над интуицией?

– Но интуиция не может выбирать, кто преступник, а кто нет! С тобой ведь совершенно невозможно вести дело! И как ты не осознаешь: кроме твоего мнения есть и другое. Мое, к примеру!

– Так ты не отрицаешь, что отказываешься от моих предположений, потому что я женщина?! – она и сама не заметила, как вскочила с дивана, оказавшись прямо перед Соколовым, который теперь стоял напротив и смотрел такими глазами, будто готов был ее убить.

– Тебе придется научиться слушать… – с тихой угрозой произнес Дмитрий и протянул руку.

– Убери руки!

– Нет, – неожиданно он закинул ее на плечо и куда-то понес.

– Соколов! Дима!

Они оказались в спальне. Дмитрий опустил ее на кровать и указал рукой на портрет Василисы:

– Я тоже очень люблю свою работу, но тебя люблю больше. Поэтому и выполнил твою просьбу, вместо того, чтобы объяснить, что так с мужчинами обращаться нельзя. Нельзя все время доказывать свою правоту и тыкать своим интеллектом! Но, Саша, я готов терпеть все эти выкрутасы, только мне нужно знать, что и тебе это тоже нужно, – и замолчал.

Теперь он смотрел так, словно хотел утопить ее в своей нежности. Александра была обескуражена. Впервые в жизни не находились слова. Никакие. В голове стояла ошеломительная тишина. Сердце дергалось в рваном ритме. Не это ли она так хотела всегда услышать? Не эти ли слова сделают счастливой любую женщину? И если это признание в любви, то почему ей так грустно? А может, она накручивает и слышит то, что хочет, и все это значит не любовь, а… А что?

– Саша, ответь.

– Это ты сейчас признался…

– Догадливая, – улыбка вышла неуверенной, измученной, – так что?

– Ты хочешь знать, что я думаю о Шифровальщике?

– Какой нахрен Шифровальщик?! Ты что вообще ничего не поняла? – и снова этот взгляд: незнакомый и пугающий. Всего на долю мгновения ей померещилось, как внутри Соколова проскочил кто-то другой. Возможно, тот, кто так подозрительно хорошо подкован в вопросах психиатрии. Она отодвинулась. Соколов стал прежним, но отошел к стене. Он стоял спиной, рассматривая портрет, водя пальцем по «волосам» из разноцветных записей.

– Работа для тебя значит больше, чем живой человек, – это был не вопрос, скорее утверждение. Вздохнул и быстро продолжил:

– Как же с тобой тяжело. Почему с другими женщинами все понятно, очевидно, а с тобой полная хрень?

– Потому что я не другая женщина. Я – это я. Без сравнений, – Александра ощутила что-то вроде обиды. Конечно, она не думала ни о каком Шифровальщике и прекрасно расслышала его вопрос, но оказалась совершенно не готова к подобному повороту событий! Выяснение отношений приобрело чересчур интимный характер и ее, привыкшую быть одиночкой, выбило из равновесия – заставило на секунду, но все же задуматься о том, готова ли она сама любить. Готова ли открыть все свои странности, показаться слабой. Быть не идеальной. Почему он этого не понимает? Почему не видит ее попыток скрыть свою суть? И причем здесь другие женщины? Неужели, она всего лишь одна из них?

В наступившей тишине отчетливо завибрировал телефон. Соколов, не раздумывая, взял мобильник и ответил:

– Да. Выезжаю. Буду минут через сорок.

– Уезжаешь? – голос дрогнул.

– Да. Дела.

– Тебя ждать? – сердце пропустило удар, в ожидании ответа. Внутренний голос настойчиво упрашивал встать, подойти, что-нибудь сказать, но она продолжала сидеть, гордо выпрямив спину, стерев с лица все эмоции.

– А ты будешь? – и, не дав ей возможности ответить, Дмитрий покинул комнату.

Дверь хлопнула, а спустя пару минут по квартире разнеслось раздраженное: – Черт! Дьявольская муть! Черт! Черт бы тебя побрал, Соколов!

В груди пылал огонь. Огонь из такой широкой гаммы эмоций, что Александра даже растерялась. Она продолжала сидеть, произнося одни и те же ругательства, кляня его, себя, идиотскую просьбу помочь с делом, нелепый запрет на мат и Ивана. С ним всегда было легко и он никогда не высмеивал ее интуицию. А еще не признавался в любви.

Сообщение пришло внезапно, выдернув из размышлений и, возвращая в реальность. Она взглянула на телефон скорее машинально, сдвинула экран и прочитала вслух:

– Всю найденную информацию по делу, а так же сведения о Весникове выслал на электронку. Там есть адрес. Одна не езди.

И спустя пару секунд:

– Меня сегодня не жди.

Александра тут же открыла почту, чувствуя, как жжет в глазах и как едкое разочарование расползается по сердцу. Чертов Соколов сказал никуда не ездить, но имея адрес потенциального убийцы на руках, разве можно бездействовать? К тому же, проветриться сейчас было самым оптимальным решением. Холодный воздух обещал прочистить мозги – в голове наблюдался полный кавардак. Быстро накинула пальто и шарф, обула сапоги, прихватила сумочку и, смахнув одинокую слезу, вышла из квартиры. Больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться поближе к опасности. Подальше от непрошенных чувств.

Глава 26

Носилки, вопросы, кровь на юбке. Всего каких-то пять минут, и скорая пугающе звонко понеслась в сторону улицы Тамбасова. Дальнейшее помнилось смутно, отрывочно. Приехали быстро. Его Василек пришла в себя и улыбнулась, когда он повторял врачу тоже, что сообщил санитарам скорой, а затем шумно выдохнула и потеряла сознание. Ему сказали ехать домой, но он остался. Ступни словно приросли к плиточному полу. А дальше была выпитая залпом чашка кофе, тонкая фигурка, будто застывшая на сетчатке глаза и рыжие волосы, водопадом, расплескавшиеся по каталке. С ребенком беда. Алексей это понял, сразу – еще до того, как жену спешно завезли в грузовой лифт. Потом были его расспросы и безразличное лицо охранника, регистратура и пожимающие плечами сотрудники. Еще одна чашка кофе, но уже дома, крепко зажатый в руке мобильник и рассеянный взгляд, блуждающий вдоль вешалок с женской одеждой.

В случившемся он винил себя. Не стоило показывать эту дурацкую шляпу, не стоило даже упоминать о ней. Нужно было отвлечь жену, вывести на улицу и незаметно избавиться от мерзкого сюрприза. Нужно было думать о ее впечатлительности. Вспомнить о нервном начале дня и пропавшей Сорокиной. Думать головой. Все время держать ее за руку…

Резко стукнув кулаком по распахнутой дверце шкафа, набрал номер регистратуры, но ответом было сообщение об отсутствии данных.

– Позвоните утром, – сказала трубка, и раздались гудки.

Алексей не находил места. В голове то и дело вспыхивали мысли: одна страшнее другой. Он никогда не боялся крови. Драки являлись практически неотъемлемой частью его юношества – кулаками решались споры, пьянки с друзьями и походы в клубы. Чаще все происходило в шутку, но иногда доходило до серьезных потасовок с разбитыми лицами и переломанными частями тела. Однажды, в выпускном классе он напоролся на хулиганов, и вместо того, чтобы дать деру, ввязался в драку. Один против троих – шансы были на нуле. Ту драку он запомнил надолго: сначала лежал на асфальте, захлебываясь кровью, потом почти месяц провалялся в больнице. Но в те дни он не испытывал и толики того жуткого страха, который сейчас бежал по венам, ускоряясь и обжигая все нутро. Красное пятно на юбке, потухшие зеленые глаза и рыжие волосы на каталке, словно потухшее солнце, исчезающее за металлическими дверями.

«Тебе бы быть поэтом», – внезапно вспомнились слова смеющейся матери, когда он в первый раз сочинил четверостишие.

«Я буду сочинять для жены», – отвечал он, убирая стих, туда же, где хранились все воспоминания о студенческой жизни.

Обещал, но так и не сделал. Он ни разу не посвятил Васильку и строчки. Все ждал особой даты. Все откладывал. А что, если этот день теперь не наступит? Если она… Ругая себя за мрачные мысли, Алексей вернулся к вещам. Его жена скоро придет в себя. Ей наверняка понадобится чистая одежда, а он распустил нюни. В этот миг он себя ненавидел.

– Тряпка! – громко крикнул в пространство пустой комнаты и с остервенением начал скидывать одежду в кучу. Найти то, в чем она будет чувствовать себя комфортно было главной задачей последующих минут.

– В больнице должно быть холодно, – рассуждал он вслух, перебирая свитера и кофты, – нужно что-то потеплее. И наверно халат, а лучше два: теплый и обычный. Вдруг ей станет жарко, как это часто бывало дома? Еще нужна другая юбка или… – схватил телефон и вбил запрос: «Что носят в больнице?» Идиотский вопрос. Алексей засмеялся, когда поисковик выдал целых пять результатов. По-видимому, не он один сталкивался с такой маловажной, на первый взгляд, проблемой. Но он хорошо знал Василька: для нее, привыкшей одеваться скорее красиво, нежели по погоде и выбирающей шапки, которые служили скорее аксессуаром для головы, чем тем, для чего изначально создавались, важно было чувствовать себя комфортно. Выглядеть привычно. Поэтому, закрыв «окно», он принялся упаковывать в прозрачную сумку еще и ее любимую красную «биби» – для поднятия настроения.

Как ни странно, смех помог немного разрядить внутреннее напряжение: посуду, а заодно и продукты он выбирал уже спокойнее, сразу отсекая соленья, обожаемые женой, но, как он вычитал, запрещенные больницей, копчености и шоколадную пасту. Когда необходимое оказалось собрано, Алексей вырвал лист из старого блокнота и быстро записал строки, рожденные испуганным сознанием. Они начинались со слов: «Василек, мое счастье и радость…» Затем взял сумку и вышел из квартиры.

Злополучная шляпка все еще валялась на лестничной площадке: помятая, испачканная она не выглядела такой пугающей, как прежде, но Алексей, подняв ее, твердо решил обратиться еще раз в полицию. На этот раз они должны были его выслушать.

Клавдия Евгеньевна сидела в приемном, нервно сжимая пакет с яблоками и молилась. Она настолько погрузилась в общение с Богом, что не сразу заметила подошедшего Алексе,я и только когда мужская рука легла на плечо испуганно обернулась.

– Лешенька… – дальнейшие слова оказались лишними. Они обнялись, разделяя совместные тревоги, и это чувство общности словно исцелило и его, и ее, направив мысли в более позитивном ключе.

– Клавдия Евгеньевна, ее привезли вовремя. Я уверен, все уже в порядке.

– Конечно, Лешенька. У Василисочки мой характер: она сильная, и малыш сильный.

– Или малышка, – он улыбнулся.

– Вы пол так и не узнали?

– Нет, не удалось.

– Ну, ничего, Лешенька. Всему свое время.

Кивок. Сейчас уже не казалось столь важным, кто родится. Главное, чтобы Василек и ребенок были здоровы. О том, что кто-то может умереть, он старался не думать, и пожилая женщина, будто прочитав его мысли, заметила:

– О плохом не думай, Лешенька. Нехорошие мысли они легко становятся реальностью. Лучше скажи, когда нас к ней пустят?

– Клавдия Евгеньевна, я не знаю, – растерянно пожал плечами, – а вы в регистратуре не спрашивали?

– Нет, Лешенька. Я тебя ждала.

– Сейчас узнаю, – мужчина похлопал ее по руке и пошел занимать очередь, а Клавдия Евгеньевна с трудом поднялась и направилась к охраннику. Тот сообщил, что пустить их не могут. Вещи подписывают и передают по палатам, а больше никакой информацией он не владеет. Вернувшийся Алексей тяжело вздохнул и пробурчал:

– Сказали позвонить завтра утром, а вещи они передадут.

– Да, Лешенька, что поделать. Таковы порядки. Но может можно хотя бы узнать, в сознании она или нет?

Тот помотал головой:

– Неизвестно. Я звонил ей – телефон не отвечает.

– Спит, – предположила Клавдия Евгеньевна, не зная, кого сейчас больше пытается успокоить: себя или полуживого зятя.

– Ладно. Я передам вещи. Подождите меня здесь, я вас домой отвезу. И вообще не надо было самой приезжать, у меня же машина.

– Не страшно. На автобусе не так далеко, – улыбнулась, присаживаясь на стул и протянула яблоки, – здесь два сорта, Лешенька. В детстве Василисочка любила «Белый налив», а сейчас…

– «Гренни Смит», – с улыбкой подхватил мужчина, – она обрадуется, будьте уверены.

Клавдия Евгеньевна кивнула.

Усадив тещу в автомобиль и, включив радио, он еще раз расспросил работницу регистратуры, поймал одного из докторов и попытался выяснить что-нибудь о судьбе Василисы. Но врач успокоить не смог и посоветовал дождаться звонка жены.

– И я до утра не смогу узнать, как она себя чувствует?

– Если она без сознания, то боюсь, что нет.

Алексей сел за руль. Он чувствовал себя разбитым. Ожидание… Ничего не существует хуже этого состояния. Стукнул кулаком по рулю, но вовремя опомнился, повернулся к теще и выдавил из себя жалкую улыбку:

– Она под присмотром, так что… ждем, когда она сама позвонит и скажет, что все в порядке.

Клавдия Евгеньевна продолжительно вздохнула. Через минуту машина тронулась с места. Всю дорогу в салоне стояла гнетущая тишина, но мысленно оба вели диалог. Диалог с Богом. Даже Алексей, который раньше не воспринимал религию серьезно молился о здоровье жены и еще не рожденного ребенка, страдающего по вине проклятого шутника. Но он не собирался сидеть и трястись, запивая страх очередной порцией кофе – Алексей знал, что делать, пока его Василек в больнице – обратиться в полицию и заставить их найти того, кто продолжает терроризировать жену.

Владимир Андреевич Рукавица как раз спускался в столовую и стал невольным свидетелем скандала, развернувшегося прямо на проходной. Какой-то широкоплечий мужчина агрессивно отбивался от охранника, утверждая, что полиция виновата в трагедии, случившейся с его женой. Владимир Андреевич оценил ситуацию: незадачливого драчуна сейчас закинут в камеру, но перед этим он успеет травмировать ни в чем не повинного охранника Лешу, а вот это Рукавице совсем не нравилось. Из трех смен, Леша был не только самым ответственным, но и щедрым: всегда делился пирожками, испеченными мамой. Рукавицу дома выпечкой не баловали. Жена вечно сидела на диете, но при этом не гнушалась покупать еду из Макдональдса, а испечь что-то для мужа считала проявлением его неуважения к ее страданиям. На самом деле у них были довольно ироничные отношения, и он не был уверен в наличии любви, но они с Лизой были вместе более двадцати лет и как жить по-другому представлял с трудом.

Владимир Андреевич решительно направился в сторону конфликтующих.

– В чем дело?

– Владимир Андреевич, я сейчас разберусь, – пообещал охранник, уступающий незнакомцу и в весовой категории, и в умении махать кулаками.

– Вижу, как ты разбираешься.

– Почему меня не пускают к следователю Анисенко, мать его! Что за хрень?

Следователь повернулся к мужчине, протянул руку:

– Рукавица Владимир Андреевич. У следователя сейчас обед.

– И когда он закончится?

– Через полчаса.

Вздох, мат. Затем мужчина прямо посмотрел на Рукавицу. Во взгляде читалась решимость:

– А вы следователь? Примите заявление.

Владимир Андреевич вздохнул – есть хотелось жутко. С этой Лизиной диетой он только и мог что расслабиться в столовой. Упускать шанс не было ни малейшего желания. Собрался объяснить о времени приема, но тут мужчина, подобно фокуснику вытянул из кармана кукольную шляпку и записку:

– Это прислали моей жене.

Следователь взглянул на бумагу и тут же обратился к охраннику:

– Леша, мы идем на обед. Если что, это мой старый приятель. Уяснил?

– Да.

– А вы со мной. Как вас зовут?

– Алексей.

– Алексей вы чуть не побили Алексея, – ухмыльнулся, – следуйте за мной, – и поспешил на выход.

На улице, пересекая дорогу и, направляясь к небольшому кафе, следователь сохранял молчание, но едва они оказались внутри, сразу заговорил:

– Я так понимаю, Рыж зовут Василисой?

– Да! И я уже обращался по поводу…

Рукавица сделал знак рукой, и тот замолчал.

– Где она находится сейчас?

– В больнице!

Тот же жест:

– Это хорошо.

– Что?!

– Там она в большей безопасности. Мы приставим своего человека. Ее отец случайно не Весников Андрей Степанович?

– Нет. Федоров, а при чем здесь ее отец?

– Мысли, – задумчиво ответил следователь, – я сделаю заказ, а вы начинайте рассказывать. Все и по порядку, начиная с того повода, по которому вы в первый раз к нам обратились.

После того как Алексей закончил рассказ, Владимир Андреевич кивнул, что-то обдумывая, и затем позвонил человеку, который уже давно выполнял его поручение относительно дела маньяка.