За этой беседой мы провели остаток вечера. Я объясняла ему все цвета, мы выпили всю бутылку шампанского и съели всю черешню. Хотя он съел больше, чем я. На улице уже стемнело, и он было собирается домой, но что-то дергает меня спросить:

– Не останешься на ночь?

Я понимаю, к чему все идет. И на удивление я к этому готова. Готова, пьяна и раскрепощена. Мои мысли от выпитого алкоголя путаются, я неважно соображаю.

Он подходит ко мне и целует. Целует нежно, не спеша. Арчи аккуратно кладет свою трость на стол и присаживается на диван. Его терпкие губы обжигают мои вновь и вновь. Эти поцелуи могут быть длиной в бесконечность. Они притягивают, заставляют желать еще сильнее. Я желаю и хочу его, как никогда. Я хочу быть его полностью.

Это сон. Это самый чудесный сон, что мог приключиться и привидеться мне. Это путешествие длиною в пару месяцев. Это то, что я не могу описать словами.

Я чертовски сильно влюблена в Арчибальда Стинсона. И именно поэтому я его и ненавижу.

Я целовала моего, МОЕГО Арчи долго и с упоением. Он был так притворно сладок. Я так сильно в него влюбилась.

Мои руки скользили по его футболке, безобразно задирая ее. Арчи притягивал меня за бедра сильнее с каждым вздохом.

Я никогда ни с кем не была близка настолько близко. По правде сказать, мой первый поцелуй был тоже с Арчибальдом. Я могла бы сказать, что я храню себя для того единственного, все такое, но нет. По сути, просто никто никогда не предлагал завязать отношения. Ну, в действительности, я не была такой красавицей, которую можно за меня принять. Я была самой обычной девушкой, которых в этом мире миллион.

Он нежно изучал мое тело, проводя руками по талии, поднимаясь к груди и легко касаясь ее пальцами. На его щеках проступил румянец. Он стеснялся своих действий. Он стеснялся своего желания.

Наши тела горели огнем, вожделели и просто изнывали. Движения Арчи были неспешными, он оттягивал момент. Руки парня изредка касались края моей майки, но не снимали ее. Нет, он вновь и вновь поправлял за собой то, что задрал.

– Ты – мое счастье, – он поцеловал меня. – Я могу снять с тебя майку? – стесняясь своих же слов, Арчи прижал меня к себе и целовал сквозь одежду. Я сама стянула с себя черную бесформенную боксерку и поцеловала парня. Его руки коснулись моего голого живота, от чего по всему телу пробежал разряд электричества. Мы как поток энергии.

– Ты так пахнешь, – он уткнулся в мою грудь, вдыхая ванильный парфюм. Его губы робко коснулись груди, начиная осыпать ее поцелуями. Я прижалась сильнее к парню, не имея возможности представить что-то, что может быть лучше.

Руки Арчи властвовали над моим телом, они изучали каждую родинку, каждую складку, каждую выпирающую кость. Он трогал и трогал меня, добравшись до самого интересного: груди. Парень нежно провел руками вверх по лифчику, который был обычным и хлопковым, без застежки, как бы спортивный. Арчи трогал лямки, затем спину, место, где был надет лифчик.

– Слишком трудная задача, я сейчас сломаюсь, – он рассмеялся.

– Просто потяни наверх, как снимаешь с себя футболки.

Он повторял действия вслед за моим руководством. И вот, я уже раздета.

– Ты позволишь? – он еле прикоснулся к моей груди руками. Я схватилась за его ладони и сжала их. Это было очень странное движение, за которое мне стало стыдно почти сразу. Арчи выдохнул и улыбнулся.

Пальцы Арчи очерчивали контур моей груди, они опускались ниже, доходя до бедер, и поднимались назад к ней. Он целовал меня всю, и, кажется, делал бы это вечно.

– Твоя кожа такая мягкая, – парень поцеловал мои губы и улыбнулся. – Кажется, на этом моменте мне стоит снять футболку.

– Так думаешь? – я улыбнулась. Руками он трогал дрожащие уголки моих губ. Я сняла с него очки, хоть он и долго этому сопротивлялся. Парень зажмурился, но очень сильно улыбнулся. Его улыбка озаряла все кругом.

Я стянула с него футболку и положила на стул. Тело Арчи было, на мое удивление, слишком худощавым. Был бы он зряч, он никогда бы не полюбил меня. Я слишком пухлая для такого худенького мальчика. Он казался мне совсем хилым, будто его морили голодом несколько дней подряд.

– Я голый, ты голая, – он надел свои очки назад, отобрав их у меня. – Это отлично, – Арчи обнял меня, в ответ я обняла его. Мне просто не хватало слов описать все то, что я чувствовала. Мой рассудок слишком сильно затуманен.

Моя грудь прикоснулась к его голому и горячему телу, руки хватались за худую спину Арчи. Он целовал меня, мою шею. Я целовала его тонкие ключицы, вдыхая еле заметный запах одеколона, вдыхая ЕГО запах, терпкий и сладкий одновременно, такой родной, что мне казалось, будто мы вместе целую вечность.

– Я хочу тебя, – он поцеловал меня в губы, срывая с них первый стон. Его шепот прошелся по всему моему телу, создавая мурашки, от которых я не могла отделаться целую ночь.

На Арчи были темно-синего цвета джинсы, к которым мои руки и потянулись. Я расстегнула пуговицу и ширинку, замечая, как сильно она была прижата к животу: небольшой отпечаток в виде красного следа. Он ухмыльнулся.

– Так быстро?

– Нужно быть менее настойчивой? – я отсела от него и смотрела безумно грустными глазами на него. Нет, не для него. Я правда боялась сделать что-то не так. Я не хотела показать себя какой-то безумной нимфоманкой, но именно сейчас мне хотелось близости с ним.

– Я тебя обидел? – он привстал и обнял меня. – Извини. Просто… Я только книги читал. Я даже не видел того, что и как должно происходить. Знаю только на словах. Извини, боже, я тебя расстроил и обидел, прости, – он обнял меня, прижал к себе очень сильно.

Он никогда передо мной не извинялся так много раз. Обычно извинялась я за то, что была неосторожна в выражениях.

– Нэнс, не молчи, – он поцеловал мое плечо, прижимая к себе еще сильнее.

– Я люблю тебя, – уткнувшись в него, выдавила из себя я.

Арчи начал целовать меня, вновь трогая лицо, талию, опуская руки на бедра, стаскивая шорты чуть ниже, чем им положено быть. Его руки, огненные, противоположные моему телу, касаются тазовой кости. Я таю, как лед, под его огнем.

Шорты полетели вслед за рубашкой парня. Я осталась в одних розовых трусах в черный горошек. Но стеснения я не чувствовала. Я доверяла ему. Я доверяю. После того, как мы вместе расправились с его штанами, он наклонил меня, и я оказалась под ним. Арчи целовал мою грудь, тем временем пальцами трогая меня чуть ниже, чем дозволено. С губ сорвался хриплый второй стон. Дальше я их не считала.

На следующее утро мы проснулись в обнимку. Его руки крепко прижимают меня к себе, а пальцы переплетаются с моими. Я утыкаюсь ему в плечо и улыбаюсь.

Очки Арчи лежат на тумбочке, рядом с моей расческой. Он сам сопит мне на ухо. Его дыхание легко щекочет мне шею.

Эта ночь не была волшебной. Она могла быть такой, если бы не уйма неловкости и незнания того, что надо делать. Через смех и слезы, радость и неуклюжесть. Оно было.

Мы лежали бы в тишине и покое еще долгое время, если бы не звонок телефона Арчи. Он просыпается и тянется за ним на пол. Нащупав, он отвечает.

– Да, – хрипло говорит он, потом начинает кашлять. Прокашлявшись, продолжает. – Нет. Я.. Мама!

Это его мать. Как она могла узнать, что он со мной? Черт! Она задаст и мне, и ему. Хотя почему мы должны быть виноваты? Это наша же жизнь. Так и какая разница – с кем встречаться, а с кем нет?

– Я понял. Да, – Арчи встает с кровати, но понимает, что он обнажен. Парень быстро прикрывается рукой и улыбается. Он садится на кровать, продолжая разговор. – Ма-а-ам. Я не маленький. Она поможет мне добраться. Да.

Я слышу, как она кричит на него через телефон. Чертова мегера. Почему я ей так не нравлюсь?! Я никогда не пойму эту женщину, к сожалению.

Я смотрю на обнаженного Арчи, который откинулся обратно на кровать, сверкая своим белоснежным телом. Его глаза закрыты. Как же мне хочется смотреть на них. Бесконечно.

Когда вы совершаете серьезный шаг, вы думаете: а надо ли вам это? Каждый раз вы задаете себе один и тот же вопрос, каждый раз получая один и тот же ответ. И раз ответ один и тот же, так, может, не стоит так сильно переживать из-за этого? Может, это не то, из-за чего нужно переживать?

Я – человек, которому всегда плевать было на все. И только Арчи, мой милый Арчи, заставляет переживать. Я боюсь за него. За НАС. Ведь это то, что есть. Есть мы. Мы вместе. Мы – это единое целое. Я люблю его.

– Милая, – он чувствует, как мои руки пробегают по его телу и хмыкает. На его глаза падает луч солнца. Но он не жмурится.

– На твоих глазах луч солнца. Так забавно, что ты не жмуришься.

– Я люблю тебя ярче, чем светит это чертово солнце, – он прерывается. У меня не хватает воздуха. Голова кругом и не от большого количества алкоголя, а от этого человека. Мои глаза непроизвольно наполняются слезами, чему я была крайне недовольна. Я вытираю их, но они текут с новой силой. – И мне плевать, что я никогда не увижу этой гребанный свет.

Я прижимаюсь к нему и целую в щеку.

Для каждого есть свой предел идеала. Идеальный мир, идеальный парень, девушка, дом, квартира, машина. Список можно продолжать до бесконечности. Но для зрячего человека идеалом является оболочка. Всего-то то, что находится перед его глазами. Он может не заметить протекающих труб в ванной, царапину на дверце машины или душевную гниль человека. Он смотрит и видит перед собою совершенство. Но он не догадывается, что это совершенство вчера думало о суициде. Или о том, что у этого идеала болезнь, которую он подхватил бесконечно трахаясь. Мы не чувствуем людей. Мы только их видим.

– И я! Я люблю-люблю-люблю, – плачу я. Ненавижу себя в данную секунду. Я слишком ранима до таких простых вещей.

– Нэнси?

– Да?

– Ты плачешь? – изумляется Арчи. Я утыкаюсь ему в грудь.

Внутри будто ком. Он вырывается наружу. Новый приток слез. Что-то должно случиться. Я не знаю, что. Но что-то точно случится. Я боюсь. Секунды проходят между полной уверенностью и радостью и ужасными ощущениями того, что что-то непременно произойдет. Это кроется и скребется.

– Ты – самое лучшее солнце, – говорит он мне. Я шмыгаю носом. – Ты – мое солнце, Нэнси.

– А ты мое..

Мы пролежали бы еще бесконечность времени, если бы не то, что было. Все-таки стоило узнать то, что ему сказала мать.

– Арчи, что тебе сказала мама?

– Что я лгун и сволочь, – он улыбается, слегка приоткрыв глаза. На свету они еще более превосходны. Это сплетение серого и белого цветов вместе превращаются в какую-то неизвестную дымку, в которой я теряюсь. – И то, что она ждет меня дома для порки. Фигурально выражаясь.

– Я никогда не пойму эту женщину, – произношу я вслух свои мысли.

– Мне бы хоть раз самому ее понять, – он присаживается, облокачиваясь на спинку кровати. – Надо собираться, а я голый, – ухмыляется. Как же обожаю его ухмылку!

– Ты превосходен даже голым, – я встаю с постели, перелезая через его. Но он не дает мне полностью вылезти из теплой кровати и, обхватив руками, тянет обратно, прижимая к себе. Я смеюсь. Он целует мне нос, а затем поцелуями покрывает почти все лицо. Я жмурюсь, а улыбка становится еще сильнее. – А ведь я хотела принести тебе твою одежду.

– Простите, Нэнси Грин. Просто вы такая красивая, – целует он меня еще раз.

– Ты ведь не видишь меня! – возмущаюсь я.

– Зато ощущаю, – он проводит рукой по моей талии, опускаясь к бедрам. – И ты очень красивая.

– Ты не знаешь, какого цвета мои волосы.

– И какого же? – язвительно вопрошает парень.

– А вот не скажу, – я выпрыгиваю из его рук и, накинув на себя толстовку, начинаю собирать вещи, которые была разбросаны по всей комнате. Но найти их было проще простого – кроме них ничего не валялось. Кинув парню его одежду, я быстро надеваю нижнее белье, а затем черные штаны и джинсовую рубашку. Он тем временем разобрался пока лишь с трусами: остальное выворачивал и складывал в сторону. Это было забавное зрелище. Потом он надевает рубашку. А вот джинсы – это уже было смешно, потому что надевал он их, скача по всей моей квартире. В итоге, после моей помощи, он справился.

– И так каждый день. Я даже одеться не могу, – он обнимает меня. – Где мои очки?

Я подаю ему очки, мы обуваемся и выходим из здания. Его трость при нем, он идет, подхватив меня за руку и выдвинув ее.

– Мы можем идти и без нее, – улыбаюсь я ему.

– Можем, – он складывает ее и кладет в рюкзак. – Ты такая чудесная!

– Как на тебя влияет ночь не дома, – я обнимаю его.

– Ты самая-самая!

И тут, опять, как чертов гром посреди пустыни, я слышу крик слишком знакомый, чтобы пойти дальше. Кто-то окликает Арчибальда. Кто-то с голосом его мамы.

Она подбегает и хватает его под руку, выдергивая от меня. Я ей здороваюсь, но она посылает мое: «Здравствуйте, Миссис Стинсон» куда подальше. Она начинает ругать его, что он не позвонил ей, не предупредил и много чего еще. Я лишь стояла и смотрела на него, вспоминая его слова.

«Ты – самое лучшее солнце. Ты – мое солнце».

Он не отвечал мне чертову неделю после той ночи. Чертову неделю! Я успела сойти с ума от одиночества и скуки, и мечты увидеть его, обнять и поцеловать. Эти чувства, что мне доселе были непонятны, обострились еще сильнее, чем раньше. И я была намерена его увидеть. Но вот в чем соль: как-то я приехала к нему и стала выжидать момента, когда он выйдет из дома. Поджидать, так сказать. Но ни он, ни его мать, никто не вышел из дома, они сидели так. Хотя, что странно, так это то, что их белый BMW не стоял на своем должном месте. Это немного смутило меня, хоть и надо было обратить куда большее внимание. Однажды из их дома выходила пожилая женщина, и я успела проскользнуть в дверь, потому что она шла неторопливо, не особо закрывая за собой двери. На пятом этаже красного дома на Гринвич-Виллидж я провела еще пару-тройку часов, а затем вышла. Так и не дождавшись открытой двери квартиры тридцать. Я не знаю, куда он пропал. Почему он перестал выходить на контакт. Он будто испарился для меня. Я звонила сотни раз! Сотни-тысячи-миллионы. Я звонила до последнего, пока оператор сам не отключал звонок. Арчибальд исчез.

Спустя еще некоторое время я вновь направилась к их дому и увидела белую машину. Сломя голову, я подбежала к ней и стала вглядываться в салон. Там сидела его мать. Я лихорадочно постучала. Она лишь кратко взглянула на меня, а затем отвернулась, будто меня тут нет. Но я здесь! И Арчи должен быть поблизости. Где Арчи? Где мой Арчи?

Я не понимала, что происходит, и почему его прячут от меня. Ведь это так: его спрятали и не хотят выпускать. Он заложник собственной матери. А я, видимо, для нее, как маньяк. Это стало правдой. Я была одержима мыслью о том, чтобы увидеть его хотя бы краем глаза, на пару секунд. Лишь бы увидеть.

Его губы, его улыбку, забавный и слегка вздернутый нос. Его острые скулы, худые впалые щеки. Взять его теплые руки, переплетая пальцы. Услышать задорную улыбку. Он давно перестал быть моим увлечением. Он стал моим миром. Я не видела дальнейшей жизни без этого человека. Лишь его, больше мне ничего не надо.

Я с грустью смотрела на одну нашу совместную фотографию. Она была единственной и самой дорогой мне. Может, на моем телефоне качество фронтальной камеры полное кхм, но, смотря на него, я переносилась в тот момент, когда была она сделана:

(Весенний вечер, мы гуляли по парку и забрели туда, куда раньше не заходили. Это был какой-то небольшой лес. Мы шли вглубь этого лес, забываясь и теряясь в собственных чувствах. Они поглотили нас, мы не видели дороги назад, не видели пути впереди. Мы видели друг друга. И больше ничего. Остальное – чернота. Когда человек влюблен, он не замечает мира вокруг. Для него есть собственный мир. Наш и был таким. Он был темным, неподвластным другим силам. Это был темный лес, лучи солнца не добирались до его глубин. Но мы освещали его изнутри. Наши поцелуи и объятия, когда мы прикасались друг к другу, происходил выброс энергии, света.

Мы шли дальше и дальше, весело смеясь и обнимаясь. В конце этой, на деле, небольшой рощи мы вышли к озеру, которое не так давно еще было котлованом. Со всех сторон его окружали лавочки и тонкие изящные деревья, посаженные и выращенные специально. Я подбежала к одной из лавочек и села. Озерцо было небольшим, но отражение заходящего солнца давало иллюзию того, что оно бесконечно. Был прекрасный алый закат. Арчи сел со мной рядом, приобняв меня. Я положила ему голову на плечо. Это был дивный конец дня.

– Жаль, что ты не увидишь это небо. Оно такое красивое.

– Какое оно?

– Полосами разных цветов, где-то, будто художник специально ярко выделил края, а где-то будто растекается и превращается постепенно в другой цвет.

– По твоему описанию это действительно красиво, – он чмокнул меня в макушку.– Небо – это прекрасно, да?

– Его красоту не передать даже зрячему человеку, – я утыкаюсь в него носом. – Знаешь, тут очень красиво. Нам нужно сделать фото.

– О не-е-ет, – наигранно протягивает Арчи. – На фото у меня всегда красные глаза!

– В фотошопе замажу.

– Можно остаться в очках?

Я достаю телефон из кармана и включаю камеру. На экране появляемся мы: Арчи в ярко-красной футболке, поверх которой надета клетчатая рубашка, и я в черной толстовке с забавной надписью жмурюсь от солнца. Телефон издает щелчок, и фото готово.

Мы сидели там до самой ночи. И это было незабываемо.)

Эти воспоминания не заставляли меня плакать, нет, я безудержно смеялась. И это были те моменты, когда я действительно улыбалась по-настоящему.

Я перестала его искать, когда объявился мой отец. Это было слишком внезапно для меня. Объявился, и начать ухаживать за мной, как за маленькой девочкой. И даже проявил инициативу и решил поехать со мной в другой город. Спрашивается, что может быть лучше Нью-Йорка? Вот и я не знаю. А поехали(прим. полетели) мы в Лос-Анджелес. Видимо, куда-нибудь действительно подальше от большого яблока.

В самолете было невозможно лететь с ним. Это несколько часов нудных рассказов о том, как он колесил по всему миру, как он нашел и потерял женщину мечты. Будто о матери, что не стало не так давно, и речи не было. Будто он сам меня прокормил и вырастил. Папа, это не так! Он болтал и болтал, все семь с половиной часов к ряду. Я готова была застрелиться, лишь бы не слушать его. К слову, надоел он не только мне, потому что цоканье недовольных пассажиров говорило само за себя.

Прилетев и заселившись, я скрылась с его глаз куда-то далеко, а именно в ближайший продуктовый. Есть мне не хотелось, а вот поглазеть на продукты милое дело.

Я прохожу к большим завалам вкусных фруктов, где очень сильно пахнет бананами. Есть, все-таки, захотелось, и, наскребши три доллара в кармане, я отправляюсь за продуктами.

Купив себе три банана и одно манго, я выхожу на улицу. Около магазина стоит припаркованная машина, которая мне была очень знакома. Я обхожу ее и живу марку: BMW. Взглянув на номер, я понимаю, что это та самая машина.