3. Верочка
Пять лет назад я познакомился с девушкой. Она работала в газетном киоске на вокзале. А я ездил на работу почти каждый день и покупал у неё мой любимый «Спорт экспресс». Читывали наверно? Так вот и я. Конечно, газетёнка была мне эта интересна. Но и девушка постепенно вошла в мою жизнь. Казалось, она мне улыбалась приветливее, чем остальным. Говорила что-нибудь вроде – «Доброе утро. Вам как обычно? „Спорт экспресс“?» – «Да, – улыбался я. Пожалуйста». Я не знал, как её зовут. И вроде повода не было спросить. Ну что это мне даст, ну узнаю. Так было месяц, два, три… Один раз я пришёл, а газеты моей не было. Девушка мне улыбнулась, но ничего не сказала. Хотя видно было – узнала, конечно, узнала, но заговорить постеснялась. Она была невысокого роста, в меру пухленькая, и вся такая ладная блондиночка. По видимости, крашеная. Думаю, свой цвет волос у неё русый, – размышлял я, выходя с вокзала. Тьфу, что за чёрт! Думаю ещё, какой у неё настоящий цвет волос. У Машеньки-Дашеньки какой-нибудь. И имя, наверное, у неё глупое!
Прихожу на следующий день, а вместо неё – другая, пожилая женщина. Я был в растерянности. Потоптался… А она мне так строго сказала. – «Вам что, молодой человек?» – я ответил робко, как школьник у сигаретного киоска – «Спорт экспресс». Она подавила улыбку и дала мне газету со словами: – «А Верочка простудилась тут на сквозняке. Всё-таки осень уже. Не место ей здесь. Она так только, на лето устроилась на подработку. Последние 2 недели дорабатывает».
Меня как громом поразило. Всё сразу. И то, что тётка меня признала за тайного почитателя Верочкиных крашеных волос, и то, что Верочки скоро тут не будет. А мне казалось, что всегда я буду начинать рабочий день с приветствия Верочки моей. Моей! Ну вот! До чего додумался – уже «моей»! Только узнал, как зовут, и сразу «моей»! Всё это моментально пронеслось у меня голове. Я схватил газету как нашкодивший мальчишка, и быстро пошёл прочь, ничего не ответив, но… выдав себя с головой. Наверняка, Верочке всё доложат. А может, она специально «приболела», чтоб меня рассекретить? Ах, презренная! – как сказал бы Отелло, – ухмыльнулся я. А может, она правда приболела? Ведь, восполенье лёгких, например, это очень серьёзно. Не дай бог что! Тут я совсем огорчился, что попал… попал на любовь, как пела из хрипящего приёмника неумолимая Сердючка.
И я очень рассердился на Верочку. Что она дорабатывает, что она меня как бы обманула, ведь я подумал, что она тут постоянно работает. И что она приболела, и что эта тётка мне сказала, что Верочку Верочкой зовут.
Я не пришёл в киоск на следующий день. Я думал. Как… как быть, и как Верке отомстить! – О-па! Уже Веркой она стала.
Ну и ладно. Верка, так Верка.
Пришёл через день. Верочка явно толи болела, толи из-за меня так. Тёмные круги под глазами, припухшие губы. Как от слёз. Здравствуйте, сказал я официально. «Спорт экспресс, пожалуйста, …… И после паузы добавил убийственное, «Верочка». Она вся просияла, заметалась. Не могла найти издание, улыбнулась, а потом рассмеялась. И тихо сказала, – «значит, это Вы вчера разговаривали с тётей…»
Я пригласил её в кафе. Вернее, в пиццерию. Я страстно люблю пиццу. Зашёл за Верочкой в конце рабочего дня. Она нелепо вырядилась – на шпильках, в короткой юбке и дутой курточке по моде. Мы пошли.
«Как здорово! Я так хочу в пиццерию! Меня никто не водил ещё! – она тараторила и тараторила. «Ещё!» – подумал я, и почему-то зло. Значит, сразу настраивается на недолговечность отношений? Будет ей недолговечность! – пробурчал я про себя. Я вёл её сначала за руку. Потом под руку. Потом приобнял за талию, и никаких протестов от неё. Я знал, что она совсем молоденькая, что учится, и торчит на каникулах в киоске целые дни с утра до вечера. Жизни-то и не знает ещё. Но меня обозлила такая податливость. И не знакомы-то по сути.
Я говорю – «Какая ты милая!» А она только улыбается. А я так потихоньку сворачиваю с улицы во дворик. А она смотрит на меня, и не заметила. Только у двери парадной оробела, начиная понимать. А я ей уверенно – «Ну, что ты! У нас же любовь?!» Мы зашли в парадную, и она не знала, как и что будет. Совсем смутилась и растерялась.
Минут через пятнадцать-двадцать мы вышли из парадной… Я прикурил, а она смущённо одёргивалась. Перевёл её через дорогу, взяв за руку, по инерции, и притормозил на остановке. «Тебе в какую сторону? До метро, или до вокзала?» – «А мы что, в пиццерию не пойдём?» – удивилась она, и глазки её слегка округлились. – «Да вроде уже и не надо. Зачем теперь в пиццерию. Уже всё было». – Лениво протянул я и зевнул.
Я больше не покупал «Спорт экспресс» в том киоске. «Ну, во-первых, он у меня в новую сумку не влезал. И к чему в руках его тащить, когда можно у самой работы купить? Раньше я у работы киоск просто не замечал, а теперь вот заметил. А во-вторых, сколько можно поднимать продажи в одном ларьке? Надо же и другим торгашам заработать дать». – Думал я, быстро пересекая вокзальную залу.
4. Диплом и немного секса
Наступил долгожданный момент. Последний курс института и… диплом! Эта дорога, от школы до диплома была не то что тернистой, а просто сплошными шипами и проблемами. Я окончила школу. В институт поступать не рисковала. Денег на платное образование не было, да и на взятки и подарки тоже. Пошла в училище, которое облегчало поступление в институт по нужному мне профилю. Но откусывало от моей молодой жизни лишних 4 года… Вот мне 21 год, я окончила это училище, отсидела за партой. Последний рывок! Поступить!
Родственники – мать и старшая сестра считали меня неудачницей и вечно упрекали, что живу на их грошовый счёт. Отец ушёл от нас, когда мы с сестрой были ещё школьницами. Мать работала на рынке. Торговля шла не шибко, и она стала попивать, чтоб согреться на ветру, да завела подруг – из соседних ларьков, соответствующих их торгашеской работе. Как женщина, мать давно поставила на себе крест, ничего не ждала от этой жизни, ни во что не верила. Думала лишь, что нам принести на обед, да чтоб переучёт прошёл без проблем, и что будет в новой серии «Большой стирки». Мне такая жизнь просто невыносима. Я стремилась к высокому полёту мысли. Не хотела провести остаток жизни на рынке. Мечтала о творчестве. Стать чем-то и кем-то… Сестра же полностью повторяла мать, и была мне совершенно чужим по душе человеком.
Направление, которое я выбрала, вызывало в глазах матери и сестры ужас и осуждение. Наш профессиональный мир слишком тесен, так что не буду уточнять, что это было, но это касалось творчества.
Дома мне сказали, что готовы меня кормить, так как работать у меня не получалось. Ведь занятия на дневном отделении отнимали всё время – 6 дней в неделю. Но на большее обеспечение «такой дармоед как я рассчитывать не могу. И так денег лишних нет».
В какой-то момент, я думала что сорвусь. Я и так одевалась хуже, чем все, отказывала себе в малейших удовольствиях. Прокатиться на маршрутке было для меня событием, подорвавшим бы недельный бюджет выданного мне скудного содержания. Кроме того, в нашем учебном заведении мальчики были на перечёт, в основном учились одни девчонки, и конечно, такой как я, рассчитывать на мужское внимание не приходилось.
Постепенно я начинала тихо сходить с ума и зацикливаться на одной мысли. Мне было уже 25! И никому! Не единому мужчине не была я нужна! В старом пуховике зимой, похожем на матрац, или в серой шерстяной кофте, поверх платья осенью… никто из мужчин не обращал на меня своего взгляда. В какой-то момент повзрослевшее тело настолько брало верх над разумом, что я ловила мужские взгляды в автобусе, и если бы хоть один из них обратился ко мне, такой неприметной и не аппетитной. Я бы пошла за ним на край света, что бы получить ЭТО.
Многие подруги уже повыскакивали замуж, а я всё ещё не знала, как ЭТО! КАК! Казалось порой, что все поглядывают на меня и посмеиваются про себя, над моей опостылевшей «чистотой».
Иногда этот ком откатывал от горла, и мне казалось, что вполне можно вести достойную жизнь и без секса. Но в такие праздники как новый год, восьмое марта или 14 февраля, я не могла найти места себе и своему несчастному телу, мне хотелось рыдать от одиночества, и казалось, что праздники эти придумали садисты, чтобы лишний раз поиздеваться над людским самолюбием одиночек вроде меня. Всё. Весь мир кричал об ЭТОМ. Целующиеся парочки в метро и на улицах, фильмы по телику, даже реклама, совершенно, казалось бы, не связанная с отношениями, всегда строилась на поцелуях, объятьях, и прочих проявлениях, так мучивших и раздражавших моё воображение.
Я читала любовные романы, ощущала себя их героинями, пыталась заполнить пустоту вокруг себя, но мысль что мне сейчас, срочно, нужно найти мужчину, что это изменит мою жизнь, сделает меня такой же полноценной как все. Мысль о том, что все великие люди, о которых нам рассказывали в институте, творили под впечатлением эмоций, а сильнейшее из них – любовь… Эта мысль сводила с ума. Мне казалось, что и осмыслить-то творчество их я не могла, потому что была не познавшей секс, то есть любовь, и понятия эти на тот момент казались мне синонимами.
Да! И ожидание, и полное отсутствие перспектив, знакомств, приводило меня в исступление. Тысячи раз я проклинала тот день, когда компания ребят из нашего класса во время выпускного вечера отправилась к Петьке домой. И меня тогда звали. Я знала, что эта за компания, что будет много спиртного, сигарет, танцы, и не пойми что. Вернее очень даже понятно что. И… Я не пошла! Побоялась мамы, постеснялась, короче говоря, дура! ДУРА! ДУРА! ДУРА! Повторяла я себе тысячи раз. Упустила свой шанс!!!! С этой мыслью я уснула в очередной раз под утро, в своей одинокой постели, и даже представить себе не могла, что занимавшийся день несёт мне неожиданный сюрприз.
Был конец ноября. Я начала недавно писать свой диплом. Проснувшись утром, и отправившись в институт, я не ждала именно в этот день чего-то особенного. Но меня остановил в коридоре педагог нашего факультета и сказал, что заранее обращает моё внимание: в нашей библиотеке недостаточно материала по моей дипломной теме. Или нужно менять тему, или… съездить в Москву – в наше отделение, и там посмотреть недостающие материалы. Я знала, как будут злиться дома, как попрекнут меня деньгами, которые неизбежно потянет эта поездка, но даже не раздумывала, и решила ехать.
В Москве у нас жили какие-то дальние родственники. У них я и должна была остановиться. Наскребли денег на билет, на еду, так как ценник в Москве по сравнению с Петербургом явно зубастее, а ждать от родственников хорошего приёма не приходилось. Им тоже не нужны были «нахлебники», и так угол мне выделяли бесплатно.
Ради такого дела я попросила у подруги её старое зимнее пальто, что б выглядеть попрезентабельнее, и она, в добавок, напихала мне в чемодан своих юбок и кофт – «вернёшь, не к спеху!»
Я чувствовала себя словно маленькая школьница, когда на Московском вокзале кассирша выдала мне билет из Петербурга туда, в Москву, на встречу неведомому приключению! Когда мне любезно указали на входе в вагон, в какой стороне моё место, когда поезд тронулся, и колёса всё быстрей стучали, унося меня в неведомые края от всего, что так опостылело. Как это было здорово!
Стыдно признаться, но как догадался читатель моих мемуаров – дипломная проблема в Москве меня мало занимала… Красота города, в преддверии Нового года, яркие огни гирлянд, толпы людей на улицах, поток машин, общее веселье и оживление, которое царило на вечерней улице города, вскружило мне голову. Я чувствовала себе какой-то новой, смелой, раскованной, чуть ли не шикарной женщиной. Словно я приехала на выходные, на шоппинг или ещё не знаю зачем, а не на неделю, писать диплом, при милости на кухне у дальних родственников. Дни летели с невероятной скоростью. Неумолимо близился день, когда я снова должна была отдаться равнодушному бегу поезда… Но, у меня ещё оставалось два полных дня и три ночи в Москве. В тот вечер я купила себе билет в Театр. Спектакль закончился, но на ночлег возвращаться не хотелось. Я зашла в Пассаж. Великолепие витрин не привлекало меня. Всё равно эта роскошь мне не доступна. Я присматривалась к людям. Атмосфера праздника, предновогоднего ажиотажа, улыбки, эта милая суета. Я с трудом нашла свободное место и присела за столик в маленькой кафешке. Народ толпился. Зал гудел от стука каблуков и разговоров. И тут случилось нечто обыденное, но для меня заоблачное, невероятное, долгожданное, и не знаю, как ещё сказать об этом первом шаге, повернувшем русло моей однообразной жизни. Всё, что дальше я рассказываю, было словно не со мной.
Ко мне за столик подсел молодой человек. Поинтересовавшись, не занято ли место, он робко сел рядом, и я поняла, скольких усилий стоил ему этот решительный шаг. Он был совсем юным – лет 19 или 20. Его неумелый разговор, его смущение, его страх, что я могу обдать его холодом равнодушия и отправить обратно в толпу, всё это предало мне сил. Я была наверно на себя непохожа, если б кто-нибудь из знакомых увидел меня здесь, с каким-то посторонним мне молодым человеком, болтающую и небрежно играющую чайной ложкой. Я болтала как можно непринуждённее, рассказывала о своей поездке, о Петербурге, о том, что отдыхаю здесь, хожу по театрам, осматриваю достопримечательности. Наплела о себя всяких небылиц, и постепенно я так вжилась в роль, что перестала из себя изображать нечто. Я стала для него этим нечтом. Он слушал меня, не сводя глаз, затаив дыхание, не перебивая, только редко выдавая своё восхищение короткими фразами одобрения. Кто бы мог ожидать такого успеха? Конечно, я была лет на пять, а то и больше старше его, но, увы… мои годы опыта мне не прибавили. Просто жизнь сжалилась надо мной и подарила мне этот вечер, этот праздник, хотя… или вовсе не мне – в чужом городе, в чужом пальто, в чужой одежде и с маской непринуждённости на лице, какому-то другому, скрытому до сели, я.
Мы гуляли по ночным бульварам, посидели в каком-то парке на скамейке, прошлись вдоль набережной. Всё было отлично, но мой ухажёр продолжал робеть, несмело держал меня под руку и говорил бессвязные комплементы.
В конце прогулки он проводил меня до дома, и мы условились встретиться следующим вечером.
Я не пошла в библиотеку, а целый день ждала пяти вечера, сидела как на иголках и отсчитывала, сколько часов, минут, осталось до свидания. Переводила эти минуты в секунды, и их убывающее с каждым часом число, заставляло сердце биться сильней. Вечер прошёл так же восхитительно, но… Но завтра оставался последний день, а через день, в девять вечера у меня был поезд на Петербург. Мой кавалер словно позабыл, что пребывание моё в Москве неумолимо подходит к концу. Он галантно распрощался со мной у парадной, и условился встретиться на следующий день.
День накануне отъезда. Что принесёт мне этот день? Я оделась с особой тщательностью. Мы встретились днём, не откладывая свидание на вечер, но наша прогулка до позднего вечера, не увенчалась даже поцелуем! Что за повальное невезение? Я уже не думала о бессмыслице этого маленького флирта. Я старше его, живём в разных городах, у меня учёба, упёртые родственники, он ещё совсем ребёнок… Перспектив никаких, и чем меньше мы привяжемся друг к другу, тем легче. Но этот мальчик, заставивший меня поверить в себя, пересмотреть свою скованность и самоуничижение, почувствовать себя женщиной, он ДОЛЖЕН был до конца сделать меня счастливой!
Мы обменялись телефонами, и он обещался проводить меня на вокзал на следующий день. Кажется, только в этот момент он окончательно понял, как мимолётен был тот лоскуток счастья, что торопливый город отпустил нам без очереди. Свидание устраивать не было смысла. Утро должно было пройти в сборах, а потом, дорога на вокзал, и последнее «прощай».
Я не спала всю ночь. Собрала вещи. И, сидя на чемодане, обдумала, как я должна себя вести.
Я вызвонила его с утра, и напросилась в гости. Он сомневался, но родители его были на работе, квартира пустая, и он согласился, что последний раз «поболтать и выпить кофейка, вполне можно».
Я приехала. Сначала, и правда, было кофе и разговоры. Потом он показывал мне квартиру и вид из окна. Когда мы добрались до его комнаты, я уселась на кровать и стала расхваливать как тут аккуратно и уютно. Он совсем раскрепостился, сел возле меня и стал рассказывать, что за безделушки на полках стеллажа, откуда что привезено, и когда. Тем временем я расстегнула пару верхних пуговиц на кофте, и когда он вновь повернулся ко мне, то был слегка сконфужен. Но я, прочитавшая столько романов о любви, я, столько мечтавшая, как останусь наедине с прекрасным молодым мужчиной, как он обнимет меня, как его губы сольются с моими губами, я притянула его к себе, положила руку ему на плечо, губы мои оказались напротив его губ, а глаза – в глаза. Мы постепенно раздевали друг друга. Он легко поддался моей игре, да и вообще оказался довольно умелым, не смотря на юность и внешнюю непорочность. Поначалу в силе его объятьев было, пожалуй, нечто пугающее, будто не я соблазнила его, а он решил взять меня всю, без остатка. Но страх был мимолетным, и дальше мне казалось, что я проделывала все эти движения уже тысячи раз. Куда делось моё смущение? Мы даже не сообразили закрыть дверь в его комнату, я забыла о времени, об отъезде. Не думала тогда и о боли расставания. Просто мне было так сладко и хорошо, когда наши два обнажённых тела в полном изнеможении вытянулись на кровати, руки ещё были сжаты, а дыхание частое, словно на пределе.
…………………………………
Надо было торопиться. До поезда оставалось полтора часа. Мы вышли из его квартиры. Тело моё до сих пор ломило от сладостной истомы, а ноги едва передвигались. Я остановилась. – Покажи мне твоё окно! – он указал мне на освещённое лампой окно. – Мы забыли выключить свет уходя.
На подоконнике был небольшой силуэт.
– Что это?
– Это мой плюшевый мишка, в детстве ещё родители подарили.
Я посмотрела ему в глаза – мальчик он или мужчина!? В этом мишке за занавеской был он весь – нежный, трогательный, но… нерешительный. Как жалко, что он здесь, далеко, в Москве, этот мальчик с плюшевым мишкой на окне. Как жаль, что надо расстаться. Как жаль… Первый раз это «как жаль», всплыло у меня в сознании.
……………………
В поезде мне не спалось. Не смотря на усталость и переизбыток впечатлений. Я ехала назад, но ехала на встречу чему-то новому, или я ехала обновлённой, повзрослевшей. Теперь я стала женщиной. Я познала. Я поняла. И груз комплекса моей отсталости и ненужности упал с плеч раз и навсегда.
Дома, распаковав чемодан, и наскоро ответив на расспросы своих, я ушла к себе в комнату, порылась в коробке на шкафу, достала своего старенького медвежонка и поставила его за занавеску на окно…
5. Валька, или Жили-поживали, да пили, попивали…
Мать Валькина была родом из деревни. После войны приехала лимитчицей работать в Ленинград. Так и жила, скромненько, в общежитии. Валю нажила.
Работала, стояла на очереди – комнату отдельную получить. Жили не шибко хорошо, но не хуже чем многие. Валя окончила школу, с подругами на танцы в районный клуб к железнодорожной заставе ходила. Но все подружки быстро замуж повыскакивали, а Валя никак не могла выйти замуж. Была вроде не урод среди подруг, но одно обстоятельство приводило её в смущение. С юных лет она болела псориазом. Ни кофточку с вырезом не одеть, ни юбку короткую, ни на пляже не раздеться, ни в гостях нормально не посидеть – ничего нельзя есть. Строжайшая диета или обострение и короста на коже. Так и прошли студенческие годы. Кончила малярное ПТУ и устроилась на работу маляршей по отделке помещений, на стройку. Мужиков вроде хоть отбавляй, но ей было уже под тридцать, и неловкость от отсутствия личной жизни только усилилась. Стала Валя попивать, понемногу, но часто. Зазнакомилась с несколькими рабочими, и позвали они как-то её в гости, на день рождения. Валя пошла.
Три лампочки по 60 ват на потолке в старых плафонах, пельмешки с чесночком в кастрюле, салатик – огручики-помидорчики, в общем – туда —сюда, но с каждой новой стопкой на кухне с крашеными синими стенами, (краской, что в прошлом году на отделку парадных нового дома шла), кухонька эта и обстановка становилась всё уютнее. И вот один из них, Олежка, завёл с Валей беседу известного характера. – Ты мол, Валька, баба вроде симпатишная, мужчинам нравишься, учёная, специальность у тебя хорошая, да и по дому как я смотрю салатики – да туда-сюда, всё умеешь… Что ж ты одна ходишь? Валя замялась, покраснела, но пара рюмок, выпитых за здоровье Толика придали ей сил, и она сказала, что пока серьезных предложений ей никто не делал. На том разговор застопорился. Снова пили, Толика поздравляли, а потом и за то, и за это и за всё подряд. Одним словом, за общим столом свою тему не обсудишь.
На следующий день, встретив Валю на работе, Олежка предложил сходить вечером «куда-нить», и она согласилась. Уж очень он ей понравился. Да и тоскливо ей было без внимания мужского. Был в Олежке минус один, на первый взгляд смутивший бы при знакомстве – он заикался. Не сильно, но робел от этого, хотя с женщинами у него проблем не было.
Прошла неделя, и вот, Валя пришла вечером после очередного похода в кино к Олежику в гости. Посидели на общей кухне, и он пригласил её в свою комнатушку. Жданно ли, гаданно, но когда дело дошло до… дела, расстегнув блузку и увидев красные пятна, он не удивился. – У тебя этот, как его? А вот и у брата моего тоже есть! И больше Олег про псориаз Валин не заморачивался.
И вроде счастье можно сказать привалило. Стали они вместе жить. Расписались. В тридцать-то лет жизнь только начинается.
Умерла Валькина мать. Остались от неё 3 ковра, купленных где-то удачно, 2 сервиза из комиссионки, кресло, стол, старая кровать, и пара картин, не раз видно затопленных верхними соседями, в аляповатых рамах, но всё равно хранимых зачем-то. Поплакала Валька, но жить дальше надо. Всё это добро, кроме кровати перевезла к ним в комнатушку, и там стало совсем не развернуться, но, как говориться, в тесноте, да не в обиде. Жили они душа в душу, пили потихоньку, и Валя постепенно стала Валькой.
Хотели они ребёночка завести, но всё не решались – тесно в комнатке, места мало, не хотели ребёнка в ущербе растить. И на семейном совете было принято решение – делать аборт.
Погоревали, но что ж тут сделаешь. Олежка котёночка принёс из гаражей – мол, веселей нам будет! А Валька котов не любила, так что решили пристроить его по знакомым. Но никто не брал. Шла она с котёнком на руках от очередных знакомых. Думала, возьмут, а они тоже не захотели. Куда его деть? Видит, брёвна около пустыря навалены. Посадила она его на брёвнышки. Пищит котёнок, надрывается, да и тропина не очень проходимая. Но Валька шла, не оглядываясь, а на следующий день его там не было. Может, взял кто, а может, он между брёвен провалился, этого теперь никто уж не знает.
Тем временем, стройтрест, в котором они числились, выделил им комнату побольше, в 2х комнатной всего квартире. С бабушкой-старушкой, уборщицей из треста, напополам. Детей после того раза оказалось, что Валька иметь не может. Ну, что ж делать. Доживать то уже вместе, ведь жизнь-то идёт, а они уже 12 лет в браке были. И стали они так жить поживать да пить, попивать. Валька совсем опустилась. Перестала волосы подкрашивать, одевалась неопрятно, одежду не гладила и редко стирала. После полуночных попоек Олежка часто выговаривал ей, какая она баба худая. Крики и матерная брань сотрясала стены и разливалась по соседним квартирам. И дрались они чем бог послал. А в тот день бог послал Олежику, он сам не помнит что, но ударил он её по голове, и вышвырнул на лестницу в чем мать родила. А сам пошёл в квартиру проспаться. На утро пошёл на мировую, и решил Вальку пустить в дом. А она так и лежит, как швырнута была. Оказалось, что её парализовало, и попал он ей очень удачно, а именно – в область мозжечка. Странно, что голову совсем не проломил. Стал Олежка за Валькой ухаживать, кормить, поить, горшки выносить. Любить и беречь, одним словом. Ей инвалидность в 43 года дали, и пенсию платить стали. Олежка подшился, и работал сторожем на складе. (Стройка государственная к тому времени закрылась, в связи с перестройкой). А Валино с Олегом время словно остановилось. Жили они так ещё лет 11 – 12, хорошо, без перемен. Он работал, она постепенно ожила и стала по дому на костылях передвигаться, еду к его приходу готовить. Даже котика завели, как он мечтал. При каждом удобном случае Валя хвалилась соседкам. – У меня ж такой муж! Куда б я без него, я ж инвалид! Не хожу никуда. И продукты сам купит и по дому поможет! Хозяйственный!
Олег вышел на пенсию, и продолжал подрабатывать. Валя снова стала Валей для соседей, и все постепенно позабыли их пьянства и разгулы. Но тут то всё и случилось. Умерла старушка, что в соседней комнатке жила, и Валя с Олегом стали обладателем её 8ми метровой комнаты, а, следовательно, всей 2х комнатной квартиры! Можно сказать, что сбылась их мечта.
Тут бы и сказке конец, но видно котёночка с брёвнышек никто не подобрал, или комната должна была им достаться, что б ребёнок, которого они не завели в ней жил…
Олег купил новый телефон, и поставил его во второй комнате, «что б жёнка моя на костылях могла всегда к телефону по квартире поспеть, где б ни была!», – похвалился он. И они выпили за это вечерком. Валя выпила всего чуток, но голову ей повело, и два дня она лежала, не вставая на костыли. Потом стол на кухню новый купили, вместо общественного, «коммунального», и снова выпили. Потом краны в ванной поменяли, потом линолеум в передней, потом бра в маленькую комнату приобрели, потом ещё что-то, и каждый раз обмывали покупку. Олег «расшился», ушёл в запой, с работы его выдворили, а пенсии у них стали кончаться всё быстрее, и через некоторое время уже в середине месяца Олег бегал продать что-нибудь из дома возле ТЦ – на бутылку. Постепенно исчезли занавески с окон, может проданы, может содраны за ненужностью, ковры, что от матери Валькиной остались и сервизы, и мелочь всякая, что постепенно приобреталась. Кот удрал в подвал от беспокойных хозяев. Соседи снова стали звать их как прежде, только на особый манер – Валькой-пьяницей и Олежиком Валькиным.
В одно прекрасное солнечное утро в парадной пахло гарью, и Клавдия Иванна с третьего этажа, что работала бухгалтершей когда-то на одной стройке с Валькой и Олегом, вызвала пожарных. Языки пламени высовывались из окна кухни и одной из комнат их квартиры. На звонок они не отзывались. Выбили дверь. В горящей комнате было двое угоревших, закуривших спьяну, и опознания не потребовалось. Это могла быть только Валька с Олежиком своим.
Теперь там живут совсем другие люди, сделали ремонт, и история про Вальку и Олежика никого в парадной больше не занимает.