Потенциальные монстры

Однако, у меня было преимущество, по сравнению с Нормой. Мы с Тодом ходили в школу Меримонт во Флорвуде, и, по счастливому стечению обстоятельств, оба жили в маленьком городке Квинси, в паре километров от школы. Среди тысячи жителей одним был Тод Шоу. Он всегда находился где-то рядом. Настолько рядом, что однажды мы всё-таки столкнулись с ним и его матерью в магазине. Тод поздоровался со мной, а миссис Шоу одарила приветливой улыбкой. Ох, как она рада познакомиться с одноклассницей сына. Какое чудесное совпадение, что мы живём неподалёку. Да, да, надо бы непременно пообщаться поближе за ужином. Я была на седьмом небе, хотя и не верила, что этот ужин состоится. Тод Шоу не подойдёт ко мне на перемене и не предложит заглянуть к ним сегодня часов в семь вечера. Нет, всё случилось совсем не так.

Если в семнадцать лет ты не трахаешься с кем-то из футбольной команды и не бреешь лобок, то, скорее всего, вечерами ты смотришь сериалы или ведёшь дневник. Я усаживалась на широкий подоконник, слушала гудение ветра и наблюдала за звёздами. Где-то там целые галактики, неизведанные миры, Боги, Вселенные, инопланетяне. Мне казалось, что, когда я смотрю на них, они смотрят на меня. Изучают, наблюдают, посмеиваются. Им известны все мои тайны. Тод проходил мимо по школьному коридору, даже не замечая меня, а я шептала ему в след: «Доброе утро, моя любовь».

Я начала записывать свои мысли на бумагу после того, как однажды за обедом спросила отца:

– Как вы познакомились с мамой?

По негласному соглашению мы оба обходили эту тему стороной всю мою жизнь. Было вполне достаточно того, что мать мертва. Остальное казалось уже совершенно неважным. Но в семнадцать лет я только и думала, что о Тоде и моей пылающей любви. Казалось, весь мир был пропитан этой дурацкой любовью и всякой романтической ерундой. Будь я в своём уме, точно не полезла бы к отцу с такими вопросами. Он выглядел так, будто собирался схватить тарелку и запустить мне в голову. Она бы ударилась о мою лобную кость, а потом вернулась бы к нему в руку, словно послушный бумеранг. И он спокойно продолжил бы вечернюю трапезу.

К счастью, и я сама и моя лобная кость оказались вне угрозы. Отец всего лишь стукнул кулаком по столу и ничего не ответил. Тем вечером я впервые стала записывать мысли на бумагу. А затем это сделалось привычным занятием. С бумагой оказалось легче, нежели с отцом.

То, что произошло дальше, я списала на чудо. Самое настоящее, о котором снимают документальные передачи. Когда люди смотрят в камеру, ревут и дрожащим голосом рассказывают такие невероятные вещи, что волосы становятся дыбом. Например, о том, как в парня три раза ударило молнией, и он остался жив. Или о девушке, излечившейся от рака груди благодаря тибетским мантрам. Что-то похожее произошло и со мной.

Я валялась в постели уже несколько дней с температурой и соплями. От телевизора болела голова, спать уже не было сил, из доступных развлечений оставался только мой дневник, обтянутый голубым хлопком с розовыми фламинго. И я начала писать:

«Дорогой дневник, я хочу только одного – чтобы Тод вошёл в эту дверь, бросился ко мне и поцеловал. А потом… а потом мы бы поженились и уехали отсюда навсегда, только вдвоём! Хочу, чтобы Тод всегда меня любил.»

На следующий день примерно после обеда отец постучал в дверь моей комнаты:

– К тебе тут… пришли – он замялся и почесал макушку, – гости.

Какие у меня могли быть гости? Отец пожал плечами, как бы отвечая на мой немой вопрос. Дверь отворилась шире, и из-за его спины показался Тод, высокий, стройный, с томным взглядом и густыми бровями. Выглядел он по-настоящему шикарно в тёмно-синих джинсах и белом свитере.

Отец попятился назад, оставляя нас наедине. Позже я узнала, что чаще всего отцы не пускают мальчиков в комнаты к дочерям без присмотра. Не думаю, что отцу было совсем на меня плевать. Скорее, он растерялся от неожиданности. Ко мне первые пришли гости. Думаю, мы все, включая Тода, находились в некотором шоке.

Когда отец ушёл, я заставила себя снова посмотреть на Тода. И тут же осознала, насколько отвратителен мой вид. Ужасней некуда. Естественно. Вселенная не могла выбрать момента лучше, чтобы послать ко мне будущего мужа. Я не считала себя красавицей, но, одно дело – встречать любовь всей своей жизни без макияжа, в домашней футболке или даже с созревшим прыщом. И совсем другое – всё и сразу, плюс очарование затянувшейся простуды. Почему-то говорят, что всё и сразу получить нельзя. Очень даже можно. Я болела, чихала и кашляла во все стороны и, по-настоящему, как полагается, с соплями и слюнями. Голова не мыта уже четыре дня, так что в ней как раз должна была зародиться новая форма жизни. Брови не выщипаны, лицо бледное и впалое. Повсюду мокрые салфетки, запах лекарств и куриного бульона, который я буквально сегодня утром, разумеется, пролила на кровать и, разумеется, о смене белья даже не задумывалась. В общем-то, всё идеально. Идеально для первого свидания с парнем моей мечты.

О, это было свидание. Несмотря ни на что, одно из лучших в моей жизни. Тод был мил и обходителен, назвал меня по имени и спросил о самочувствии:

– Джемма, привет. Извини, что побеспокоил. Я переживал за тебя. Как твоё здоровье?

Тод Шоу переживал за меня. И это не сон. Я убедилась, пару раз ущипнув себя под одеялом за сосок. Самоё чувствительное место. Но оно того стоило. Это был явно не сон.

– Вот, – он протянул пакет, – мама передала.

Я вытащила руку из-под одеяла и схватила его. Лак на ногтях облез, и выглядели они отвратительно. Я думала положить пакет на стол и спрятать руки назад, но Тод смотрел на меня с ожиданием, и я почувствовала, что должна открыть подарок. Это был свитер, с таким же длинным воротом, как у Тода, только зелёный, изумрудный. Тогда до меня дошло, что переживал не он, а его мать. Миссис Шоу заставила его навестить меня по-соседски. Наверняка всё было именно так. Прочитав разочарование на моём лице, Тод обеспокоенно спросил:

– Тебе не нравится?

– Нравится, очень, – я улыбнулась, – передай маме огромное спасибо.

– Хорошо, передам, – он топтался на месте, словно собирался что-то сделать или сказать, но никак не мог решиться. Я впервые видела его таким неуверенным и даже немного испуганным. Мы оба молчали, и вот Тод, кажется, начал отступать назад, к выходу, в тот самый момент, когда мне приспичило раскашляться. Горло резко зачесалось. Из меня искрами забрызгала слюна в разные стороны, глаза, наверное, выкатились, и я стала похожа на болотное чудовище, потому что Тод заметно побледнел в другом конце комнаты. Он стоял, раскрыв рот. Всё его тело напряглось, будто он готовился к прыжку, а я продолжала кашлять, размахивая руками. Горло жутко разболелось, словно его царапали осколками разбитого стекла, на глаза навернулись слёзы. Тод, наконец, пришёл в себя, бросился к столу и налил мне стакан воды. Его руки дрожали, а взгляд был таким потерянным и испуганным, что я едва не закричала:

– Беги, спасайся! Уноси ноги!

– В-во-от, д-держи, – заикаясь, он пихал мне стакан. Наконец, кашель стих. Я прерывисто дышала, пытаясь успокоиться. Мне понадобилась помощь, чтобы приподняться. Тод склонился надо мной, осторожно схватился за подушку с двух сторон и приподнял. Он был так близко, что я могла чувствовать его дыхание: тёплое, лёгкое, мятное. Его лицо на секунду оказалось рядом с моим, его щека случайно коснулась моей. В таком положении мы и замерли. Пока Тод меня не поцеловал.

Всё случилось очень быстро, но я запомнила каждую деталь, каждую сотую долю секунды. Его мягкие, влажные губы на моей щеке. Воздушное, почти незаметное касание, но оно было.

– Поправляйся, – с этими словами он выскочил из комнаты, словно его ужалила оса. Я не успела разглядеть его взгляд. Во взгляде всегда можно прочитать самое важное. Понравилось ли ему? Чего он испугался? Почему убежал? В принципе, ответы были очевидны. Понравилось ли ему целоваться с болотной жабой в эпилептическом припадке? Вряд ли. Испугался? А кто бы ни испугался такого чучела, извергающего свою заразную слюну во все стороны? Убежал? Да странно, что не улетел на космической скорости прямо через крышу!

Но мне очень повезло. Я ошиблась по крупному. Иногда ошибаться приятно. Я уже говорила, что случившееся дальше было настоящим чудом? Магией. Волшебством.

Когда я была ребёнком, наши соседи иногда брали меня с собой в парк. Пока они пускали воздушного змея, я сидела на лавке и наблюдала за ними. Однажды ко мне подсела девочка. Её звали Мелисса. У неё были запутанные волосы, будто их никогда не расчёсывали. А ещё она таскала с собой маленькую сумочку, набитую камнями.

– Зачем они тебе? – спросила я.

– Мама говорила, что камни обладают волшебной силой, – ответила Мелисса, разложив их на платье – и они могут разговаривать, правда, не все.

– Твои тоже разговаривают? – мне стало действительно интересно.

– Пока нет, но я продолжаю искать говорящие. Мама делала из камней амулеты и продавала по два доллара за штуку.

– Из тех, что ты собираешь?

– Иногда.

– Твоя мама – колдунья?

Мелисса кивнула в ответ. Тогда я подумала, что было бы здорово стать колдуньей. Я могла разговаривать с камнями и делать из них амулеты. Колдуньи знают разные заклинания, и их все боятся. Им всё и всегда сходит с рук.

– А твоя мама может наколдовать много мороженого? – спросила я.

Мелисса выбрала один камешек и выкинула его:

– Она сейчас на небесах. Я не знаю, разрешают ли на небесах колдовать.

После её слов мне почему-то расхотелось становиться колдуньей.

Когда мы читали «Грозовой перевал» в старших классах, мисс Лоттер качала головой и повторяла: «За всё приходится платить, дорогие мои. За всё приходится платить».

Эта история – история расплаты. И не только моей. Все платят. Все связаны, как нити одной гигантской платёжной паутины.

Пайпер

5

Прошло два дня, и мистер-завтрак вновь переступил порог «кафе у Майка». Теперь Пайпер знала его имя, но прозвище Клары надёжно к нему прилипло. Нельзя было не заметить перемен, произошедших с ним. Если в прошлый раз он излучал уверенность, широко расправив плечи и горделиво улыбаясь, то сейчас выглядел сутулым и задумчивым. Улыбка стала куда более робкой и мимолётной, чего не пропустила даже Клара:

– Мистер-завтрак сегодня не в духе, – сказала она, вернувшись с его заказом, явно разочарованная тем, что осталась без привычной дозы поднимающего самооценку утреннего флирта. Вскоре на смену разочарованию пришло раздражение, когда мистер-завтрак внезапно заговорил с Пайпер.

– Чего он от тебя хотел? – сразу же набросилась Клара, опершись на барную стойку и преградив ей путь.

– Ничего, – ответила та, ставя чистые кружки на поднос. Когда Клара подходила слишком близко, от приторного запаха её дешевых духов в смеси с сигаретным дымом, можно было запросто задохнуться. Пайпер сделала шаг назад, увеличив между ними расстояние.

– Вы знакомы или как?

– Он приходил, когда тебя не было. Я принимала заказ. Ты долго собираешься тут стоять и мешать мне работать?

Никто не говорил, что они должны быть лучшими подругами. У Пайпер не было лучших подруг, да и вообще, подруг. К тому же, Клара ей не очень-то и нравилась. Пусть они и выручали друг друга, когда на кафе обрушивалось цунами посетителей, но каждая была сама за себя. Таково главное правило молодой одинокой женщины, как сказала однажды окольцованная Уилла.

Весь остаток смены Клара то и дело бросала на Пайпер косые взгляды, но о мистере-завтраке больше не заговаривала. Вернувшись домой, в свою крохотную комнатушку с покосившимся шкафом и скрипящим столом, Пайпер бросила грязную форму на кровать и заметила, что из фартука торчала белая бумажка. Свёрнутая салфетка с номером телефона. Она подумала, что это даже забавно, но тут же остановила себя: не было ничего забавного в том, что мистер-завтрак не собирался оставлять её в покое. Он знал, где она работает, а это значительно всё усложняло. Мечта о тихой спокойной жизни, по крайней мере, в ближайшее время, рушилась у Пайпер на глазах.

На следующий день Алек не появлялся. И на следующий тоже. Однако, в четверг вечером, когда Пайпер выходила с работы, он дожидался её, подпирая спиной кирпичную стену соседней прачечной:

– Вы мне не позвонили, – заявил он скорее задорно, нежели обиженно.

– Послушайте, – у неё была заготовлена речь на такие моменты, честное слово. Коротая и бескомпромиссная, но мистер-завтрак не дал ей шанса и начать.

– Нет, это вы послушайте, – он тут же опустил глаза, смутившись, и добавил с меньшим напором, – пожалуйста. Для меня это очень важно, понимаете? Вы, вроде как, спасли мне жизнь.

Спасла, а не вроде как – подумала Пайпер. Ну, и что с того? Могла бы и не спасать, так что вместо того, чтобы докучать, валил бы ты лучше…

– Я очень хочу с вами поговорить, – не унимался Алек, едва не истекая слюной, – может, мы выпьем где-нибудь кофе, или я хотя бы провожу вас домой?

Второго Пайпер допустить уж точно не могла. Не хватало ещё, чтобы он узнал её адрес, а потому пришлось тащиться в ближайшую кафешку через два квартала, куда надутый индюк-менеджер не принял её на работу.

Они расположились за столиком возле входа. Спустя пару секунд появилась молоденькая официантка с ярко голубыми тенями и красной помадой. Она назвала Алека по имени, смерив Пайпер презрительным взглядом:

– Старая знакомая, – неловко объяснил он.

Пайпер хотелось уйти. Ей не нужен был ни кофе, ни разговоры, ни очередной самовлюблённый бабник. Очаровательный подлец. Именно такие – самый опасный вид. Они не просто затащат в постель и исчезнут на утро без следа. Нет, они приготовят завтрак, заставят тебя поверить, что ты – особенная, влюбят в себя, прежде чем сбежать. По крайней мере, так закончилась история её бывшей соседки-актрисы – разбитым сердцем и залитым кровью полом в ванной.

Алек говорил красиво и правильно, улыбался заразительно, но при этом вёл себя на удивление скромно:

– Я помню, что не в вашем вкусе, – пояснил он, – поэтому воспринимайте эту встречу, как знак моей благодарности. Если же я могу ещё что-то сделать…

– Нет, – резко перебила Пайпер, – ничего больше не надо.

– Я – журналист. Пишу для Хаймсвилль Кроникл о спорте и религии. Едва ли вы такое читаете, если только не интересуетесь боксом и не следите за карьерой баптистских пасторов, – Алек улыбнулся, однако улыбка тут же исчезла, стоило ему посмотреть на серьёзную Пайпер, – в общем, я хотел сказать, что вот это, – показал пальцем на себя и на неё, – ваш сон и авария… это самое интересное, что со мной случалось за все тридцать пять лет жизни.

Пайпер сделала глоток кофе, не собираясь задумываться над его словами. Она время от времени поглядывала на большие круглые часы на стене. Короткая стрелка приближалась к девяти. Ещё пять минут и можно было смело распрощаться с приставучим мистером-завтраком. Теперь приставучести нашлось логичное объяснение. Соседка-актриса говорила, что журналист даже на свидании остаётся журналистом. Однако, Пайпер не было никакого дело до того, чем занимался Алек, когда не завтракал в «кафе у Майка»:

– Это, действительно, уникальный случай, – он облизнулся, заёрзав на стуле, – я бы сказал, сенсация.

Пайпер едва различала, о чём он говорит. Её внимание было сосредоточено на часах. Тик-так. Тик-так.

– Народ обожает сенсации. У нас в газете вам даже заплатят…

– Заплатят? – очнулась она, резко скользнув взглядом на Алека, – за что?

Заметив её настороженность, он снова облизнулся и прочистил горло. Действовать нужно было максимально деликатно.

– За интервью. Вы могли бы дать мне интервью. Такой материал – настоящая редкость, – Алек осторожно улыбнулся, – конечно, реакция будет спорная. Люди потребуют доказательств, но это уже не ваша забота. В нашем деле тем лучше, чем больше люди говорят.

По телу Пайпер пробежала острая холодная дрожь: несмотря ни на что, внутри неё всё ещё жила наивная двадцатидвухлетняя простушка.

– Если журналист приглашает тебя на ужин, – говорила соседка-актриса, – значит, он либо хочет залезть тебе под юбку, либо ему что-то от тебя нужно.

Он не первый и не последний. «Малышка получит вкусное мороженое, если назовёт Робби самую быструю лошадку». «Я свожу тебя в зоопарк, если расскажешь, изменяет ли мне этот гавнюк ». «Эй, прочитай-ка по моей ладони, и мы поделимся косячком».

– Не будет никакого интервью, – заявила Пайпер, резко встав, – спасибо за кофе.

Алек бросил пару смятых купюр на стол и бросился на выход вслед за ней. На улице их встретила приятная лёгкая прохлада августовского вечера:

– Постойте, почему вы убегаете?

Она ничего не ответила, ускорив шаг:

– Я чем-то вас обидел? Если не хотите интервью, его не будет, я просто подумал…

– Подумал что? – Пайпер резко остановилась и посмотрела на него, уперев руки в свои тощие бока.

Он сделал пару глубоких вдохов, пытаясь восстановить дыхание:

– Что было бы здорово поделиться нашей историей.

– Нет у нас с вами никакой истории! – воскликнула она, – мне что-то приснилось, вы живёте и здравствуете, как и прежде. Не о чем здесь больше говорить, поэтому прошу – оставьте меня в покое.

– Но вы не поняли…

– Это вы не поняли.

– Послушайте же меня, – Алек вовремя удержался, чтобы не схватить её за локоть, – плевать на интервью!

Пайпер язвительно усмехнулась:

– Я серьёзно, – продолжил он, – буду и дальше писать о баптистах. Мне нравятся баптисты. Пожалуйста, только не уходите. Дослушайте меня.

– Наше общение бессмысленно. Вы продолжите задавать вопросы, но я не стану на них отвечать.

На его лице промелькнула улыбка надежды:

– Если проблема в этом, обещаю, что больше никогда не задам вам ни одного вопроса. И обещаю, что никакого интервью не будет. Вы ведь правы. Даже если бы я захотел вас обмануть и что-то опубликовать, мне бы не хватило фактов.

Не хватило фактов – повторила про себя Пайпер. Это так. Ему не о чем будет писать. Ему никто не поверит. История высосана из пальца. И всё же, их больше ничего не связывало, зачем тогда он давал ей ненужные обещания?

– Мы с вами не станем друзьями, и я не в вашем вкусе. Тогда почему вы не даёте мне уйти?

– Я же сказал, вы – самое интересное, что когда-либо со мною случалось.

Быть самым интересным в чьей-то жизни – огромная ответственность. И Пайпер вовсе не собиралась её нести. Не она жаждала общения с Алеком, а он добивался её внимания. Приходил в кафе каждый день и улыбался именно ей, спрашивал, как дела, пару раз дожидался со смены и звал на ужин. Она не предвкушала романтического интереса. Его слова об интервью всё ещё крутились в голове, как отрезвляющее напоминание о его подлинной сути. Однако, время от времени, Пайпер позволяла себе видеть в нём мужчину, интересного, опытного, обходительного. Пусть даже на пару секунд, не больше. Например, когда он провожал её домой, рассказывая истории о владельцах кафе, ювелирных магазинов, ателье, встречавшимся им на пути.

– Я здесь родился и вырос, – говорил Алек, улыбаясь, – я многих знаю в Хаймсвилле, особенно в этой части. Мой отец проработал почти тридцать лет в ремонтной мастерской на Спринг Авеню. Сейчас там новый владелец, но внутри мало что изменилось.

К удивлению Пайпер, он сдержал обещание и не задавал вопросов. Всякий раз, как вопрос готов был сорваться с его языка, он останавливался и моментально исправлялся. Мастер перефразирования. Повелитель слов. Третьесортный писака. Пайпер прочла пару его статей для интереса, никакого интереса в них не обнаружив. И, тем не менее, она подумала о том, что даже большой талант можно загубить дерьмовым применением. Возможно, в Алеке умирал непризнанный гений.

Вскоре из мистера-завтрака он превратился в мистера без вопросов. Почти всё время, что они проводили вместе, он рассказывал о себе:

– Почему ты откровенничаешь со мной? – спросила однажды Пайпер.

Алек пожал плечами и странно посмотрел на неё:

– Чёрт его знает. Но интуиция подсказывает, что тебе можно доверять.

Интуиция его не обманывала. Пайпер знала совсем немного чужих секретов, однако, хранила их так же бережно, как и свои собственные. Ей нравилось, что Алек много говорил о работе. Будто того недоразумения с интервью и не было вовсе. Ещё он говорил о том, что в свободное время пишет. Так, ничего серьёзного. Когда-то ему хотелось… Но потом не сложилось… И, вообще, всё не просто…

Уже спустя месяц они ходили в кино, гуляли по парку и знали совершенно точно, кто сколько сахара кладёт в кофе и как готовить яйца на завтрак. Даже Клара смирилась с их неожиданным сближением и сдалась без боя. Теперь стоило Алеку зайти в кафе, она поддевала Пайпер:

– Твой мистер-завтра пришёл.

Примерно в то же время он и начал рассказывать ей об отце. Совсем немного, кусочек за кусочком. Он говорил о Нью-Йорк Таймс и больших возможностях, и о болезни отца. О том, что в день его похорон шёл сильный дождь. Их соседка поскользнулась на траве и скатилась прямо в могилу на гроб. О том, что под самый конец отец называл его Куртом и кричал, что у Шейлы одна грудь больше другой. О том, что когда-то он мечтал уехать в Большое Яблоко и прославиться.

Алек говорил, сидя на лавке возле фонтана на площади Тимбрук и жуя хот-дог:

– Вечер пятницы отец называл разгрузочным. Сразу после работы шёл в пивную со своими дружками, а возвращался с подружками. Красавцем он не был никогда, и всё время щурился, да и руки вечно грязные, но женщинам нравился.

Алек говорил, наблюдая за звёздным небом по дороге из кино:

– Он назвал меня бездельником, когда я выбрал журналистику. Он считал бездельниками всех, кто работал головой, а не руками. Когда у него нашли рак лёгких, я сперва подумал, что он заболел мне назло, чтобы я не смог уехать в Нью-Йорк.

Алек говорил, стоя в очереди за сладкой ватой на местной ярмарке:

– Я бы мог уехать после его смерти, но здесь, вроде как, сложилось с работой, да и что делать в большом городе без знакомств? Где родился, там и пригодился.

Алек говорил, касаясь сухими губами шеи Пайпер:

– Ты – настоящий подарок судьбы. Ты спасла меня не только от смерти, но и от смертельно скучной жизни.

Наконец, прижавшись щекой к его волосатой груди, заговорила Пайпер:

– Мне и раньше снились странные сны. С самого детства.

– Я знал, что ты особенная, – он крепче прижал её.

– Иногда я слышу голоса.

– И что они говорят?

– Бывает, что всякие глупости, которых мне не понять. А порой просят о помощи.

– Думаешь, это призраки?

– А ты веришь в призраков?

– Я верю тебе.

Алек всегда находил правильные слова.

– Ещё бывают видения. Как короткие фильмы.

– А я до сих пор мечтаю издать роман и прославиться. Считаешь, мы парочка сумасшедших?

Пусть так, думала Пайпер, но теперь это было неважно. Сумасшедший-одиночка – жалкое зрелище. Двое сумасшедших – сила.

Она прежде не курила, но когда он предлагал, всегда соглашалась. Дым их сигарет смешивался в воздухе, и в такие моменты было невозможно различить, где заканчивался Алек, и начиналась Пайпер. Вся его квартира пропиталась дымом. Они курили, сидя на широком подоконнике в спальне.

– Ты слышала о спиритическом салоне мадам Дидье? – спросил он.

Пайпер покачала головой. Нет, она о таком не слышала.

– На пятом авеню.

– Она гадалка?

– Кто? Мадам Дидье? – Алек выпустил дым, – нет, насколько мне известно. Она управляет салоном, но сама не гадает. Она была одной из подружек моего отца, той, что задержалась дольше, чем на ночь.

– Ты хочешь, чтобы мы с ней встретились?

Он перевёл на неё взгляд:

– Читаешь мои мысли?

– Нет, – честно ответила Пайпер.

Алек кивнул и снова затянулся:

– Мне кажется, это лучше, чем работать официанткой. И там никто не примет тебя за сумасшедшую. Ты была бы среди своих.

– Среди своих, – шёпотом повторила она, – не знаю…

– Только подумай. Ведь тебе больше не придётся подходить к незнакомцам на улице или в кафе и сообщать о надвигающейся смерти, – он улыбнулся, – они сами будут приходить к тебе. Ты сможешь по-настоящему помогать людям, а не подносить им чёртовы бургеры с картошкой, понимаешь? Мне не нравится, что тебе приходится крутиться вокруг вечно голодных идиотов с подносом.

– Алек, не надо…

– Я не принуждаю тебя, просто говорю. Ты подумай, сама подумай. Давай хотя бы заглянем туда, хорошо?

Пайпер идея с салоном сразу не понравилась. Она не стремилась использовать свои способности, а, скорее, наоборот – спрятать их как можно дальше. Однако, уже в конце недели она стояла напротив большой стеклянной витрины с надписью «Мадам Дидье: гадания и предсказания».

Внутреннее освещение было достаточно приглушённым. Сердце Пайпер забилось быстрее при виде целой очереди женщин, потягивающих чай за крохотными столиками, вероятно, в ожидании своей очереди.

Мадам Дидье, она же Синтия Кокс, женщина в возрасте, с короткими волнистыми волосами с проседью и широкой спиной, приняла их дружелюбно и тепло. Они прошли в её кабинет – небольшую комнату с роскошным деревянным столом и тяжёлыми занавесками:

– Значит, вы утверждаете, моя дорогая, что обладаете… – она сделала паузу, постучав огромными красными ногтями по столу – способностями, не так ли?

– Можешь не сомневаться, я готов за неё ручаться.

Синтия наградила Алека театральной улыбкой:

– Это чудесно, дорогой, однако, ты же понимаешь, что у моего заведения есть репутация. Я не могу брать всех и каждого лишь потому, что за них кто-то ручается. Что вы умеете? – она обратилась к Пайпер, – раскладывать карты?

Та покачала головой.

– Может, гадать по ладони или чайным листьям?

Пайпер растерянно посмотрела на Алека и снова покачала головой. Мадам Дидье потянулась за сигаретой:

– В таком случае, едва ли вы нам подходите.

– Но мне не нужны ни карты, ни чайные листья.

– Это прекрасно, только в нашем деле без всей этой мишуры далеко не уедешь. Если ты не раскладываешь карты или не зажигаешь свечи, люди считаю тебя шарлатаном.

– Но я не…

Алек сжал её руку:

– Синтия, просто дай ей шанс. Она способна на такое, что твоим цыганкам и не снилось.

– Послушай, дорогой, мой дед был потомственным колдуном в Новом Орлеане. Я тоже кое-чего умею. Например, чувствую, когда мне пытаются запудрить мозги…

– Маленькие вруньи остаются без ужина. Большие вруньи попадают в ад, – внезапно произнесла Пайпер. Лицо Синтии вытянулось и побледнело. Сигарета выпала из руки на стол. Спустя секунду она выставила Алека за дверь и продержала Пайпер у себя в кабинете около получаса. В итоге её приняли на работу с единственным условием:

– Начинаешь сегодня же вечером!

Сони

6

Комната допросов называлась среди своих «Коробкой». Сони соглашался, что даже у того, кто находился на стороне закона, «Коробка» вызывала ощущение дискомфорта и изолированности. Никто не любил находиться в ней подолгу, а у Сони, вдобавок ко всему, ещё и начинала раскалываться голова. Теперь он редко присутствовал на допросах лично, но всё же приходилось порой. Как сейчас. Вместе с Риччи и детективом Пайном они вошли в «Коробку» под номером один. За столом в центре сидел мужчина. Парень – подметил Сони, – лет двадцать пять, двадцать семь. Лидия была в восторге от его способности угадывать возраст людей. Говорила, что ему нужно идти на телевидение.

– Добрый день, меня зовут капитан Сони Бакстер, отдел криминальных расследований – представился он. Отодвинул со скрипом один из двух стульев и присел. Детектив Пайн поглядел на Риччи, а когда тот кивнул, оставшись стоять возле двери, занял второй стул.

– Уилли Портер, – тихим голосом ответил парень. Он выглядел крохотным и очень худым, совсем как подросток. Волнистые волосы были убраны за оба уха, открывая лицо и острые скулы. Широкая чёрная толстовка висела на его узких плечах. Из-под густых сраставшихся к переносице бровей на Сони смотрели усталые карие глаза. Под определённым углом он даже походил на девушку, совсем юную, однако, в том, как он держался, не было и намёка на трогательную наивность. Мистер Портер не стеснялся и не боялся, а скорее выглядел искренне измученным и, если присмотреться повнимательнее, отчаявшимся.

– Мистер Портер, – заговорил Сони, – введите меня в курс дела, – глаза парня тут же распахнулись.

– Но я уже всё рассказал детективу Пайну, – в длинном предложении его голос прозвучал хрипло и мужественно.

– А теперь расскажите мне.

– Вы считаете, что Пайпер мертва? Что её убили? – Уилли вдруг метнул взгляд на детектива, от чего тот вздрогнул и заёрзал на стуле.

– Нет, мы… – прочистил горло, – мы просто хотим как можно скорее во всём разобраться и помочь вам, мистер Портер.

– Но как мне может помочь отдел криминальных расследований? Разве вы не занимаетесь убийствами? – парень посмотрел на Сони, и его взгляд при этом едва заметно смягчился. Сони располагал к себе и вызывал доверие. Это случалось всякий раз, как двое детективов входили в «Коробку» – хороший коп, плохой коп. Только он не был ни тем, ни другим.

– По какой-то причине, они видят в тебе человека, – говорила Лидия, – а не суровую руку закона.

– Убийствами в том числе, – Сони уверенно ответил, – но сейчас наша задача отыскать вашу невесту, разве не так, мистер Портер? Расскажите мне всё, что произошло, с самого начала. Уверен, вы понимаете, насколько важно время в нашем с вами положении.

Уилли на несколько секунд замолчал, опустив взгляд. Его руки лежали на коленях под столом, усиливая сутулость и делая его ещё хрупче на вид. Наконец, он заговорил, не поднимая головы: устало, медленно, лениво, как будто соглашаясь, что время важно, но, вместе с тем, выражая протест. В «Коробке» неизменно протестовал каждый, кто туда попадал. Тем или иным способом:

– Пайпер Грот, моя невеста, пропала два дня назад. Вечером накануне исчезновения мы зашли поесть вафель, потом я проводил её домой. До самой двери. Я видел, как она вошла внутрь.

– В котором часу это было? – спросил Сони, достав небольшой блокнот из кармана пиджака и тут же сделав пометку.

– В двадцать два ноль пять.

Ещё пометка. Удивлённый взгляд:

– Откуда такая точность?

Уилли вздохнул так, будто собирался объяснить нечто до неприличия элементарное:

– Когда я пришёл домой, то сразу посмотрел на часы. Я всегда смотрю на часы, ведь вы сами сказали, капитан, что время важно. Было двадцать два двенадцать. От моего дома до дома Пайпер идти ровно семь минут. Я неоднократно засекал, так что можете мне поверить. Значит, мы расстались с Пайпер ровно в двадцать два ноль пять.

– Хорошо, и что было дальше?

– Я немного поработал, затем лёг спать. В семь сорок утра я вышел и направился к Пайпер, чтобы проводить её на работу. Постучал в дверь, но никто не открыл. У неё был запасной ключ под глиняным горшком слева от двери. Я достал его и вошёл в дом, стал звать Пайпер, но она не отзывалась. Тогда я вошёл в спальню и увидел, что постель заправлена. Странно, но я решил, что она ушла без меня, хотя с тех пор, как мы стали встречаться, я всегда провожал её на работу. Тем не менее, я отправился в продуктовый магазин, но мистер Торн, владелец, сказал, что Пайпер ещё не приходила. Я вернулся домой и стал звонить ей на мобильный. Он оказался выключен, тогда я понял, что случилась беда.