Цветок приподнял листья изнанкой вперед и как будто примиряюще улыбнулся. Недоверчиво я всматривался в него, держа горшок на вытянутых руках, которые сильно дрожали. Но потом смекнул, что цветок дело говорит, да и неприятности с хозяйкой, которой я задолжал арендную плату, мне были ни к чему. Я медленно вернулся к окну, поставив цветок точно на желтоватый пыльный круглый след. И сразу испуганно отпрыгнул на безопасное расстояние, крепко зажмурив глаза и надеясь, что, когда их открою, галлюцинации пройдут.
– Слушай, не знаю, разбираешься ли ты в растениях, но, если что, звать меня Фикус, – я вжал голову в плечи и настороженно глядел в упор на Фикус, едва соображая и не в силах уловить суть сказанного, – Но никаких прозвищ, сокращений и уж тем более уменьшительно-ласкательных. У меня к тебе просьба, приятель. Не мог бы ты положить сюда другую книгу или хотя бы перевернуть страницу. Бог знает сколько здесь пылится этот томик сочинений Фроста**. Ты его раньше часто перечитывал, а несколько месяцев назад, когда тут была та девица, ты прочёл ей строки и когда она накинулась на тебя, как самка богомола, пришвартовал эту книгу почему-то прямо перед моим носом. От сквозняка страницы перевернулись всего один раз. И вот я как идиот день за днём перечитываю одну и ту же строчку, – Фикус со свистом втянул в себя воздух и монотонно, скучающе, почти укоризненно процитировал наизусть, – Когда общество достаточно удобно для вас, вы называете это свободой, – словно наяву я увидел, как Фикус скорчил мину, а потом язвительно хмыкнул, – Довольно удручающая фраза в моём положение, так не думаешь? Кстати, а что за строчки ты читал тогда этой крошке? Дешевый коктейль по соблазнению дамы, я тебе скажу – алкоголь и поэзия. Хотя, с твоей физиономией иначе и не справиться, – довольный своей шуткой, Фикус немного даже приподнял свои листья.
*вид хищных растений болотистых областей восточного побережья Соединенных Штатов Америки.
**один из крупнейших поэтов в истории США, четырёхкратный лауреат Пулитцеровской премии.
– Как же там… – напрягая память, он постучал веточкой по стеклу окна, – Скрывать… Нет. Душа скрывает… Нет, не так… А! – подняв кверху веточку, торжествующе начал Фикус, – Мы любим скрытничать, хотя душе и боязно скрываться…
– Так неотысканным дитя боится, спрятавшись, остаться, – хором произнесли мы.
Я невольно закончил строки вместе с Фикусом и, сделав шаг назад, обессилено упал на кровать. Я свесил руки между колен и понурил раскалывающуюся голову. От мигрени у меня выступили слёзы. Подняв взгляд на Фикус, мне стало стыдно, что я его не поливал. Почему-то он напоминал мне парнишку из магазина внизу, только спустя десятки и десятки лет.
– Прости… – прошептал я, – Тебе не повезло с соседом, я не особо то учтив…
Фикус только хмыкнул в ответ.
– Тебе, должно быть, надоело жить на этом подоконнике… – извиняющимся тоном сказал я, выпрямившись. Я протянул ему бутылку, предлагая джин, но он сделал вид, что не замечает.
– Отнюдь! – высокомерно, как будто защищаясь, выпалил Фикус, – Неплохое пристанище. Я вижу в это окно рассветы и закаты. Вижу лето, осень, зиму и как приходит весна. Вижу снег и зелень. Вижу небо, – гордо прочеканил он.
– Но… – я потёр руками лицо и уставился в окно. Почему-то я был уверен, что Фикус сейчас тоже смотрит за горизонт с совершенно умиротворенным видом, – Разве тебе не хочется встретить утро или весну в другом месте, увидеть рассвет из другого уголка мира?
– Они разве чем-то отличаются? – снисходительно рассмеялся Фикус, с сочувствием окинув меня взглядом, как какого-то невежду, – Те же цвета, та же суть. Да и если я увижу то, что вижу каждый день здесь в другом месте, разве это что-то изменит?