* знаменитый мысленный эксперимент австрийского физика-теоретика Эрвина Шредингера. Суть эксперимента в том, что в ящик с механизмом, содержащим радиоактивное атомное ядро и ёмкость с ядовитым газом, помещают кота. Если ядро распадается, открывается ёмкость с газом и кот погибает. Если распада ядра не происходит – кот остается жив. До того, как ящик открыли вероятность того, что кот жив равна вероятности того, что он мёртв. Получается, что кот, сидящий в ящике, и жив, и мёртв одновременно.
В двадцать лет я был уверен, что стану известным писателем, а потому после школы сразу отправился работать мальчиком на побегушках в местную газету. Но спустя десять лет от планов написать книгу остались лишь потускневшие мечты. Мои рассказы и стихи не печатали, оправдывая это тем, что они слишком реалистичные, а потому неинтересные и грустные. Творить становилось всё тягостнее, пока я не пришёл к выводу, что мне вообще нечего сказать этому миру. По крайней мере сказать то, что бы приняло общество. И сказать это так, чтобы суть слов находила в душе отклик, а не безразличие, непонимание и критику.
Спутанно размышляя о прошлом, я глотнул из горла джина, сдержал рвоту, икнул, рыгнул поморщился и сделал ещё несколько глотков. Мгновенно голова поплыла, как бумажный кораблик по бурной реке.
– Псс!
Я вздрогнул и так резко крутанулся, оглядываясь, что чуть не потерял равновесие. Едва освещенная, полупустая, пыльная комната, в которой пахло канализацией и сигаретами была пуста. Я потряс головой.
– Эй, парень!
Мои глаза расширились и закатились. На лбу проступили испарины, и я едва сдержался, чтобы не броситься наутек прочь из комнаты.
– Кто это!? – завопил я хриплым голосом, который меня подвел и звучал как будто из колодца.
– Надо же, столько вместе живём и ты не узнаешь! – услышал я в ответ спокойный и очень старый голос, – Я тут, возле кровати, на окошке, которое заело с прошлого года.
Медленно я подошёл к окну и присмотрелся. Это розыгрыш, подумал я. Но чей? Кажется, тогда, затуманенным разумом я искал блоху. Есть ведь блошиный цирк, почему бы блохам не уметь разговаривать?
– Эй, блоха, ты где? – опустив голову так, что глаза смотрели параллельно подоконнику, прошептал я.
– Какая я тебе блоха, недоумок? Блоха! Нет, вы слышали!?
И тут я посмотрел на цветы, которые стояли на подоконнике. Хозяйка, что сдавала мне эту комнату уже четыре года, велела их поливать, но делал я это ровно неделю после переезда, и то не всегда водой. Там стоял кактус и фикус. Кактус был тонкий и высокий, но безупречно ровного салатового цвета, с крошечными серебристыми иголками. Он напоминал гигантскую гусеницу, что давным-давно начала плести кокон и почему-то бросила это занятие на половине. Фикус же был, пожалуй, сантиметров пятьдесят в длину, с поникшими толстыми листьями на тоненьком стволе, какие пожелтели, а некоторые и вовсе сломались, от чего казалось, что их кто-то грыз. Земля в горшке была покрыта солями и гниющими свернувшимися побегами.
– Ты… – выдохнул я, – Ты… Черт, я сошёл с ума! У меня горячка! Я сейчас умру или впаду в припадок безумия и никогда не смогу вернуться к реальности! – я сомкнул веки и опрокинул бутылку, обжигая горло джином и пошатываясь.
– Было бы тут чего хорошего, чтобы сюда возвращаться, – хмыкнул голос.
Я поперхнулся и принялся судорожно оглядываться в поиске спасения, а затем схватил горшок с цветком и побежал к открытому кухонному окну с твердым намерением выбросить это исчадие ада.
– Совсем рехнулся, приятель! Ты все мозги растворил спиртом, ей богу! А ну немедленно – но! – медленно поставь меня на место! Иначе я за себя не ручаюсь! – завопил голос, – Послушай, – рассудительно сказал он, увидев, что я замер то ли в нерешительности, то ли как замирают в неподвижной позе шизофреники, – Дыши ровно, ничего страшного не произошло. Да и зачем тебе меня выбрасывать? Сам подумай, что может сделать такому громиле как ты, такой как я? Я же не Венерина Мухоловка*, да и ты не муха! Поставь обратно на подоконник, и мы спокойно поговорим. Я изложу тебе суть своей просьбы… Всего лишь маленькая просьба и я умолкну, даю тебе слово. А, как тебе предложение, приятель?