Я на цыпочках подошел к столу, за которым сидел, взял свой телефон и тихо вышел из зала. Тогда я подумал, что в условиях целенаправленной евроинтеграции бывшей социалистической республики толкатели говна в обратном направлении являются некими маркерами – пионерами перемен, которые вскоре ожидают всю страну, которую международные финансовые институты и старшие товарищи брюссельского кольца уверенно ставят в нужную позу. А поскольку в органах власти и бизнесе таких евроинтеграторов становится все больше, наклон этот будет происходить все быстрее, а проникновение все глубже. Безусловно, я был не многим лучше Степана. Журналистика для меня, как и для него, не была ни призванием, ни гражданской позиции, ни даже крестом, который выпало нести по жизни. Просто Гаврик перешел ту грань, которая для меня была недопустима ввиду рабоче-духовного воспитания, даже с учетом невообразимых возможностей и доходов, которые давал такой подход к делу. За почти 10 лет в журналистике я перестал верить в созидательный эффект СМИ, в их пользу. Даже наоборот. Мое отношение к профессии стало скорее бездушным – это всего лишь способ заработка, как у кассира, забойщика скота или любого другого клерка. Хотя, наверное, даже хуже, поскольку ни кассир, ни забойщик не испражняется в головы своих клиентов. Честно говоря, журналистов, верящих в профессию, и исповедующих эту веру искренне, наверное, нет вовсе. А если и есть, то это наивные глупцы, чей интеллект просто еще не переварил бульон реального положение дел. Но я таких не встречал, за исключением пары отъявленных лицемеров и негодяев. Конечно, всплески обиды за державу периодически случаются у всех. Но это такая форма бичевания, которая необходима для продолжения деятельности: когда тонешь в собственном говне, надо иногда делать рывок, чтобы не захлебнуться. Например, некоторые забойщики скота, оправдывая убийство коров, держат дома очень много животных, которых обхаживают, как королей. А многие журналисты, преимущественно под псевдонимами, ведут блоги, телеграм-каналы и пишут статьи о коррупции, чиновничьем беспределе, безнаказанности власть имущих и срывании рабских оков. Можно слукавить и оправдаться, что, мол, жизнь такая. Что вбиваемые со школьной парты и дальше по жизни лозунги о свободе и справедливости, сложно воспринимать всерьез, поскольку часто призывающие к совести, патриотизму и порядочности люди в реальности исповедуют совершенно противоположные ценности. Поэтому сопоставляя слова с делами возникает какое-то извращенное понимание реальности. Как говорил мой декан во время лекции о журналистской этике – не у каждого есть Maybach, но каждый готов в него сесть при малейшей возможности. Но скажем откровенно, мы идем по жизни как навозные жуки, бездумно и отрешенно катим впереди себя свой говняный шар, и с каждым шагом он все больше и тяжелее. Заложенные в нас во времена ненавистной империи понятия долга, доброты, справедливости, силы закона с каждой прожитой секундой и приобретенным жизненным опытом замазываются новым слоем дерьма – другими абстрактными понятиями, которые современные теоретики объединили в один семантический узел – потребительский гламур. Об этом еще что-то Островский писал, как темный гламур поглощает светлый романтизм. Телефон стал вибрировать и гнусавый голос под ужасный звук гитары запел – ходит дурачок по небу, ищет дурачок глупее себя. Я снял трубку.
– Я под подъездом, выходи, – раздался знакомый лисий голос Гаврика, в этот раз звучавший с деловитой ноткой.
Я надел кроссовки, схватил куртку и вышел из квартиры. Еще в подъезде меня охватило странное ощущение, что я нахожусь в каком-то чужом месте, а не в своем родном парадном. С виду все было будто как всегда. Но сейчас почему-то в глаза бросались обшарпанные, исписанные стены, покореженные перила, разбитые в рамах стекла. От мусоропровода не то, чтобы воняло – истошный запах затруднял дыхание. Пол был залит водой, а от сырости и холода костенели пальцы рук, меня стала пробирать дрожь. Открыв двери подъезда и увидев, что за ними, мне захотелось со всего духу рвануть обратно в квартиру и завалить вход шкафом, стульями, в общем всей находящейся в квартире мебелью. Прямо напротив подъезда стоял огромного роста человек в стальных пластинчатых латах поверх красной туники и шлеме с поперечным гребнем, такие, кажется, носили римские офицеры – центурионы, и метровых силиконовым фалоиммитатором, покрытым венами, избивал, точнее, забивал какого-то уже бездыханного голого мужика. Справа от него двое легионеров в шлемах без гребней и более простых доспехах – кольчужных рубашках истязали другого обнаженного бедолагу: один заломил ему за спиной руки, другой заталкивал в глотку толстый силиконовый член. Подобный картины можно было наблюдать по всему двору. Но почему-то больше всего меня шокировала сцена возле второго парадного – там один легионер вытер свой еще эрегированный член тряпкой, расправил кольчужную рубаху и толкнул ногой в задницу свою жертву, которая от удара приложилась лицом об асфальт. Слева в одной куче лежали голые мужики – кто без сознания, кто еле слышно стонал. У всех из задниц торчали силиконовые члены. Больше я не успел ничего увидеть, потому что глаза мои автоматически сомкнулись. Затем я услышал звук клаксона автомобиля и знакомый голос: – Вадатурский, я здесь. Я открыл глаза и за громилой в латах увидел черный mercedes премиум-класса с синей мигалкой на крыше. Из заднего окна автомобиля выглядывала золотая маска, как мне показалось, с небольшими прорезями для глаз и без черт лица.
– Чего ждем? – спросил Гаврик, и маска слегка пошевелилась.
Я старался не смотреть на легионеров, а главное их работу, и быстрым шагом пошел к машине. Я попытался обойти громилу-центуриона как можно дальше стороной, но он, заметив меня, преградил путь искусственным фаллосом и сказал басистым голосом бандитского бригадира или средневекового инквизитора: – стоять, грешник.
Я остановился и сглотнул.
– Служивый, это наш человек, – крикнул Степан, после чего машина проревела спецсигналом.
Центурион посмотрел в сторону автомобиля, и медленно убрал член. После того как я прошел, он опять принялся бить свою жертву. Обойдя автомобиль, я сел возле Гаврика. В этот раз он не был в своем дурацком спортивном костюме. На нем был широкополый красный плащ с золотым подбоем и капюшоном, закрывающим верхнюю часть головы. Новая маска была без рукояти и, видимо, как-то крепилась на затылке. Она действительно была без черт лица с миндалевидными разрезами для глаз. Гаврик посмотрел на меня очень внимательно – как лейтенант спецслужбы на только что завербованного молодого учителя истории, и с умным видом, но явно с претензией на шутку сказал: – Район у тебя, конечно, не ахти. Грязь, вонь, гопота. После чего рассмеялся.
Я все еще не мог прийти в себя и путался в мыслях.
– Кто это были? – само собой вырвалось из меня, когда машина тронулась.
– Ты о тех, кто с мечом или на щите? – расхохотался Гаврик, – Орлы – это бойцы XI легиона, который когда-то растворился в южных широтах самой северной империи… Не парься, Глеб, у них своя работа, у нас – своя. Поехали.
По пути в ресторан мы больше не говорили. Я периодически пытался смотреть в окно, но мир по ту сторону автомобиля не способствовал созерцанию – дождь поливал серые панельные дома, машины в пробках коптили воздух, вдоль набережной манипула легионеров с красными щитами вела куда-то каких-то женщин, как мне показалось, в металлических рубахах и с зашитыми ртами. Поэтому большую часть пути я сидел, уткнувшись в пол, и думал о том, зачем я понадобился Уильяму Виндзору. Другие вопросы в тот момент мне казались неважными. Мы остановились возле ресторана «Желтое море» на Шота Руставели. Выйдя из машины, только теперь я заметил, что на улице было довольно темно, как во время сумерек, и невероятно холодно. Меня сильно знобило, аж сводило зубы. Я осмотрелся по сторонам. Справа в нескольких метрах от нас вокруг костра сидели шестеро легионеров, кажется, на щитах, и что-то тихо обсуждали. Перед рестораном стояли несколько очень дорогих машин с синими мигалками на крышах и две колесницы, запряженные четверкой лошадей каждая. Слева – никого не было видно, зато тихо, но отчетливо доносились вызывающие мороз на коже всхлипывания, стоны и хрипы. Обойдя машину, Степан открыл переднюю пассажирскую дверь, взял с сиденья пакет, на котором было написано «Ни Прадом единым… подпись – Луис Вуитон», шепнул что-то водителю, за всю дорогу я так и не посмотрел на него, опасаясь увидеть очередного неприятного субъекта, и подошел ко мне.
– Это твоя униформа, – сказал он, протягивая пакет.
Презент оказался довольно тяжелым, словно там были гантели, а не одежда. Хотя если предположить, что там были латы, тяжесть объяснялась. От этой мысли мне стало не по себе. Я на секунду представил себя легионером, избивающим огромным членом какого-то человека, от чего меня стало тошнить. Когда мы подходили к входу в ресторан, нам на встречу вышел тучный швейцар в японском или псевдояпонском бело-желтом кимоно и с чрезмерно низким поклоном придержал дверь в открытом положении. Гаврик протянул ему какую-то банкноту, если не ошибаюсь 100 долларов. Тот принял ее с выражением неописуемого счастья, поклонился и сказал: аригато с ярким украинским «гээ». Когда мы зашли, швейцар присел на корточки, достал из кармана зажигалку, поджег банкноту, кинул ее на землю и стал жадно вдыхать продукты горения. Это действо я наблюдал через стеклянную входную дверь ресторана и от удивления открыл рот. Я себе даже представить не мог такого отношения к валюте, учитывая нынешний курс. Внутри ресторана сразу возле двери нас встретила очень красивая молодая девушка-администратор, на которой из одежды были только чулки, которые крепились к тонкой резинке, опоясывающей талию, и туфли с огромными – сантиметров 20 шпильками. Я немного смутился от вида голой девушки. Она же улыбнулась и спросила: вам какой зал – курящий или курящий-курящий?
– Любой, – безразлично ответил Гаврик. Девушка развернулась, и мы пошли следом за ней. Вероятней всего, мы зашли в зал, который считался курящим-курящим. Там был настолько густой дым, что разглядеть что-то перед собой можно было не более чем на расстоянии вытянутой руки. Я шел за Гавриком, точнее за чернотой его спины, и наткнулся на какой-то стол. Послушался звон стекла, после чего проникновенный тяжелый мужской голос сказал: Блядь. В следующий момент меня за горло схватила мощная рука, ноги мои оторвались от земли, и я стал подниматься вверх, словно Дэвид Коперфильд, показывающий зрителям трюк левитации. В дыму я разглядел занесшийся надо мной кулак.
– Поставь на место бафометова клерка, – раздался угрожающий голос Гаврика.
– Где атрибуты? – ответил голос из дыма.
– Повторять не буду, – повысил голос Степ.
Человек повиновался. Через несколько метров меня снова кто-то схватил за руку. К счастью, в этот раз это был Гаврик.
– Садись, пришли уже? – сказал он.
Я нащупал довольно низкий стул и сел. Гаврик откинул капюшон, снял свою маску и положил ее на край стола. Она действительно крепилась к затылку широким кожаным ремнем. Затем он чем-то зашуршал, чиркнул зажигалкой, затянулся и выпустил струйку дыма, которая разрезала плавно перемещающиеся по помещению серо-молочные массы белым шлейфом и растворилась вблизи моего лица. Я прощупал свои карманы, но сигарет в них не оказалось. От избытка впечатлений я как-то забыл, что бросил курить около восьми месяцев тому. Но что-то в глубине души говорило мне, что в отказе от сигарет теперь нет никакого смысла. И дело было вовсе не в переполненном табачным дымом помещении.
– Степан, угости сигаретой, – попросил я.
Из дыма вынырнула рука с портсигаром, на котором была изображена голова мопса, и зажигалкой. Я вытянул сигарету, немного покрутил ее в руках, а затем быстро вставил в рот, подкурил и глубоко затянулся. В голове приятно закружилось. Как давно мне хотелось это сделать, но желание быть здоровым и счастливым, как в социальной рекламе на развороте журнала Men's Health, где красивый парень с белоснежными зубами, обнимая ожившую куклу барби, радостно отвечает уродливому, сутулому, неопрятному и явно неуспешному молодому человеку: «не курю», останавливало меня.
– Если бы еще и пару рюмок дернуть, может, и жизнь бы наладилась, – подумал я, вспомнив старый анекдот.
К нашему столику кто-то подошел. Я с трудом разглядел девушку с книжками меню. Одну она протянула мне, другую Степану.
– Девушка, не отходите, мы сразу закажем, – сказал Гаврик, после чего обратился ко мне – доверься мне, я сделаю правильный заказ.
Быстро отыскав страницу с ролами, Гаврик стал выбирать блюда: нам, значит, два черных дракона, два зеленых дракона, два красных дракона, два желтых дракона, и… ты десерт будешь? – поинтересовался он у меня. Я угукнул в ответ.
– И два тирамису. Все, – закончил он, громко захлопнув меню.
Только тогда я заметил, что обложку книжки, которая была сделана то ли из кожи, то ли из качественного дерматина, украшало тиснение в виде головы козла, явно срисованное с Уильяма Виндзора.
– Почему меню украшает эта картинка? – спросил я у Гаврика.
– У этого ресторана, как, впрочем, и у многих других, подписано соглашение о партнерстве с чешским пивзаводом «Великопузовицкий козел». Они им пиво поставляют по бросовой цене, а они их бренд продвигают, – ответил он.
Я ухмыльнулся. Девушка забрала у нас книжки, и удалилась. Гаврик придвинулся ко мне, затянулся и пустил очередную струйку дыма: – Ну, давай, не тяни кота за хвост, спрашивай, что тебя интересует.
– Только познакомились, и сразу под юбку, – подумал я, – ну что ж, без предварительных ласк, так без ласк.
Я крепко затянулся и спросил: – где я?
– В ресторане «Желтое море», – ответил он, ехидно сощурив глаза и искривив рот в улыбке.
– Это не Киев, точнее не тот Киев, который я знал, – продолжил я.
– Да, брат, Киев изменился. С одной стороны – в худшую сторону, с другой – в лучшую. Последний вариант выберут люди с галицким акцентом, – улыбка на лице Гаврика расползлась еще шире, – а что ты хотел – революционные перемены приводят к изменению всех сфер жизнедеятельности.
– Все это похоже на какой-то дурной сон, который почему-то не заканчивается, – продолжил я.
В этот момент к нашему столу кто-то подошел, отодвинул стул и присел.
– Такова теперь твоя реальность. Можно сказать, что раньше ты жил в матрице, а теперь увидел жизнь, или наоборот, – сказал приятный женский голос.
Я попытался рассмотреть лицо хозяйки голоса, но она сидела на таком расстоянии, что густой дым позволял лишь тайком уловить невзрачные контуры человека.
– Чтобы максимально упростить наше общение и дальнейшую работу, буду пытаться объяснять тебе все происходящее обычными словами, точнее метафорами и аллегориями. Это поможет тебе хоть немного уловить общий смысл, – продолжила девушка, – Мы называем все это Кузней. Только прошу тебя, не надо искать в этом слове намек, или даже прямые отсылки на мифы, легенды, сказания и прочую древнюю и эзотерическую ерунду. Добротная средневековая Кузня, особенно в картинах Босха – с жуткими инструментами, печью, жаром, звоном металла, может создать определенные аллюзии на это место, но это равноценно тому, что заявить, будто все украинские политико-экономические журналисты являются геями. Конечно, определенные точки соприкосновения между этими сообществами найти можно, в этот момент Гаврик кашлянул, и среди работников медиа немало гомосексуалистов, но все же их внутренние стержни, в принципе, сравнивать некорректно, поскольку они преследуют различные цели. Одни толкают говно в партнера, другие – в мозги читателя, что куда отвратительнее.
– Знакомься, Вадатурский, это твоя новая коллега по цеху, глава управления анализа трендов Ольга Штерн, – сказал Степан.
Из дыма в моем направлении вынырнула женская рука с большим золотым кольцом в виде козлиной головы с горящими красными рубинами глазами. Я вначале растерялся, не знал, как поступить: поцеловать руку или пожать. Решил все же пожать.
– Очень приятно, – сказала Ольга, и ее рука исчезла в дыму.
– Так вот, – продолжила она, – корректнее всего сравнивать Кузню с крупным мегаполисом или вертикально-интегрированным промышленным холдингом, скажем, металлургической, энергетической или автомобильной корпорацией. Здесь есть свои площадки, интеллектуальный центр, маркетинговый отдел, служба охраны, прочие структуры и сопутствующая социальная инфраструктура.
– Правда, без профсоюзов, – хихикнул Гаврик.
В этот момент к нашему столику подошла официантка с подносом и стала выкладывать на стол наш заказ. Вначале девушка положила передо мной и Гавриком свернутое в цилиндр теплое полотенце на бамбуковой подставке. Степан сразу же взял его и принялся вытирать руки. Я поступил аналогично. Затем на столе проявились блюда. На белых фарфоровых тарелках лежали фигурки оригами – драконы, которые были сделаны из основных мировых валют. Черные драконы были сделаны из долларов и иен, зеленые – из франков и евро, красные – из юаней, зеленые из фунтов, долларов и иен, желтые – просто из евро. Хотя я бы назвал их скорее оранжевыми. Вместо аппетита эти блюда вызвали у меня озадаченность. Затем девушка положила передо мной чугунную сковородку без ручки и небольшую горелку, которая работала на каком-то жидком топливе.
– Ольга, поделиться с тобой, мы что-то много набрали, – сказал Гаврик.
– Не откажусь, – ответила она, и Степан попросил официантку принести еще один комплект приборов, то есть сковороду и горелку.
– И как с этим обходиться? – поинтересовался я.
– Просто, бери да жуй, – пошутил в очередной раз Гаврик.
– Какое-то время ты будешь проходить адаптацию, точнее акклиматизацию на Кузне, но вскоре этот ритуал станет для тебя естественной и обычной практикой. Более того, без него ты едва протянешь здесь и день – станешь замерзать, теряться в мыслях – пока окончательно не потеряешь себя и растворишься в глубинах этого мегаполиса, – сказала Ольга.
– Того гляди, и легионеры огреют по спине фаллосом, не узнав бафометова клерка – захихикал Степан.
После этих слов я заметил, что уже настолько замерз, что от холода меня трясет.
– Я тебе покажу, что нужно делать, – продолжила Ольга.
Она подтянула к себе тарелку с красным драконом, поднесла к его голове горящую лампу и в секунду фигурка загорелась ярким пламенем. От резкой вспышки света на какое-то время стало видно ее лицо. Большие красивые глаза, длинные непонятного из-за густого дыма цвета волосы, пухлая нижняя губа, небольшой тонкой нос, совсем едва вздернутый вверх, тонкий длинный шрам на половину левой щеки. Она поднесла к фигурке руки, наклонила голову и сделала короткий вдох, подобно тому, как героиня Умы Турман в фильме «Криминальное чтиво» втягивала в себя белый порошок через свернутую купюру. Мне даже показалось, что от дракона оторвался огонь и перелетел в нее. В следующий момент за нашим столом снова стало сумеречно.
– Попробуй, – сказала она.
Я поджег своего дракона. Бумага вспыхнула, и оригами стало быстро превращаться в пепел, попутно создавая тянущиеся вверх струйки дыма.
– Вдыхай, – призывала Ольга.
Я сделал небольшой вдох, который в секунду согрел меня. Затем еще один – более глубокий, после чего мне стало совсем тепло и хорошо.
– А теперь сосредоточимся на важном, – продолжила Ольга, – у Кузни по всему миру очень много филиалов, мы находимся в одном из них, в каждом из которых заправляет свое отделение корпорации «АйДи». Это от английского ID. Если сказать совсем просто: ID – это цифровой отпечаток конкретного пользователя, идентификатор, цифровое ДНК человека. В этом заложена философия бренда – нам важен каждый пользователь или человек. Вернее, клиентом нашей корпорации должен стать абсолютно каждый человек. Перед тем как объяснить тебя, чем занимается наша компания, нужно рассказать о конкурирующей фирме, которую мы называем Генсвет – полное название ЗАО «Генератор Света». Сегодня мы занимаем доминирующее положение на рынке, но так было не всегда – и наш главный конкурент, вышеупомянутое ЗАО, хоть и сдает позиции, но все еще может нанести нам существенные потери, не дать нам достичь целевых показателей по итогам отчетного периода.
После небольшой паузы она продолжила, – Глеб, ты знаешь, что такое частица Бога?
– Читал, что так ученые называют элементарную частицу, существование которой открыли при помощи Большого адронного коллайдера. Бозон Хиггса, кажется. Это что-то из дебрей квантовой механики и тайн существования вселенной.
– То, о чем ты говоришь, не более чем специфическая шутка, которую могут понять только физики-теоретики, – сказала Ольга, – Мы же говорим о вещах серьезных и даже эзотерических. Вопрос этот сложный и необъяснимый. Все обстоит не так, как я скажу, но для выполнения должностных обязанностей сказанного будет достаточно. Итак, частица Бога – это внутренний источник света в каждом думающем существе. Этот источник света автоматически направлен на создателя и служит источником его существования. То есть, пока свет на него направлен, он существует, и наоборот, пока он существует, в думающем существе горит частица Бога. Пока понятно?
– Не совсем, – ответил я.
– Представь, что ты обычный металлический фонарик, который светит, скажем, в стену, – продолжила Ольга, – фонарик может светить в любую сторону, но он направляет луч именно в сторону стены.
– Почему? – поинтересовался я.
– Скажем так, такую программу в него заложил производитель. Если выключить фонарик, потухнет свет и стена погрузится во мрак, то есть ее не станет.
– Почему ее не станет. Она просто станет неосвещенная. Если включить фонарик, мы же снова ее увидим, – парировал я.
– Все верно. Но если мы направим луч света в другую сторону? – спросила Ольга.
– Мы осветим что-то другое, например, стол, тумбочку, другую стену, – ответил я.
– Точно. А что будет с первой стеной? – продолжила она.
– Она останется во мраке, – ответил я.
– Хорошо, а откуда ты знаешь, что она останется во мраке? – вела меня Ольга.
– Потому что я помню, что светил на нее. Кроме того, ее существование можно доказать, направив туда луч света? – сказал я.
– Ну, память не самая надежная штука. А касательно – направить туда свет. Наша работа как раз заключается в том, чтобы свет туда больше не попадал, – пояснила Ольга.
– Но от того, что мы перестанем светить на стену, законы физики же не поменяются, она же не исчезнет, – не унимался я.
– Откуда ты это знаешь? – спросила она.
Я хотел было сказать, что это легко проверить, направив туда луч света, но осекся, вспомнив предыдущий ответ. Получалось, что без луча света стена канет в небытие, перестанет существовать. При этом при наведении на нее фонарика, она возникала опять.
– Хорошо, – продолжил рассуждать я, – пока свет направлен на стену, она существует. Направить луч в другую сторону, она исчезает. Но перед этим ты утверждала, что пока свет направлен на создателя, он существует, и наоборот, пока он существует, в думающем существе горит частица Бога. Получается, что, когда мы поворачиваем фонарик в другую сторону, значит в нем исчезает частица Бога.
– Смышленый мальчик, – отозвался Гаврик, который во время моего разговора с Ольгой, успешно сжигал своих драконов.
– Все верно – подтвердила Ольга.
– Что же остается в фонарике без частицы Бога? – поинтересовался я.
– Это и есть самый главный вопрос, – хихикнул Гаврик.
Эту фразу он сказал чуть медленнее, чем говорил обычно, делая акцент на каждом слове, от чего мне прочему-то стало не по себе.
– Свято место пусто не бывает, – сказала Ольга, – поэтому, когда фонарик перестает светить на стену, в нем зарождается или возникает другая частица. В этом и заключается наша работа – заменить частицу света в фонарике. И главная наша цель – сделать это в абсолютно всех фонариках.
– Что это за частица? – спросил я.
– По сути это та же частица Бога, но с противоположным значением. Для человека в принципе нет никакой разницы, какая частица в нем горит. Это никак не влияет на его функциональные особенности, – объяснила собеседница.
– В чем тогда смысл? – поинтересовался я.
– Смысл в том, что если в человеке горит частница ЗАО «Генератор света», то растет доходная база этой компании, если горит наша – прибыль получаем мы. Просто бизнес, ничего более, – сказала Ольга.
– Хорошо, – сказал я, – с этим понятно. Как конкретно происходит замена частиц?
Ольга подтянула к себе еще одного бумажного дракона и повторила церемонию, после чего сказала: – за всю историю существования человечества было придумано много способов заменять частицы в людях – извращения, пытки, убийства, изнасилования и так далее, но реального успеха мы добились только в ХХ веке – за счет СМИ, рекламы, маркетинга, товарной революции и технического прогресса, но главное – благодаря Интернету и, прежде всего, социальным сетям. Ты никогда не задумывался, что с каждым годом люди все больше смотрят не вдаль, а в голубой экран в своей ладошке или на своем столе. В этом и заключается наша задача, чтобы глаза потребителей все меньше отрывались от этих мониторчиков.
Для меня эти слова не стали неожиданностью или новостью, но отчего-то волосы у меня на голове приподнялись.
– На этом пока все, – продолжила Ольга, – конкретные задачи тебе объяснит начальник департамент антиконтента Владимир Семенович.
Я хотел было спросить, что со мной будет, если я откажусь работать на корпорацию «АйДи», но подумал, что утренняя картина была показана мне неспроста.
– Посмотрим, что за работа, – сказал я себе, – проблемы надо решать по мере их поступления.
К столу вновь подошла официантка, которая, положив передо мной очередные оригами из банкнот, произнесла: – ваше тирамису.
Но вдыхать просаленные иностранные купюры мне больше не хотелось, поэтому я проигнорировал заказ.
– Будем собираться, – сказал Гаврик, и обратился непосредственно ко мне, – пойди пока переоденься, согласно нашему дресс-коду. Все необходимое в пакете.
Официант провела меня в отдельный кабинет, где я достал из пакета свою новую униформу. Спортивный костюм с эмблемой «Динамо» на груди оказался мне впору – сидел как влитой. Правда к советской легкой промышленности он не имел никакого отношения, на этикетке красовался логотип известного французского брэнда. Кроссовки adidas слегка давили, а берет десантника почему-то оказался на пару размеров больше, поэтому смотрелся на мне как медузообразный абажур. Впрочем, этот атрибут был необязателен, и, как выяснилось, клерки его фактически не носили. Масок в пакете оказалось четыре, которые выражали основные человеческие эмоции – радость, печаль, безразличие и злобу. Рукоятки всех масок заканчивались литыми головами разных животных. Эмоция радости или веселья заканчивалась головой мопса, печали – кота, безразличия – барана, злобы – козла. Я взял в руку третий вариант лица и направился к новым коллегам. За столом оставался только Гаврик. Перед уходом он кинул на стол одну небольшую золотую монету и пару долларовых купюр.
Бард
Машина привезла нас к офисному центру «Парус» – гигантскому небоскребу, построенному в центре города совсем недавно.
– Подожди пока здесь, – сказал Гаврик, – схожу за твоим пропуском.
Из машины я пока решил не выходить. За окном лил дождь, повсюду сновали люди в спортивных костюмах и масках на лицах, иногда пробегали обнаженные девушки. Перед главным входом в здание стояли мужчины в строгих костюмах, лица которых не скрывали маски, от чего у меня на мгновение создалось впечатление нормальности происходящего: будто это обычный офисный центр с обычными людьми и обычными порядками. Но возле автомобиля прошел очередной клерк в злобной маске, и ощущение нормальности в секунду испарилось. С правой стороны от входа я увидел большой стенд, сверху которого красовалась надпись: «Гордость корпорации «АйДи»». На самом стенде были напечатаны фотографии каких-то людей, но рассмотреть их с такого расстояния было сложно, поэтому я решил все же выйти в мир, предварительно приставив к лицу маску с гримасой безразличия. Мужчины на стенде были одеты во все те же спортивные костюмы, правда, лица их не скрывались под масками, а девушки были в каких-то платьях, напоминающих школьную форму времен Советского Союза, кроме того – в их волосы были вплетены белые банты. Мысленно я произнес – дресс-код. Под портретами размещались их имена и фамилии, должности и структуры, к которым они относились. Особенно мне понравились названия – Отдел TikTok Управления социальных сетей, а также Отдел зоофилии Управления нетрадиционной порнографии Департамента плотских утех и извращений. Я вглядывался в лица ударников айдишного труда, и, вдруг, наткнулся на знакомую физиономию. Это был парень около 30 лет с еврейскими чертами лица – выпученными глазами, черными кучерявыми волосами, пухлыми губами и носом с небольшой горбинкой. Но самой выразительной его чертой был лоб – низкий и скошенный, как у первобытных людей из школьного учебника по биологии. Под фотографией была подпись – Iгор Гошовський – начальник отдела пятых колонн Управления внутреннего врага.
– Где же я с ним пересекался? – стал вспоминать я.
– Мальчик понравился? – раздался женский голос у меня за спиной, и я резко обернулся.
Передо мной стояла девушка в школьной коричневой форме, белом фартуке, а ее голову украшали белые банты. Все как на плакате. Но вот нижняя часть ее гардероба не имела никакого отношения к детской невинности. На девушке были чулки с черными стрелками по центру ноги и в тон лакированные темные туфли на каблуках сантиметров 15, а то и все 20. Ее лицо закрывала маска с улыбающимся лицом. Во всем ее виде был настолько сильный и явный сексуальный подтекст, что я даже сглотнул, как одинокий самец, давным-давно изголодавшийся по самке, что, впрочем, было правдой.
– Простите, что вы сказали? – спросил я, хотя прекрасно слышал ее вопрос.
Вид девушки произвел на меня сильное впечатление, и она эта поняла.
– Я спрашиваю, мальчик понравился? Вон тот – Игорь Гошовский. Могу познакомить, – скала она, свободной рукой показывая на фотографию, которую я рассматривал.
– Мальчики меня интересует разве что в качестве партнеров по потреблению горячительных напитков, – попытался пошутить я, но получилось это явно примитивно и даже вульгарно. Я мысленно пнул себя коленом под зад и продолжил: – просто лицо его мне откуда-то знакомо.
– Я даже знаю – откуда, – сказала девушка, и коротко рассмеялась.