– Саша… Слушай хорошенько, раз так! Не помстилось. Ты мне раньше, правда, повода не давал. Я и теперь тебя не готов вот так из друзей – и прямо в подонки. Ты знаешь, я одинокий шакал. У меня Мерин, да ты, да может, Люська, и то не уверен. Трепаться не умею и не люблю. Я был гонщик, а стал домушник. Не мне и мораль тебе читать.
– Вов, какой ты, на хрен, домушник?
– Погоди, не перебивай. За последнее время, Саша, поводов этих, что ты раньше не давал… Поводов этих, говорю, набралось больно много.
– Ты это о чём?
– Я тебе сейчас скажу. Мне терять нечего – я ночью точно понял. Ну да ладно, это после. Так вот. Я на яхте тебя с этим Андреем видел. Как ты с ним говорил. И с чужими так не гутарят. Вы с ним знакомы были. Так или нет? Или врать будешь?
Ден в упор посмотрел на молодого человека, всё радостное оживление которого как рукой сняло. Кожа на его лице от волнения приобрела сероватый оттенок, а глаза лихорадочно заблестели.
– Врать я не буду, Вова. Я объясню. Но может, это ещё не всё?
– Знамо дело не всё! Когда шторм начался, все эти козлы – команда вшивая уже перепились. Урки в море не бельмеса не смыслят. В общем, ты его отпустил? Сначала развязал. Ты ведь сказал – он нам живой, а не мёртвый нужен. Поесть ему принёс, чайку, там… Это пока ураган не разыгрался.
– Ну а потом… И как ты думаешь, что потом?
– А я думаю, Саша, что, когда ясно стало, что нас на камни несёт, ты у пьяного в дымину боцмана ключ достал. Тогда уж такой кромешный ад стоял! Вряд ли ты много сумел. Но дверь ты открыл ему. Так или нет?
– Теперь уж я вижу, что и это не всё. Сейчас про Мерина спрашивать будешь.
– А как же? Ведь мы с тобой на этой надувнушке спасательной выбрались, слава богу. Да какому там богу? Что за бог нам помогать будет? Разве чёрт только. Словом, документы и пара грошей только у нас и были. А когда мы Мерину доложились, он что, скажи, начал жлобиться?
–Он сразу Денег нам перевёл. Велел филиальчик «Уни-Кредит» найти как можно дальше от берлоги. Все Деньги разом снять и не светиться. Залечь на дно. Тихо в отеле сидеть. А мне английские газеты найти и новости там читать, – спокойно ответил Алекс.
– Верно. Узнать, кто уцелел, а кто нет. Про Синицу этого непременно тоже. Теперь самое главное. Я тогда смолчал. Смолчал, заметь! Я своих не сдаю и не знал, как быть. А вы мне оба свои! И тут, ядрён корень… Даже если ты отпустил Синицу! Глупо, конечно, но в глубине души я нас с тобой с этой шоблой всё равно не мешаю. Ну, пожалел человека… Теперь, с другой стороны, Виталька Меринов, соседки по коммуналке тёти Груши-поварихи сын. Вечно в драных штанах и с синяком под глазом. Мы с ним пацанами рыбу на Клязьме удили, когда нам лет по десять было. Пусть он теперь в авторитетах ходит. Только когда после Африки оба мы на мели были, кто нам помог, разве не Мерин? И ведь он нам условий не ставил. Я, мол, вас – кормлю – лечу – за всё плачу, а вы, голуби, уж уважьте, скоммуниздите пару лимонов и грохните пару лбов! А не нравится, я вас на счётчик поставлю. Мы с тобой сами к нему работать потом пошли. А не пошли бы, я ж его знаю, он бы и слова не сказал! Можешь мне поверить, Сань!
– А я тебе, Володь, вообще верю. Верил, верю, и верить буду – внятно, отчётливо произнёс мулат.
Напряженное лицо Денисова несколько смягчилось, однако, он решительно продолжил:
– Ну а теперь? Как только здесь слегка улеглось, Мерин, кому надо, команду дал, чтобы его ребят чин-чинарём в эти их Люберцы доставили и похоронили. И семьям тоже помог. Там у него, кроме нас, ещё трое было. Хотя, ты знаешь, шторм-штормом, а пьянка на яхте была – дым коромыслом. Мог бы он так рассудить – не сделали дела, квасили как мальчишки, яхту сгубили – теперь ваши проблемы.
– И вот, Саша, с тех пор я ушки на макушке держал. Синицу среди покойников не нашли? Не нашли. Что ж, Мерин опять выждать велел. И как звон пошёл – на Искии певец с гитарой и котом объявился, Мерин велел тебе Синицу найти. Ты у нас десантура и спикаешь тоже ты. Скажи, ты мог отказаться? Ну мог сплести что-нибудь: по дому скучаю, все Деньги продул в казино, триппер подцепил. Не знаю, что! Но ты согласился, собака!
Всё это время Алекс сидел, не говоря ни слова. При последних словах Володи он сжал кулаки и выругался.
– Хочешь поспорить? – усмехнулся Денисов в ответ.
– Нет пока. Надо терпеть. Есть будем? Смотри, нам несут. На столе появилось большое фаянсовое блюдо, на котором отливала золотом рыба, клешнястые красные крабы соседствовали с крупными раковинами, перламутровое нутро которых оттеняли розовые овалы мидий. Тигровые креветки и кальмары дополняли картину. На керамической глянцевой тарелке звездой расположились анчоусы, украшенные зеленью. Девушка налила им вино в бокалы и упорхнула. Собеседники замолчали, насторожённо глядя друг на друга.
– Ну давай, Денчик, дуй дальше, – подняв бокал с вином, наконец усмехнулся мулат, а я всё равно за нашу дружбу выпью.
– Добро. Уже недолго. Мы приезжаем сюда, снимаем халупу, выходим только ночами. Ты говоришь, он здесь, Синица то есть. Он здесь и болен. И мы достанем его. А я молчу! Я думаю – нет! Мой дружбан Сашка так не играет. Подождём ещё, поглядим.
– Теперь смотри, Саня. Мне этот Синица – никто и звать его никак. А ты его, видно, знаешь, он тебе доверяет. Ты ж ведь его отпустил и опять достать, значит, хочешь? Ну и под занавес, что же… Я слышал сам, что он с тобой как со своим говорил. А под окном я тоже сам… Сам два выстрела слышал. Такие дела… Потом ты до вечера пропадаешь. И бац – нашёл, говоришь. Всем хватит!
– Алекс, видно, ты из другой команды! Цацки эти себе оставь. Смотреть даже не хочу. С Мерином, конечно, придётся тебе делиться. Но это потом. А пока что скажешь?
– Сейчас. Итак, ты решил, что я скурвился, да? С Синицей ещё на яхте шептался. Потом его сознательно отпустил, сиречь Мерина с потрохами продал. Мало того, это для Андрея просто ловушка была. Его я догнал, убил и ограбил. А вдогонку тебя ограбить хотел, поскольку где-то шлялся всю ночь. Так может я тебя тоже шлёпнуть хочу, чтобы свидетелей не было? А Вовка?
Алекс слегка отодвинулся от стола, отправил в рот огромную креветку, запил белым вином и вытер губы белоснежной салфеткой. Краски снова вернулись на его щёки. Он посмотрел в упор на Денисова, которому отчего-то стало неловко.
– Леший и водяные, я же сказал чистую правду! – выдохнул он.
Алекс опустил голову на скрещенные руки, так что лица не стало видно, и Володя услышал спустя минуту. «Что-то такое? Хрип или стон? Плачет он что ли? Или, может, умом тронулся?» Тем временем мулат отнял руки от лица и выпрямился. Он… Хохотал! Он хохотал долго, со вкусом, демонстрируя все свои великолепные тридцать два зуба и шмыгая носом.
Вечер разгорался, словно сложенный умелыми руками костёр. Вот в центре небольшой ямки стоят тоненькие сухие веточки. Паутинка. Шалашиком. Они загораются от одной спички, весело трещат и горят без дыма. Затем – снова шалашиком. Ставят по второму кругу щепки потолще, заботливо наколотые остро отточенным топором. Пламя поднимается вверх, вьётся дымок и можно уже вокруг положить круглые поленья колодцем. Огонь гудит и дым от влажной коры густой, белый, полный водяного пара, остро пахнет прелой листвой и хвоей сырого осеннего леса.
Народу за столиками всё прибывало. Людской говор сливался в невнятный гул. Иногда, словно яркая искра, озаряемый смехом. Огоньки сигарет зажигались и гасли. За окном стало непроглядно темно, а в зале душновато. Голоса сделались громче, глаза заблестели сильнее, и гости чаще спрашивали вина и Лимончелло. Разбитной официант прошелся вдоль стенки и отворил ещё одно окно наружу.
– Послушай, Денчик, – вытирая слёзы от смеха, заговорил мулат, – я передумал. Хотел, понимаешь, без спешки и без. В общем, так. Я сейчас тебе сначала под столом свой пугач передам, чтоб ты дурацкие мысли бросил. Теперь ты у нас «при оружье», а я гол как сокол. С этими словами ловкий молодой парень плавным неприметным движением опустил руку под стол и положил на колени Дена плоский кожаный чехол.
– Он у тебя просто как дамское портмоне. Даже на ощупь приятный, – несколько смягчился Денисов и улыбнулся одними глазами.
– Ага. Так-то лучше. А теперь вот что. Ствол из-под стола ты прибери аккуратно. Я тебе и на столе маленький сюрприз приготовил.
Алекс достал из стоящей на полу рядом со столиком чёрной спортивной сумки с фирменным знаком «Nike» керамический цилиндр и поставил его рядом с бокалом Дена.
– Я пойду в клозет прогуляюсь, а ты посмотри на досуге. Бояться особо нечего. Они не взрываются. Но ты, конечно, «эврика» не кричи – не поймут. Нам с тобой не к чему светиться.
Он встал и направился было к лесенке, ведущей вниз к туалетной комнате, как вдруг остановился.
– Да, забыл сказать. Я для тебя несколько штук открыл. Так ты свечку возьми, чтобы увидеть. Поднеси к коробчонке, как поднимешь прокладку.
Алекс махнул рукой и спокойно, не оборачиваясь, двинулся прочь. Его товарищ подождал немного, инстинктивно следя глазами за уходящим. Ему снова стало неловко. Как только он услышал этот искренний смех, нижним чутьём ухватил тон разговора – тут же поверил и перестал сомневаться сразу и навсегда.
«И что мне в голову взбрело? Надо было его спросить! А то носил в себе дерьмо, чекист паршивый, – с облегчением ругал себя Денисов. – Вот придёт и объяснит. Мне даже про итальянский хренов спрашивать неохота. Только лучше
выяснить всё же, чтобы снова бес не попутал. Стоп, а про чудную эту его «коробчонку» я позабыл. Ну-ка, что это он там накопал, этот Сашка?»
Ден пододвинул к себе обливную глиняную безделку и попробовал отвинтить крышку. Она не поддавалась.
«Для чего такие штуки служат? Может быть, для иголок? Или для различных пахучих травок?» – Володя постучал по столу. Слово «пряности» прямо вертелось на языке, но не хотело вставать на место. Денисов, понемногу раззадорившись от любопытства, снова попытал счастья. Он ухватил верхнюю часть коричневого цилиндра салфеткой и с усилием, наконец, повернул по часовой стрелке. Крышка открылась. Тогда Ден поднял пористую прокладку и увидел, что внутренность «игрушки», как Володя мысленно окрестил посудинку, наполнена бурыми шариками. Денисов удивлённо заглянул внутрь, тронул мизинцем две-три кругляшки и спохватился.
«Сказано – не светиться. А я, верно, пока эту… Этот футлярчик распотрошить пытаюсь, всех озадачил. Чем занят? Что сейчас вытащит? Интересно же!»
Он осторожно огляделся – ничего подобного! Посетители, заполнившие уже все столики до отказа, и не думали наблюдать за его занятием. Они оживлённо болтали, веселились, сердились, флиртовали, муштровали или ласкали детишек, словом, полностью были заняты собой и собственными делами. Ну и ладно, полный порядок! Денисов, предусмотрительно загородившись меню, поворошил шершавые, глиняные, видно, шарики и высыпал несколько на ладонь.
Ничего примечательного. Бусины как бусины. Глина это или крашеный алебастр? Постой, да может они и не бусины вовсе, а, скажем, таблетки? Но для чего?
Он снова заглянул вглубь «игрушки», стоявшей прямо около свечки, и едва удержался, чтобы не ахнуть.
«Мать честная! Светляки или… Пламя свечки, заколебавшись от человеческого дыхания, взметнулось выше, и оранжевый язычок осветил всё содержимое загадочной «коробчонки», из которой брызнули вдруг зелёные искры.
Только спокойно, парень. Мерин говорил про коллекцию. Нет, как-то иначе. Собрание? Да, может, Мерин и сам толком не знал? Старик какой-то… то ли помер, то ли нет, а Синице этому фамильную коллекцию завещал. Надо было узнать, где она и добыть. Вот я почему-то и думал, что это монеты. Золотые монеты старых времён, «николаевки», там, или как… Ну не «керенки» же… Да и не наше это дело! Мы с Сашкой для чего нужны были? Инструменты, охрана…»
Володя пододвинул к себе чистую фарфоровую пепельницу, уложил на её дно салфетку, чтобы шарики не гремели, и высыпал в неё их все. Среди неприметных бурых горошинок несколько штук напоминали фисташки, наполовину очищенные от скорлупок.
– Ядра – чистый изумруд. Слуги белку стерегут! – вслух продекламировал потрясённый Денисов, на минуту позабыв о возможных последствиях.
Музыка в зале зазвучала громче. Быстроглазый официант, ловко пробираясь между столиками, двинулся по направлению к Дену с дымящейся лазаньей в руках. Тем временем Володя опомнился. Он аккуратно ссыпал шарики в футляр, завинтил крышку и спрятал его в левый нагрудный карман.
– Если бы не дед – часовщик, что меня с малолетства в таких вещах разбираться научил, не все эти диковинные часы – луковицы, которые носили на цепочке, и сами цепочки с брелоками… Такой ещё карманчик специальный жилетный для них имелся. А на крышках часов монограммы бывали. И ещё часы – медальоны. Золотые, разные и с камнями. Дед всё это знал и ценил. Иногда бесплатно чинил. Приводил любовно в порядок. Если бы не дед, говорю, – бормотал еле слышно Денисов, – да разве бы я понял, что это такое есть? Изумруды! Ох, да какой огранки! Это тебе не кабошон паршивый, не бриллиантишки плёвые! Редкость-то, редкость-то, батюшки! Вот тебе и коллекция!
В это время официант, освободившийся от лазаньи и бутылки Кьянти, вытащил из кармана телефон, распевающий «Хабанеру», послушал недолго, глянул по сторонам и сказал на островном греческом диалекте:
– Да. Оба дома. Только младший отплыл на минутку. А я и смотрю! Чао, Луиджи, чао, мой дорогой.
***
Алекс вышел из туалета, сполоснул руки и обернулся. Самым лучшим местом в крошечном полуподвальном помещении был широкий низкий удобный подоконник выходящего на улицу длинного распахнутого настежь окна. Молодой человек немного помедлил, а потом забрался на него с ногами и вытянулся.
«Надо передохнуть. Даже курить неохота. Пусть пока Денчик на каменья наглядится. Он, может, и не поймёт, что это? Мы ведь только помогать должны были, если б не шторм. Этот гад Генка! Вот уж мерзавец! Он главный был «по Синице». Он Чёрного спьяну изрешетил. Сам тоже спьяну ко дну пошёл. Вот мы и…» – Мулат прикрыл глаза и постарался отключиться на несколько минут. Спиной он опирался на свод окна, руки закинул за голову, влажные завитки волос прилипли ко лбу, в ушах слегка шумело и всё вокруг покачивалось от сумасшедшей усталости.
А я и не заметил, что устал, не замечал, как долго не спал, пал, пан , панч…
– Панчито!
– Да, комиссарио?
– Нет, впрочем, не ты. Луиджи! Вывел его из тяжёлой дрёмы начальственный настырный голос. Говорили по-итальянски.
– Оба выхода на контроле. Также все окна слева. Ты держишь одно только правое окно, понял?
– Понял. Чего же тут не понять? – на этот раз отозвался высокий мальчишеский голос.
– И не забудьте, ребята, они вооружены. По крайней мере, один из них. На улице разговаривали несколько человек. Звук шагов отчётливо приближался.
– Так постреляем. Я уж не промахнусь! – радостно засмеялся мальчишка.
–Только этого не хватало! Перестрелку ты мне устроишь. В ресторане полно народу – дети, женщины, ты что спятил? Ох, ты ещё зелёный, Луиджи!
– Полно народу, шеф, да. Это ж наши после сиесты, белые люди, туристов мало. Спорим, по африканцу я не промажу! – захихикал
– Луиджи, – Ваш Алессандро, он там один такой черномазый. В Африке…
– Тише, осёл! Сам ты из Африки. Баста. Замолкни. Вперёд!
Эти слова окончательно прояснили затуманенное сознание мулата. Он вздрогнул. Его рубашка разом взмокла.
– Как – Алессандро? Кто черномазый? Да это же они обо мне!
А его тренированное тело независимо от запаздывающих приказов делало своё дело, и Алекс, соскочив с подоконника, уже нёсся по ступенькам верх к портьере у двери. В мозгу у него стучало: «Скорей к Володьке! Он там один, всё при нём. Ах ты, подлость какая! Подумает, правда, подставил».
Он затормозил на полном ходу перед ячеистой деревянной перегородкой с зеленоватым стеклом, прижался к стене и напряжённо всмотрелся. Прямо напротив него находился выход наружу. Эти как раз входили – кряжистый средних лет мужчина в бейсболке
– Комиссарио? – седоватый высокий усач постарше.
– Верно, Панчито, – машинально отметил Алекс, – а вот и Луиджи.
Третий, чуть по отстав, встал у окна и, как было велено, занял позицию. Он, и правда, был молодой, весь какой-то вихляющийся, в модной джинсовой куртке и драных штанах с бахромой. Двое старших не спеша, и, казалось, ни на кого не глядя, занятые разговором друг с другом, направились прямо к Дену. В этом не могло быть никакого сомнения. Володя сидел вполоборота. Он не видел ошалевшего от ужаса друга. Не заметил и карабинеров в цивильном. Денисов собирался, видно, выпить вина, как вдруг передумал. Пистолет в кожаном футляре и изумруды в глиняной шкурке не давали ему покоя. Перепрятать? К Алексу сбегать? Где он запропастился, чудила? Топать скорей отсюда, всё обсудить и…
Ден положил на колени рюкзак, нервно засуетился, сунул руку в карман, потом вытащил чехол, привстал и увидел спешащих к нему мужчин. Давешний кельнер с решительным видом перекрыл ему отступление с тыла. Всё дальнейшее произошло в течение нескольких секунд.
– Сидеть, вы арестованы! В руках седого оказались наручники. Но увидев кожаный чехол и уловив движение Володи к карману, он инстинктивно отпрянул. В следующее мгновение шеф заорал:
– Не стрелять! Не стрелять, идиот!
Но было поздно. Луиджи полоснул от окна очередью с каким-то безумным, испуганным и вместе счастливым лицом, и Алексу сперва показалось – «в молоко». Синяя ваза в стенной нише разлетелась на тысячу кусков, а Ден изумлённо поднял голову, не отнимая руки от левой стороны груди. Он слегка повернулся, сел и затих. Очередь прошила тело насквозь и пули частью засели в стене. Гром выстрелов, взрыв ругани, звон стекла и дробный стук разлетевшихся бусин раздались одновременно.
– Где второй? – кричал старший, – бросаясь к Дену. «Скорую» скорей! Полный свет! Оставаться всем на местах!
Притушенный в зале свет вспыхнул в полную силу, за окном завыли сирены. Первой из оцепеневших от страха гостей опомнилась полная живая синьора, сидевшая за столиком слева со всем своим многочисленным семейством. Она кричала, прижимая своего младшего к себе и глядя на неподвижного Володю, но рукой указывала вниз:
– Венерин камень! О святая мадонна!
Главный полицейский сделал невольно шаг вперёд и опустил глаза вслед за её указующим жестом. На полу из чёрной мраморной крошки в ярком свете многочисленных ламп, вылупившись из своей скорлупы, засияли крупные изумруды.
Глава 11
Красивый современный новый аэропорт в Москве ничем не отличался бы от таких же в Европе, но почему-то во всех его длинных, недавно отделанных переходах нестерпимо несло туалетом.
Толпа другая, – отметил Кирилл, – и я другой. Да ещё первый раз никто не встречает. Следовало, наверно, заранее договориться, где жить стану. Впрочем, ладно. Как решил, так и будет.
У выхода клубился народ, наперебой предлагающий пассажирам отвезти их немедленно хоть к чёрту на рога. Бисер отошел в сторонку и осмотрелся. Вокруг было шумно, люди окликали друг друга, звучала разно племенная речь, плакали дети и голосили встречающие.
– Господин Бисер? – услышал он вдруг женский грудной голос, Кирилл Игнатьевич, это Вы или я ошибаюсь? Вы меня, верно, не помните. Я Нина Белая из «Икара».
Кирилл обернулся и увидел невдалеке маленькую женщину лет сорока в деловом костюме, быстро пробирающуюся к нему. «Икар» была партнёрская фирма из Москвы, с которой у него года два назад завязались отличные деловые отношения. Эта Нина, как сказали бы раньше, зам по кадрам и…
– Здравствуйте, Ниночка, конечно, я Вас помню. Просто задумался о маршруте. Как и куда.
– А мы тут бельгийцев провожали. Они только что улетели. Иду я и вижу: Вы или не вы? – Нина приветливо пожала Кириллу руку.
Какими судьбами, Кирилл Игнатьевич?
– Это долгая история. Вот теперь надо решить, где поселиться, на чём доехать.
– А вас не встречают? – удивилась Белая.
– На этот раз я один как перст.
– Если хотите, я вас подвезу. Я с водителем. Знаете, самой за рулём сидеть, по Москве ездить, в пробках стоять – никаких нервов не хватит. А мне они для работы нужны.
Нина, наперекор своей фамилии чёрная как галчонок, с блестящими как маслины глазами улыбнулась, показав ряд отличных ровных мелких зубов.
– Выходит, мне вас просто ангел-хранитель послал. Неловко, правда, вас затруднять, – засомневался Бисер.
– Ерунда, что вы, право! Вы по делам?
– Что по делам, то по делам. Только не по работе. Мне нужно тут кое-что уладить. Я вылетел из Мюнхена пулей. Вот думаю сейчас, в какую бы гостиницу двинуть. Я хотел так: всё равно надо пообедать. Значит можно добраться до центра, сесть где-нибудь поесть, скажем, у «Петровича», ну и обзвонить пару отелей, где раньше был. Или в случае чего, если уж совсем не повезёт, я к тёте своей старенькой поеду на Каляевскую.
– Кирилл Игнатьевич, знаете что? Если Вам сейчас люкс не нужен… или нужен всё-таки? – спросила Нина.
Он засмеялся. Налоговый инспектор-консультант – важнейшая фигура для предпринимателя, давно объяснил Бисеру, что он может позволить себе по служебным делам останавливаться в очень хороших отелях и для встречи с деловыми партнёрами тратить в ресторанах солидные суммы. Эти расходы всё равно спишут ему с облагаемой налогом прибыли. И поэтому москвичи, посещавшие его по работе и знавшие его уже, как разумного и сдержанного человека, совершенно не склонного пускать пыль в глаза, удивлялись порой тихонько тому, что он, не пугаясь безумных московских цен, приглашал их к себе в «Шератон» или «Версаль».
– Ох, извините. Потом доскажу. Лёша, мы тут! – Нина, уверенно и быстро лавировавшая в гуще пассажиров и сопровождающих, вывела своего спутника к тротуару и зашагала к молодому человеку, стоявшему и курившему около синей «Ауди».
– Знакомьтесь, Кирилл Игнатьевич, это наш сотрудник – мастер на все руки. Водитель, связист, программист – всё что хотите!
– Да что Вы, Нина Юрьевна, какой там программист. Обычный пользователь, – отшутился молодой человек, забирая багаж. – Садитесь, пожалуйста. Такси свободен!
Кирилл, не обративший сначала на него особого внимания, вгляделся теперь пристальнее и заметил:
– Программист – не программист – бог с ним. Этих теперь навалом. А вот что Ильфа и Петрова читали – хвалю! Мы можем, кстати, запросто без отчества общаться. Я ведь уже и отвык.
Они ехали по направлению к городу на хорошей машине со скоростью километров в сто. На неровностях не особенно ухоженной дороги заметно потряхивало. От этого скорость, совсем не ощущавшаяся бы в Германии, казалась большой и опасной.
Отставить! Я при исполнении. Что за ерунда лезет в голову. Да и Нина что-то говорит.
– …без отчества мне неловко, – действительно закончила Нина фразу, начала которой он не расслышал. В общем, у нас сейчас затишье. Я вас могу в «Служебную» отвезти. Помните, где мы координационное совещание проводили с поставщиками? Там чисто, тихо, душ, туалет и телефон в номере. Но без фокусов. Никаких тебе баров, ковров и мраморов.
– Вы ещё скажите: будуаров и альковов, – включился Кирилл. – Я просто не знаю, как вас благодарить. Эта ваша «Служебная» прямо у МИДа. Лучше придумать нельзя. Метро рядом. Я, впрочем, машину непременно возьму напрокат. Вы понимаете, когда я по службе приезжал, меня всегда возили. А сейчас я сам с усам. Так может, вы мне посоветуете, куда обратиться?
– Сразу навскидку не скажу. Никогда с этим не сталкивалась. Пожала плечами Нина. – Гостей мы сами возим. Давайте до завтра. Я справки наведу.
Водитель Лёша, не принимавший участия в разговоре, обернулся:
– Нин Юрьевн… ?
– Конечно, Лёша. Займись, а как же. «Разобраться и доложить!» А у Кирилла Игнатьевича, как приедем, телефон номера запиши. Вы надолго, Кирилл Игнатьевич? – обратилась она к Бисеру.
– Больше двух недель я тут остаться никак не смогу. Мне, видите ли, нужно просто определённое дело сделать. Сколько для этого потребуется в целом – один Аллах ведает. Понадобится – ещё вернусь.
– Понятно. Это я для гостиницы. Мы для вас это «пребывание» без всяких вопросов организуем и, если надо, продлим. Я думаю, вам телефон обязательно потребуется.
– Так вы же сказали – в номере есть?
– Нет, этот… ну как его? Я имею в виду «мобильный».
– У меня есть.
– Не сомневаюсь. Только зачем же в Москву через Германию звонить? Просто покупаете сим-карту здесь и можете его вставить в свой аппарат или другой новый использовать – как хотите. Но чтобы его тут иметь, нужна московская прописка. Лёша, ты себе запиши.
Кирилл снова поблагодарил и подумал, что всё в этой необычной, спонтанной поездке словно в специальном ностальгическом путешествии «по памятным местам». Надо же, его везут именно туда, в этот район, где прошло всё – не детство, нет – но отрочество. Вот! Так будет правильно. Слово для современных ушей уже чужое. И в его время так не говорили. Ясно! Какие там отроки. Но и «тинейджеров» он тоже не любил. И как, собственно, образовать от них существительное среднего рода? Тинейджерство? Моё тинейджерство, стало быть, здесь протекало. Муть голубая.
В гостинице всё прошло как по маслу, и часа через полтора Бисер, сердечно простившись со своими спутниками, остался один. Он распаковал чемодан, выложил ноутбук с полагающимся к нему портфелем и, немного подумав, вышел сквозь прохладный и безлюдный вестибюль на улицу. Улица эта, зажатая спереди со стороны Садового кольца огромным сталинским небоскрёбом министерства иностранных дел, вся была запружена машинами.
Отсюда, прикинул Кирилл, – мне, даже если не спеша идти, надо всё равно только четверть часа. Господи, сколько же я не видел ребят? Старого тут, что по ту, что по эту сторону Арбата, немного осталось, однако дом, куда он сейчас шёл, стоял, как ни в чём не бывало. В целости и сохранности, старый, ничем не примечательный, слегка неряшливо подштукатуренный и подмалёванный, он выделялся разве только решётками с висячими замками, закрывающими со всех сторон входы и выходы в окружающие его проходные дворы. Кирилл, войдя в один такой двор, миновал вагончик с надписью: «Ремонт обуви. Быстро и дёшево» и подошёл к с детства знакомой двери, косясь на окна первого этажа, тоже, как и всюду теперь в Москве, забранные решётками.
Ох, ёксель-моксель, здесь же теперь, несомненно, код! Кода он, понятно, не знал. Телефона, наверняка нового, тоже. Так. Надо было как-то выходить из положения.
Почему мне не пришло в голову, что они уже вообще здесь не живут? – спросил себя с досадой Бисер, оглядывая дверь, и тихо выругался.
– Взял да явился, ничего не узнав, – бурчал он себе под нос, когда старческий чуть надтреснутый голос прервал эти невесёлые размышления:
– Вот я и говорю, Дусь, пензию Витька за хозяйку получил аль нет? Померла-то она когда? Осьмого, да! А пензия, чай, десятого. Дусь, а Дусь?
Старушки вполне деревенского вида, сидевшие на скамейке рядом с подъездом, громко гутарили о своём, как это нередко бывает у глуховатых людей.
Ну я осёл. Ищу, как в Мюнхене, таблички с фамилиями жильцов. Совсем одурел, москвич хренов. Вот они, таблички-то! Хотя… Может бабушки эти из новых? И пусть не лимитчики – таких теперь нет, так беженцы. Это верней. А, попытка – не пытка.
– Здравствуйте, извините пожалуйста, – обратился он к ближайшей к нему толстенькой в чёрном платке и очках пожилой женщине, которую её подруга называла Дусей. – Мне надо тут к доктору с первого этажа сразу направо в этом подъезде, а я код забыл. Такая незадача!
– Это к Марии Семёновне что ли?
– Точно, к Марии Семёновне Осиповой. У неё ещё дочка Соня и сын Коля помладше. А Вы её знаете?
– Как не знать, милай, – откликнулась соседка Дуси. Вся наша жизня, поди, здеся просвистала. Мария Семёновна, как же. Всегда тут всем помогала. И муж ейный доктор был, Матвей-то Ильич. Давно-о преставился, давненько. Ну, тот больше заразу всяку лечил. И строгий же был дядька, прямо беда!
– Ох, ты и скажешь, Клавдия Петровна. Вот деревенщина, прости господи. Восьмой десяток в Москве живёшь, а всё: «заразу». Он, Матвей-то Ильич, знаешь сынок, на Соколинке главный был. Там на Соколинке гошпиталь раньше стояла. Как сейчас – я не знаю. А раньше, кто – хоть малой, хоть и взрослый – корь там, али ветренницу, али свинку, али, борони боже, оспу каку подхватит – сейчас туда, -охотно приветливо затараторила Дуся.
Моисей Эльевич, про себя улыбнулся Кирилл. Когда-то он случайно узнал, что Сонины родители, оба подполковники медицинской службы, взяли фамилию жены. Имя с отчеством доктор Франк, несмотря на людоедские времена, не менял, просто так пациентам было проще. Из Моисея он стал Матвеем, а непроизносимого Элиевича переделать в ленинского Ильича просто сам бог велел.
– Про Матвей Ильича я знал, а Мария Семёновна?
– Жива, сыночек, жива, – успокоила его Клавдия. – И, дома, чай.
– Я её седни с кошёлкой видала, она из магАзина шла. Кошёлка така на колёзьях, знаш? Она с ней и на Кружок ходит, и в этот наш «СимОй импотент»!
– Куда, Клавдия Петровна? – переспросил её с надеждой Кирилл, вдруг почувствовавший, что тягостные воспоминания и напряжение, владевшие им с момента получения письма, начали отступать.
– Эвон, в «Симой импотент», на угле на Арбате! – повторила бабушка внятно, и он понял, что не ошибся.
Кирилл охнул, плюхнул на скамейку портфель и опустился на валявшееся рядом ведро. Он хохотал долго, до слёз, с облегчением хлопал себя по коленям, порывался что-то объяснить бабушкам и не мог. Старушки тоже потихоньку начали хихикать.
– Их-ха-ха, что ты, милок? – слышалось их клохтанье на весь двор. Их – хи – хи – хи, господь с тобой!
Кирилл только отмахивался. Он был дома.
Глава 12
В подъезде было темно и пахло кошками. Лифт справа от квартиры остался тот же. Тяжёлый, с металлической решётчатой дверью, лязгающий на остановках и дребезжащий при движении всем своим дряхлым нутром. Сонька жила на первом этаже. Лифт был им не нужен, но ребята иногда катались на нём от нечего делать, когда выходили покурить в подъезд.
Мария Семёновна открыла дверь сама, и стоя спиной к свету, неуверенно сказала:
–Здравствуйте, Вы, наверное, к Соне с Костей? А их нет, они только
послезавтра будут.
– Мария Семёновна, это я, Кирилл Бисер, Кир Бис, Кирка Стеклярус, помните?
– Господи, Кирочка, это правда ты? Да проходи, проходи скорей! Вот Соня то огорчится. Она, видишь, как раз на два дня на дачу укатила. И Костя тоже прямо с работы туда ездит. Ой, ты что это белый стал, как я? Ты же ещё совсем молодой?
– Мария Семёновна, дорогая, дайте на вас хорошенько посмотреть! Сто лет я вас не видел. Я белый или серый – разница невелика. А вы молодцом! Разве что подстриглись. А так, вовсе не изменились. Вы не верите, а я, ей-богу, не вру!