Czytaj książkę: «Непристойные уроки любви», strona 3

Глава 7

Для поездки в парк Лайла всегда одевалась с необычайным тщанием.

В Индии ей, еще маленькой девочке, давали уроки верховой езды. Но ездить ее учили не в дамском седле, боком, а в обычном, и она одевалась как мальчик. Потом, когда их с сестрами привезли в Лондон, по настоянию мачехи она стала ездить «должным, более благопристойным» способом. Однако несколько лет назад Лайла решилась: посоветовавшись с Кеннетом Лодсли, отбросила бессмысленные правила, связанные с общественными приличиями. Если высший свет тебя презирает, а по сути и игнорирует, можно пуститься во все тяжкие. Разве нет?

Лайла вовсе не считала, что таким образом хочет привлечь к себе внимание: ей просто доставляло удовольствие заниматься тем, чем хочется, и так, как хочется. В конечном счете ее эксцентричные выходки шли на пользу ее делу, привлекая в салон еще больше народу. Так что, когда она собиралась прокатиться верхом, она, как и в детстве, надевала грубые ботинки джодпуры – правда, прикрывая их юбкой из гранатового полубархата, – и ездила в седле по-мужски.

Ее грум Роджер Мэнсон держался позади, и это было еще одной уступкой правилам добропорядочности, а так она пребывала во всем блеске своей эксцентричности. Сидела в седле, расставив ноги, не заботясь о том, что видны коленки, перья со шляпы изящно падали на ее темные локоны. Свет за эти годы привык к амазонке, время от времени появлявшейся в Воксхолле и других местах, но престарелые дамы до сих пор устремляли на нее лорнеты. Зато юноши смотрели на нее с восхищением, а те, кто постарше и поопытней, без сомнения, мысленно ее раздевали. Конечно, не все мужчины вели себя подобным образом, но Лайле часто казалось, что пара похотливых взглядов делают неприятными всех, и потом уже не получалось вспомнить тех, кто не осуждал тебя. И не домогался.

Разумеется, публика пялилась и на шелковую полумаску Роджера. Всем казалось, что это была еще одна ее причуда – грум в полумаске средь бела дня.

Лайла высоко подняла подбородок, еще больше выпрямила спину, хотя ее осанка и без того была безупречна, и огляделась вокруг. Как и следовало ожидать, она привлекла к себе массу внимания, и та часть ее души, которая тяготела к уединению и скрытности, сжалась.

Она была весьма рада, когда увидела Генри Олстона: уж он-то избавит ее от внутренних терзаний. Глаза юноши сияли, как и всегда.

– Как чудесно встретить вас здесь, мисс Марли, – сказал он, подъехав к Лайле.

Лайла заметила пару барышень – у одной были поэтичные рыжие кудри и ярко-зеленые глаза. Барышни уставились, стараясь не глазеть, сначала на Генри, а потом, уже менее доброжелательно, на нее. Она бросила на своего воздыхателя изучающий взгляд. Трудно было воспринимать Генри как взрослого человека, однако, будь ей меньше двадцати, она бы, наверное, могла счесть его робкое лицо и нежно-каштановые глаза привлекательными. Ему бы следовало набрать побольше веса и, что гораздо важнее, уверенности в себе, но потенциал у него, несомненно, имеется. Когда он излечится от влюбленности в нее, наверняка сможет составить счастье какой-нибудь девушки своих лет – приличной, из достойной семьи, с достойной репутацией.

Они ехали рядом, болтая. Когда Генри преодолевал свою застенчивость, он принимался говорить о книгах и политике – предметах, которые мужчины обычно не затрагивают в беседе с хорошенькой женщиной. Лайла расслабилась. Но тут, воодушевленный непринужденным разговором, он внезапно заявил:

– Мисс Марли, я уже несколько недель хочу поговорить с вами кое о чем. – Он покраснел. – Но это не тот разговор, какой я мог бы себе позволить завести – и, конечно же, не завел бы в то время, когда вы заняты салоном. Не знаю…

О господи… Лайла беспардонно перебила его:

– Я так счастлива видеть вас в своем салоне! Не поймите меня превратно, заниматься салоном доставляет мне удовольствие. И я всегда рада, когда утомительным вечером можно обратиться за поддержкой к немногим избранным друзьям.

Это на секунду отвлекло Генри, но Лайла тут же пожалела о своих словах, когда он послал ей ослепительную улыбку.

– Рад это слышать, мисс Марли. Вы даже не представляете насколько. Как вы думаете, мы могли бы найти?..

– Ой, это дрозд там? Такие редкие птички, правда? Всегда мечтала увидеть дрозда. А вы? – залепетала Лайла, показывая на голубя.

– Мисс Марли!

Лайла обернулась посмотреть, кто ее зовет. А, лорд Херрингфорд… В любой другой момент она меньше всего хотела бы его видеть, однако именно сейчас он был необходим ей, чтобы предотвратить нежные излияния Генри Олстона.

– Лорд Херрингфорд, – учтиво кивнула Лайла.

Генри, похоже, разозлился, однако он был слишком хорошо воспитан, поэтому любезно поздоровался с Херрингфордом.

Оглядев Лайлу с головы до ног, Херрингфорд провозгласил, что еще никогда не видел столь очаровательного костюма для верховой езды.

– Надеюсь, вам там не натирает? – осведомился он, уставившись на ее бедра.

Лайла вздохнула про себя и уже собиралась сказать, что заметила знакомого и ей пора, но тут в поле ее зрения оказался темно-синий сюртук для верховой езды с бронзовыми пуговицами. Скользнув взглядом ниже, она увидела великолепно сидящие кожаные брюки и изящные сапоги. Айвор Тристрам, собственной персоной. Ну разумеется, теперь она будет встречать его повсюду! Где бы она ни появилась, он тоже окажется там – и обратит на нее свой презрительный взгляд. Нет и не будет спасения от этого человека!

Впрочем, сейчас он на нее не смотрел, а сама Лайла предпочла не вспоминать, с какой целью затеяла конную прогулку.

Айвор Тристрам ехал в компании двух джентльменов. Лайла громко рассмеялась, нагнулась в седле и хлопнула лорда Херрингфорда ладонью по руке, хотя в этот момент он ничего не говорил. Свою лошадь она пустила помедленнее, и ее спутникам – Генри Олстону и Херрингфорду – пришлось сделать то же самое. Но как бы она ни сбавляла скорость, их троица слишком быстро проехала бы мимо Тристрама – если бы Генри Олстон не помахал ему. Из-под опущенных ресниц Лайла наблюдала за реакцией мужчины, и он, вместо того чтобы ответить на приветствие Генри издалека, подъехал к ним.

– Мисс Марли, лорд Херрингфорд, – поздоровался он и бросил на Лайлу пристальный взгляд.

Глаза его были непроницаемы, в них едва теплилось узнавание, и это при том, сколь неприятный разговор состоялся между ними прошлой ночью. Возможно, ему так часто приходилось выяснять отношения с любовницами отца, что он не отличает одну от другой? Лайлу снова посетило странное чувство: она задумалась, каково это быть сыном развратника Бенджамина Тристрама. Ощущает ли Айвор отвращение или стыд? Или, может быть, досаду? Но она тут же прогнала эту мысль. Ни мистер Тристрам-старший, ни мистер Тристрам-младший не стоят того, чтобы думать о них.

– Мистер Тристрам! – сказала она звучным «салонным» голосом, сверкая глазами. – Как же мне повезло встретить столько друзей на прогулке! Ради такого можно стерпеть даже не слишком хорошую погоду. Я уже собиралась отправиться домой, но тут появились мистер Олстон и лорд Херрингфорд. – Лайлу одолевало нехорошее предчувствие, что теперь она будет говорить жизнерадостным тоном, как заведенная. – Сегодня такая влажность, даже для Лондона слишком. – Вытащив из рукава платочек, она промокнула лоб. – Наверное, я ужасно выгляжу.

– О, напротив! – воскликнул лорд Херрингфорд. – Я всегда говорил, что испарина в небольших количествах делает женщину более желанной.

Идиот! Лайла с трудом удержалась, чтобы не скривиться. Вместо этого она улыбнулась еще шире.

– Вы всегда умеете подобрать нужные слова, лорд Херрингфорд. Но честное слово, моя одежда прилипла ко мне в самых неподходящих местах! – Она была противна самой себе, и даже Генри выглядел слегка ошарашенным, услышав это признание, но все равно смотрел на нее обожающим взглядом.

Херрингфорд начал крениться в сторону ее груди, и Лайле захотелось влепить ему пощечину. Она крепче сжала поводья.

– Ваша одежда, она еще больше подчеркивает ваше совершенство, дорогая моя…

– Я планирую сегодня сходить на крысиную травлю, лорд Херрингфорд, – оборвала она похотника. – Горничная хочет нарядить меня молочницей. Полагаю, в таком костюме вы на меня даже не взглянете. – Она покосилась на Тристрама.

Генри удивился еще больше.

– Не знал, что вы посещаете крысиную травлю.

– Вами овладело кровожадное настроение, мисс Марли? – вежливо спросил Тристрам.

– Да, представьте себе, овладело.

– А вы не находите это гнусной забавой?

Да, она находила это гнусной забавой. И подозревала, что упадет в обморок, увидев обезглавленную крысу. Это было ужасно – бедные, бедные зверьки. Пусть и крысы.

Она покачала головой.

– Наш город заполонен крысами, и это проблема, не так ли? Крысиная травля – один из способов ее разрешения. К тому же крысоловам нужно зарабатывать, иначе их гильдии погибнут.

– И это, как я подозреваю, отличный способ привлечь к себе внимание, – добродушно произнес Тристрам. – Вы ведь этого добиваетесь?

– О да, – ответила Лайла, – я обожаю привлекать к себе внимание. Я просто купаюсь в нем.

Она расплылась в ослепительной улыбке. Но на всякий случаи смотрела прямо перед собой, чтобы никто из мужчин не заметил опасного огонька в ее глазах.

– И вы обязательно приходите, мистер Тристрам, если у вас есть такая возможность, – сказала она, бросив на него взгляд из-под ресниц. – Должна признаться, что, едва познакомившись с вами, я уже не в силах обходиться без вашего общества.

Он промолчал – лишь вежливо улыбнулся.

Теперь Лайла думала о том, как бы ей сбежать от этой компании. Мистер Тристрам Совершенный окончательно вывел ее из себя.

– Слышал, у вас в доме случилась заварушка, Тристрам, – напомнил о себе Херрингфорд. – Так и не поймали того молодца?

Заварушка? Лайла взглянула на Тристрама, но на лице его не дрогнул ни один мускул.

– Пока нет, – коротко ответил Тристрам. – Но я поймаю его. Это лишь вопрос времени. У меня есть все улики против него.

В Лайле проснулось любопытство.

– О, а что случилось? Какая-то тайна? Любовная история?

Губы Тристрама скривились так, словно он не верил в само существование подобных историй.

– Вряд ли. Один человек – ласкар – жестоко напал на мою кузину Тиффани. Он сбежал, и мы не смогли передать его в руки сыщиков уголовного суда⁶. Но Тиффани удалось вырвать у него кинжал. И этот кинжал у меня.

Лайла нахмурилась. Сердце мучительно заколотилось в груди. Ласкар… Матрос-индиец. Напал на кузину Тристрама, молодую девушку… Нет, этого не может быть. Конечно же, не может быть, чтобы это оказался мужчина Мэйзи. Однако что сказала Мэйзи? Что ее парень набросился на какую-то молоденькую фифу. Мэйзи кого-то увидела в ее салоне ночью, и это заставило девушку убежать…

– Чертовы дикари! Даже когда их привозят в цивилизованную страну, они все равно ведут себя как обезьяны, – сказал Херрингфорд.

Лайла промолчала, еще крепче сжав поводья. Никто из мужчин, похоже, даже не подозревает, что лорд Херрингфорд только что сказал нечто оскорбительное для нее. Ласкар – матрос из колоний; они нанимаются на британские суда за ужасающе низкое жалованье, а когда сходят на берег, вынуждены сами заботиться о себе во враждебной среде. «Мне с моим лицом и ему с его лицом – на что нам рассчитывать?» Так сказала Мэйзи. Она подняла глаза и обнаружила, что Тристрам смотрит на нее. Кровь прилила к ее лицу. Значит, он понял, как хлестнули ее слова Херрингфорда. Черт бы его побрал! Лайла не нуждалась в понимающем взгляде этого сноба. Кто знает, что за этим взглядом скрывается: жалость или отвращение? Ей не нужно ни то ни другое. Айвор Тристрам ничем не отличался от Херрингфорда. Если матрос из колоний каким-то образом оказался в доме его кузины, он немедленно произвел его в злодеи.

Лайла с тревогой подумала о кинжале. У ласкара скорее всего приметный кинжал – индийский, опознать такой легко. Что все это значит? Что парень Мэйзи – если это и вправду парень Мэйзи – действительно напал на девушку?

Они еще немного проехали вместе, болтая ни о чем. Лайла мило улыбалась, хотя мысли ее неслись вскачь. Вскоре Генри заметил коляску своих родителей и распрощался со всеми, выразив надежду на то, что в другой раз сможет провести с Лайлой больше времени. Может быть, здесь же, в Воксхолле? Через несколько дней в парке будут запускать шар, наполненный горячим воздухом. Лайла пробормотала, что, вероятно, придет, но будет с Кеннетом Лодсли. Генри ее слова обрадовали, а упоминание Кеннета ничуть не смутило. Он коснулся шляпы прощаясь и легким галопом ускакал прочь.

Херринфорд, весь красный и запыхавшийся, наконец заявил, что если не промочит горло немедленно, то умрет прямо у них на глазах. Он тоже уехал, и Лайла осталась наедине с Айвором Тристрамом.

Она ожидала, что он тоже придумает что-нибудь и распрощается – у него не было ни малейших причин оставаться в ее компании, к тому же вряд ли он хочет, чтобы его увидели вместе с предположительной любовницей отца. Однако нет, он продолжал молча ехать рядом с Лайлой.

Не сговариваясь, они остановили лошадей в тени под каштанами. Лайла успокоила Полли, свою кобылу, чуть крупноватую для нее, большую любительницу поскакать галопом. Тристрам похлопал по холке своего великолепного серого жеребца. Парк вокруг них был полон наездников, но было нечто такое в солнечном свете, пробивавшемся сквозь кроны, отчего Лайле показалось, будто они здесь одни – и может быть, не только в парке, но и в целом мире.

Почему-то Лайлу до крайности волновало то, как Тристрам смотрит на нее. Казалось, он мог прочитать все на ее лице, даже то, что она желала бы скрыть. Ее волновали его руки, непринужденно сдерживающие жеребца, его бедра и то, как безупречно облегал мускулистое тело сюртук. Меньше всего она хотела, чтобы он заметил волнение, охватившее ее. Будь она сейчас у себя в салоне, она бы нашла, что ему сказать. Придумала бы штук двадцать бессмысленных реплик. Но сейчас в голову ничего не шло.

– Он ее изнасиловал? – выпалила она и прикусила губу. И как она только ухитрилась спросить такое? – Ласкар, я имею в виду, – добавила она упавшим голосом.

Вопрос Лайлы наверняка поверг Тристрама в шок, но он лишь смерил ее холодным взглядом.

– Нет. Но не сомневаюсь, он сделал бы это, если б его не остановили.

– Почему вы так уверены, что именно он напал на вашу кузину?

– В комнате было темно. Когда мои люди услышали, как Тиффани кричит, когда прибежали с лампой, – там были только они: моя кузина и этот ласкар.

Действительно, это звучало неопровержимым обвинением. Однако Мэйзи была уверена, что ее парень ни на кого не мог напасть. Да это попросту было рискованно. Зачем? Если у него уже была подруга – Мэйзи, – к чему подвергать себя такому риску, к чему набрасываться на девушку явно не из простых? Разумеется, он знал, чем это грозит: виселицей. Цветной мужчина напал на белую женщину – удивительно, что это еще не превратилось в громкий скандал.

Лайла с усилием наморщила лоб; ее размышления нарушил голос Тристрама:

– Кто же это будет, мисс Марли? Невинный Генри Олстон или не столь невинный лорд Херрингфорд?

Скрипнув зубами, она заставила себя обернулась к нему:

– А вы не забыли о вашем отце, мистер Тристрам? И как же вы сами? У меня такая репутация… Я ведь не могу выбирать лишь между этими двумя.

– Вы ведь не собираетесь и вправду отправиться на крысиную травлю? – неожиданно спросил Тристрам.

Лайла взглянула на него с удивлением.

– А почему вас это волнует? – вопрос сам сорвался с ее губ. И прозвучал грубо.

Взглдд Тристрама посуровел, и Лайла снова заставила себя улыбнуться. Этот человек чересчур обидчив на слова.

Помолчав, он сказал:

– Даже любовницам следует заботиться о поддержании репутации. Так как же мне не волноваться?

Лайла опешила. Щеки ее залила краска.

– Да как вы смеете?! Если вы считаете, что я стану вашей… – Она запнулась.

Губы Тристрама тронула легкая улыбка.

– Занятно, – пробормотал он, – а я думал, вы и в самом деле хотели, чтобы я взял вас в любовницы.

Не удержавшись, Лайла издала тихий рык.

– Возможно, вопрос не столько в том, возьмете или не возьмете вы меня в любовницы, мистер Тристрам. А в том, возьму ли я вас в любовники.

Мимо пробежала стайка смеющихся детей. Лошадь Тристрама заволновалась, но, даже сдерживая животное твердой рукой, мужчина продолжал смотреть Лайле прямо в глаза. Ее слова повисли в воздухе, и она ощутила злость, осознав, в какое сильное волнение привел ее этот наглец. По ее спине пробежала капля пота, а между ногами стало влажно. Черт!

Тристрам бросил взгляд на ее губы.

– Той ночью я говорил необдуманно – и невежливо. – Лайла была удивлена, услышав это. – Вам наверняка нелегко будет лишиться гарантированного дохода, но я охотно компенсирую вам убытки.

Она вздрогнула, как от пощечины. Мгновение назад ей показалось, что, возможно, он разгадал ее. Что под его самоуверенностью скрывается понимание и, может быть, даже крупица доброты. Но нет, он решил изобразить из себя благодетеля, предлагая возместить то, что она потеряет, если перестанет быть любовницей его отца. Мгновение назад в его глазах горело желание. Возможно, всего одна искра, но Лайла видела ее. А теперь в его взгляде было уже знакомое ей презрение.

Лайла сверкнула глазами.

– Может быть, я не отпущу вашего отца так легко, мистер Тристрам.

– Ну, с вашей стороны это будет изрядной глупостью. Я человек состоятельный.

Он пришпорил своего жеребца, и ей оставалось одно: смотреть на его прямую спину, на то, как крепко он обхватывает ногами конские бока.

Лайла снова рыкнула – и повернула к дому.

Глава 8

Айвор был противен самому себе. Он превращается в подобие собственного отца! Вот этого он точно предвидеть не мог. Конечно, он знал о своих недостатках: заносчив, склонен к упрямству и скоропалительным суждениям, не стремится близко сходиться с людьми. Он предпринимал все усилия, чтобы события развивались так, как ему хочется, не имел привычки просить и редко выслушивал чужое мнение. При этом он хорошо выполнял свою работу – и тут уж, если требовалось, мог посоветоваться с другими, но окончательное решение всегда принимал самостоятельно, без колебаний. Таков был его характер, и он не собирался меняться. Но сейчас… Сейчас в лице этой особы возникло нечто иное, нечто новое и не совсем понятное для него.

Он видел ее дважды: сначала в салоне, а теперь еще и на прогулке верхом. Дразнящие улыбки, пронзительные взгляды, игривые слова, которые произносятся исключительно для того, чтобы привлекать внимание, – именно такой он и представлял хозяйку игорного заведения.

Но… Вне всякого сомнения, она была прекрасна. Тонкий привкус инаковости выделял ее из толпы. Ее локоны выглядели так, будто их вовсе не укладывали. На лице ни румян, ни мушек. Кожа бледная, однако не такая, как у истинных англичанок, скорее оттенка сливок, тронутых солнцем. Платье, что было на ней в салоне, идеально облегало фигуру, не строгое, но и не кричащее. Украшений немного и явно восточной работы: серьги с колокольчиками очень шли ей. Разговаривая с кем-то, она поводила руками на манер танцовщицы, и это было не продуманное движение, а спонтанное, естественное. А уж когда он увидел ее в парке в смелом наряде… Да еще эта несравненная посадка на лошади…

Лайла Марли возбудила в нем нешуточное желание.

Айвор положил кнут и перчатки на столик в своем доме в Блумсберри и отправился в кабинет. Лайла не отпускала его. Вне всякого сомнения, восхитительная женщина, и есть в ней что-то такое. Он никак не мог подобрать подходящего слова. Что-то такое ускользающее, что невозможно увидеть, но только почувствовать. Как будто она скрывает от окружающего мира важную часть себя. Хозяйка салона – лишь ширма, а что за ней? Он бы многое отдал, чтобы подобрать ключик к тайной части ее души. Айвор был взволнован, чего с ним прежде никогда не бывало.

Он держал в руках стопку писем, но даже не смотрел на них. Боже милосердный… Эта чертовка околдовала его. Что он такое выдумывает? Она всего лишь хозяйка салона, довольно опытная, надо сказать, знающая, как привлечь и удержать клиентов. Разве он не видел, как она играла с Генри Олстоном, Херрингфордом и бог знает с кем еще? Для нее мужчины как марионетки. Не имеет значения, насколько развращен лорд Херрингфорд и насколько юн Генри Олстон. Она дергала за ниточки обоих.

И все же, все же… Понимая все это, он не мог, находясь рядом с ней, не следить с болезненным наслаждением за стремительной сменой выражении на ее лице, за тем, как нетерпеливо она смахивает волосы со лба, как смеется, как искусно избегает в разговоре тем, которые ей не по нраву.

И она – она – была любовницей его отца.

Его внутренности свело от отвращения.

Айвор задумался, устремив взгляд в окно на розовый сад. Перед тем как встретиться с ней, он навел справки. Лайла Марли получила образование, причем хорошее образование: училась в первоклассной частной школе. Она знает толк в музыке, еде и этикете. Умеет вести беседу, а значит, прочитала достаточно книг. Чтобы зарабатывать на жизнь, она могла бы стать гувернанткой или школьной учительницей. Но она предпочла устраивать карточные вечера, и это многое о ней говорит. Любовник, а особенно богатый любовник, при таком образе жизни неизбежен, и у нее богатый выбор, в чем нетрудно было убедиться.

Он пришел в салон, ожидая увидеть расчетливую женщину. Но Лайла оказалась умна и чувствительна – чего он никак не ожидал. Откровенно говоря, мисс Марли совершенно не походила на прочих любовниц отца. Ни выставленных напоказ драгоценностей, ни осветленных локонов, ни мушек, ни надушенных перьев, ни нюхательной соли в мешочке на случай внезапного обморока, – другие отцовские пассии без этого не обходились. Может быть, поэтому она так легко очаровала его, что в ней не было ни капли наносного?

Айвор вздохнул. Он рос, наблюдая за вереницей отцовских любовниц. Отец не скрывал их. То есть он, конечно, не приводил любовниц в дом и следил за тем, чтобы жена и любовница не оказались на одном балу. Но он и не прятал этих женщин от общества: брал их с собой в театр, прогуливался с ними в парке, водил по дорогим ресторанам и магазинам. Все жалели «бедную Хизер», мать Айвора. Именно по сочувственным взглядам и шепоткам он еще ребенком начал догадываться, что-то в их семье далеко не все идеально. Родители почти не разговаривали друг с другом, спали в разных комнатах, и часто один из них жил в городе, а другой – в их поместье в Эссексе. Став постарше, Айвор задумывался, что их вообще могло связывать. Отец был энергичным и деятельным. Мать по полдня проводила в постели. Она не любила никуда выезжать: один-два светских визита в месяц были для нее пределом. И если отец всегда был прямолинеен и нетерпелив, то она почти ко всему безразлична.

Айвору было досадно, что мать, закрываясь в своей спальне, отстраняется и от него, словно она ненавидела всех мужчин, даже в лице собственного сына. Достигнув половой зрелости, он стал испытывать вину за то, что он сын своего отца. За то, что в его жилах течет кровь Бенджамина Тристрама. Конечно, у него были скоропалительные романы, но любовниц – нет.

Слова Лайлы Марли не шли у него из головы. Взяла бы она его себе в любовники? Она!

Айвор встряхнул головой. Ничего, это пройдет. Он просто увлекся, такое и раньше бывало. Впрочем, это даже не увлечение. Это… Не более чем любопытство. Лайла Марли – красивая женщина и знает, как заманить в свои сети мужчин. Он с этим справится. Он обязательно справится.

Взгляд Айвора снова упал на письма. Он не мог заставить себя сесть за стол, поэтому взял стопку в сад и устроился за кованым столиком в тени дерева. Слугам будет о чем посудачить, когда они увидят его сидящим в саду в одной рубашке, ведь они воспринимают его строгим, «застегнутым на все пуговицы» господином. Вокруг гудели пчелы, лучи солнца нежно гладили шею, розовые кусты с цветами всех мыслимых оттенков, от белого и нежно-розового до темно-багрового, благоухали, и меньше всего Айвору сейчас хотелось думать о письме матери, уехавшей в Эссекс.

Он сам написал ей несколько дней назад. Сообщил, что собирается поговорить с Лайлой Марли и твердо намерен отвадить эту женщину от отца.

«Ты ведь уверена, что она путается с отцом?»

Теперь он проклинал себя за эти слова. Мать знала наверняка, еще бы ей не знать, если ничего другого она и не ожидала от своего мужа, к тому же у нее есть свои источники. Зачем ему понадобилось задавать этот вопрос? Когда он встретился с Лайлой Марли, та не стала отрицать связь, однако было во всем этом что-то недоговоренное.

Айвор вскрыл конверт.

«Я обвинила твоего отца в связи с этой женщиной.

В ответ он заявил, что это не мое дело и что он будет мне благодарен, если я оставлю его любовниц в покое.

Айвор, мне не к кому обратиться, кроме тебя. Эта женщина годится ему в дочери. Неужели у него совсем нет ко мне сострадания? Я больна, и доктор подтвердил, что, возможно, мне осталось несколько месяцев. Немного уважения перед концом – это все, чего я прошу…»

Он хотел договориться с Лайлой – предложить ей отступные, но у него ничего не вышло. Тем не менее с этим делом надо покончить. Айвор снова вспомнил колкую фразу: взяла бы она его себе в любовники. Ну нет, он больше не хочет ее видеть и решит этот вопрос другим путем.

Взяв из стопки чистый листок, он торопливо начал писал своему поверенному Тревору Симондсу, но тут в сад вбежала его кузина Тиффани. Она была в платье из лимонно-желтого муслина, блестящие волосы цвета свежей соломы рассыпались по плечам, светло-голубые глаза сияли. Айвор был рад видеть, что она оправилась от испуга, пережитого недавно.

Тиффани была завидной невестой. Ее отец, дядя Айвора, нажил немалое состояние на торговле колониальными товарами. Тиффани была единственной наследницей, и к тому же она была прехорошенькой.

Девушка упала в садовое кресло, ойкнула, вскочила и посмотрела себе за спину.

– Я испортила платье, да, Айвор?

– Подозреваю, у тебя есть еще штук двадцать ничуть не хуже, – небрежно бросил он, дописывая очередную фразу.

– Ты даже не посмотрел на меня, – обиделась она. – А мужчины по большей части считают меня восхитительной.

– Разумеется, ты таковой и являешься, – ответил Айвор, пробегая глазами письмо.

– Скажи, какого цвета у меня глаза, – потребовала Тиффани.

– Голубого.

– Ах да, в нашем роду у всех голубые глаза, – капризно сказала она.

Тиффани убежала в дом и вернулась с пледом, которым укутала кресло, затем пристроилась на самом краешке.

– Знаешь, Айвор, а другие мужчины мною восхищаются, да.

– Нисколько не сомневаюсь.

– Полагаю, ты крутишь роман с какой-нибудь богатой вдовой или оперной певицей? – спросила девушка, прищурившись. Она никак не могла понять такого пренебрежения к своей особе со стороны кузена.

– Не выдумывай, – отрезал Айвор.

– Миссис Мэнфилд, вы бы назвали меня красивой? – обратилась Тиффани к экономке, вынесшей в сад поднос с чаем.

В серых глазах миссис Мэнфилд блеснул огонек. Айвор знал ее с детства. Если и был пример безупречной домоправительницы, то миссис Мэнфилд как нельзя лучше подходила под это определение. Серебристые кудри аккуратно собраны в пучок, на черном платье ни единой лишней складки. Туфли с пряжками сверкали, точно два зеркала.

– Я бы сказала, более чем, мисс Тиффани, – ответила она.

– Ну вот, а Айвор так не считает. Впрочем, ему нелегко угодить, верно? Я о том, что ему уже двадцать восемь, а он до сих пор не женат. И любовницы у него нет.

Миссис Мэнфилд, по всей видимости, не тревожил тот факт, что юная мисс затронула столь деликатный вопрос. Она улыбнулась и заметила, что в мире не найдется ни двух одинаковых мужчин, ни двух одинаковых женщин.

– К некоторым любовь приходит поздно, – невозмутимо добавила она, – но поглощает без остатка.

– О да! – воскликнула Тиффани. – Подозреваю, в любви Айвор будет проявлять такое же ослиное упрямство, как и во всем остальном.

Когда экономка ушла, девушка задумчиво произнесла:

– Двадцать восемь – это не такая уж и старость… Даже тридцать пять – еще не старость. Ну, не совсем старость, – нахмурив лоб, она затеребила тонкую ткань своего платья.

Айвор отложил перо и крайне внимательно посмотрел на кузину.

– Ты про кого это, Тифф?

– Он немного старше, вот и все, – она вздернула подбородок. – Ик тому же он граф.

– Так-так. На пятнадцать лет старше тебя. Но граф, да. Это должно сгладить разницу в возрасте. – Айвор не удержался от иронии.

Тиффани мотнула головой.

– Можно подумать, мне есть дело до твоего мнения!

– Разумеется, нет. Мне бы и в голову не пришло подозревать обратное. Но теперь я не усну, раздумывая, зачем ты пришла, – добродушно произнес Айвор.

– Затем, что папа не одобрит эту партию, и я хочу, чтобы ты его убедил… Что я хочу именно этого, потому что с этим человеком я обрету счастье.

– Если он граф, я не предвижу никаких затруднений, – Айвор сплел пальцы.

Тиффани не сиделось спокойно. Она подхватила с подноса печенье и принялась размалывать его в крошку.

– Я просто на всякий случай. У вас, у мужчин, всегда предрассудки. Будь мама жива, она бы вразумила папу. – Девушка вскочила. – В общем, я хотела тебя предупредить, вот и все. Я хочу сказать: что с того, если человек потерял деньги… – Тут она запнулась.

Айвор нахмурился.

– Он играет?

– Немного…

– Погряз в долгах?

– Может быть. Но что с того? Если у него долги, это же не значит, что я ему нужна лишь ради денег. Мне пора. – Она развернулась, собираясь уйти.

– Тифф, – остановил он ее. – Долги изрядные?

– Я не знаю. И мне все равно! Если у женщины ни гроша, но ее любит богатый мужчина, свет смотрит на это сквозь пальцы. Почему же нельзя наоборот? Он меня любит. Он хочет быть со мной. Никакие встречи, никакие письма, никакие поездки не способны отвлечь его от меня. А я… Я предпочитаю быть с тем, кто всегда со мной, а не с тем, кого постоянно тянет куда-то! Отец строг, и много ли он уделяет мне внимания? – Теперь она говорила так, словно защищалась, даже зарделась вся.

Аивор взглянул на кузину мягче.

– Тифф, не все такие, как твой отец.

– Я молода, Айвор, но это не означает, что я не понимаю, чего хочу. Мне нравится, что он внимателен ко мне. Он меня слушает. И смотрит на меня, когда слушает.

– Не вижу в этом никакого подвига.

– Ты сам не смотришь на меня, когда я с тобой разговариваю. И папа не смотрит. Ты хоть когда-нибудь на женщину смотришь, когда она что-то тебе говорит?

Айвор замер, вспомнив лицо, обрамленное темными локонами, прямой, дерзкий взгляд.

– Иногда, – наконец ответил он, сделав над собой усилие, и поднял глаза на кузину. – За что еще ты любишь этого человека, кроме того, что он уделяет тебе внимание?