– Пойдем.
В это время года ночь наступала рано. Париж тогда освещался кое-где фонарями, от которых если и было немного светлей там, где они горели, за то дальше темнота становилась еще гуще. Все лавки были заперты. Небо было серое и мрачное. Густая тень падала от крыш на улицы, по которым прокрадывались у самых стен редкие прохожие, поспешая домой. Гуго и посланный за ним человечек шли очень скоро. Коклико и Кадур, закутанные в плащи и, опасаясь быть замеченными, едва за ними поспевали. Но, к счастью, на Гуго было светлое платье, и они не теряли его из виду и следили за ним по лабиринту улиц между высокими домами. С неба ничто не светило; темнота становилась все черней я черней.
– Славная ночка для засады! – проворчал Коклико, пробуя, свободно ли ходит шпага в ножнах.
Девять часов пробило в ту самую минуту, как Гуго и маленький слуга поворачивали из-за угла в улицу дез-Арси, которая открывалась перед ними, будто черная трещина между двумя рядами старых серых домов.
– Подождите здесь, сказал провожатый, а я постучу легонько в дверь маленького домика, где вас ждут, я посмотрю, что там делается. При первом ударе, который вы услышите, не теряйте ни минуты…
Он побежал по середине улицы и почти тотчас же пропал в густой тени. Скоро шаги его замолкли и через несколько минут, среди глубокой тишины, Гуго услышал сухой удар, как будто от молотка в дверь. Он бросился вперед, но в ту минуту, как он поровнялся с черной папертью соседней церкви, толпа сидевших там в засаде людей быстро выскочила и бросилась на него.
– Именем короля, я вас арестую! – крикнул начальник толпы и уже положил было руку ему на плечо.
Но Гуго был не из таких, что легко даются в руки. С ловкостью кошки он кинулся в сторону и сильным ударом заставил противника выпустить его из рук.
– А! так-то! – крикнул тот. – Ну же! бери его! вы там, чего зеваете?
Вся толпа разом кинулась за начальником на Гуго, как стая собак.
Но уже одним скачком Гуго обеспечил себя от первого нападения. Прислонившись к углу стены и обернув левую руку плащом, он подставим острие шпаги нападающим. Четыре или пять ударов, направленных против него, пропали даром в его развевающемся щите, а один из тех, кто особенно сильно напирал на него, наткнулся горлом прямо на шпагу и упал на колена.
Прочие отступили, окружив Гуго с трех сторон.
– А, бездельник! так ты вздумал защищаться! крикнул начальник…. живого или мертвого, а я захвачу тебя!
Он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил. Пуля пробила плащ Гуго и попала в стену.
– Хорош стрелок! сказал Гуго шпагой рассек лицо, попавшееся ему под руку.
Тут вся толпа яростно кинулась на него с поднятыми шпагами, с криками и воплями, ободряя друг друга примером и голосом. Смутно послышался стук затворяемых дверей; две-три свечи, блестевшие там и сям по слуховым окнам, разом погасли, и на улице слышался в темноте только звон железа и глухой топот ног.
Но неожиданная помощь подоспела к Гуго разом с двух сторон. Сверху, от улицы св. Иакова, прискакал верховой и ринулся прямо на толпу, а снизу, от Старо-монетной улицы, прибежали два человека и бросились, очертя голову в самую середину свалки. Этого двойного нападения не вынесли храбрые наемники. Под ударами спереди и сзади, справа и слева, они дрогнули и разбежались, оставив на земле трех или четырех раненых.
– Я ведь уж на что болван, а этого именно и ждал, – сказал Коклико и не удержался – бросился на шею Гуго.
Этот ощупывал себя.
– Нет, ничего особенного, – сказал он: – только царапины.
– Чёрт возьми! да это он, мой друг Гуго де Монтестрюк! вскричал верховой, нагнувшись к шее коня, чтоб лучше разглядеть, кого он спас от беды.
Гуго так и вскрикнул от удивления.
– Я не ошибаюсь!.. маркиз де Сент-Эллис!
– Он самый, и я должен бы узнать тебя по этой отчаянной защите, сказал маркиз, сойдя с лошади и обнимая Гуго. Но что это за свалка? по какому случаю?
– Вот чего я и не знаю, а очень бы хотелось узнать! Но ты сам, поспевший так кстати, чтоб меня выручить, какими судьбами ты очутился в Париже, когда я полагал, что ты все еще сидишь в своем прекрасном замке Сен-Сави?
– Это целая история – и я очень рад рассказать тебе ее… Только в эту минуту, мне кажется, лучше заняться тем, что здесь происходит; может быть, мы добудем кое-какие полезные сведения вот от тех мошенников, что я вижу там.
Двое из лежавших на грязной мостовой не подавали уже признака жизни; третий, раненый в горло, был не лучше и хрипел под стеной, но четвертый только стонал и мог еще кое-как ползти. Кадур нагнулся к нему и, приставив ему кинжал к сердцу, сказал:
– Говори, а не то – сейчас доконаю!
– Убьем, если будешь молчать, прибавил маркиз де-Сент-Эллис, а если будешь говорить, то вот тебе этот кошелек.
Он бросил кошелек на тело несчастного, который, как ни был слаб, а протянул руку и схватил подачку.
– По твоему проворству я вижу, что ты меня понял, продолжал маркиз. Мне что-то кажется, что ты малый с толком, и только попал в скверное общество. Припоминай же все и рассказывай.
Раненого подняли и прислонили к стене; усевшись кое-как, он положил сперва кошелек в карман, потом вздохнул и сказал:
– Сколько я мог разобрать, нашему сержанту было приказано непременно схватить какого-то графа де Монтестрюка. Я только и гожусь что на подобные дела. Когда нам раздавали наградные деньги, нам было объявлено, что получим еще столько же в случае удачи, и чтоб мы его не щадили в случае сопротивления. Говорили что-то, будто это за какую-то дуэль…
– Хорош предлог! – проворчал Коклико.
– Больше я ничего не знаю… но ваш поступок меня трогает, и в благодарность я должен вам сказать, что лучше вам поскорей отсюда убираться… Сержант наш очень-упрям… ему обещана хорошая награда в случае удачи… значит, он наверное вернется сюда с большой силой… Бегите же!
Кадур, как только начался допрос, стал на часах в конце улицы с той стороны, куда убежала толпа; вдруг он вернулся бегом.
– Там люди, – сказал он; – бегут прямо сюда.
– Это они и есть, – сказал раненый. – Поверьте мне, спасайтесь поскорей!
В конце улицы слышны уже были шумные шаги. Показался отряд и впереди его человек с фонарем в руке. Против дозора нечего было рыцарствовать. Маркиз де Сент-Эллис сел на коня, а прочие пустились бежать в ту самую минуту, как дозор подходил к углу соседней улицы.
На самом перекрестке раздались два выстрела и две пули просвистели мимо бежавших, одна задела по мостовой, а другая – по стене.
– А! вот и ружья! – сказал Гуго.
– Партия, выходит, неровна. Спасайся, кто может и побежим порознь, чтоб они не кинулись всей толпой за нами, – сказал Коклико.
Маркиз де Сент-Эллис еще раздумывал.
– Без комплиментов, – шепнул ему Гуго: – на свободе ты мне будешь полезней, чем когда попадешься со мной вместе.
Они наскоро обменялись адресами; маркиз дал шпоры коню; Гуго пустился к улице св. Иакова, Коклико за ним, а Кадур нырнул в переулок.
Гуго направился прямо к Сене. Добежав до улицы Корзинщиков, он и Коклико остановились, чтоб немного вздохнуть и прислушаться. Колеблющийся свет факела почти в ту же минуту окрасил красным цветом угол улицы, показавшийся человек приложился и выстрелил. Пуля оставила белую полосу на стене, всего в каких-нибудь двух вершках от головы Коклико.
– В путь! – крикнул он.
Привлеченные, вероятно, выстрелом, два человека, бежавшие им на встречу, вздумали было загородить им дорогу на углу улицы Шанш-Мибрэ. Наткнувшийся на Гуго получил прямо в лицо удар эфесом шпаги и полумертвый свалился в грязь; попавший на Коклико встретил такого противника, которому пошел в прок недавний урок Кадура: схваченный вдруг за горло и наполовину задушенный, он растянулся в уличной канаве.
Коклико перескочил через его тело и догнал Гуго.
Возле Телячьей площади их догнал еще один залп и беглецы пустились дальше, не переводя духу. Тут они попали в узкую улицу, вдоль которой тянулась высокая стена, а выше её виднелись верхушки деревьев. Они прислушались; никакого шума сзади, а только смутные отголоски вдали.
– Эта минутка отдыха очень приятна, – сказал отдуваясь Коклико, – но дело ясное, что нам недолго позволят им воспользоваться… Кроме того, положение усложняется… Дело тоже ясное, что несколько этих разбойников наверное бродят теперь вокруг нашей квартиры, карауля, когда мы вернемся… А если, с другой стороны, они вздумают засесть на набережной, то мы попадем как раз между рекой и их ружьями, между водой и огнем.
– Из чего я вывожу заключение, что лучше всего их ждать здесь твердой ногой и умереть, убив из них, сколько будет можно.
– Умереть-то всегда еще успеем, а истребление хоть целой дюжины этих мошенников едва ли может утешить нас в потере жизни… Вот почему, если позволите, я несогласен с вашим мнением.
– А что же ты думаешь делать?
– Я-то? я бы никого не стал дожидаться, а постарался бы перебраться на ту сторону этой стены, чтоб сберечь мужа для герцогини д'Авранш.
– А ты думаешь, что она очень этому будет рада? – отвечал Гуго, вздохнув при этом имени.
– Герцогиня – особа со вкусом; она очень бы рассердилась на вас, если б вы дали себя убить и даже никогда бы вам этого не простила… А если напротив, из любви к ней, вы будете заботиться о своем здоровье, она ничего не пожалеет, чтоб вас наградить за это… Полезайте-ка на меня, как полезли бы на дерево; сотню раз мы с вами проделывали эту самую штуку в Тестере, добираясь до птичьих гнезд или до яблок; а теперь поставьте ноги мне на плечи, помогайте себе руками и одним скачком попадете как раз на самый гребень стены.
– А ты же как? – спросил Гуго, проделавши в точности все, что советовал Коклико.
– О! я-то?… не бойтесь! у меня есть своя мысль. Еще не в эту ночь меня поймают!.. Добрались?
– Добрался, – отвечал Гуго, сидя верхом на стене.
– Ну, граф! теперь прыгайте вниз.
– А ты же? беги хоть скорей!..
XIX
Что бывает за стеной
В ту минуту, как Коклико пускался бежать дальше, держась поближе к стене, Гуго заметил вдали свет факелов, от гнавшегося за ними отряда полиции; шум голосов доходил уже к нему. Он пустил руки и упал без шума на мелкий песок аллеи. Прежде всего он осмотрелся кругом. Всюду – мертвая тишина; только ветер шумел голыми ветками. Подумав с минуту, он вступил в пустынную аллею, перешел через лужайку, по середине которой тихо журчал прозрачный фонтан, и вдали, в смутной тени, за террасой, на которой стояли на мраморных подножьях белые призраки нескольких статуй, увидел величественную массу отеля, широкий фасад которого и крыльцо с двойным всходом слабо выделялись из мрака.
– Чёрт возьми! – сказал он себе, – я как будто узнаю этот отель.
Он вошел в скрытую аллею, которая вела прямо к террасе; не прошел он еще и половины этой аллеи, как увидел, что на встречу ему идет женщина в светлом платье, раздвигая ветки и ступая не слышными шагами, как ящерица в траве.
– Это вы, Паскалино? – спросила она слегка дрожащим голоском.
– Не знаю, я ли Паскалино, но знаю хорошо, что вас мне нужно, чтоб выбраться отсюда, – отвечал Монтестрюк.
Незнакомка слабо вскрикнула и пустилась бежать. В три прыжка Гуго догнал ее и принял в свои объятия полубесчувственную от страха.
– Ах! я умираю! – прошептала она.
– Нет еще! – сказал он, целуя ее в шею.
Незнакомка очнулась и, смягчаясь, продолжала:
– А я приняла было вас за вора… как легко можно иногда ошибиться!
Она поглядела на него с боку, желая рассмотреть в темноте лицо и усы, коснувшиеся её шеи. Не совсем еще придя в себя, она опиралась на его руку.
– Где я? – спросил Гуго.
– У принцессы Мамиани.
– У принцессы Мамиани!.. Ты просто очаровательна, а если хочешь доказательств, то вот они.
И он опять поцеловал ее, но на этот раз уже в обе щеки. Субретка скорчила скромную мину и прошептала, улыбаясь: – Не следовало бы, может быть, однако ж доказывать мне это так близко.
– А если ты хочешь, чтоб я перестал, прекрасная Хлоя, то проведи меня поскорей к принцессе.
– Так вы знаете, как меня зовут? ну, теперь я понимаю, отчего сейчас…
– Хочешь, чтоб я опять начал?
– Нет, пожалуйста!.. Скажите мне только, кто вы такой? – Гуго взял ее за руку и вывел из-под зеленого свода аллеи.
– Посмотри-ка на меня!
– Граф де Монтестрюк! – воскликнула она.
– Он самый… что же, теперь ты проводишь?
Субретка ответила легким поклоном и пошла прямо к террасе.
– Вот приключение! – говорила она. – Признайтесь, однако, граф, ведь я хорошо сделала, что пошла сегодня вечером гулять по саду.
– Я очень благодарен за это Паскалино.
Хлоя покраснела и, ускорив шаги, отперла маленькую дверь бывшим у неё в кармане ключом.
Между тем как все это происходило в саду принцессы Мамиани, Коклико полетел было сначала птицей, спасаясь от дозора; но лишь только он обогнул стену, за которою исчез Гуго, и оглянулся кругом, чтоб решить, куда бежать дальше, как вскрикнул от удивления, узнав отель принцессы.
– Чёрт возьми! как случай-то славно распоряжается! Значит, мы здесь на союзной почве; ну, тут и останемся!
В эту минуту он увидел тряпичника с плетушкой за спиной и с фонарем в руке, только что вошедшего в эту улицу. Он кинулся прямо к нему.
– Сколько хочешь ты, приятель, за всё твое добро?
– За всё?
– За всё.
– Да вы, видно, лакомка! – отвечал тряпичник, поставив плетушку на столбик. – Три экю в шесть ливров… может быть, слишком дорого?
– Согласен на три экю! Поскорей только, давай сюда свой казакин и крючок!
Тряпичник, находя сделку выгодною, не стал терять времени и в одно мгновенье снял свое заплатанное платье, а Коклико надел его поверх своей одежды. В каких-нибудь три минуты переодеванье было окончено. Тряпичник ушел, постукивая в руке своими тремя экю, а Коклико улегся у столбика, положив плетушку рядом. Как раз было пора: два солдата из дозора выбегали из-за угла.
– Эй! ты с фонарем! ты ничего не видал? – спросил один из них, толкнув Коклико ногой.
– Чего не видал? – спросил тоже Коклико, протирая глаза, будто его только что разбудили.
– Двух бегущих мошенников?
– А! это-то! да, видел!.. не знаю точно ли они мошенники, но у ребят ноги-то куда прыткие: они бежали что твои зайцы; один даже чуть не упал на меня, споткнувшись.
– А куда же они побежали?
– А вот туда! – отвечал Коклико, указывая именно в противоположную сторону. – Э! да они, должно быть, теперь далеко ушли… на набережной чего доброго!
– Ну! так, значит, попались: там есть наши.
– Я так и думал! сказал себе Коклико.
Оба солдата побежали к реке, а новый тряпичник закрыл глаза:
– Ну! теперь не мешает и заснуть.
Мы оставили Гуго у маленькой двери, от которой ключ был в кармане у предусмотрительной Хлои. Она ввела Монтестрюка в длинную галерею, в конце которой в дверную щель виднелся свет.
– Подождите здесь, сказала она, я сейчас ворочусь… не знаю, нет ли кого у принцессы; стойте смирно.
Хлоя исчезла в потайную дверь, скрытую в деревянной обделке стены; Гуго осмотрелся кругом. В темноте он мог различит портьеры, на стенах портреты, зеркала в золоченых рамах – все признаки богатства и роскоши: судьба привела его, значит, именно к даме с зелеными глазами. Но вздыхая от глубины души, он не мог не подумать, каким странным случаем он попал опять к принцессе. Точно сама судьба толкала ее к нему, и каждый раз в самую критическую минуту его жизни.
Вдруг в той стороне, где виднелась полоска света, растворились настежь двери и принцесса появилась в ярком свете соседней комнаты, быстро идя с протянутыми руками. Он пошел к ней на встречу.
– Вы! вы! у меня, в такой поздний час? какими судьбами? спросила она, уводя его за собой.
Он очутился в огромной комнате, освещенной полусотней свечей и с широкими стеклянными дверьми прямо на террасу. По мебели разбросаны были плащи, тюники, платья, кружева. Принцесса все еще держала Гуго за руку и смотрела на него с беспокойством и с восхищением.
– Надеюсь, что не несчастье какое-нибудь? – продолжала она; – вы были в саду… зачем?.. Сейчас мне послышались выстрелы. Ведь не в вас стреляли, не правда-ли?
– Напротив.
И, раскрыв плащ, Гуго показал ей, что он весь пробит пулями.
– Ах, Боже мой! – сказала она, сложив руки.
– Не пугайтесь: в меня только целили, но не попали. Вы говорили о несчастье?
– Не совсем так, но меня преследуют… и сильно преследуют, а в конце – быть может, и арест!..
– Что вы! Под каким предлогом? что же вы такое сделали? в чем обвиняют вас?
Хлоя вошла перепуганная.
– Ах! я не знаю, право, что это такое. Там офицер из дозора и с ним четверо солдат; они выломали двери: офицер требует, чтоб его допустили осмотреть отель: уверяет, что сюда спрятался какой-то обвиняемый, которого им приказано схватить. Я едва успела убежать. Он идет вслед за мной.
В соседней комнате действительно послышались шаги.
– Скорей туда, – сказала принцесса, толкая его в следующую комнату: – там моя спальня. Спрячьтесь в алькове. Клянусь, они не пойдут туда искать вас. А ты, Хлоя, скорей к туалету!
Гуго исчез; принцесса стала перед Хлоей, которая схватила первое платье, готовясь подать ей. Постучались в дверь.
– Войдите, – сказала принцесса. Появился офицер со шпагой на голо.
– Это что значит? – спросила она высокомерно.
Увидев ее, офицер снял шляпу.
– Извините, что я вхожу к вам ночью, но у меня есть приказ об аресте и я должен его исполнить.
– Очень хорошо! – возразила принцесса, – но какое отношение может быть, хотела бы я узнать, между вашим приказом и моим отелем? Уже не меня ли вы явились арестовать?
– О, нет! но одного господина, за которым мы гнались и который, по всей вероятности, скрылся именно сюда, под вашу крышу.
– А! а какое преступление совершил этот господин?
– Граф де Монтестрюк дрался на дуэли, в противность законам и высочайшим указам, и мало того, что он ранил смертельно, быть может, одного капитана, проливавшего кровь на службе его величества, но еще ранил двух или трех солдат, посланных схватить его и следовательно, оказал неуважение к правосудию. Убийство и бунт вот его преступления. Тут дело идет об его жизни, так как его величество требует прежде всего его повиновения его воле.
– А почему вы думаете, что граф де Монтестрюк спрятался в этом доме?
– На стене вашего сада нашлись свежие следы: на верху есть. царапины от шпор…. я приказал осмотреть сад во всей подробности.
– Без моего разрешения?
– Дело было спешное: он мог ускользнуть от нас; а мне его непременно нужно и я добьюсь своего!
– Какое усердие! можно подумать, право, что тут замешано немножко и ненависти.
– Да, я в самом деле ненавижу графа де Монтестрюка…
– Его? а за что? Что он вам сделал?
– Мне-то – ровно ничего, я его даже и не знаю…
– Ну?
– Но раненый им на дуэли капитан, может быть, не вынесет раны, а он – отец мне. Не по крови; но я привязан к нему как сын узами вечной благодарности… Я обязан ему спасением жизни.
Принцесса Мамиани вздрогнула: она имела дело не с простым солдатом, которого можно прогнать или подкупить, но с безпощадным врогом. Если отъищут Гуго, он пропал. Перед ней стоял высокий бледный молодой человек с выражением печали и решимости на лице. Виднелись следы долгой, мужественно вынесенной борьбы и какая-то роковая печать страдания от самой колыбели…
Офицер помолчал с минуту, как бы подавленный жгучими воспоминаниями; принцесса смотрела на него внимательно.
– У меня было поручение в провинции, продолжал он, когда состоялась у них эта роковая дуэль; как только я вернулся, я узнал об исходе ея, и всего какой-нибудь час тому назад, мне донес нарочный о том, что произошло между графом де Монтестрюк и дозором. Я взял в руки все дело.
Только что он кончил, появился солдат и, стукнув по ковру прикладом ружья, сказал:
– Поручик, я обошел весь сил и никого не нашел. Но наверное по нем прошел кто-нибудь всего несколько минут тому назад: на песке по аллеям видны свежие следы сапог. Я выследил до первых ступенек террасы, а там следы пропали на плитах; но наверное кто-нибудь да вошел в отель с террасы.
Поручик посмотрел пристально на принцессу и сказал:
– Вы слышите?
Положение становилось критическим; принцесса ясно слышала тяжелое биение своего сердца и боялась, чтоб и офицер его тоже не услышал; взоры её блуждали по комнате и невольно скользили по двери, за которой скрылся Монтестрюк, Молчать дольше было опасно: волненье принцессы могло быть замечено офицером и тогда опасность очевидно усиливалась.
Хлоя подошла робко и, опустив глаза в замешательстве, сказала:
– Не угодно ли вам будет спросить у солдата, не заметил ли он, рядом со следами, которые довели его до террасы, других следов поменьше и в том же самом направлении, как будто двое шли рядом по саду?
– Правда, отвечал солдат. Два следа, один побольше, а другой поменьше, в самом деле идут рядом.
– Ну, как ни совестно мне признаться, но я должна сказать, что это я оставила следы.
Принцесса вздохнула. Она бы охотно поблагодарила Хлою за вмешательство, но должна была притвориться удивленною.
– Вы? что это значит?
– Я всё расскажу, – продолжала субретка, не поднимая глаз и теребя конец ленты между пальцами. – Я сошла в сад, чтобы поджидать кое-кого – я готова его и назвать, если прикажете – и с ним вернулась в отель через маленькую дверь в галерее, отворивши ее вот этим ключом. Я едва смею просить о прощении, принцесса…
Все это было сказано с таким смущением и так натурально, что невозможно было не поверить: обмануться впрочем тем легче, что и в нашем деле в признаниях служанки было на половину правды.
– Я прощаю, сказала принцесса, именно за полную откровенность вашей неожиданной исповеди. Надеюсь, теперь г. офицер сам поймет, что его подозрение было совершенно неосновательно: искали следов беглеца, а нашли следы влюбленного. Сознайтесь, что в эти дела правосудию нечего мешаться!
Принцесса улыбнулась и начинала шутить. Уже она ясно показывала офицеру, что ему пора уйти. Этот еще раздумывался, но вдруг, спохватясь, сказал:
– Я не могу не поверить искренности этого рассказа, но, к несчастью, на мне лежит суровый долг и я обязав его выполнять. Сад осмотрен, но самый отель еще нет. Надо и его осмотреть.
– Пожалуй, отвечала принцесса хладнокровно и решительно пошла прямо к дверям, в которые скрылся за несколько минут граф де Монтестрюк, смело отворила их и продолжала, взглянув прямо в глаза офицеру:
– Здесь моя собственная комната. Можете войти, но когда я вернусь на родину, во Флоренцию, я расскажу моим соотечественникам, как уважают в Париже права гостеприимства, которого ищут во Франции знатные дамы, и какую предупредительную вежливость здесь им оказывают.
Офицер призадумался.
– Что же вы не входите? продолжала она. Вы сейчас застали меня за туалетом, который я готовлю для балета в Лувре. Немного поздней, вы бы меня застали в спальне, где все приготовлено для меня на ночь.
Слабый свет лампы в алебастровом шаре позволял поручику видеть через отворенную дверь поднятые занавески алькова белую постель и разложенный на мебели ночной туалет. Он отступил шаг назад.
– И так, принцесса, вы никого не видели?
– Никого.
– Вы поклянетесь?
Принцессе показалось, что занавеска алькова колыхнулась, как, будто невидимая рука готовилась приподнять ее.
– Клянусь! сказала он решительно.
– Я ухожу, сказал офицер, кланяясь. Теперь принцесса сама подошла к нему.
– Как вас зовут? я хочу знать, покрайней мере, кого должна благодарить за такой деликатный поступок.
– Мое имя совершенно неизвестно; из него вы ничего не узнаете: меня зовут Лоредон.
Он низко поклонился принцессе, подал знак своим людям идти за ним и вышел медленно, как бы оставляя неохотно дом, где он надеялся захватить убийцу своего отца.
Принцесса и Хлоя обе разом бросились к дверям, через которые вышел поручик; наклонив голову вперед, они прислушивались к шуму удалявшихся шагов, сперва в передней, потом на лестнице. Не сводя глаз друг с друга, безмолвно, они считали сколько еще ему остается пройти, чтоб уйти совершенно из дома. Шум слабел более и более. Убедившись, что всякая опасность миновала, они облегчили грудь глубоким вздохом.
– Ах! – сказала Хлоя, – я до сих пор еще дрожу. Я думала, что упаду, когда тот проклятый человек объявил, что станет осматривать весь дом!
– Знаешь-ли, что без тебя он пропал бы!.. Ах! я тебя никогда уже не отпущу, и выходи замуж за кого хочешь!..
Как только она отворила дверь, из больших сеней послышался смешанный шум голосов.
– Что там еще? спросила принцесса, между тем как Хлоя целовала ей руки… кажется, опасности больше нет, а мне очень страшно! пойди… посмотри, не задержало ли там что-нибудь этого офицера… Если бы они взяли графа де Монтестрюка, я бы не пережила этого, понимаешь-ли?
Хлоя быстро ушла. Оставшись одна, принцесса побежала в комнату, где был спрятан Гуго. Он только что раздвинул занавески, за которыми скрывался, она коснулась к нему.
– Ах! спасен! спасен! вскрикнула она.
Слезы текли ручьями по её лицу.
– Признайтесь, вы хотели выйти, когда я поклялась, что никого не видала?
– Посмотрите сами, я уже вынул было шпагу! Они бы не взяли меня живым! Но подвергать вас необходимости лгать, вас и за меня!.. О! эта мысль приводит меня в отчаянье!
– А мне что за дело? и как мало вы меня знаете! Я бы поклялась сто, тысячу раз, во всем, чего б ни потребовали, на евангелии, на распятии… не бледнея!.. Разве я не могла отступить перед чем бы то ни было, чтоб только вырвать вас у смерти?…
В порыве страсти, принцесса не помнила сама себя; глаза её сверкали, восторг сиял в её улыбке.
– Эта странная речь вас удивляет, продолжала она, и вы спрашиваете себя, быть может, отчего во мне столько усердия и столько огня?
– Да, отчего? спросил он, не сводя с неё глаз.
Она схватила его за руку и, увлекла в большую комнату перед спальней; при ярком огне свечей, освещавших её прекрасное лицо, бледная, взволнованная, подавленная страстью, но не опуская глаз, она сказала ему дрожащим голосом:
– Помните ли вы, как раз вечером, в замке, в окрестностях Блуа, почти в ту самую минуту, как ваша очарованная молодость готова была заговорить языком страсти с другой женщиной, – вы вдруг почувствовали, в темной галерее, горячее дыханье уст, встретившихся с вашими?
– Как! этот поцелуй?
– Я дала вам его… и ваши руки хотели схватить меня, но я убежала.
– Вы! вы! это были вы?
– Да, я! ах! я почувствовала, что этот поцелуй связывает меня с вами на веки… чем я была тогда, тем я и теперь…
Ослепленный, очарованный, Гуго смотрел на это милое лицо, сиявшее огнем страсти. Зеленые глаза Леоноры сверкали. Он открыл рот, чтоб говорить, она положила ему руку на губы и продолжала:
– Ах! не портите мне эту чудную минуту благодарностью! Я действую из одного эгоизма. Что сделали вы, чтоб внушить мне такую любовь? Ничего. Я полюбила вас с первой минуты, как увидала, сама не зная этого, не подозревая; я думала, что это просто симпатия к вашей молодости и к вашей храбрости, потом любовь сказалась вдруг, внезапно… Я вся принадлежу вам. Я жила мыслью об вас, а между тем знаю, что вы мечтаете не обо мне!
Печаль разлилась по лицу её, огонь потух в глазах и бессильная рука выпустила руку Гуго.
– Ах! я безумная! проговорила она.
Две слезы выкатились из её глаз; она уходила, он удержал ее.
– За такую преданность можно заплатить только жертвой целой жизни!.. вскричал он. Но чем она выше, беззаветнее, тем больше честь моя требует, чтоб я не употребил эту преданность во зло… Нет! нет! я не могу принять от вас приюта, не подвергая вас, быть может, таким же точно опасностям, какие грозят мне самому…
– Да, понимаю, отвечала она с грустью. Вам уже тяжело быть мне чем-нибудь обязанным! Вы не можете, вы не хотите быть мне благодарным, чтоб не похитить эту благодарность у другой! Вы хотите уйти от меня, уйти из этого дома, где мы с вами снова встретились! Уверьтесь однако прежде, возможно ли это?
Она снова взяла его за руку и, через целый ряд темных комнат, привела в кабинет с одним окном, выходившим на главный фасад отеля. Она подняла занавеску и Гуго взглянул. У столбика спал тряпичник, положив голову на свою плетушку, а в нескольких шагах от проезда ходили взад и вперед два солдата из дозора.
– В этой стороне невозможно, не правда-ли? спросила принцесса. Посмотрим теперь от саду.
Они вошли в ту галерею, где был уже Гуго в первый раз, и по маленькой внутренней лестнице поднялись в башенку на угле отеля, откуда, в слуховое окно, видна была вся улица, вдоль которой тянулась стена сада. Два часовых ходили с ружьями на плече.
– Поручик Лоредан отказался от осмотра отеля, – прибавила принцесса Мамиани, – но не от надзора за ним. Попробуйте перепрыгнуть через эту стену! разве вы хотите, чтобы та пуля, которая попадет в вас, поразила и меня в самое сердце, скажите?
– Что же делать однако же? – вскричал он.
– Идти за мной! слушаться меня! – отвечала она.
Она склонилась к нему, прижавшись к его груди, как будто уже чувствовала рану, о которой она говорила, и увлекла Гуго в ту комнату, где он сейчас скрывался. Биение её сердца, быстрое и тяжелое, отдалось в нём, зараза страсти овладела им и, нагнувшись к пылающему лицу принцессы, он произнес:
– Я остаюсь!