Русский излом. Роман в трех частях

Глава 20

Афоня Храпов знал, что жизнь во всем ее течении разделена на полосы – светлые и темные, и рассвет наступает сразу после самой глубокой ночной тьмы. В последнее время его черная полоса затянулась настолько, что он уже отчаялся увидеть свет.

Началось с того, что заболел мастер Ломов, и Афоню поставили в пару с Ильёй Степановым, а этого Илью никто из деповской терпеть не мог из-за его вечного брюзжания по любому поводу. После двух дней совместной работы с новым напарником Афоня, неистово крестясь, дал клятву никогда не пререкаться с Ломовым и по возможности сдувать с него пылинки.

Вторая напасть оказалась более серьезной: Афоня просто-напросто попался во время кражи. Его схватили за руку в очереди за билетами в «Синематограф», когда он, улучив момент, вынимал кошелёк из сумочки зазевавшейся барышни. Хорошо, что он догадался разжать пальцы и выпустить из рук добычу.

Кошелёк остался лежать на полу, поэтому следователю, несмотря на показания множества свидетелей, было трудно запихнуть воришку в тюрьму. Прямых улик нет, а косвенные любой адвокат разделается под орех на судебном заседании. Афоня во время задержания клялся и божился, брызгая во все стороны слезами и умоляя поверить, что никакого кошелька он не крал. Это сделал кто-то другой, а свидетели на него наговаривают потому, что он пытался без очереди пролезть за билетами.

Дежурный полицейский чин, оформлявший протокол задержания, готов был поверить Афоне, но не из-за того, что его затронули слезы наглого воришки, а просто не хотелось возиться с этим неперспективным делом, да и до окончания дежурства осталось каких-то полчаса…

Может быть, все и обошлось бы, но на несчастье Афони в комнате дежурного находился ещё один человек, имевший отношение к охранному отделению. Его присутствие было связано со сбором неких данных, поэтому агент листал уголовное дело из архива и делал пометки в блокноте. Он сидел поодаль, но невольно прислушивался к происходящему.

Сначала агент – его звали Мухин – пропускал мимо ушей разговор дежурного полицейского с задержанным, но, узнав, что последний учится в деповской вечерней школе, насторожился.

Эта школа раздражала его, словно бельмо в глазу: многие факты указывали на то, что в стенах этого учебного заведения пышным цветом расцвела большевистская пропаганда. Ниточки тянулись туда, но разузнать подробности не представлялось возможным, а также не удавалось запихнуть в школу своего агента или завербовать кого-нибудь из учащихся.

Задержание Афони явилось подарком судьбы для Мухина: пойманного на воровстве подростка нетрудно будет держать на крючке и сделать из него соглядатая.

Сделав знак дежурному выйти, Мухин взял инициативу в свои руки. Для начала он напугал начавшего было успокаиваться Афоню, пригрозив тюрьмой, Сибирью и долгим судебным разбирательством. Незнакомый с юридическими тонкостями подросток струхнул: он понятия не имел о презумпции невиновности, о том, что на суде грозному прокурору будет противостоять защитник, а за такую мелочь, как карманная кража, в Сибирь не ссылают.

Больше всего его испугала возможность огласки: он только представил, как будут судачить деревенские и стыдить его мать Домну, узнав, что ее сынок промышляет воровством. Афоня оторопел от ужаса и слушал Мухина,

не перебивая.

Мухин почувствовал, что «клиент"созрел, и тут же смягчил тон.

– Бывает, люди сбиваются с пути, наделают ошибок по молодости лет, но это не значит, что они должны расплачиваться за это до конца жизни, -произнес он многозначительно и замолчал.

Опытный вербовщик дал время своему собеседнику для осмысления услышанного, и Афоня, почувствовав в его словах намек на благоприятный исход, взглянул на Мухина заинтересованно. В глазах мальчика читалась готовность пойти на все, чтобы не избежать расплаты за содеянное. Все или даже больше.

Предложение Мухина докладывать о происходящем в кружке, а также по возможности следить за учительницей, кажется, не стало неожиданностью. Нечто подобное Афоня предполагал. Совесть, если она и была, подала свой слабенький голос, но быстро умолкла, когда Мухин, кроме изъятия дела из полицейского участка, пообещал ещё и гонорар за добытые сведения.

И Афоня подписал подсунутую Мухиным бумагу, по которой он становился агентом охранки.

С тех пор прошел месяц. Неизвестно, насколько оказались полезными сведения приносимые Афоней, но юный шпион остался доволен денежным вознаграждением, поэтому он был готов утроить старания.

Ему показалось странным, что учительница против обыкновения не вышла после занятий вместе с учениками, а, выпроводив всех, тянула время, словно ожидала кого-то. Это настолько не вязалось с ее привычками, что Афоня решил проверить, в чем дело. Он затаился за углом, невидимый в тени, и наблюдал, как она гасит свет в школе и вешает на дверь замок.

Темная мужская фигура вынырнула из-за складов, очутившись за спиной у перепуганной девушки. Рашель даже вскрикнула от неожиданности.

– Не бойся, это я. Пришел, как договаривались, -сказал неизвестный и взял учительницу за руку

Глава 21

– Что с тобой, Ксаверий? – произнесла Рашель с вызовом и высвободила руку, – Твоё амикошонство граничит с наглостью.

– Кто бы говорил? Разве не ты целовалась со мной на набережной?, -усмехнулся он, состроив гримасу, выражавшую крайнюю степень снисходительности.

– Я жалею об этом, -вздохнула она, -Впрочем, довольно воспоминаний! Ты хотел поговорить со мной о каком-то деле?

– Я хочу понять, как ты когда мне относишься…

Неужели ты все забыла, Рашель? Неужели наша любовь осталась в прошлом? И нас ничего не связывает, кроме печальных воспоминаний?

– Любовь? Это с моей стороны была любовь, а с твоей -один денежный интерес. Давай не будем сотрясать воздух воспоминаниями.

– А ты изменилась, Рашель, огрубела среди своих машинистов и обходчиков. Где нежность и загадочность романтичной барышни, тоже в прошлом?

– Ты меня утомил, Ксаверий. Если тебе ничего не нужно, то нам лучше разойтись.

Рашель сделала вид, что уходит, но Стоцкий остановил ее.

– Помоги мне, Рашель, -выдохнул он- Хотя бы в память тех дней, когда мы были счастливы, помоги.

– Какая помощь тебе нужна, -помедлив, спросила она, – Мне казалось, если ты два года успешно скрывается от полиции, то…

– Это ничего не значит, -быстро произнёс Ксаверий, – Пойми, они использовали меня и… предали.

Видно и в самом деле он чувствовал себя загнанным в угол, если решился попросить помощи у бывшей возлюбленной – такая мысль промелькнула у Афони, ставшего невольным слушателем душевных излияний лица, находящегося в розыске.

Он поведал, что, как только полиция заинтересовалась им в связи с убийством Тани, ни один эсэр не захотел протянуть ему руку помощи.

– На твои деньги я рассчитывал доехать до Санкт Петербурга и там затеряться, но заболел в дороге, и меня сняли с поезда. Я не хотел в земскую больницу: там непременно спросили бы паспорт. Я пошел, куда глаза глядят, и упал на дороге. Очнулся в окружении монахов. Мне потом разъяснили, что ссадили меня на Озёрной, а там недалеко до Елизаровского монастыря. Выздоровев, я остался послушником.

Рашель недоверчиво хмыкнула:

– Ты пытаешься меня убедить, что православные монахи приняли у себя католика?

– А кто спрашивал у меня документы? – ответил Ксаверий вопросом на вопрос.– То есть, конечно, спросили, как мое имя, и я сказал"Василий Смирнов,».

– Ну, Василий Смирнов звучит почти так же, как Иван Иванов. Не думаю, что они тебе поверили.

– Однако оставили у себя. Я много размышлял, Рашель, почему так случилось? Вероятно, сам Бог привел меня в монастырь, и я затаился. Возврат к прошлому уже был невозможен.

– Ты раскаялся?

– Я затаился.

– Значит, ты богохульствуешь, если пользуешься приютом у монастырской братии, -скептически произнесла Рашель, -А сам не веришь ни в бога, ни в черта, а лишь в террор. А теперь ты вынужден ломать комедию, якобы молясь.

– Якобы?, -повысил голос Стоцкий и тут же перешёл на яростный шепот, – Если хочешь знать, я молюсь искренне, ведь, как ни крути, Таня… Я хотел только попугать, а потом понял, что она не дышит.

– Ради бога, без подробностей, -Рашель резко остановила его, -Ты не на исповеди, а я не твой духовник. Что тебе от меня надо? Денег?

Ксаверий молчал, а Рашель чувствовала, как в ней закипает злость на него и на саму себя. Ну надо же быть такой дурой, чтобы, получив записку от анонима, пойти на встречу. Романтики захотелось? Приключений? Полагала, у памятника тебя будет ждать неизвестный возлюбленный, принц крови, а это оказался Кешка Стоцкий. И он тоже считает тебя дурой, иначе не посмел бы появиться с просьбой о помощи. Да и россказни его не заслуживают доверия: чтобы Кешка проводил дни в постах и молитвах? Невозможно! Кстати, если этот тип – инок, то почему он в цивильном?

– Почему ты не в рясе? – спросила она, – Откуда ты взял эту одежду?

– ,Это мои вещи, -ответил Ксаверий.– Все это время я хранил их в келье. Монастырь – не тюрьма, Рашель, игумену в голову не приходит устраивать шмон.

Она скривилась, услышав слово из воровского лексикона, а он продолжил:

– Эта жизнь не для меня, Рашель. Я не могу провести всю жизнь, скрываясь за монастырскими стенами. Мне душно там, я хочу уехать за границу начать все сначала, но мне нужны деньги.

Рашель усмехнулся: этого и следовало ожидать! Зачем он вспомнил о ней? Только ли ради денег? А все эти разговоры о любви – не более, чем прощупывание почвы. И, хотя ее самолюбие ранено, но, для того, чтобы избавиться от Ксаверия, она готова заплатить ему.

Пусть провалится в тартарары ее прошлое в лице красивого поляка, вот бог – а вот порог! Она долго, задумчиво смотрела на него, а потом промолвила:

– Я достану деньги. Завтра. Здесь же, в это же время.

Она отчеканили каждое слово и ушла, не оглядываясь. Через минуту за нею последовал Стоцкий.

И только, когда они скрылись из вида, Афоня покинул своё убежище. Он находился в возбуждённом состоянии оттого, что наконец-то появился материал, который непременно заинтересует Мухина.

Глава 22

На другой вечер Стоцкого арестовали, как только он проник на территорию депо. Е го взяли без шума, и Рашель, ожидавшая Ксаверия после уроков, одна, в пустом классе, недоумевала, куда он мог подаваться. Через час она вышла на улицам и сразу же увидела отца.

Лев Абрамович стоял в нескольких шагах от входа в школьное здание и смотрел на дверь. Он был одет в английское пальто из чистой шерсти и дорогую шляпу, в руках держал трость.

Появление отца в депо стало для Рашель сюрпризом по разным причинам: во-первых, совпала с исчезновением Ксаверия, во-вторых, шло вразрез с договоренностью о невмешательстве родителей в ее личную жизнь, и в-третьих, отец соблюдал субботу, вечер пятницы проводил в семье и нарушить это правило могла разве что угроза банкротства. Кроме всего прочего, отец был зол: это читалось в его отяжелевшем напряжённом взгляде и сжатых в ниточку губах.

Рашель удивилась, чем же она прогневила папеньку? Если предположить, что он узнал про Ксаверия и про деньги, то эта сторона дела не должна его касаться. Она взяла некоторую сумму из собственных накоплений. Допустим, он догадывается, что Ксаверий никогда в жизни не вернёт ей долг, но пусть это будут ее потери, а не папины. Нет, видно дело не в деньгах, то гда в чем?

И вдруг Рашель осенило:,что-то случилось дома, иначе отец не приехал бы за ней!

– Папа!, -воскликнула она и стремительно подбежала к нему. – Скажи, дома все в порядке? Ничего не случилось?

Она замолчала и заглянула в его глаза. Через секунду поняла, что ошиблась.

– Домна ничего не случилось, -подтвердил Лев Абрамович, -Я заехал за тобой, Рахилечка.

Он оглянулся по сторонам и продолжал:

– Я бы не хотел разговаривать о серьезных вещах на улице. Давай выясним все дома, а пока – поторопись: возле выхода на перрон нас ждут. Я вызвал экипаж.

Напрасно Рашель пыталась разговорить отца по дороге: он упорно молчал, сделав вид, что дремлет. Дома же он дал волю гневу.

– Негодная! – кричал отец, -Если тебе наплевать на фамильную честь Баренбойм но, вспомни хотя бы о моём торговом деле. Никто не захочет даже приблизиться к семье арестантки!

– Папа, я не понимаю тебя. Что я сделала? И о какой фамильной чести ты говоришь, мы же не дворяне? – лепетала дочь, втянув голову в плечи, словно ожидая удара.

Лев Абрамович не унизился до рукоприкладства, хотя, честно говоря, Рашель заслуживала хорошей порки.

– О, значит, ты не представляешь, что такое фамильная честь? Тебе не все равно, что имя Баренбоймов будут трепать по всем углам из-за того, что ты связалась с уголовником? С этим эсэришкой, бомбистом! Допрыгалась, голубушка, ведь, если бы не я, ты бы уже сегодня сидела в кутузке!

– Лева, не травмируя Рахилечку, – заступилась вдруг мама, и это тоже было странно: во всех домашних спорах именно отец выступал в роли адвоката старшей дочери, – При чем тут фамильная честь? Мы же не какие-нибудь князья Полоцкие или Радзивиллы.

– Молчи уж, если ничего не понимаешь, – отмахнулся от нее рассерженный Баренбойм, -Я двадцать лет в торговле, и моя репутация такова, что люди доверяют мне большие деньги без расписки под честное слово. И я ни разу никого не подвёл. А кто доверит деньги отцу арестантки? Гевалт!

И раскрасневшийся Лев Абрамович поведал семье, что утром в контору явился некий Мухин из охранки и сообщил, что из донесений агентов ему стало известно, что в городе обретается Ксаверий Стоцкий, предполагаемый убийца губернаторской дочери, успешно скрывавшийся от правосудия в течение двух лет.

– И, между прочим, хороший знакомый Вашей дочери Рашель, -добавил Мухин, многозначительно глядя на Льва Абрамовича.

Баренбойм не стал бы миллионером, если бы не умел в доли секунды принимать решения. Он моментально вынул из ящика толстую пачку денег и положил перед агентом.

– Не соблаговолите ли просмотреть документы, которые доказывают, что между этим, как его, Стоцким, и членами моей семьи нет ничего общего, -произнес он.

Мухин тоже умел принимать решения без долгих размышлений. Быстрым жестом он смахнул деньги в карман плаща.

– Похоже, Вы меня убедили, – согласился он, -Полагаю, будет лучше отправить Вашу старшую дочь куда-нибудь на курорт, пока идёт следствие. Стоцкого мы поймаем вечером, он придет к Вашей дочери за деньгами. Я могу арестовать его, как только он вступит на территорию депо, но я не могу заткнуть ему рот, если он начнет давать показания против Рашель Львовны.

Баренбойм похолодел внутри.

– Она… тоже причастна к убийству? – с трудом выдавил он из себя, чувствуя, как в горле у него пересохло.

– Да ну, что Вы, конечно, нет, -морщась, проговорил Мухин, -Но, согласитесь, добропорядочные граждане должны помогать ловить врагов Империи, а не наоборот!

Лев Абрамович понял с полуслова и выписал чек на кругленькую сумму,«чтобы наша полиция имела все необходимое для поимки преступивших закон.»

Заручившись словом Мухина, что имя его дочери не будет упомянуто в полицейских протоколах, он немедленно поехал за нею в школу при депо. Он оставил экипаж на привокзальной площади, а сам через дырку в заборе пробрался на охраняемую территорию. Слава Б-гу, его никто не видел, иначе не избежать вопросов, а что же делает господин в дорогом пальто среди складов и пакгаузов?

Лев Абрамович стал невольным свидетелем ареста Ксаверия Стоцкого: он наблюдал за происходящим, притаившись у старого сарая

И лишь только полицейские увезли задержанного, напряжение этого трудного дня отпустило его. И тогда он решил последовать совету Мухина и отослать Рашель, куда подальше, но не на курорт.

– Поедешь в Барановичи к тете Фесе, – отчеканил отец, обращаясь к дочери, -И выйдешь замуж за Метра Канторовича, он давно положил на тебя глаз, к тому же, сложив наши капиталы, мы займём весь рынок на северо-западе.

И, не давая ей возразить, добавил:

– Собирайся! Утро дадим телеграмму, а в пять вечера уедешь Львовским поездом. И не надо возражать – я так решил!

Глава 23

Ранние осенние сумерки спустились над Песчанском. Тьма после ясного солнечного дня казалась особенно зловещей, а свет газовых фонарей придавал лицам прохожих бледности.

Львовский поезд, прибывший из столицы, появился внезапно, возникнув из чернильного мрака – темной полосы леса на горизонте. Он сразу заполнил собой все пространство, оглушил всех стуком колес, а от его светящихся окон на перроне стало светло, почти, как днём.

Лев Баренбойм провожал Рашель в Барановичи. Мать и сестры остались дома, он не позволил им поехать на вокзал. Рашель, находившаяся под впечатлением прощания с ними, хмурилась, чтобы сдержать слезы. Умом она понимала поступки отца и даже оправдывала его, но, видит Б-г, как ей не хотелось уезжать, а тем более выходить замуж за Меира Канторовича. Неужели все закончилось – работа, ученики, революционный кружок? Отныне ее жизнь будет ограничена домом и наполнена заботами о семье.

Для некоторых это единственно возможный путь, но Рашель всеми силами пыталась избежать это́го – поступить в университет, работать, стать независимой. Теперь об этом нечего и мечтать: замужняя женщина зависима, а в семейной иерархии занимает последнее место, пропустив вперёд мужа, детей, свёкра, свекровь и даже домашнюю скотину. И ладно, если бы она любила Меира, он ей не противен, но не более того. Как только пассажиры, ехавшие до Песчанска, покинули вагоны, Рашель коротко поцеловала отца и поспешила внутрь. Она не хотела дольше оставаться с отцом, боясь, что он замучает ее наставлениями и поучениями.

Проводник взял ее билет и багаж и посадил на место. Естественно, Рашель ехала в первом классе. Девушка опустилась на мягкий, подбитый плюшем, диван, и огляделась. В купе было чисто и уютно – крахмальные полушторки на окне, розовый колпак настольной лампы, под цвет ему салфетка с продернутой по краю мережкой. Замерзшие в модных сапожках ноги утонули в ворсе коврика и начали отогреваться..

– Хоть за это спасибо, -подумала Рашель, – Отправил меня с удобствами и прямо на казнь.

Она внезапно подумала, что отец, вероятно, ещё не ушел и ожидает увидеть ее в окне, ведь они расстаются надолго. А она тут разглядывает салфеточки и занавесочки!

Рашель покраснела от досады на себя и бросила взгляд в окно. В этот момент послышался звон станционного колокола – сигнал отправления поезда. Люди на перроне засуетились: пассажиры, вышедшие «на минутку» из вагона, побежали обратно, а провожающие сновали возле окон, пытаясь разглядеть"своих"в последние мгновения перед отправкой.

Рашель поискала отца, но на том месте, где они расстались, теперь возвышалась полная дама в шляпе размером с блюдо под целого поросёнка. Поезд тронулся, оставляя за собой перронную суету.

И в тот момент, когда поезд начал набирать скорость, Рашель увидела его, красивого молодого офицера, лицо которого показалось ей знакомым. Он стоял немного поодаль от всех и печально наблюдал, как вагоны, один за другим, ныряют во тьму.

Зелёные глаза Рашель на мгновенье встретились с его голубыми глазами и, казалось, зажгли в их глубине искру интереса. Молодой человек провожал взглядом Рашель, пока поезд не увез ее.

Девушку осенило: сцена у памятника, болонка Мими, гувернантка, офицер – она видела его не далее, как три дня назад! Память подсказала случайно услышанное имя – Дмитрий Астафьев.

Загипнотизированная взглядом молодого человека, Рашель вернулась на своё место.

– Почему так получилось? Мы жили в одном городе, я знакома с его братом Ильёй, а встретились в момент моего отъезда., -размышляя она, – А если бы наша встреча произошла раньше?

Её охватило ощущение непоправимости происшедшего: она отчётливо поняла, что большая красивая любовь уже не состоится в ее жизни, что с каждым километром она удаляется от единственного на целом свете, кого могла бы полюбить. Сожаление о том, что рыцарь ее грёз все время находился неподалеку, можно сказать, жил по соседству, приводило ее в отчаяние, а предстоящий брак с Меиром Канторовичем казался ещё более невыносимым.

Дмитрий провожал глазами девушку в вагонном окне отъезжающего поезда и думал, что он мог никогда не не увидеть, если бы не пришел на вокзал встретить с поезда Илюшу. Он немного опоздал, и пассажиры уже вышли из вагонов, а кое-кто покинул платформу. Митя переходил от одного вагона к другому, всматривался в группы людей на перроне, но Ильи не было видно. Возможно, брат наплевал на обещания, данные родителям, и не приехал. Впрочем, он мог до митиного прихода взять извозчика на привокзальной площади и уже едет домой.

Досадуя на себя за опоздание, он ещё раз прошел вдоль состава и вдруг услышал сигнал к отправлению поезда. Львовский медленно набирал скорость, вагоны плыли мимо платформы, оставляя за собой Песчанск.

Митя уже никого не разыскивал, а бесцельно пялился в светящиеся окна.

Эта девушка промелькнула перед ним и скрылась вдали. Сколько времени это заняло? Секунда? Минута? Митя чувствовал, что время сжимается, и раскручивается в спираль по мере ускорения поезда.

Он растерянно смотрел вслед уходящему поезду и не понимал, что произошло? Была ли незнакомка из крови и плоти, как все люди, а, может быть, она явилась из Иномирья? Слишком утонченным было ее лицо, взгляд одухотворенным, а рыжие волосы сияли вокруг головы, словно нимб. Не верилось, что она жила где-то рядом, бродила по улицам Песчанска, дышала с ним одним воздухом…

Феи не живут в домах с деревянным верхним этажом, а таковых в Песчанске большинство. Может быть, она покупала бублик на базаре у чокнутой Улиты? Невероятно!

Внезапно Митя понял, что он отыщет эту девушку, чего бы это ему ни стоило! Он отыщет ее и… Тут воображение молодого офицера дало сбой: у него не имелось опыта общения с феями.

Он не сможет ни есть, ни спать, если лишится надежды когда-нибудь заключить в объятья прекрасную незнакомку, чье лицо растаяло во тьме за покрытым дорожной пылью вагонным окном.