И вот юная Елена, несмотря ни на что, отправилась к Илье на работу. После летного училища он сажал и поднимал самолеты в небе Заполярья, город Анадырь (она дырка…). Елена после распределения тоже попала туда – аптека военного госпиталя.
Время два часа дня, но – сумерки – полярная ночь. Доехала на попутке до аэропорта. Как идти, знала. Илюша еще в первый раз объяснил: «… видишь, в снегу тропинка. Прямо по ней… а теперь через летное поле, давай побыстрее! Смотри не поскользнись… Видишь – снова тропинка, главное не промахнуться…Вот, еще двадцать метров… и ты у меня на работе». Специально оборудованный вагончик. Тепло, светло. Илья увлеченно показывал рабочее место – навигационные приборы, локаторы…дежурство двадцать четыре часа. Поднялась пурга, погода нелетная. Пили чай с пряниками, целовались, обнимались…
«Звонарев!!! Вы, что там охринели?! Кто к тебе по полосе бежит?! Борт московский на посадку идет!..» – орущий голос начальника службы по громкой связи…
Споткнись девушка, замешкайся на пять секунд – не добежала бы до края летного поля. Судьба выдернула бы из под ног зеленую дорожку… Сделав четыре шага по тропинке, Елена упала в снег от воздушной волны – самолет со свистом промчался по полосе летного поля…
А что там с ангелом-хранителем, сколько перьев потерял… – одна небесная канцелярия знает…
Да одному ему, без помощи других ангельски-крылатых в такой ситуации в жизнь не справиться! Тем более что линия жизни на левой ладони Елены имела небольшой разрыв… Если бы не ангел-стажер (В животе Елены, спустя месяц того чаепития с пряниками… уже обитала четырехнедельная Ника…) – вокруг пальца судьбу обвести вряд ли удалось. Но… душа Ники неистово желала снова прорваться в земную жизнь (в прошлых воплощениях столько дров наломала…). Еще будучи в подлунно-надземном пространстве, жаждала эта душа вырваться из круга родовых проклятий…
И на небе звезды так сложились, что Елена для Ники как мать, – единственный шанс, другие родители не потянули бы… А тут мамочке будущей приспичило наперерез самолету бежать…
От судьбы уйти – никто не уходит. Но отсрочка, конечно, возможна… особенно для беременных. А для тех, кто через ад токсикоза прошел, в родах чуть богу душу не отдал, до двух лет от ребенка ни на шаг… – очень даже приличное послабление. Три года спустя, Елена, переходя дорогу, поскользнулась – полгода в гипсе… А могла обойтись ушибом.
Неужели трудно для собственных ангелов-хранителей в благодарность хоть изредка чай с молоком разбрызгивать в окружающее воздушное пространство?…
***
– Баб Лен, а разве можно с книжкой разговаривать? Она неживая, а ты ей: «Здравствуйте, дорогая Марина Ивановна».
–Данька! А как ты тут? Подсматривал? Ты вроде чаю попил, домой пошел.
–А я тихонько за дверь встал. Мне ж интересно, как ты пишешь. Я, может, тоже хочу. А кто такая Марина Ивановна? Почему просишь, чтобы рядом была, помогала; спасибо ей говорила? Я видел, ты книжку к груди прижимала.
–Ах, ты, мой зоркий глаз, чуткое ухо. Давай, будущий писатель, сначала выучи «Моим стихам, написанным так рано, что и не знала я, что я – поэт…», да так, чтоб от зубов отлетало. Потом поговорим.
***
Ящик тринадцатый «Одна голова хорошо, а две – в двести раз лучше».
Действительно, почему не попросить помощь у книги, если та отвечает? Это как с иконой. Иконописец о Боге круглосуточно думал – икона работает. Так и книга. Если, конечно, полновесная – с жутью темной глубины и радостью просветляющей высоты. И как клей «Момент» увлекательным промежуточным состоянием. Разговаривать с автором такой книги – счастье неописуемое.
Задавая вопрос, выпрашивая помощь, как в случае с иконой – надо иметь зрительный контакт. Желательна фотография в анфас, разговор тогда глаза в глаза. Нет разницы – здравствующий писатель или ушедший в мир иной. Для тех, кто дружит с воображением, труда не составляет – раз, и собеседник рядом. То у окна стоит, то на диване сидит. Известный факт: ушедшие в другое измерение слов не произносят. Приснившись ночью, а бывает и днем, могут что-то важное в руки дать, пальцем погрозить или по голове погладить. Однако если удастся вызвать их наяву (как медиумы вызывают духов) – включают особый механизм общения. Заставляют собеседников (собратьев по перу) спотыкаться там, где налицо словесная недоработка. К примеру, берет начинающий поэт книгу Осипа Мандельштама. Говорит: «Здравствуйте, несравненный Осип Эмильевич». Затем, вглядываясь в портрет, читает ему свой с годик отлежавшийся стих. Скороспелую зелень не предлагать. Все-таки император российской поэзии! Сам пустышек не любил, другим не прощал. Результат не заставит ждать. Рука начинающего вычеркнет ранее не замеченную глупость, неточность. Придут нужная форма мысли, берущие за живое краски. Стих заиграет неповторимостью образа.
Механизм стыковки двух миров (зримого и незримого) работает, как правило, без осечек. С одним, не грех повториться, условием: в течение года автор свои стихи, рассказы должен пытаться собственными силами реанимировать, чтоб дышали, не померли сразу. Как говорится: на Бога надейся, а сам не плошай. Но перед тем как свое творение в люди вывести, у каждого творца есть резон достучаться до небес…Перфекционисты – те, которые сами в себе копаются, они породу улучшают…
Памятка для начинающих: вариться в собственном литературном соку – замыливать оба глаза. Особенно если автор-самоучка. Институт литературный ему не светил, даже попасть на курсы – получил от ворот поворот. Мол, пенсионеры должны грядки пропалывать. Вот и выходит, с возрастом без Мандельштама и Цветаевой никак.
***
– Баб Лен, а что тебе Борис Пастернак сказал такого особенного, чего я не знаю? – девятиклассница Оля, ухмыляясь, очищала яблоко от кожуры.
–Да хотя бы то, что, сочиняя стих, слова надо писать, буквы ручкой обводя. А не тыкать в них пальцем на пишущей машинке, компьютере. С уважением надо к букве. Да ты, Оля, не гримасничай, послушай. В школах раньше чистописание было. И не зря. Рука, старательно букву описывая, глубину слова прощупывает. А просто тыкать пальцем, в поверхностный слой упрешься, ничего путевого не напишешь. Запомни, девочка, черновик толковый, он только рукописный. Правило для начинающих писателей – ручка в ручке. Потому что сила удваивается. Понимаешь? Это потом уже на печатной машинке, выводя на чистовую…
– Ты, бабушка, о чем? Да так все делают. Что, я должна эсемеску сначала на бумаге?!
– Да я, деточка, тебе о рукописях, которые не горят. Булгакова еще в школе не проходили?
– Ой, бабуль, мама правду говорит. Ты точно с приветом.
***
«Ленка, ты что, дурочка? Мать, погляди, дочь твоя чуть ли ни ведро раков слопала! Глупая, теперь до конца жизни на них глядеть не сможешь. Что? Тошнит. Мать, дай ей марганцовки…»
Действительно, с того момента Елена больше – ни разу, ни одного рака. Кто знает, может, это правильный путь – дорваться до чего-то, выложиться по полной программе… И, зная характер Елены, можно предположить – придет время и рука ее легко будет выводить странные, на первый взгляд, строки: «Привет тебе, время перенасыщения. Еще секунда, и вот он, удивительный просвет в голове. Пустые ящики, свой век отжившего комода… Солнечный ветер гуляет в проемах – прогревает, дезинфицирует. Само собой отпадает желание мучиться вопросами: почему то или вот это случилось именно так, а не иначе? Причины конфликтов, последствия – муть застарелой воды.
Пусть скорее уходит эта вода… Жизнь, хочет она того или нет, обживает эру Водолея. Вода выливается… Сосуд освобождается… Готовится место для еще пока невиданного Света… А посему низкий поклон тому, кто впервые на Земле вывел формулу таблетки спокойствия за вселенскую жизнь: «Природа не терпит пустоты…».
***
– Бабушка, а Ильдус говорит про тебя: вот ты мясо не ешь – потому ненормальная.
– Данечка, да мы с тобой только что суп куриный ели. Я целую тарелку, два крылышка умяла. Ем я мясо. Но только птичье – гуся, утку, индюшку. А знаешь, какие пельмени из индоутки вкусные – о!..
–Бабуля, а почему только птицу?
– Даня, я и рыбу ем, морепродукты. Мне во как хватает!
– Нет, ба, – я о мясе. Почему ты говядину не ешь, свинину? Я сам, бабуля, тоже не люблю. В школе дадут котлету – не ем. А твою из курочки – слопаю и добавку попрошу. Почему так?
– Данька, этот разговор в три минуты не уложишь. А тебе на теннис пора. Опоздаешь – от тренера втык получишь. Давай в другой раз.
– Ну, бабуль…
***
Одиннадцатый ящик, справа:
«… Лошади, коровы, быки едят траву, злаки и – силы им не занимать – мощные, красивые… После Рождественского поста даже мясо птицы в горло не идет, только если под рюмку водки. Выпил – и пошло-поехало… Господи! Как во время поста пишется – ясность в голове, мысли толковые как из рога изобилия… Рука записывать не успевает… Идеи необычные, новые темы – про болячки забываешь… Как там, у Островского в «Грозе»,– « …почему люди не летают?..» Да потому что мясо млекопитающих едят…»
Если бы двадцать пять лет назад кто-нибудь сказал Елене, что придет время и ее стошнит от шашлыка из молодого барашка или нежирной свинины, – рассмеявшись, повертела бы пальцем у виска. До тридцати восьми лет слово «всеядность» ухо ей не резало. Сочные чебуреки, беляши из смеси говяжьего фарша со свиным, азу из молодой телятины, ароматный плов из барашка – чмокала кончики пальцев.
И как теперь объяснить внуку или какому другому ребенку произошедшую с ней метаморфозу? Как объяснить, что человек тоже, как планета Земля, может менять полюса? С рождения питался как все – ел мясо животных, а потом вдруг – раз!.. И ведь не вегетарианец, по поводу жалости к убиенным тварям слезы не льет. Понимает, что этот подлунный мир – арена, где сегодняшний палач завтра становится жертвой. Но… – мясо млекопитающих отныне – табу!..
После разговора с внуком, Елена собиралась с мыслями. Первым делом вспомнила, как впервые наткнулась на эту вдруг появившуюся стену – ощутила прилив тошноты, головокружение при виде сырого красного мяса. Неприятие его ни в вареном, ни в копченом виде. Даже слюна перестала отзываться на запахи, которые еще совсем недавно нагоняли аппетит…
Конец августа. Спустя две недели после ее дня рождения, чуть не утонул в море шестилетний Юра…
В середине сентября, всей семьей отправились на сельскохозяйственную ярмарку. В одном павильоне продажа сырого мяса и молочных продуктов. Проходя мимо рядов со свиными, говяжьими тушами, прилавками с нарубленными кусками мяса, она вдруг прочувствовала ранее незнакомое ощущение. Ноги, еле двигаясь, становились ватными. А главное – не могла дышать. Воздух, пропитанный сладковато приторным запахом свеженины, был для Елены перекрыт. Ощущение, когда хочется выскочить пробкой из бутылки, где содержимое стало смертельно опасным…
Вроде, понятная вещь, но… как объяснить тому, кто ни разу в жизни не ел сладкого, – какой вкус у сахара?..
***
– Бабуля, ты обещала – давай про мясо…
–Хорошо, дорогой, только внимательно слушай. Вот сейчас, Даня, встань, подойди к зеркалу. Видишь свое отражение – светловолосый, сероглазый замечательный мальчик. А где ты еще себя можешь увидеть?
– Ой, бабуля, в большой луже после дождя. Я подошел, наклонился – лицо свое увидел. А еще в озере при тихой погоде – небо, деревья отражаются.
– Верно, Данька. Люди свое телесное отражение могут видеть в спокойной незамутненной воде. Испачкал ты нос, поглядел в водную гладь, и – умылся. А как быть с душой? Что служит зеркалом для души, когда она испачкана гневом или, наоборот, сияет в лучах радости?..
– Бабуля, – я не знаю.
– Душа, Даня, она… ее, как воду, рукой не потрогаешь. И воздух – рукой не потрогаешь. Вот душа в воздухе, Данька, и отражается! Небо, видит эту душу. И как в случае с водой, если страсти кипят, волны возмущения, не дай бог, ненависти, небо эту душу не увидит. Время не нее тратить не станет. Дружба же с небом…– человек стихи, музыку гениальную писать будет, ученым станет – Нобелевскую премию получит. Я тебе, Данька, понятно объясняю?
– Ой, бабушка, ты мне такое еще не рассказывала.
–А теперь, внук, переходим к мясу. Только, Даня, дай слово, что разговор между нами. Особенно с детьми не делись – не поймут, засмеют, начнут дразнить.
– Бабуля, я не маленький, понимаю…
– Хорошо, мой друг. Итак, вспоминай, я как-то тебе говорила, что очень, очень давно на Землю прилетели и какое-то время жили наши создатели.
– Да, бабуля, ты мне эту сказку рассказывала. Они там людей всему научили. Землю обрабатывать, от болезней лечится. Пирамиды выстроили…
– Так вот, мой внук, они – наши небесные прародители поклонялись Млечному Пути (млеко от слова молоко). Потому мясо млекопитающих, т.е. своих собратьев не ели. Питались злаками, орехами, фруктами, пили молоко. Однако людям, которых создали, разрешили изредка есть птицу и рыбу. Люди, существа не совершенные, нуждались в дополнительном питании – на Земле жизнь была не сахар…
– А почему мы не послушались, и стали есть все что хотим? Я читал, были даже людоеды!
– Не знаю, Даня… Может, для того чтобы в один прекрасный момент вдруг отказаться от привычного, казалось бы незыблемого, и – раз! Преобразиться… Полюса на земле меняются, люди – тоже в определенный момент, словно бабочки из кокона…
– Бабуля, а для чего я живу?..
– Что бы, Данечка, душа твоя подружилась с Небом… И вот вопрос, мой внук: как научится быть зеркально спокойным для взгляда Неба, если тело в котором душа находится, чуть ли не с рождения запрещенным мясом пичкают? Вот, к примеру, люди, склонные к агрессии, обожают, в ресторанах заказывают филейные слабо прожаренные куски с кровью. Детские врачи – я помню, ты маленький был, ангиной переболел, гемоглобин низкий – говяжью печенку тебе прописывали. Там железо – необходимое для детской крови. А я куриную давала. И вон какой ты вымахал.
– Ой, бабушка, я тебя так люблю.
– А уж как я тебя люблю – слов нет…
***
Все, как в песнях поется: «Лучшие друзья девушек – бриллианты…», « И с другом не будет драки, если у вас друга нет». Интересно, какая сила движет алмазным лучом, что если не в свои сани сел, то крыша едет? Кристаллы-провокаторы – природные усилители как доброго нрава, так и дурного…
Ах, ты лучик синенький, цветочек аленький, что сказочное чудище охраняет. Сорвали запретное, покрасовались перед зеркалом – получайте свое…
Спрашивается, зачем Ника выкрала бриллиантовые серьги матери? Оно, конечно, можно понять. Раз подарили, грубо говоря, не фиг отнимать. Тем более на глазах Ольки: – Бабушка! Да разве так можно? Мама, не отдавай! Это теперь наши серьги! Что ты за человек, бабушка?! Смотри, мама плачет…
– Оля, детка, пойми: она не имеет права их носить! У нее сердце черствое! Это же надо, взять в дом кошку, приручить. Трое слепых котят. И – видите ли, гадят! Побросать в коробку, вывезти за город, попросту вышвырнуть на помойку! Мол, ничего страшного, не пропадут. Да там их собаки разорвут! Какие тебе, красавица, серьги?! У тебя же где-то там, в душе, – чудовище…
– Да что б ты ни говорила, не отдам! Ты мать, моралистка! А сама, что – святая?! Отцу изменяла, я знаю!..
– Ну, все, сучий потрох. Смотри, Вероника. Не отдашь – попадешь в аварию. Вон, новая твоя машина – всмятку будет. И не знаю, уцелеешь ли ты сама. Гляди, девка, я свое слово сказала.
– Да на, забери свои серьги! И иди, иди отсюда!.. И дети мои к тебе ходить не будут!..
***
Утром, чуть свет, снова в окошко тук, тук – улыбающееся лицо Дани. Хлеб с маслом, зеленый чай с мятой. После, как всегда, вопросы:
– Бабуля, помнишь, ты мне в детстве сказку читала про девушку и ее братьев-лебедей. Колдунья за что-то их наказала, превратила в птиц. Представляешь, они, люди, могли летать. Высоко-высоко. Здорово-то как! Ба, а зачем им – опять в люди?
– Данька, а ты представь – каждая птица мечтает стать человеком. Потому сестра и спасала братьев. День, ночь из жгучей крапивы (представляешь, какие волдыри на руках?) мастерила рубашки. А на восходе солнца накинула на каждого, вернула им прежний вид.
– А почему младшему рукав не довязала? Вот ходит он по белу свету с одной рукой и одним крылом.
– Даня! Да ведь он, младший – самый счастливый. И рукой приловчится, что надо смастерит. А главное, крыло!.. Лети, куда хочешь!
– А разве на одном крыле можно куда улететь?
– Так у него рука есть. Обязательно сделает второе крыло. Одно крыло – рукотворное, а другое – природой данное. Лети, куда пожелаешь! В иные измерения проникай. Из галактики в галактику… Так что, младшему повезло. Его старшие братья об этом пока только мечтают.
– Бабуля, а люди и человеки – это одно и то же?
– Нет, Даня. Люди, они просто рукастые. Крылья им по ночам снятся. А вот такие, с рукой и крылом, – человечество.
– Так, может, сестра специально не довязала рукав младшему брату?
– Все может быть, дорогой мой… Но это – другая будет сказка. А в этой, поверь мне на слово, старалась девушка изо всех сил. Руки обжигала, думала об одном – успеть, закончить, чтобы все было по-людски…
***
– Илья, хочу летнюю кухню. Помнишь, как в Крыму, у мамы моей. Еду готовишь, переночевать можно. С огорода в дом грязь не носишь. Вон там, около забора, построим, – Елена направила указательный палец в сторону участка дочери.
Сказано – сделано. Через два месяца на том месте, куда Елена указала пальцем, стояло небольшое сооружение из пеноблоков, крытое шифером. Внутренние стены небольшой комнаты отделали вагонкой. Поставили кухонный стол, небольшой диванчик. Через месяц собирались подвести газ, пока же обходились электроплитой.
Пожар случился в конце июля. Неделю до этого Елена затеяла ремонт спальни. Выкрасила масляной краской окна, двери. Запах, плохо выветриваясь, плавал по всему дому. Елене пришлось перебраться в летнюю кухню. Дневала там и ночевала. Прополку, полив огорода чередовала с работой над рукописью. По вечерам заносила готовый текст в компьютер. Работа спорилась, пятигодичный труд предчувствовал завершение. Елена даже не ломала голову над концовкой: настолько ясно понимала, о чем пишет, для чего пишет.
– Бабушка, а какое название будет у твоей книжки?
– «Разбитая сахарница».
– А почему?
– Подрастешь, Данька, прочитаешь – поймешь. А сейчас не мельтеши перед глазами. Кыш домой!
За день до пожара у Елены разболелся зуб. Ночь провела с анальгином. Через интернет повезло взять талон к врачу. Вызвала такси. Закрыла калитку на ключ, и тут на улице – Оля с двумя незнакомыми парнями. Внучка демонстративно повернулась спиной. Елена, было, открыла рот, но тут подъехало такси. Время поджимало. У врача же время растянулось: сначала направили на рентген зуба, а там очередь…потом все-таки зуб вырвали.
Когда Елена подъехала к своему дому, пожарные сворачивали шланги.
– Лена! Где ты б-была?! Почему те-телефон отключила?!– У подбежавшей соседки очки съехали на нос. От волнения заикаясь, она выдала:
– У тебя к-к-кухня летняя сгорела!
Обугленные стропила крыши. Тошнотворный запах оплавленного сайдинга. Почти что выгоревшая дверь, за которой просматривалась жуткая чернота…
– Лена, ой как горело! Я как увидела – сразу в пожарную звонить! Ветер поднялся! Хорошо, на дом не перекинулось! А ты знаешь, что это твоя Ольга?! Она там с какими-то парнями разожгла костер в огороде. Я крикнула: «Вы чего творите?!». А они мне: «Мы шашлыки жарить будем». Я потом в дом ушла. А через полчаса глядь в окно, а у тебя уже полыхает. Может, ветром от костра… А может, и специально – окно-то в кухне разбито… может чурку горящую и закинули…
Елена, оцепенев, молчала. В голове пульсировала мысль: там, на кухне, вся рукопись, компьютер… И в то же время, странное дело, она спиной ощущала Ольгин взгляд. Будто внучка была где-то рядом.
На вопрос приехавшей полиции: «Какая причина пожара?» – Елена даже не раздумывала: « Забыла выключить электроплитку». Пенсионерка, с памятью проблемы, и все такое. Внучка? Боже упаси! Хорошая девочка, в школе отличница… Соседка говорит? Ошиблась, да и очки носит – подслеповата. И соседка, притихнув, в знак согласия кивала головой…
***
-Ильдус, ты сам говорил – надо или выкрасть у бабки роман, или поджечь ее! Вот мы кухню и подожгли,– У Ольги от возбуждения лихорадочно горели глаза.
– Ой, кажется, мама с работы пришла, – девочка кинулась к матери:
– Мама! Тебе нечего теперь бояться. У бабки все сгорело! Никто про нашу жизнь ничего не узнает. А ей так и надо! Вот и Ильдус говорит.
– Боже, что вы еще натворили?– Ника, сбросив туфли с ног, поставила пакеты с продуктами на стол. Мешковато опустилась на стул.
– А ничего. Остались от козлика рожки да ножки. Ты вот на, прочитай,– Ильдус протянул жене тетрадный листок:
– Мальчишки вчера к ней в гости ходили. Она им бумагу, карандаши дала, чтобы рисовали. А этот листок Маратик со стола случайно взял. Тут много чего непонятно, обрывки, но – концовка! Ты прочти, что тебя в ее писанине ждет. Хороша мать… Да ее в психушку надо,– от возмущения лицо, шея Ильдуса покрывались красноватыми пятнами.
На одной стороне тетрадного листа неровным почерком наброски какого-то текста. На другой – нарисованные детской рукой танки. Ника вышла во двор:
– За мной не ходите!
На крыльце табуретка – села. Прикусив от волнения губу, стала читать. Кое-где строки зачеркнуты, похоже на стенографию – рука матери старалась успеть за быстро следующими мыслями. Обычное дело, когда пишется на одном дыхании.
Острый ум Ники с какой-то жадностью, будто делая что-то запрещенное, ощупывал глазами каждое слово – старался восстановить общую картину. Наброски текста, действительно, содержали в себе концовку рукописи матери:
« …Что еще такое должно произойти между мной и Никой, чтобы рассыпалась стена хронического противостояния? Чтобы обнулились последствия разбитой сахарницы… сколько же можно «сено-мочало, начинай сначала»! Тупиковое, неблагодарное дело: в следующем воплощении снова притираться друг к другу, выставлять счет, кто кому что должен…
И какие молитвы, дополняющие «Отче наш… прости долги наши, как и мы прощаем должников наших…», надо мне включить, чтобы дочь не попала в ДТП? А с другой стороны, может, и надо Веронике, заигравшейся в игру «потеряй маму», вылететь на скамейку штрафников? Конечно, Господи, помилуй – кровожадный вариант исключен! Вполне достаточно дней на пять просто выпасть из привычной жизни. Под капельницами, искусственным дыханием отлежаться в краткосрочной коме. Включить защитную функцию организма от навороченных глупостей. Войти в программу обновления. Говорят же люди, вышедшие из комы, о собственном преображении. Да и окружающие их восторга не скрывают «Ой, был такой гад, жмот, а сейчас, ну хоть молись на него…»
А посему, житель дурдома, да найдет тебя спасительная кома. В клинической смерти побегаешь ты по тоннелю, в конце которого ярчайший Свет. Хоть на мгновение впустишь Его в себя. Пройдет Свет сквозь мозг, сердце, обогащая генетическую структуру крови. Обновит иммунитет. Никакая зараза отныне не страшна. Прощай, карантин для родственников…»
Прочитав, Вероника минут пять сидела на табуретке, неотрывно смотря в одну точку. А именно в щель от выломанной доски забора между двумя домами: ее и родителей. Просвет выходил на открытое окно родительской столовой. Ника потянула носом – слегка пахло краской. Штор на окне не было. Дочь видела, как мать ужинала: намазывала масло на хлеб, размешивала сахар в кружке. Потом мама потянулась к телефону. Поговорив с минуту, кивая головой в знак согласия, она вдруг рассмеялась. Ника, давно не видевшая, как смеется ее мама, внезапно поймала себя на том, что тоже улыбается.
Спустившись с крыльца во двор, она достала из сумочки зажигалку. В голове пульсировала мысль: «Рассыпанный сахар должен сгореть…» Лист разгорелся сразу. Ветер подхватил пепел…
***
Солнце, полыхая июльским зноем, садилось за горизонт. Елена с забинтованным пальцем, сидя около окна, допивала травяной чай. Заварила успокаивающий. Денек выпал аховский… Мало того что разгар полнолуния из равновесия выбивает, а тут еще сгоревшие кухня, рукопись… компьютер – старый боевой товарищ… Сказать «жалко до слез» – ничего не сказать.
«Рукописи не горят… рукописи не горят…» Кто бы спорил. Елена, как каждый нормальный писатель знает, что горит бумага, а слова уходят к Богу.
А потом флешка-то – на что?! Это Мастеру булгаковскому не повезло – жил не в то время. Сунул сгоряча рукопись в печку. Потом, небось, остыл, а – поезд ушел, потому и – здравствуй палата психиатрической больницы…
У Елены же почти весь материал в целости, сохранности. За два дня до пожара она по привычке сбросила на электронный носитель только что написанную главу. И… что-то толкнуло отнести флешку в дом, положить в шкатулку, где она раньше и лежала. Компьютер взамен сгоревшему купить тоже не проблема. Работай, писательница, доводи дело до ума.
Но – бессонные ночи… вырванный зуб, нервный тик левого глаза, пепелище… все это, помноженное на полнолуние, – на Елену свалился приступ психоза. В просторечье – баба съехала с катушек. В голове ее словно дятел по дереву: « Да пошло оно… Да гори оно… Чтоб я еще раз взялась правду об этой жизни говорить!.. Роман мне подавай – идиотка! Собрала всю подноготную о родных людях – душу свою выматывала. Кому нужна такая правда?! Врагом стала для внучки… Дочь как чужая… Как там Иисус нам пел: «Возлюби врага своего…» Как же – разбежались – не про нас та песня… погладь против шерсти, все как один – петухи бойцовские… Все, хватит! На фантастику перейду! Тебя же, флешка, зараза, сейчас прихлопну…».
Вначале Елена топнула по ней ногой, обутой в тапок. И сразу резкая боль в коленном суставе. Флешке – хоть бы хны. Затем, взяв в руки молоток для отбивания мяса, замахнулась, и – мимо! В третий раз, уже придерживая флешку рукой, размахнувшись, она врезала – по пальцу… сгоряча вспомнила чью-то мать… прикладывала к пальцу холод. А флешка улетела под диван.
– Вот зараза… Я тебя потом все одно достану…
Выпив чаю, Елена еще долго сидела у раскрытого окна. Через образовавшуюся щель в заборе смотрела, как дочь около крыльца купает маленького сына. Тот – в глаза попало мыло – хныкал. Ника, споласкивая его водой, приговаривала:
– Терпи, казак, атаманом будешь.
Из дома послышался голос Ильдуса:
– Давайте скорее, ужин стынет!
Укутав ребенка в банное полотенце, взяв его на руки, напевая какую-то песенку, Ника зашла в дом.
А в окно вдруг залетели две синекрылые стрекозы. Одна как-то раз и прилепилась к другой.
– Ты гляди, – улыбнулась Елена, – все хотят любви…