Ты явно нервничал и пытался придумать план, чтобы отвадить ее, но в голову ничего не приходило.
– Отлично, – наконец произнес ты, вновь нервно поправив свои белесые волосы. – Тогда вечером пойдем гулять.
– Пошли сейчас, – тут же молвила она, уже явно начиная что-то подозревать.
Пальчиками она елозила кисточки на своей сумке в стиле хиппи, ожидая каких- либо действий и объяснений, но ничего, увы, не следовало.
– Сейчас я занят, играю, – выдавил ты первое, что пришло на ум.
И тут же, словно законом подлости, взгляд Милы упал, ну я так предполагаю, на мою обувь, и, полностью изменившись в лице, она вспылила.
– С Арьяной играешь? – злобно процедила она.
– Ситуация не такая, как кажется, – тяжело произнёс ты, наверное, думая, с чего начать.
Решив идти на помощь, я вышла из своего убежища и предстала пред своей подругой, в твоей домашней одежде, что вызвало в ней еще большую волну злобы и негодования.
– Привет, – мягко шептала я.
– Привет, – сымитировала она меня яростно и настолько гневно, что мне стало страшно.
– Просто вчера у мамы на работе случился пожар и, – я старалась подбирать слова, но как-то складывалось все прям дерьмово. –НЕ знали, что с ней… И мы ждали звонка… И…
– А при чем здесь то, что ты с ночевкой в квартире моего парня?! – сгорая от ревности, вскрикнула она, абсолютно пропустив все мои слова мимо себя.
Конечно, ее ничего не волновало, ибо она кипела от злобы и гнева, словно чайник на плите, из которого медленно уходила вся вода.
– Ей нужно было успокоиться и, – попытался вставить фразу ты, но тут Мила взбесилась.
– И ты тут как тут! – заорала она. – Конечно! Арьяна за Германа! Герман за Арьяну! Герьяна никогда не развалится, я забыла! – развернувшись на сто восемьдесят градусов на своём изящном каблучке, она направилась к выходу. – Счастья, любви и здоровья! Не буду вам мешать!
С этими словами она выскочила из квартиры, а следом за ней ее покинул ты, хлопнув прямо пред моим носом дверь.
В принципе, я могла бы продолжить стоять, ожидая твоего возвращения, но, чувствуя огромную вину, я ринулась следом, стараясь как можно тише открыть эту проклятую дверь, чтобы вы не заметили моего присутствия.
Но вы были уже далеко не на четвертом этаже. Где-то ниже, вроде на втором, вы продолжали свои разборки, которые были очень хорошо слышны мне, усевшийся на ступеньках, ведущих вниз.
– Это смешно по- твоему?! Может прикольно?! – не останавливаясь ни на секунду, тараторила Мила.
– Она мой друг! Это называется помощь!
– Ты хоть понимаешь, насколько ваша дружба – не дружба, если весь класс после того как ты год, – тяжело дыша, говорила она. – Год! Год отношений со мной все еще думают, что ты мутишь с ней!
– Тебя так волнует то, что они говорят?! – теперь и в тебе было очень много бешенства.
– Да! Да волнует! Я ревнивая, и я тебе это говорила! – ни капли, не смущаясь выдавила она. – И я могу вытерпеть всех, подле тебя, кроме нее!
– Что же такого особенного в Арьяше?!
Это ты зря.
– Именно то, что она для тебя Арьяша! – выкрикнула она, будто на последнем издыхании. – Что она для тебя важнее, чем я! Прогулки с ней всегда на первом месте! У меня чувство, что ты с ней мутишь, а лучшая подруга тут я!
Тишина.
– Я встречаюсь с тобой, – злобно процедил ты сквозь зубы.
– Незаметно, – кинула Мила тебе в лицо и, открыв подъездную дверь, убежала.
Вначале не я, не ты не стремились идти обратно, и оставались на своих местах, но потом ты ринулся вверх и застал сидящую на ступеньках меня с обречённым и виноватым лицом.
– Вставай, а то жопу отморозишь, – выдавил ты, протягивая мне руку.
Но после этого диалога мне казалось, что и впрямь мы слишком хорошо общаемся, слишком много взаимодействуем, и поэтому, будучи «самостоятельной и сильной женщиной» я поднялась сама, на что ты лишь злобно прыснул.
Зайдя в квартиру, я прислонилась к входной двери, пока яростный ты быстром шагом добрался до кухни и принялся готовить завтрак.
Это была моя подруга. Она не писала мне, не обещалась, а теперь оказалось, что причина проста. Она меня ненавидела. Ненавидела за то, что я просто общаюсь с тобой.
Никогда не думала, что людей настолько сильно может съесть банальная ревность.
Медленно дойдя до кухни и встав поодаль от стула, я тихо выдавила из себя.
– Прости.
Ты на секунду помедлил, выкладывая из тостера хлеб, а потом, не смотря на меня, заговорил.
– Это не твоя проблема, Арьяша, – поставив на стол все вкусности, ты потянулся за арахисовой пастой. – Не переживай, все будет хорошо. Мы с ней помиримся.
Казалось, что ты это говоришь, как мантру, словно пытаясь убедить самого себя в том, что так и будет, а совсем не меня.
– А мы? Мы с ней помиримся? – спросила я, усаживаясь на стул.
Ты вновь замер, всем телом обернувшись ко мне, видимо действительно задумавшись над ответом.
– Готов поспорить, что конечно, – выбрал ответ ты, решив сыграть на старой и проверенной схеме «спорим».
Это вызвало во мне слабую улыбку и, верно, только из- за этого мы и смогли потом втроем, сидя за столом, поесть и посмеяться с реакции Киры на абсолютно все, что только у тебя было. Большинство вкусностей она видела лишь фильмах, и эта волна детского восторга была попросту шедевральна.
Но тогда ты меня обманул.
Вскоре вы с ней действительно сумели снова сойтись и продолжить отношение, а я три дня придумывала сообщение, пытаясь объяснить всю ситуацию, сказав, что ты мне лишь друг, и проговорив еще множество вещей. Когда я же наконец его набрала и отправила, то оказалось, что теперь я была у Милы в черном списке, и отправка сообщений мне противопоказана.
Настолько сильно она отныне не желала меня не видеть.
Я так и не сказала, что тот спор ты проиграл. Хотя, мне кажется, что она сама тебе об этом позднее рассказывала. Но все же.
Тогда мы с ней так и не помирились.
Я хочу добавить ещё один момент, произошедший через день после. Когда мы вернулись домой и, выполнив все мамины просьбы, уселись с ней вечером в зале на диване.
– Кира рассказала мне про парнишку, у которого вы сегодня ночевали, – произнесла мама, продолжая пялиться в телевизор, словно действительно смотрела идущее по нему шоу.
Она и впрямь хотела об этом поговорить.
Честно говоря, далее последует разговор, о котором ты никогда не слышал, и о котором я должна была бы забыть мгновенно, ведь, в силу своего характера и своей самоуверенности, такие вещи меня трогать не должны.
Так вот знай, мне этот диалог потом в кошмарах снился. Я слышала его в своей голове, и моя рука начинала дрожать. Мне никогда не было так плохо от каких- либо слов и порой, когда я думала о нем и проигрывала у себя в голове, я попросту не понимала, почему он доставляет мне такую моральную боль.
Ответ мне до сих пор неизвестен.
– Серьезно? Мам, ты серьезно? – спросила я, куда больше риторически, нежели действительно удивляясь.
– Ну, ты спишь у каких-то парней дома. Мне просто интересно, кто он, – сказала мама, взяв в руки пульт и переключив канал.
– Друг, – кротко ответила я и продолжила смотреть в телефон.
– Что за друг? – не унималась она.
– Одноклассник.
В этот момент мне уже хотелось поскорее уйти или провалиться сквозь землю. Что это за расспросы на темы, которые ее никогда не волновали?
– Фото есть? – наконец-то она повернула голову в мою сторону, снизив звук телевизора на минимум.
– Может тебе сразу досье предоставить? – гневно вымолвила я, невероятно бесясь от такого интереса.
Казалось, что ей ты сейчас куда интереснее, чем я, с который она не виделась неделю.
– Не выпендривайся, – лишь сказала она, и, посмотрев на меня своим извечным безотказным взглядом, телефон словно сам разблокировался.
Недолго думая о том, где же могут быть фотографии со мной и тобой, я поплелась на твою страничку, где в ненавистном мной альбоме и были найдены кадры.
Протянув маме телефон, я заметила, как она, обладательница такого же сенсорного объекта, держала его в руках, как это постоянно делают бабушки на мемах. Я невольно усмехнулась.
– А это не тот мальчик, который вроде отличник и ведущий у вас всех мероприятий? – поинтересовалась она, пролистывая кадры указательным пальцем.
Наслаждайся пока подробным описанием того, как она держала экран как можно дальше от себя, потому что после, вероятнее всего, не будет ничего кроме моего мата.
– Ага, он, – выдала я, попытавшись вытащить его из маминых рук.
– Очень красивый. Прям невероятно красивый мальчик, – приговаривала мама, разглядывая снимки с тобой.
Где же она заметила столь великолепную красоту я не пойму?
(Тебя можно было назвать красивым. Да. Я не буду отрицать этого, но это явно не стоило столько восхищения)
– Теперь точно понятно, что вы друзья, – сказала она, вернув мне телефон.
Не поняла…
– Что прости? – прошептала пораженно я.
– Вы друзья, я вижу, – повторила она с абсолютно спокойным видом и вновь повернулась в сторону телевизора.
Мне как будто сделали укол, вот только он был ни черта не обезболивающий, а как раз- таки наоборот.
– Эм…, – попыталась добиться объяснений я, – Ты похвалила его красоту, а затем сказала, что мы с ним можем быть только друзьями…Отсюда я делаю вывод, что со мной что-то не так.
В ответ мама тяжело вздохнула и посмотрела на меня так, словно я была ничего не понимающим ребенком.
– Арьяна, он красивый и богатый.
Вау!
Чувствуешь, как одна фраза расставила все по своим местам?
Вот я тоже нет.
– А я какая? – спросила я, чувствуя, как во мне постепенно начинается истерика, и вместо града слез наружу пошел до одури неестественный смех.
– Он очень красивый, – пояснила она, тем самым опять ничего не поясняя.
– А я что? Некрасивая? Тупая? Бедная?
Я просто не могла понять, что сейчас пыталась донести до меня эта женщина?! Что до меня пыталась донести та, кто в принципе и отвественна за то, каковой я являюсь!
– Еще и безотцовщина! – добавила я, попытавшись вернуть свое лицо в нормальное состояние.
Но, увы, на нем теперь красовалась истерическая улыбка.
– Ты меня неправильно поняла, – произнесла мама, вновь тяжело вдохнув.
– А что тогда ты хотела сказать? – громко требовала я ответов.
Лучше бы, блять, не требовала!
– Вокруг него всегда будут крутится бабы!
Ответ на вес золота.
– Как это касается меня?! – не понимая, спрашивала я.
– Арьяна, ты красивая девочка! – продолжила в это время мама выдавать свои волшебные (нет) мысли. – Ты можешь понравиться на первый раз…
Здесь должно быть продолжение. Чуешь?
– Но? – выдавила я из себя, продолжая смеяться. – Что со мной не так, мам?
– Ты фрик, – просто заявила она, словно ничего не произошло. – У тебя очень много тараканов в голове, ты ведешь себя совсем не как девочка, – блять. Аж руки дрожат это писать. – Может да, первое время ты ему действительно нравиться будешь, но потом найдутся красивые девочки с большими губами, которые хорошо себя ведут и стильно одеваются! Попросту те, кто умеют ухаживать за собой!
Удивительно, не так ли? Мама считала меня такой себе лишь потому что я не умела за собой следить! Я не была красивой по ее меркам, лишь потому что считала себя симпатичной и без этой мишуры!
– Ну извини, что на мне нет тоны косметики и что я не одеваюсь, как шлюха, – хохоча, выдавила я.– Я не знала, что такие мелочи делают меня некрасивой.
Мне нужно было заплакать, наверное, в этот момент.
Но, я же, решила продолжить смеяться и делать вид, что меня это не задело и что все хорошо.
– Ты красивая! – чувствуешь, воняет? – У тебя уникальная, естественная природная красота, – воняет дежавю.
Я знаю, ты дышишь этой дрянью. И может быть тебе это даже доставляет удовольствие. Ну а мне плохо, я хочу просто облокотиться об стену, и, немного пореветь под какие-нибудь грустные мелодии, а не вот этот вот все дерьмо.
– Но? – с трудом вымолвила я, ожидая продолжение.
– Но на каждую милую естественную девочку, с натуральной улыбкой и тараканами в голове, найдется аккуратная малышка с губами, которая любить ухаживать за собой, – закончила она, приблизившись ко мне, и убрав мне за ушко прядь моих черных волос, которая выпала из шишки. – За ним всегда будут бегать бабы. Тебе это надо?
И это при том, что мы даже не мутили. И я, пока что, не воспринимала тебя кем-то большим, чем другом.
Это были удары, и совсем не в сторону того, что я не смогу мутить с тобой.
Нет.
Больше всего меня обижало то, что, сама того не заметив, маму в первую очередь вытащила наружу мои неблагоприятные недостатки. Ну то, что она считала недостатками.
И если раньше меня это не волновало, то теперь меня беспокоило это все. И мои натуральные неприклееные ресницы, и толстовки вместо элегантных блузок. Все, что мне было симпатично во мне, теперь я считала каким-то не таким.
Ведь, хах, судя, по маминым словам, таких как я разлюбят в первый момент.
Ну не пиздец ли?
– Спасибо, – коротко выдавила я и, взяв телефон, поплелась в свою комнату, даже не смотря в мамину сторону.
Перед тем, как встать с дивана, я попыталась улыбнуться, и, кажется, эта улыбка даже получилась натуральной, а не истеричной, так, что мама не задала никаких вопросов.
Уже дойдя до спальни, я закрыла дверь и уселась на свою кровать. Мне захотелось отключить интернет. Почему-то резко он перестал иметь для меня смысл.
Да и все резко перестало иметь смысл.
Взяв наушники со стола, я включила сохраненные мелодии Вконтакте, выбрав самые грустные среди них, и попросту облокотившись на стену, глядела на потолок.
Эти слова повторялись у меня в голове снова и снова, и я чувствовала себя какой-то ущербной и неправильной.
Да, это был первый раз, когда я действительно почувствовала себя фриком.
И мне было больно.
Просто больно.
А зачем тебе знать об этой ситуации?
А я не знаю. Честно. Не знаю.
Просто хочется, чтобы ты понимал, какое убийственное значение порой имеют слова.
Может быть для этого.
Хотя…
Нет.
Я не знаю, правда не знаю, зачем написала об этой ситуации.
Просто… Пхах, тараканы в моей голове не знают, почему. Им сегодня как-то нехорошо.
Запятая 12
С того момента прошел целый год, и наступило лето после чудесного десятого класса. Почти все уроки подряд мы с тобой только что и делали, так это на что-то спорили, ибо более ничего знаменательного попросту не находили. Подготовка к выпускным экзаменам, которые ждали нас всего лишь через год, нас совсем не волновали, и мы, как и, впрочем, весь класс, благополучно срали на происходящее.
Ты все еще общался с Милой, которая более вообще никогда не спрашивала у тебя в сообщениях обо мне и вовсе притворялась, будто меня ныне не существует. Подругой на смену ей стала Уля, которую куда больше мне приходилось терпеть, нежели видеть. Иногда она изрядно доставала меня знаменитостями и какими-то вещами, которые меня совсем не волновали, но и находиться совсем в обществе мальчиков было бы дико, отчего ее компания продолжала быть моей.
В тот год мне исполнилось шестнадцать и, решив не тратить время зря, я решила устроиться на работу. Лето выдалось настолько жарким, что сразу с первых чисел июня было под двадцать градусов и на набережной нашего города начало скапливалось много народу. Именно туда, мне и удалось устроиться на работу, в маленький магазинчик прямо на пляже, где торговали напитками и разными закусками. Там было предорогое мороженое, водица, которую поднявшись повыше можно было купить в четыре раза дешевле, и так далее.
Но, зато, это также был небольшой бар. Там меня научили намешивать безалкогольный Мохито, Айсберг в океане, Милк Шейки и, за то время, пока ты не уехал в августе в лагерь, ты успел испить каждый из них, когда приходил в мои смены и проводил со мной необходимые пять часов.
– Ты здесь появляешься чаще, чем мой сменщик, – процедила я, протягивая тебе очередной коктейль.
– Мы с ним посменно работает за отнимание твоего внимания, – вымолвил ты, присосавшись к трубочке, изредка крутя в пальчиках зонтик.
Был восьмой час и скоро завершался мой рабочий день. Солнце опускалось за горизонт, что создавало невероятную, попросту волшебную картину.
– Спорим, было бы круто устроить здесь какой-нибудь интерактив, – говорил ты, продолжая пить коктейль, занимая один из шезлонгов, стоящих прямо подле ларька.
– Что предлагаешь? – произнесла я, усевшись подле тебя.
В то лето, да и весь год, моя бывшая лучшая подруга много училась, просиживая средь все возможных учебниках часами. Она хотела чего-то огромного и теперь метила на обучение за границей после одиннадцатого. И, конечно, узнав все это с твоих уст еще в начале марта, я сразу же приняла решение, что мы никогда не будем поднимать эту тему, ибо она была тебе крайне неприятна.
Достав из набедренной сумочки крем против ожогов, я вновь выдавила его себе на руки, начиная обмазывать красное тело и искореженное личико.
– Киновечер или вечеринку, – предложил ты, глядя на представшее пространство.
Я невольно засмеялась.
– Здесь красивый только вид, – мой взгляд невольно упал на старые скамейки и советские зонтики, и я тут же отвернулась. – Кажется, что всю эту арматуру еще сам Сталин оценил.
– Думаешь, что он в то время, когда ее поставили уже, мог говорить?
С твоей шутки я как всегда начала хохотать.
– Нет, ты представь, – твоя фантазия заиграла красками и ты, оставив свой напиток на шезлонге, приподнялся с места и начал бегать по грязному песку, – Здесь можно поставить экран, нацепить прямо на стену твоего ларька, а с боку продавать напитки. Люди принесут свои пледы, и, как в американских фильмах, будут провожать закаты глядя на что-то веселое.
– Каникулы строгого режима?
– Это реально первый фильм о лете, который приходит к тебе в голову? – яростно процедил взбешенный ты.
– Он лучший, – ответила я, тихонечко попивая твой коктейль.
– Не сомневаюсь.
Добравшись до стойки спасателей, ты указал на висячие колонки, которые уже очень давно не работали. Я даже не предполагала, для чего они все же были нужны. Для того, чтобы просить, чтобы все ушли от воды, или же все- таки для музыкального сопровождения на пляже?
Неизвестно.
– Починим и подадим музыку, и у нас получается самая настоящая своя «Лето. Солнце. Жара», – ты вернулся ко мне и, сев обратно в свой шезлонг и злобно отобрав мой- свой напиток, приступил допивать все, что осталось на донышке.
– Odio, – шепнула я, стряхивая с себя капельки сока.
– And I love you, – выдал ты, и улыбнулся.
– Спорим, что директора на корню срубят твои затеи малым желанием что-либо делать и необходимостью потратить деньги, – сразу же заявила я, считающая себя заядлой и все понимающей реалисткой.
– Тут просто нужна взбучка и хорошая реклама, – говорил ты, отставляя пустой стакан с тающими кубиками льда в сторону.
–то есть твой папа и твоя мама?
После этих слов ты злобно подскочил ко мне, нависнув, словно паучок, что спускался с потолка и злобно посмотрел.
– Ты злая, – произнес ты, находясь на расстоянии двадцати сантиметров от меня.
Я, чувствуя, что крем на руках не размазался полностью, и есть еще немного, чтобы намазать, вытянула свои ладони к тебе и, гладя лоб, испачкала им твой русый петушиный хохолок.
– Делюсь с тобой своей злобной жижей! – захохотала я, словно Планктон из Губки Боба, продолжая сидеть на своем месте, пока чье-то уставшее очень тяжелое тельце не взвалилось на меня, перекрыв мне пути дыхания. – Герман, встань.
– Если пообещаешь, что сходишь к директору и предложишь эти идеи.
– Как я к нему приплюснутой то пойду? – выдавила тяжело я.
Ты встал с места и радостно улыбнулся.
– Спорим, у нас все получится, – ты протянул мне ладонь, чтобы я могла встать и я, игнорируя ее, поднялась с места, поправляя свой скосившийся бейджик.
– Спорим, что ничего.
Дав руку в ответ, мы задали новый спор для выполнения. И ты сам прекрасно знаешь, кто его тогда выиграл.
Герман топнул ножкой, мама с папой тут же отстроили город.
Крайне редко я кидалась в тебе подобной шуткой, стараясь как можно сильнее задеть твое самолюбие и самооценку, но ты всегда был невероятно безразличен к моим словам. Возможно оттого, что на правду не обижаются.
Но в данной ситуации свершилось именно так. Стоило только мне сходить в дирекцию пляжа, где мне сказали, что «обдумают идею», как тут же явился ты, сообщающий «счастливые новости», что все устроено, и вскоре на пляже пройдет вечер кино.
– Ты же в курсе, что природа устроена так, что ближе к ночи все от холода сдохнут? – процедила я, когда переносила кучу тяжелых коробок в бар к будущему шикарному вечеру, в то время, как ты, мечтательный взрослый лоб, сидел подле, и, высунув язык из-за рта, словно малыш, чиркал на бумаге «концепцию».
– Ты же в курсе, что о такой особенности все знают, и, если захотят посидеть как можно дольше, то легко могут взять с собой теплые немодные шмотки? – вымолвил ты, добавляя в список необходимых еще один пункт. – Ой, это все, что лежит в твоем шкафу!
Тяжело выдохнув, стараясь быть полностью поглощённой работой, я продолжила таскать тяжеленые коробки со стаканами и другими принадлежностями.
– Помочь не хочешь? – громко выдала я, когда после пяти минут тяжелых завываний так и не услышала джентельменского «помочь?».
– Помогу, когда принесут вечерние коробки, – кротко заявил ты, зайдя в ларек и, сам налив себе коктейль.
– Это все товары на месяц, вечером ничего не привезут, – ответила я, выкрав трубочку прямо из твоего стакана с соком.
– Оборудование привезут и фонарики.
Замерев на месте, я развернулась, смотря на тебя пожирающим взглядом. Обзор загораживали выпавшие из моего высокого пучка пряди, которые закрутились в изящные кудри от моей усердной работы. Капли пота стекали прямо по лицу, и, казалось, что их становится больше, вместе с возгоранием моего пылающего зада.
– Какие фонарики? – сумела только ойкнуть я, прежде чем ты протянул мне лист.
– Фонарики мы расставим по пляжу, экран и проигрыватель мама привезет из одного из детских образовательных центров, в котором сейчас никто не занимается. Оттуда же, с танцевального клуба, она пригонит старые коврики. Выбрасывать их жалко, а расстелить прямо на песке самое то.
Ты был так воодушевлен идеей, что я, облокотившись на стойку и слушая тебя, сумела немного успокоиться.
– И ноль затрат, все за счет договоров, – с гордой улыбкой ты попытался откинуться назад, но, тут же вспомнив, что у стула нет спинки, вцепился в мою руку, за которую я сумела вернуть тебя обратно на место, громко хохоча.
– Герой, – выдавила я, смеясь без остановки.
– Даже реклама сделана за счет маминых связей: магазины, популярные интернет-сайты нашего города. Хорошо, когда у тебя мама специалист по маркетингу.
С этими словами ты вновь присосался к своему стакану, в котором уже не осталось сока, но была вода от растаявшего льда.
– E ruim quando seu filho é um sonhador estúpido19, – прошептала я.
– Снова проклинаешь меня на португальском?
– Почему же снова? – выдавила с невинным взглядом я, беря стакан и наливая в него воду. – Опять.
– Кстати, – вспомнил ты, – Останься сегодня до девяти, поможешь в разгрузке коробок.
Услышав это, я, вновь почувствовала, как моя пятая точка начинает пылать, словно те сосиски для хот догов, которыми с недавних пор начал заниматься мой напарник по ларьку. Особенно сильнее она воспалилась, когда твоя счастливая петушиная мордашка, со своими лучистыми голубыми глазками посмотрела на меня, и, оголив зубки, подарила мне свою улыбку ребенка, с какой-нибудь старой рекламы зубной пасты.
Сжимая в руках стакан, я преодолела отделяющее нас короткое расстояние и, встав подле тебя, гордо подняла руку, натянуто улыбаясь, выливая только что налитую воду на тебя. Ты лишь сидел с приоткрытым ртом, возмущенно пялясь на мой деревянный ларек, пока я радостно не встала прямо пред тобой, глядя своими карими очами точно на тебя. Так как я повернула стакан не полностью, то на его дне все еще катались два кубика льда, которые вместе с посудиной я передала тебе.
– Пить будешь? – выдала, хохоча я.
Поднимая на меня озлобленный взгляд, который во время очередного смешка испарился вмиг, ты вытащил новую трубочку, и сунул ее в стакан, после чего выхватил его из моих рук.
– Какая ты заботливая, – наигранно сказал ты слащавым голоском, садясь на стойку.
– Стараюсь.
На следующий вечер вся аппаратура уже была готова. Белый экран повешен на крышу моего ларька, а дверь сбоку, которая была обычно открыта, теперь была распахнута нараспашку, ибо именно оттуда планировалось принимать заказы.
Я, одетая в свою обычную желтую футболку, ожидала твоего появления, и ты вскоре явился, разодетый в красивую пляжную рубашку и шорты.
– Это киновечер, а не гавайская туса, – процедила я, поправив воротник твоего наряда, на котором были нарисованы куча ананасов.
– К ней я тоже приготовил наряд, но это потом.
– Хах, – только и смогла выдать я из себя, видя, как старая набережная нашего города, постепенно преобразовывается в кадр из какой-нибудь старой американской романтической комедии.
Ковры действительно выглядели не плохо на песке, а фонарики добавляли какого-то уюта и комфорта всему этому.
– Уверен, что хоть кто-то придет? – борясь с сомнениями, спросила я.
В это же мгновенье услышав за ухом знакомый голос, перебиваемый парочкой других знакомых голосов, которые явно звали по имени нас двоих.
– Уверен, у нас была хорошая реклама, – выдал ты, обернувшись и весело подзывая товарищей к нам.
Стоило мне только бросить взгляд на пришедших, как тут же меня сжали в объятиях знакомые руки моей ныне лучшей подруги Ули, а после подошли и парочку одноклассников и одноклассниц, которые были одеты гораздо теплее, чем Герман и я, и точно собрались здесь для просмотра фильма.
– Ну что, готовы смотреть? – яростно, сгорая от дикого восторга, кричаще спрашивала у нас староста.
– Хочу поскорее увидеть этот фильм.
– Тут нужен попкорн!
– В ларьке Арьяны есть! – выдал ты, указывая на дверь. – Сто рублей, если что!
– Хорошо, сделаешь нам? – спросил один из одноклассников.
– Два!
Быстро закивав, я продолжала стоять в ступоре, пока ребята располагались где-то на первых рядах, если это, конечно, можно было так назвать.
– А что мы смотрим? – прошептала я, только сейчас осознав, что не в курсе.
– Это было на всех рекламных вывесках, ты что?! – сыграв шок, проговорил ты своим наигранным голоском. – Самый главный фильм о лете, – ты медленно пятился в сторону наших друзей, совершая медленные шаги задним ходом по зыбучему песку. – «Каникулы строго режима».
После этого я громко расхохоталась, направившись делать заказанный попкорн.
В итоге, простояла у того места я еще долго, люди все прибывали и прибывали, отдавая мне небольшую плату за посещение, а также заказывая что-то из напитков или еды. В какой-то момент мне показалось, что всем подросткам, кто хотел стать частью этого импровизированного кинотеатра, попросту не хватит места, но новички приносили свои пледы и садились где-то сбоку, занимая все больше и больше пространства.
Не знаю, сколько пробежало времени, но очнулась я только тогда, когда фильм уже начался, и Безруков сумел покинуть сдерживающую его тюрьму. Лишь тогда заказы завершились, а на улице заметно похолодало, отчего я решила накинуть на себя одну из своих «некрасивых» толстовок.
– Можно колу? – произнес еще один подошедший клиент, и я, быстро накидывая на себя утепляющий шмот, повернулась, чтобы выполнить ее просьбу.
Тут же я замерла на месте, поджимая губы, точно, как и моя покупательница, но только в ее глазах читался еще какой-то очень неприятный и сильно обижающий меня проблеск. Это была ненависть и злоба.
– Без сахара? – спросила я, зная, что это ее любимая.
– Вишневую, – гордо ответила она, будто стараясь показать мне, что я не в праве думать, что понимаю и знаю ее.
Она поправила свою теплую джинсовую курточку, перебрасывая прядь черных локонов на бок и, словно показывая мне браслет, что был на ее руке. Серебряное украшение с твоим и ее инициалом. Она так сильно вертела им перед мной, будто бы действительно была убеждена, что я не в курсе его существования, и будто не я выбирала его специально под ее вкус.
– Классно выглядишь, – выдала я, доставая из холодильника нужную бутылку.
На ее коже в действительности совсем не было прыщей, либо она красилась настолько великолепна, что в этом попросту не было необходимости. Волосы были гладкими и никак не уступали своей красотой личику, а образ, наряд и подобранная бижутерия, будто бы специально старались сказать мне, что я никто, по сравнению с ней.
Это же явно хотела сказать и она своим лицом.
– Благодарю, – процедила она и потянулась за кошельком.
– Не стоит, – выдавила я. – Это за те сплетни, которые тебя обижали.
С минуту она молчала, а потом, убрав руку от сумки, усмехнулась.
– А почему в прошлом времени? Они же все еще не прекратились.
– Солнышко! – прошептал ты, подойдя вплотную к своей девушке и, обняв ее за талию, поцеловав в носик.
Наблюдая за этим мне впервые стало печально и грустно. То ли оттого, каким несчастным образом сложилось наше общение с ней, либо же от этих проклятых огоньков ненависти ко мне, которые прослеживались даже тогда, когда она подарила тебе кроткий поцелуй в губы, при этом глядя своими миленькими распахнутыми глазками на меня, будто считая, что давит меня этими действиями.
– Кола? – спросил ты, указывая на бутылку. – Ты же не пьешь.
– Разок в годик можно, – даря ослепительную улыбка, выдала она.
– Хорошо, пошли, – взяв ее за руку, ты повел ее средь рядов.
– Прости, – прощебетала я, надеясь, что моя бывшая подруга услышит. – И приятного просмотра.
Слегка повернув голову, она одарила меня презренным прожигающим взглядом и, облизнув губу, прошептала гордое «спасибо», после чего направилась следом за тобой.
На тебя в ту секунду я даже не смотрела. От этих очей и нисходящей от Милы злобы я чувствовала себя какой-то избитой и очень огорченной, словно на меня свалился какой-то огромный груз, который вообще не был предназначен моему тельцу.
Сама того не заметив, вместо почетного места в первом ряду, я нашла себя в углу маленького ларька, уткнувшись где-то меж холодильников, сидя там подле зарядки с телефоном, просматривая посты в какой-то группе. Изредка я принимала заказы, и даже разок поговорила с Улей, которая подобралась спросить «как дела», на что я, одарив ее своим сухим «хорошо», продолжала заседать в темноте и в полном одиночестве, пока толпа наблюдала за веселым кинцом и хохотала над знакомыми мне шуточками.
Ближе к концу фильма, к моему убежищу явился ты. Уж не знаю, как Мила тебя отпустила, но ты зашел внутрь и уселся прям пред о мной.
– Что случилось? – спросил ты, разговаривая своим обычным голосом, словно с маленьким ребенком.
– Просто не хочу выходить, – прошептала я, пальчиками подтягивая рукава толстовки.