– По- моему меня назвали красивой не из- за облегающего платья, – проговорила я громким голосом, стараясь из последних сил сохранять спокойствие.
Но, отчего-то, мои выросшие титьки казались тебе единственной причиной, почему на меня действительно могли посмотреть парни.
– Поверь мне, в тебе нет ничего привлекательного, за что можно было бы одаривать тебя такими комплиментами, – заявил ты и, как ни в чем не бывало, сделал еще один глоток из своего стакана.
Со стороны пацанов послышались еле слышные завывания, которые чуть ли не мгновенно прекратились.
А в моем горле застрял ком, и я увидела, как Уля зовет официанта и просит у него пульт от магнитофона, чтобы поскорее сгладить это неловкое молчание и чем-то отвлечь все, повернутые в нашу стороны, лица.
– Ну, я, по крайней мере, внутри из себя что-то представляю! А не являюсь куском самодовольного гавна! – заявила я, обернувшись в твою сторону, и, казалось, что даже мои слюни летели на твое лицо.
Как же сильно я тебя в этот момент ненавидела!
– Танцуем! – закричала именинница, панически глядя на меня, и стараясь разогнать толпу.
С той стороны люди как-то просто вышли в пляс, словно шоу, происходящее здесь, их вовсе не удивило. А вот с нашей стороны молча сидели мы втроем, и где-то в сторонке стоял Сергей, который, кажется, услышал всю эту перепалку, но даже не постарался ничего сказать.
Помнится, как Мила поднялась с места и направилась к нашей старосте, и ты, в этот момент, вышел на танцпол.
– Что это было такое?! – интересовались севшие рядом подружки. – Как вы так поругались?! Вы же друзья…
Пребывая в полном молчании и в глубоком отчаянии, чувствуя, как твои слова, как слова очень близкого и дорогого мне друга, только что разрезали меня как горячий нож масло.
– Я хочу домой, – произнесла я, шепотом, сжимая себя за плечи, словно желая, чтобы меня кто-то обнял и утешил.
Чтобы сказали мне, что я красивая.
– Ты не можешь так уйти! – сказала Уля. – Он подумает, что для тебя это важно и…
– Иди, – прошептала Мила, еле заметно меня приобняв. – Скажем, что пошла за Кирой в садик.
Произнеся кроткое «спасибо» и обняв на прощание их подруг, я поплелась к выходу, стараясь не задеть никого из своих одноклассников.
Идя по улице, промокшая насквозь, я вновь и вновь слышала в ушах твои слова. Они были на повторе с гадким приглушением, словно кассета, прокручиваемая на старом магнитофоне, и били по мне подобно удару гонга. Казались мне отвратительными поломанными наушниками, которые передавали песни с неприятными шумами и помехами, от которых уши умирали в страшных мученических страданиях.
Внутри была пустота, и моя уверенность в себе испарялась.
Глупо говорить, что мне никогда не говорили комментариев о внешнем виде. Но ничьи слова не способны загубить также сильно, как слова близких людей. Я верила в тебя, была уверенна в тебе, дорожила тобой, и в это мгновенье ты меня попросту нещадно сломал.
Если ты общаешься со мной хорошо, значит тебе нравится мое общение, но если в посредстве диалога ты говоришь это… Ты со мной просто для того, чтобы насмехаться.
Это я поняла лишь потом, старательно и долго размышляя о том, что именно меня огорчило в этой ситуации. А в тот день я лишь помню, как доковыляла до своего старенького подъезда, и, засунув пальчики в карман в поисках ключей, остановилась и, по какой-то неясной мне причине, отправилась в центр двора к детской площадке.
Хотя, эту груду металлолома с советскими горками и качелями сложно называть площадкой.
Подойдя к скамейкам, на которых по вечерам собирались бабушки, обговаривая какие-то сплетни, создавая впечатление, что люди не совсем загипнотизированы телефонами и еще способны говорить меж собой, я села на одну из них. Она была намокшей, со стершейся на ней краской, которая осыпалась кусками, и она вполне могла прицепиться к моему платью. Но в это мгновенье, меня это не волновало.
Будучи в каком-то своем мире, в прострации, я приподняла голову вверх и посмотрела на небо, что привело к тому, что с моего лица, вместе с дождевыми каплями, потекла и дешевая тушь, что я стырила из маминой косметички.
Среди темных черных облаков я заметила крошечный, едва различимый проем, из которого выглядывал кусочек теплого солнышка. Но он то скрывался, то снова прятался, и он будто пытался бороться, но у него не получалось. Это было солнце, которое казалось не было видно при дожде, но оно скрывалось за тучами и ждало. Просто ждало.
Мгновенно во мне проснулось непонятное желание. Я вытащила из кармана свой телефон, подобрала нужную мне мелодию и, сняв куртку, спрятала свое драгоценное устройство под него, чтобы он, не дай бог не сломался. (Спойлер: не сломался. Самсунг умеет делать телефоны)
Мелодия играла еле слышно, но я переслушала ее так много раз, что в моей голове она звучала невероятно громко. В своих черных кроссовках, которых были старенькими, и в одном месте даже протекала подошва, я подошла к асфальтовым плитам, и, опустив голову вниз, собрала свои длинные редкие черные волосы в свой излюбленный пучок. Лишь после этого началось что-то странное, что я не понимаю до сих пор. Но, знаешь, это то самое, о чем потом обычно говорят, как о чем-то невероятном.
Движения сами исходили из меня, хотя ранее я никогда не танцевала под эту музыку дома. Чистейшая импровизация, которая ни секунду не останавливалась. Каждую лужу я огибала, отходя от нее чуть в сторону, а потом аккуратно проводя ногой подле самого края, где вместо мокрой земли появлялось мокрое болото.
Почему-то я представляла, что я одна, и пред о мной нет домов, окна которых дают знак, что тут кто-то есть и кто-то может меня увидеть.
Никто не мог. Я так считала. Мне так хотелось считать.
Когда шел финальный проигрыш, пред главным припевом, я поднялась на скамейку, соседнюю рядом с той, где лежал мой телефон, и начала танцевать прям на ней. До сих пор не понимаю, как тогда я не свернула себе шею. А потом еще я совершила фееричный прыжок, головой вперед и опустилась, прямо пред финальным припевом, своими старенькими кроссовками, точно в самую большую лужу, которая мгновенно расплескалась в разные стороны. Я вся целиком была промокшая насквозь, но зато, переполнена изнутри каким-то невероятным эстетическим удовольствием.
Я не была самой красивой, не была самой умной, не шарила в биологии и абсолютно точно не знала английский.
Я прекрасно знала, что есть вещи, в котором я плоха, а в которых хороша.
Но я все равно была прекрасна.
Porque fui eu14.
Запятая 8
Но, в итоге, ты не пришел в тот вечер, да и в течение недели тебя тоже не было. Помнится, я даже не хотела выходить на следующий день после праздника на пробежку, ожидая встретить там тебя, но, конечно, там тебя не оказалось.
Вполне ожидаемое извинение произошло лишь спустя полмесяца, когда ты, не попытавшись даже написать мне сообщение, приперся к моем дому и сидел на скамейке подле подъезда, когда я возвращалась после прогулки с девочками. Увидев тебя, я тут же ринулась внутрь подъезда, пробегая ступеньки со скоростью света. Я понимала, что лифта еще вероятнее всего придется ждать, поэтому скакать через кучу ступенек мне казалось более адекватным.
Погоню позади себя я тоже слышала, и прекрасно знала, что ты идешь следом, но останавливаться я не хотела.
А вот выслушать мечтала.
Но это не помешало миновать мне несколько лестничных пролетов, и, залетев в свою квартиру и заперев за собой дверь, спокойно усесться на стул подле входа.
Через несколько секунд звонок начал звенеть, нещадно разрушая мои уши. Ты хотел войти внутрь и поговорить, но я не хотела в подобном учувствовать. Это был первый раз в жизни, когда я действительно порадовалась тому, что у нас в квартире есть старинный цепочный замок, который позволяет не сразу открыть дверь, а лишь проделать небольшую щель с коридором. Так я и поступила.
Сейчас мне бы хотелось сказать, что ты настолько сильно дорожил нашей с тобой дружбой, что буквально в тот же вечер прискакал с букетом цветов к моему подъезду, а я, пускай и буду все еще злой и расстроенной, приму этот подарок, ибо это знак того, что ты не считаешь правдивым то, что ты произнес. Мне хотелось побыть простой девчонкой, которую действительно ценит лучший друг, каковым я тебя считала.
– Что тебе? – произнесла я, отстранившись немного от двери и стараясь говорить, как можно спокойнее.
– Хочу поговорить, Арьяша, – выдал ты, стоя на другой стороне.
У меня даже не было сил злиться на свое избитое прозвище, ибо твои другие слова итак довели меня до самоугнетения.
– Сам захотел или девочки подсказали? – нагло выдала я. – Как и то, что я буду гулять, и что ближе к этому времени буду возвращаться домой?
– Я сам захотел прийти и извиниться, – сказал ты, сжимая руки на арке вокруг двери.
Честно, я тебе не верила.
Тогда это все было похоже на простую попытку возвратить себе человека, который позволяет над собой иногда подшучивать и издеваться. Если бы ты действительно чувствовал вину, то, по моему мнению, явился бы еще тогда же, либо на следующий день.
Но, нет, на осознание тебе понадобилось целых пятнадцать дней, и я не отрицаю, что до тебя дошло то, насколько же были обидны твои слова только сейчас. И при всем этом, я все равно была убеждена, что тебя принудили, приволокли за шею, чтобы ты прибежал ко мне и извинился за то, чего сам не понимаешь.
– Я не хочу с тобой говорить! – кротко сообщила я свою позицию обиженной, при этом не захлопывая пред тобой дверь.
То было неожиданно, не так ли?
– Прости, – прошептал ты, а потом, сделав голос громче, говорил, – Прости, Арьяша! Я глупый придурок и самодовольный кусок гавна, который даже не понимает, что такое красота!
А вот это был знакомый стиль говорения, но однозначно не твой.
– Даже строки не твои! – громко придралась я, слыша в них точную интонацию всех красивый речей Милы.
Ты не мог даже придумать, что же произнести, в случае, если придется пред о мной извиняться!
– Да, не мои, – спокойно признал ты. – Хочешь, чтобы чисто я что-то сказал?! Так хорошо, слушай: ты красивая! Невероятно красивая и умная девушка, которая, кажется, может горы преодолеть! Ты сильнее многих баб, которых я знаю, и уж тем более, сильнее любой девчонки из нашего класса! Ты красивая, Арьяна! – выкрикнул ты, а потом, кажется, приложил лоб к моей двери. – И твоя реакция на эту цитату именно из- за этого мне была непонятна.
– Почему? – шепотом спросила я.
– Потому что ты всегда говорила, что тебе плевать на мнение окружающих, – молвил ты с какой-то осторожностью, будто ждал от меня резких действий, способных как-то тебе навредить, – А так, выходит, что это просто ложь.
– Мне плевать на мнение окружающих, не друзей, – ответила я, подойдя к щели меж нами чуть ближе.
– Но, все твои друзья – это тоже окружающие, – рассказывал ты, – И они люди. Эгоистичные, глупые и порой самодовольные. Мы не может даже себя верно судить, не то, что окружающих. Я ошибся, и я это признаю и извиняюсь. Ты красивая. Правда, красивая.
Подойдя к щели чуть ближе, я увидела, как твое тело прижато к моей двери спиной, и как ты устало пялишься на потолок. Твой хохолок распушился, оттого, что, верно, ты крутил головой, пока лобиком она прижималась к двери моей квартиры.
Я видела тебя, и видела, что ты раскаивался.
– Но и ты мне высказала куча всего неприятного.
Блин. Как ты умудряешься все испоганить в одно мгновенье? За секунду до того, как я простила тебя?!
Да, действительно. Тогда я накричала. Но вспомни, что я тогда тебе говорила и при каких обстоятельствах, прежде чем говорить, что мы с тобой одинаково обижены!
Но, я до сих пор искренне горжусь тем, как я отреагировала на ту ситуацию.
– Герман, – прошептала я тебе, смотря точно в глазок на твое лицо, – Уходи, пожалуйста.
Пару секунд мы просто глядели друг на друга, а после, ты оттолкнулся от двери, еле заметно кивнул и отправился к лифту.
И я даже сейчас довольна тем, как мы оба тогда поступили.
Но наша дружба не может закончиться просто так.
Звонок от тебя поступил нежданно негаданно в то время, когда у меня был сон. И да, я действительно до сих пор считаю, что час – дня- это прекрасное время для сна.
– Арьяна, приходи! Срочно! – кричал ты мне в трубку, судя по всему, стараясь к черту разорвать мои барабанные перепонки.
– Что случилось? – ответила я, мигом проснувшись от твоего звонка.
Это, в моих мыслях, должна была быть какая-то грандиозная катастрофа, коли ты решил позвонить мне в момент, пока я спокойно дремала в своей кроватке. Это был потоп, или землетрясение, или пожар – что-то одно из этих, ибо никакой другой причины я бы просто не приняла.
– Срочно, к моему дому! Жду! – после этого послышались гудки и телефонный звонок завершился.
Из- за того, как взволнованно звучал твой голос, и от того, насколько же пораженно ты подавал это задание, почему-то мой мозг решил, что ты действительно во мне нуждаешься. Я буквально выпрыгнула из кровати, наскоро собрала пучок, впервые, за все лето, обрадовавшись, что зубы я чищу сразу пред пробежкой, накинула кофту и джинсы, о чем после пожалела, ибо за неимением привычки смотреть погоду прогадала и в 26 градусов пеклась в теплой одежде, и, быстро надев кроссовки, выскочила из дома.
На самом деле, когда я подошла к неверно мигающему светофору, недалеко от моей обители, стремясь поскорее попасть к тебе в богатый район и думая, как сократить дорогу, я поглядела в телефон. С момент твоего звонка прошло три минуты. Всего лишь три минуты мне хватило, чтобы целиком собраться.
Всего лишь три минуты, чтобы прийти к тебе на помощь.
Добравшись до основного забора, которым был огорожен ваш небольшой дом с элитными детскими площадками и дорогими машинами, я позвонила в находящийся там домофон. И, честно, факт того, что ты брал трубку слишком долго сумел меня до одури напугать.
– Кто? – запыхаясь спросил ты.
– Арьяна, – ответила я, и, не услышав никаких шуток или высказываний, а только лишь гудок, разрешающий войти, я взволновалась и того сильнее, рывком открывая дверь и заходя внутрь.
К счастью, твой подъезд был открыт. Взобравшись бегом на нужный этаж, я оказалась пред дверью. И даже мой звонок продолжался слишком долго и то, что ты не открывал ее, казалось мне пугающим. Быть может ты заболел или что-то сломал? Или может и того чего похуже?
Но вскоре дверь распахнулась, ты шепотом произнес «наконец-то» и, потянув меня за локоть, втащил в территорию квартиры.
Ничего не понимая, я потянулась вниз, чтобы снять обувь, но ты тут же меня остановил.
– Не снимай! – громко воскликнул ты, оглядываясь по квартире. – Так бегать удобнее!
– Бегать?! – удивленно спросила я, окончательно не понимая, что происходит.
– Да, по квартире, – ответил ты, и я увидела, как мимо нас прошмыгнуло маленькое нечто и побежало из кухни в твою комнату.
– Это что?! – пораженно спросила я, указывая на комочек шерсти, что скрылся за дверью.
– Щенок, – кротко выдал ты и устремился в свою комнату, судя по всему, спасать свои вещи.
Я поспешила следом.
– Откуда у тебя щенок? – попыталась узнать я, наблюдая за тем, как ты ложишься на пол, заглядываясь под свою кровать и пытаясь вытащить оттуда своего новоиспеченного дружка.
– Завел! – воскликнул ты, таща этого маленького пушистого зверька за шкирку ко мне. – Ау!
После твоего громкого возгласа, щенок выпал из твоих рук и, не долго сидя на своем месте, вновь устремился куда-то вперед.
– А он неудержим! – произнесла я, торопясь следом за этим существом.
– Именно поэтому я тебя и позвал! – быстро сориентировавшись после очередного провала, ты устремился следом за мной в зал, предпринимая новую неудачную попытку схватить это животное. – Нужно отвезти его в ветеринарную!
В один момент мне удалось схватить этого гиперактивного зверька, но он, словно каким-то магическим образом, вырвался, и снова поскакал куда-то вперед, радостно показывая свой игривый хвостик мне вслед.
– Давай разработаем план! – предложил ты, когда после двадцати минут погони мы упустили нашу добычу множество раз.
– Идея… Хорошая, – запыхаясь проговорила я.
Все же, даже бег на два и три километра не был для меня столь же сложным, как погоня за этим существом.
– Давай так, ты его хватаешь, – выдал ты, жадно глотая воздух, – А я, буду с тобой вместе с сумкой. Ты его ловишь, и мы сразу же кладем его в сумку.
– План…, – попыталась сказать что-то я.
– Гавно? – договорил ты за меня.
– Так-то да, но больше вариантов нет, – заключила я.
Схватив в руки специальную сумку, в которой, судя по всему, уже когда-то носили какое-то животное, ибо оттуда мгновенно вылетело огромное количество волосков, мы поскакали в ту комнату, где последний раз видели эту собачку.
Один раз мне удалось его удачно взять, но не успел ты подбежать ко мне, как зверье просто выскочило из моих рук.
Что лично для меня было удивительно, так это то, что это был пес. Насколько мне было известно от Ули, мама которой держала дома шпица, так это то, что для собак падение с высоты даже нашего роста, куда более опасно, чем для кошек. Но этот малыш падал то на ноги, то на бок, и при этом, как ни в чем не бывало, вскакивал с места, и бежал куда-то вперед, как какой-то безумный неостановимый волчок.
Конечно, мне тут же в голову пришла шутка о том, что вы друг другу идеально подходите, но мое тяжелое дыхание попросту не позволило мне это выговорить.
Наконец-то, спустя двадцать минут погони, когда щенок остановился, чтобы, кажется, просто отдышаться или поспать, мы ловко схватили его и наконец-то засунули в сумку. Помню, как тогда, когда мы наконец осознали, что все закончилось, мы оба очень тяжело, но при этом свободно, выдохнули, глядя друг другу в глаза и улыбаясь.
Изнеможённые без сил мы уселись на диван, и, попросту раскинув руки и ноги, старались перевести дыхание. Какое-то время песик, который заставил нас сейчас валяться без сил, завывал сидя в этой сумке, но вскоре прекратил и задремал.
– Какой породы этот пес? – спросила я, когда смогла уже немного перевести дыхание.
Твой петушиный хохолок снова смотрелся абсолютно некрасиво, и снова был растрепан, словно птичье гнездо.
– Дворняжка, – кротко ответил ты, сидя с закрытыми глазами.
– Хахах, – неудержимо захохотала я. – Ты и дворняжка?!
Для такого действия я даже немного приподняла спину, и, без остановки смеясь, начала размышлять над возможностью происходящего. Ты поглядел меня с какой-то злобой в глазах, и оттого я быстро завершила свой хохот.
– Странный дуэтик.
– Ты видела его глазки? – произнес свой вопрос ты, указывая на зверька, что мирно посапывал в сумке.
– Ну, – протянула я, глядя то на эту милейшую пушистую коричневую мордочку, с ее прелестным черным носиком и немножечко склонёнными вниз ушками, а потом на тебя, с твоим красным от беготни лицом, каплями пота на лбу и еле заметной измученной улыбкой. – Вместе с ним вы выглядите, как осел и кот в сапогах, – гордо выдала я и вновь облокотилась на диван.
– Бесишь, – выдал ты, буквально выдыхая это слово из себя.
Мы немного посмеялись, а потом в комнате воцарилась тишина.
– Арьяша, – еле слышно позвал ты меня.
– Что? – ответила я, приподняв свои веки.
– Ты красивая, – сказал ты. – Правда, красивая.
С моего лица спала улыбка, я еще немного посидела без эмоций глядя в стену, а потом приподнялась с места, села с прямой спиной и, увидев, как пара голубых глаз глядят в мою сторону, решила дать ответ.
– Ты так и не понял, что именно мне тогда не понравилось?
На долю секунды в комнате было молчание, и лишь сопение щеночка смягчало данную ситуацию.
–то, что я назвал тебя не красивой, – спокойной заявил ты, считая, что этот ответ действительно верный.
– Нет, – коротко ответила я, опустив глаза, чтобы не смотреть на твое лицо.
Ты приподнялся и, положив руки на колени, принял позу типичного рыбака со сгорбившейся спиной, посмотрев прямо мне в глаза.
– А что же тогда? – мягко, не по- твоему, спросил ты.
Меня невероятно радовало, что это был твой адекватный голос, который ты использовал лишь изредка и который был невероятно хорош. В отличие от твоего слащавого и неприятного месива, с которым ты обращался ко мне каждый день, с этим голосом хотелось вести беседы и с ним хотелось дружить.
С этим голосом верилось, что ты мой друг.
– Ты мой друг. Лучший друг, – начала говорить я, перебарывая саму себя и заставляя переступать свое нутро через три тысячи стен, что запрещали мне выдавать свои слабости. – Один из самых близких людей, если так подумать. Но вместо того, чтобы защищать и помогать мне, ты просто взял и сам сделал все, чтобы мне было больно.
Закончив, я попросту отвернулась в другую сторону от тебя и посмотрела на красивую белую тюль, что висела на вашем гигантском окне, выходившем на единственную достопримечательность нашего маленького города – набережную.
– Я не хотел, – шепотом вымолвил ты. – Прости, это как-то само вырвалось, – после этого ты повернулся ко мне, и, будто стесняясь последующих своих слов, выдал. – Из- за того, что ты сказала. Мне тоже были не очень приятны твои слова.
Это был чуть ли не первый раз, когда, ругаясь с тобой, мне хотелось просто поговорить, а не тут же мгновенно показывать тебе две руки с двумя факами.
– Понимаю, правда, – спокойно прошептала я. – Но ты мог сказать, все, что угодно! Что я глуповата, или странновата, или мало похожа на девочек! – подавлено говорила я. – И я бы не обиделась, потому что знаю, что это правда, – я совершила вдох. – Но красоту я всегда считала чем-то, что для каждого свое. А тут ты говоришь, что я страшная. Я не считаю себя первой красоткой. Такого никогда не было! Особенно, учитывая то, что я до безумия боюсь камер, – напомнила я тебе, как в первые годы, да и сейчас, когда ты меня фотографируешь, последнее, что я делаю, это улыбаюсь, а первое – это либо скрываюсь, либо сразу показываю два фака в сторону объектива. От этого ты даже немного посмеялся. – Но и страшной я себя не считала. Но ты заставил меня усомниться в этом.
Кошки скреблись на моей душе, жалобно мурча. Эти животные, которые жили внутри меня, очень долгое время сами пытались понять, что же конкретно тогда меня настолько сильно тронуло, что с момента высказывания тех слов, у меня было чувство, словно на сердце гигантская царапина. И эту рану нужно было зашивать, но пока ты не поймешь причину ее появления, и чем именно ее лечить, тебе будет попросту нельзя с ней что-то делать. Именно поэтому я думала, и думала, но так ни к чему не пришла. И лишь глянув на секунду в твои голубые глаза, решение будто само явилось ко мне.
– Зато ты яркая и странная, – заявил ты, заправив пряди из своего хохолка назад. – На фоне всех девчонок нашего класса тебя легко приметить с твоим взрывным и непонятным характером. Обожаю его! – радостно смеясь продолжил ты.
Я почувствовала, как ты медленно подвигаешься поближе ко мне, мягко касаешься моего подбородка и поворачиваешь меня к себе.
– Ты странная, – продолжил ты, глядя в мои глаза.
Они, увы, не были как голубое небо, а скорее напоминали темноту квадрата Малевича, но, кажется, тебе нравилось и это.
– Ты даже учишь португальский, в то время как все болтают на английском. И хороша в спорте, хотя девушки его не особо любят. И даже собираешься быстро, – после этих слов ты указал на свой телефон, напоминая мне мою сегодняшнюю пробежку до тебя.
Услышав столь приятные слова от тебя в мою сторону, я неловко усмехнулась. Еле слышно прошептав «спасибо», я опустила твою руку с моего подбородка вниз, связала твою и мою ладонь в кулачок, и, притянув его к губам, мягко поцеловала.
Судя по всему, ты не ожидал такого, поэтому приподнял удивленно брови, все еще радостно улыбаясь, а я тут же мгновенно той же самой рукой, что была в узелке с твоей, состроила фак. Твои пальчики сделали в ответ то же самое.
Послушался хохот, и лишь тогда мы опустили ладони, по- прежнему не разнимая кулак.
Немного посидев, я вдруг резко осознала, что хочу кое- что тебе рассказать.
– Португальский я учу из- за папы, – кротко промолвила я. – Он искренне обожал эту страну и ее язык. На полках в шкафах было много книг про нее, а на его столе, том старом и изношенном, что стоит в правом углу зала, располагался небольшой флаг на пластиковой палочке.
Каждое слово мне приходилось из себя выдавливать. Это было похоже на уборку, когда тебе нужно выкидывать любимые вещи, и ты знаешь, что они тебе не нужны, что они малы и слишком изношены. Но с ними столько воспоминаний, что жалко от них избавляться.
Тут было то же самое. Но ты, к моему счастью, лишь пристально на меня смотрел и внимательно слушал.
– Когда мне исполнилось четыре у меня появилась моя первая тетрадочка с португальскими словами. Мне кажется, что я даже писать училась на этом языке, а не на русском, – сдавленный смешок. – Поэтому я не знаю английский, ибо с детства занималась именно португальским.
– Не хотела учить другой? – спросил ты, неловко поглядывая на меня.
Конечно же, ты не знал, что делать с внезапно вывалившейся на тебя информацией.
– Я сама была влюблена в него, – гордо воскликнула я. – Окончательно и бесповоротно, – но немного подумав, я добавила. – А может это были лишь папины чувства, которые он мне привил, – запутавшись в собственных эмоциях, я закончила эти размышления. – Не знаю.
Мне было очень тяжело об этом говорить. Но, стоило мне только тревожно вздохнуть, так я почувствовала, как твой рука начала крепче сжимать пальцы в нашем кулачке.
– В любом случае, я его учила с трепетом, – продолжила я, чувствуя твою поддержку через это прикосновение. – А мой отец гордился этим. У меня даже справка была в школу в первом классе, чтобы я не ходила на уроки английского, ибо занимаюсь изучением португальского. Уж не знаю, откуда эта справка, но она была действенна.
– Извини за вопрос, но, ты никогда не говорила, почему ушел ваш отец, – стесняясь попытался узнать ты. – Лишь гордо произносила, что твоя мать- одиночка, и что ты рада, что его рядом нет.
– Он ушел от нас, – пред о мной всплывал одна за одной картины о том, как отец собирает вещи и уезжает. – Меня ничего не бесит сильнее, чем осознание, что он ушел, не потому что устал от семьи, не потому что нашел другую женщину, – целует напоследок желает всего лучшего и уходит. – Нет. Просто его по работе позвали в другую страну. И он решил, что это важнее, чем мы и все, что было в его жизни. Просто, он показал мне, Кире и маме моя фирменный знак и ускакал в закат. Эгоист.
И уходит, потому что ему не важно наше благополучие. Для него превыше всего стояло его счастье.
– В какую страну его позвали? – все еще держа меня за руку спросил ты.
Мне даже самой показалось, что ответ звучит как конец какого-то сценического номера, но никак не драматической истории, со взятой за основу жизни.
– Хах, – засмеялась я, повернувшись в твою сторону и вновь наладив с тобой зрительный контакт. – Догадайся.
Молчание повисло, но и тебя было, что мне рассказать.
– Иногда мне кажется, что я и мои занятия – это единственная деталь, которая все еще держит моих родителей вместе, – заявил ты шепотом, словно страшась, что стены и фото слышат наши разговоры и смогут донести до семьи твой страх. – Они мало болтают. Они словно устали друг от друга. А может от этой жизни… Не знаю.
Так странно. Сейчас мне кажется, что это было странно. Тогда нам было… Сколько? 14? 15? Мы были маленькими глупцами. Я до сих пор помню, как после этого диалога мы отправились вместе в ветеринарную клинику, громко распевая на всю улицу заставку из Губки Боба и придумывая именно твоем песелю из различных мультиков. (как же хорошо, что в конечном итоге, он просто Мик. А то имя Скидвард ему очень не подходило).
И, только подумай, за час до этого мы сидели в той гостиной и болтали о том, что лежало у нас в глубине души, в самых потемках, о чем мы никому старались не говорить и о чем старались никогда не думать. Пытались найти объяснение действиям взрослым, возможно как-то их оправдать или наоборот в чем-то обвинить. Но, нам было по 15, мы не видели жизни. Так говорят нам родители.
И, знаешь, сейчас я понимаю, что, возможно, мы действительно не видели жизни. Мы еще не искали работу, не жили в другом городе, не искали себе пару на всю жизнь. Нам придется справляться с этим сейчас. Но наши мысли, наши рассуждения, будто были старше и мудрее нас. Они оправдывали любимых нам людей не потому, что они были любимы, а потому, что это были люди со своими желаниями и мыслями.
Да, нам было больно, нам было неприятно то, что они делали. Но мы осознавали, что они этой боли, нашей боли не знали. Они жили, как считали нужным и как сами хотели. Их нельзя за это винить или ругать. И меня до сих пор удивляет то, что те мелкие дети это понимали…
А что сейчас.
– Иногда кажется, – говорил ты, – что их действительно радуют лишь многочисленные медали и будто только мои мероприятия и соревнования их и связывают. Они не разведутся, – сказал ты, больше для себя, чем для меня. Я положила свободную руку к тебе на плечо. – Такие люди редко разводятся, но мне кажется, что я на канате. И он тонкий, и хрупкий, и в любой момент… Бах! – воскликнул ты, поглаживая мой большой пальчик в нашем кулачке. – И рухнет. Моя уверенность…Она в крови. Идет по венам. Вроде как, должна, – грустно вымолвил ты, продолжая глядеть в пол и балаболить то, что точило тебя, как нож. – Но у меня искреннее чувство полного непонимания… Может я ее просто играю.
– Но это не так, – вымолвила я, легонько подняв свободной рукой твое личико вверх. – Ты сильный, я знаю.
Мы смотрели друг на друга несколько секунд, а после этого ты потянулся ко мне и крепко приобнял.
Не знаю, сколько бы мы могли так просидеть, если бы не песик, который загавкал, сидя в своей клетке, чувствующий, что он пропускает все веселье. Он разрушил это мгновенье, когда твои ладони крепко прижимали меня к себе, и как мое плечо теплело и болело, от твоего острого подбородка, что так сильно к нему прижимался. Такую идиллию разрушил этот щеночек. Эх.
И да. Это не так. Твоя уверенность никогда не была наигранной. Ведь, будем честными…
Будь она наигранной, дальнейшего гавна бы не было.