Я застыл в дверях, глядя на теплый, уютный свет внутри.
– Если снова заблудишься, возвращайся, – пошутил старик, опершись на дверной проем. Его губы растянулись в беззубой улыбке, косой, потерявшей свое дружелюбие. – Мы будем ждать.
– На, держи, сынок, – старушка всунули мне в руки сверток. Кусок пирога, завернутый в газетку. Я убрал его в рюкзак.
– Спасибо вам. – Я резко распахнул внешнюю дверь. Ветер бросил мне в лицо охапку мокрого снега. Сонливость исчезла. – Спасибо! – И я нырнул в метель.
. Спустя десять минут блужданий мне наконец кто-то ответил. Долго, бесконечно долго я стоял, собирая на плечи снег, пока впереди не замаячил огонек. Теперь два – фары. Я нырнул внутрь, утопая в знакомом кресле. Та же шкода октавиа, тот же таксист-грузин.
– О, это вы, – узнал он меня, глядя в зеркало заднего вида.
– Вы как будто тут один ездите, – пошутил я, – и мне пришлось долго ждать, чтобы вас выцепить.
– Да, удачно, – лаконично ответил он. – Повезло, – скосил глаза в зеркале. – Тут только я езжу. Только одын. Других нэт в этих местах. Рэдко кого обратно вожу.
Я угукнул, не обращая на его слова внимания и утыкаясь в мобильник. В чате было множество сообщений где я и куда пропал. Бросив короткое «Еду обратно», я отложил его. 2% зарядки, сейчас сдохнет. И я, кажется, сдохну. Состояние было отвратительное. Видимо, отходняк.
Всю обратную поездку я провел в полудреме. Не помню, как вышел, как добрался до дома Шкета. Не помню, как встретили. Дверь словно и вовсе была открыта. Все спали кто где – Витек на диване разлегся, Шкет в своей кровати, Костян храпел в ванной. Помню, как меня начало рвать от глотка воды – без конца заставляя выплевывать наружу желчь, воду и мои внутренности. Помню, как загорелось тело и адски взорвалась болью голова. И что это была за водка, что до сих пор не отпускает?
Утром меня тормошил Витек, долго, истерично что-то крича в ухо. И чего ему надо? Его голос доносился до меня как сквозь полиэтилен, да и физиономия его была размытой.
– Никита! Никита! Очнись! Никитос! Бля, пацаны, пацаны! Никитос! Никита! – в последнем крике прорвалась паника. Как будто я реально подыхаю. Мне хотелось сказать ему, чтоб не орал, но так за ночь устал, что сил не было. Хотелось сказать ему, чтобы он прекратил меня трясти. Отвали, Витек, ну, отвали же.
С третьей мысли рука послушалась – дернулось плечо. Правда, не остановилось, а задрожало упрямой дрожью, а с ней и руки, и как будто в грудную клетку кто-то бил ногой, не давая нормально дышать. Витек, простыл я, кажись, да и понятное дело, всю ночь прошлялся по морозу. Вот Витек, все твоя вина. Споры твои тупые. А я выиграл. Да не тряси ты меня! Выиграл…
– Шкет, вызывай скорую! Скорую, бл-лять! Быстрее!
Скорую-то зачем? Совсем уже? Мать узнает – с ума сойдет. Мать всегда с ума сходит, когда я дальше двух метров от нее. Вчера вон звонила, Витек, представь? Ночью, в… сколько там было? Четыре? Да, реально. Помню, меня аж холодный пот прошиб, зачем-то от стариков сбежал. Ну, это от водки паника, это я знаю, бывало. Но надо было там оставаться, там тепло. Не простыл бы. Представь, Витек, вчера какие-то пенсионеры меня к себе зазывали. Останься, говорят. Серьги и цепь. Странные.
– Интоксикация у него. Что вы пили вчера? – чужой голос, не пацанов моих.
– В-водку.
– Чуть на тот свет не отправились. Мы сейчас увезем его, капельницу поставим, желудок промоем. Да будет жить, будет. Это его со вчера так полощет?
– Д-да.
– Хорошо, что рвало. Матери его телефон знаешь? Звони. Скажи, больница номер…