Последние наши месяцы были настолько плотно забиты работой, что друг друга мы с Костиком видели лишь перед сном и по выходным, так что мы бросили все на помощников, сели в машину и уехали в горы. Дышать чистым воздухом и любоваться красотами природы.

Красная Поляна, куда мы сбежали, покорила нас еще зимой. Правда были в ней мы всего лишь одним днем, когда вырвались с Костей посмотреть Олимпиаду воочию и зарядится спортивной атмосферой. И теперь, осенью, вернулись сюда, чтобы спокойно все осмотреть, насладиться отдыхом и перезагрузиться в горах.

Мы провели здесь чудесную нелюди и воплотили в реальности море моих желаний от объятий с хасками и дня в СПА до проезда по гоночной трассе на спорткаре и прыжка с тарзанки. Всю эту неделю я была счастлива и влюбилось в это удивительное место. И оно ответило мне взаимностью. Оно одарило меня кучей приятных подарков и сюрпризов, один из которых стал отложенным.

Воскресенье

В честь для матери мы с Костиком заказали букеты и их доставят нашим мамам. Сами мы к выбраться не можем, последние месяцы снова тонем в работе, причем завал такой, что к концу дня я не помню ни дня недели, ни своего имени. А еще один огромный букет отправляется Даше, ведь она больше года официально мама самой чудесной малышки на свете, которую мы с Костей просто обожаем. Не знаю отвечает ли она нам взаимностью, а может считает, что ей достались самые чокнутые крестные родители, которые обожают с ней играть и осыпают ее комплиментами и подарками.

Отчет о доставленных букетах мы получаем за завтраком, который сегодня готовил Костичек. Он кормил меня вкусной запеканкой, но что-то пошло не так и через пару минут я оказалась в ванной, где избавилась от него. Взволнованный Костя уточняет у меня, стоя под дверью:

– Ник, все хорошо?

Я отвечаю:

– Сейчас схожу в аптеку за полисорбом и будет.

Он собирается сходить сам, но я прошу его заварить мне чаю и быстро спускаюсь в аптеку сама, где загадочно улыбающаяся женщина продает мне не только полисорб. А вернувшись в квартиру, снова бегу в санузел, обнимать фаянсового друга. Ванную комнату я покидаю только пятнадцать минут спустя с озадаченным лицом.

Я прохожу на кухню, где Костя сначала замечает мой шок, а потом и то, что я держу в руках. Трясущимися руками муж берет у меня тест и видит на нем две полоски.

– Миледи? – только и может произнести он.

А потом подхватывает меня и начинает кружить по всей кухне. Костик плачет и улыбается, покрывая всю меня поцелуями. А я тоже реву от счастья и думаю о том, что надо бы заказать букет цветов и мне. Я же тоже скоро стану мамой.

Среда

Я держу в руках крошечные носочки. Они такие маленькие, что подойдут скорее для пупсика, но никак не для ребенка. С другой стороны, малыш, который растет в моем животе, даже меньше, чем эти носочки. Но Косте так хотелось хотя бы что-то купить для нашего ребенка, что мы приехали в детский магазин.

Пока мы даже не знаем, кто у нас будет, потому что на таком сроке делать УЗИ еще рано, но моего счастливого мужа не остановить. Кажется, он скупил весь магазин, потому что у нас уже есть и кроватка, и пеленальный столик, и коляска, и ванночка с горкой, и детская автолюлька и еще куча всего.

– Никуля, ты только посмотри, какая потрясающая машина! – Костя привлекает моему внимание к белому внедорожнику в миниатюре. – Давай возьмем, а? Будет наш карапуз рассекать в ней по квартире. Купим ему мерседес как у мамы с папой. Будем прививать хороший вкус с детства.

– Бери! – соглашаюсь я, понимая, что сегодня с ним спорить бесполезно. Он так рад, что мне хочется его останавливать. Пусть хотя бы тут порадуется, ведь мы договорились хранить мою беременность в тайне. Я пока не готова делиться таким сокровенным ни с кем, кроме мужа, а радостных «ахов» и запретных «охов» мне и от него хватает.

– Ещё вот этот чудесный столик возьмем и стульчики к нему. – продолжает затариваться Костик.

– Заверните нам все! – обращаюсь я к консультанту магазина.

– Да мы почти все вам и завернули. – уверяет он. – И если у вас не такой вот внедорожник, только реальный, то пора оформлять доставку.

Я начинаю думать, не оформит ли доставку, потому что мы все это не увезем, но Костя все-таки умудряется все уложить в одну машину. В свою. И теперь я догадываюсь почему мы поехали на его огромном внедорожнике, а не на моем малыше А-класса. Хитры Костик заранее планировал забить ее детскими вещами.

Воскресенье

Все выходные мой любимый муж превращает наш кабинет в будущую детскую. Он покрасил стены и заменил шторы, собрал и расставил всю мебель и даже креслице, в котором я буду сидеть, когда буду нашего ребеночка кормить заказал в тайне от меня, и вчера доставил и его.

И все эти два дня Костик кружил от будущей детской до моего пока еще невидимого животика, в котором живет тот, для кого мой муж так заботливо готовит комнату. Мы пока не знаем пол нашего ребенка, но мне кажется, что это мальчик, чему я безмерно рада, потому что уверена в том, что Костя воспитает из него достойного мужчину. Ведь главное в воспитании детей – это родительский пример и с таким мужем как мой Костик мне не о чем переживать. Если наш сын возьмет его за пример – мир получит еще одного чудесного и прекрасного человека, а какая-то девушка – самого лучшего, заботливого, любящего и внимательного мужа. Но это в будущем. А сейчас я просто прошу о том, чтобы наш малыш был здоров.

Воскресенье

Я люблю ездить по ночной трассе под любую музыку. Есть в это-то что, что заставляет мое сердце биться чаще. Особое удовольствие я получаю, когда сама езжу за рулем, но я устала, и потому управление моим мерседесиком взял на себя Костик. Мы едем от его родителей, у которых гостили в эти выходные. Наконец выбрались к ним в гости и рассказали о том, что через четыре месяца он станут бабушкой и дедушкой. А в следующие выходные поедем к моим родителям, радовать новостями и их. Давно же пора.

О беременности мы узнали еще в ноябре, а тайну открываем только в начале февраля, что нам, конечно же, ставят в укор. Но долго сердиться у родителей не получается, радость от предстоящего появления на свет чудесного мальчишки, перекрывает все. И в обратный путь домой мы отправляемся не только окутанные бесконечными поздравлениями, но и с маленьким голубеньким одеяльцем, в которое был закутан маленький Костичек, когда его забирали из роддома. Чудесное одеяльце передала мне по наследству мама моего мужа.

Я прижимаю к груди это сокровище и предлагаю мужу:

– Давай и нашего малыша укрывать этим одеяльцем. Пусть он спит также сладко, как и его папочка в детстве.

Лицо Костика тут же озаряет широкая улыбка. Он поворачивается ко мне, в очередной раз гладит мой уже проявившийся живот и шепчет малышу:

– Я так сильно жду встречи с тобой, сыночек!

– Он тоже этого ждет. – отвечаю я.

И это последнее, что я успею сказать своему мужу тем вечером.

И последнее, что я успею подумать прежде чем в бок нашей машины врезается машина, чей пьяный водитель на бешенной скорости выезжает с примыкающей заснеженной дороги.

Четверг

Костя осторожно заводит меня в нашу квартиру, по которой я за все эти зимние недели, проведенные в больнице, соскучилась. Но весна вошла в свои права, и я вернулась в свой дом. Держа мужа за руку, я медленно сажусь на пуфик в прихожей, и он снимает с меня кроссовки, а после проводит к спальне, где я устраиваюсь на кровати, потому что мне нужен покой. Через полчаса Костик зовет меня на ужин, и мы едим в полной тишине. В такой же ложимся спать.

Утром, когда муж уходит на работу, я перестаю притворяться спящей, ведь всю ночь не сомкнула глаз, так же, как и он. С трудом выбираюсь из кровати и иду туда… в ту самую комнату. Осторожно открываю дверь и захожу внутрь.

Комната пуста.

Единственные вещи, которые в ней находится – это мольберт и баночки с черной краской. Много баночек. А еще с десяток прислонённых к стене холстов, с размазанными по ним кляксами.

Тело прошивает очередной разряд боли.

Не осталось ни детской комнаты, ни детских вещей, ни самого ребенка. Только огромная боль и маленькая черно-белая фотография с УЗИ. Боль, которую не заглушают ни прописанные врачом таблетки, ни консультации с психологом, с которым я не готова делиться тем, что внутри.

Просто не могу.

Нет у меня подходящих слов.

И потому беру один из тех холстов, что еще чист и выплескиваю на него всю боль и все слова, что не могу сказать.

Среда

Ученые пока не могут спрогнозировать, насколько большой может вырасти черная дыра. И вряд ли они смогут сказать, настолько большой может вырасти черная дыра в сердце и душе человека. Настолько большой может стать черная дыра, что теперь живет во мне.

Учёные так и не выяснили, что может находится внутри черной дыры. Никто до сих не знает, что же такого в ней спрятано.

Но я думаю, что черная дыра пуста. Так же пуста, как и мой животик. Так же пуста, как и я, у которой больше никогда не будет возможности родить детей.

Ученые любят давать черным дырам имена, что-то забавное типа «Единорог» или замысловатое а-ля «украшенный темный источник бесконечного творения», что по-гавайски звучит «Повехи». Вот и я дала имя своей черной дыре. Не замысловатое или необычное, а точно отражающее ее суть. Горе.

Ученые говорят, что черные дыры – объекты очень даже древние и их возраст доходит до двенадцати миллиардов лет. Мне только двадцать шесть, но горе мое так велико, что дала бы я ему куда больше двенадцати миллиардов.

Ученые все же пришли к выводу, что у черной дыры есть предел роста и он не превышает 10 миллиардов солнечных масс. Но я уверена, что они ошибаются. Черная дыра в моей груди давно преодолела этот порог и с каждой минутой только растет.

Ученые вроде как говорят, что человек от горя умереть все же может. Но и тут они ошибаются, хоть психологи и солидарны с ними. Как бы сильно я не желала умереть и отправиться следом за моим малышом, мне это не удается. Бог не слышит мои молитвы, не хочет забирать меня к себе и вместо умиротворения в виде смерти, он дарит мне лишь приступы тревоги и паники. А они дарят лишь ложную надежду на то, что мое сердце, сбивающееся с ритма со время приступов, наконец остановится.

Но нет.

Оно все так же бьется.

Воскресенье

Сегодня нам с Костиком удается поговорить. Впервые за несколько недель молчания и стандартных фраз типа «Доброе утро!», «Иди есть» и «Спокойной ночи». Не долго правда, потому что он не хочет меня слушать. Ему больно, и боль его куда сильнее, чем моя. Да, у меня зарастают сломанные кости и пугающе опустевший живот, но ему в десятки раз хуже, чем мне. Его черная дыра куда больше по размерам моей и у нее тоже есть имя – Вина. И ей, как и Косте, двадцать восемь, но двадцать восемь миллиардов.

Мой муж винит себя во всем произошедшем. Ругает себя за то, что не разглядел в ночи выезжающий с прилегающей дороги чёрный автомобиль с выключенными фарами и пьяным водителем. Корит за то, что не смог вытащить меня из машины сам и доставить в больницу чуть раньше на попутках. Ненавидит за то, что не успел спасти нашего малыша.

Я пытаюсь объяснить ему, что он ни в чем не виноват. Он сделал абсолютно все для того, что спасти нашего ребенка. Все и даже больше. Но он и слушать меня не хочет.

А еще он не принимает помощь.

Ни мою, ни друзей, ни родителей, ни психологов, к которым я предлагаю обратиться, потому что одним нам со всем этим просто не справиться. Это нас раздавит.

Но Костя не хочет делиться своей болью со специалистом.

Не хочет он делиться и со мной. И сейчас мы, два человека, которые могли разговаривать друг с другом часами обо всем, которые даже ссорились в формате бесед по душам, но проходивших иногда на повышенных тонах, не можем сказать друг другу и двух слов. Не можем мы сказать их и другим людям.

Но мы находим способ заглушить боль и приступы паники.

Я рисую и баночек с черной краской становится все меньше.

А он пьет и пустых бутылок становится все больше.

Среда

Я возвращаюсь домой куда раньше, чем собиралась, потому что в гостях у Даши мне неожиданно становится плохо. Я говорю ей, что несмотря на начало сентября, жара сегодня стоит такая, что мне дышать нечем даже вечером. Но мы обе знаем, что паника накрывает меня вовсе не из-за этого. Все дело в том, что у Даши уже отчётливо виден красивый животик, из которого скоро появится на свет чудесный малыш.

Мы обе знаем это и обе делаем вид, что это не так, потому я возвращаюсь домой пораньше из-за изнуряющей жары, а вовсе не потому, что завидую лучшей подруге и не хочу тащить это ядовитое чувство в ее чудесную семью и в нашу дружбу. Мой сын должен быть родиться в июне, а ее родится в октябре. Это была бы замечательная мальчишеская дружба, но ей больше е суждено случиться, и чтобы сохранить дружбу нашу, я возвращаюсь к себе. Горевать в одиночестве.

Я собираюсь домой и открываю дверь в пугающе тихую квартиру. Странно. Костик должен был уже вернуться с работы и как обычно начать надираться, но не мне его винить, мои депрессивные картины уже ставить некуда. Каждый из нас справляется с горем как может. Пока мы можем только так. Потом, когда мы оба будем готовы, мы обязательно пойдем к психологу за профессиональной помощью.

Он мне пообещал. А он всегда держит слово.

Еще он обещал избавить меня ото всех страданий и проблем и это слово он решил тоже сдержать, потому что, проходя в комнату, заваленную моими чёрными картинами, я нахожу его валяющим на полу с валяющимся рядом пузырьком от снотворного.

Я замираю, а потом понимаю, что счет идет на секунды и бросаюсь к нему. Бью по щекам, чтобы он пришел в себя, потому что засыпать ему ни в коем случае нельзя, и кричу:

– Сколько ты съел?!

– Весь.

Я выхватываю телефон и вызываю скорую, потом заставляю его разговаривать со мной, не позволяя провалиться в темноту, а он просит наклониться. Я держу его за руку, а он тихонько говорит мне на ухо:

– Так будет лучше, миледи. Не будет ни меня, ни всей этой боли, что я тебе причинил. Ты будешь свободна. От меня и от всего вот этого. Найдешь своего Пашу и будешь с ним счастлива, как и мечтала. Ребенка из детдома возьмете и будет у вас настоящая семья. Такая, которой я тебя лишил.

– Дурачок! Ты – моя семья, я тебя люблю. Что я буду без тебя делать? Ты же мой верный сэр Константин, я без тебя никак.

– Ты научишься… – шепчет он и выпускает мою руку, все же проваливаясь в темноту.

А за окном наконец начитают верещать чертовы сирены скорой помощи, которая ехала слишком долго.

Четверг

Ненавижу это запах. Жуткий больничный запах. Не успела я покинуть больницу после аварии, как снова здесь. И хотя прошло полгода, они кажутся мне неделей. Но в этот раз врачи помогают уже Костику. Они все же успели приехать вовремя. А может это я успела прийти вовремя.

Врачи старательно делают вид, что поверили в россказни о том, что мой муж случайно перепутал тик-так со снотворным и не заметив слопал всю упаковку. И еще более старательно делают вид, что не замечают его алкогольных паров и кучу пятитысячных купюр, которые я рассовываю им по карманам, потому что не хочу, чтобы его таскали еще и по наркологам. Врача я ему сама найду, самого лучшего. И он поможет ему вырваться из порочного круга без причинения себе вреда.

Сегодня, сдобренные огромным количество наличности медики, наконец-то отпускают Костю домой, передавая его мне на поруки. Я рада тому, что мой муж снова будет дома и ухаживать буду за ним я – женщина, которая понимают причины его поступки, а не люди, которые считают его какой-то истеричкой.

В честь возвращения Костика домой, я испекла его любимый клубничный пирог, но он лишь поковырялся в тарелке, а к ужину даже и не притронулся. Не притронулся он и ко мне, с тех самых пор, как привез из больницы меня. Я пытаюсь хотя бы взять его за руку, чтобы хоть как-то наладить между нами контакт, но он быстро ее убирает, продолжая закрываться от меня, продолжая избегать меня. В глаза мне он старается не смотреть. Разговаривать со мной тоже не хочет. К чувству вины, помноженному на два, прибавляется еще и стыд.

И единственное, что он может из себя выдавить, укладываясь спать не со мной в спальне, а в гостиной на диване, это:

– Лучше бы ты дала мне уйти.

Пятница

Я нахожу его в кабинете. Он распахнул окно и пол укрывает ноябрьский дождь. Костя сидит в углу, подтянул под себя колени, и раскачивается из стороны в стороны. Я зову его, но остекленевший взгляд за меня не цепляется. Зато цепляется за мои картины. Костя резко вскакивает и начинает их рвать. Я даже не пробую его остановить. Нарисую новых, черные краски и хосты постоянно прибывают в нашу квартиру, так же, как и бутылки с алкоголем.

Он рвет картины с таким ужасающим остервенением, но в полном молчании. Молчу и я. А что сказать? Сказать нечего. Особенно мне, которая вчера перебила все его бутылки. Он тоже ничего мне не сказал, просто сходил за новыми.

Видимо вот так, косо и криво мы стараемся помочь друг другу избавиться от вредных привычек, но по факту не можем помочь ни друг другу, ни самим себе.

Мы застряли во временной петле, черной и непроглядной, куда не достают фонари, которыми зовут нас к свету друзья и родители. Мы застряли во временной петле, где есть только осень и тоска, горе и вина, краски и алкоголь, боль и ненависть к себе. Мы застряли во временной петле, где каждый новый день еще более колючий, чем предыдущий.

Мы застряли во временной петле.

И даже не пытаемся искать выход.

Вторник

Просыпаюсь оттого, что Костик копошится в шкафу. С трудом разлепляю припухшие от слез глаза и вижу, как мой муж укладывает свои вещи в чемодан.

Заметив, что я проснулась, Костя признается:

– Я так больше не могу. Я должен ухать.

– Надолго? – уточняю я, понимая, что это не просто командировка.

– Не знаю.

– Ты вернешься?

– Не знаю.

– Я могу тебя удержать?

– Нет.

– А как-то помочь тебе?

– Единственное, что мы можешь – позволить мне спокойно собрать вещи и уйти.

И я позволяю ему. Спокойно собрать вещи и уйти. Даже целую на прощание и говорю, что люблю его так. Провожаю его так, словно он просто ушел на работу и вечером вернется. А потом закрываю дверь нашей опустевшей квартиры и реву весь день.

Суббота

Двенадцать недель. Столько я живу одна. Без Костика, который все также живет на съёмной квартире, все также ходит на работу и все также пьет. Но у него все хорошо, он сам мне об этом написал.

Я не могла ответить тем же. Мою жизнь хорошей не назовешь, потому что я одна. У меня больше нет ни сына, ни любимого мужа. Есть только черная дыра и море слез. Мне плохо, и чтобы хоть как-то забыться, я после нового года вышла на работу, тем более декретный отпуск мне не положен, а в офисе меня давно ждут и старательно делают вид, что ничего не произошло, а их директор по маркетингу просто была в очень длительном отпуске. Коллеги прекрасно знают, что даже они не смогут подобрать слов, которые смогут приободрить женщину, потерявшую ребенка и мужа. И я им благодарна, хотя бы в офисе у меня есть иллюзия нормальной жизни.

Днем я тону в работе, вечером – в книжных мирах, потому что картины уже не помогают, а книги становятся моим спасением. Я читаю по три-четыре в неделю, потому в квартире появляется новый книжный шкаф, который с каждой неделей становится все более заполненным. Этот шкаф становится еще и моим лучшим другом, потому что свою подругу настоящую я стараюсь избегать. Не хочу я нести всю свою боль и горе в семью Даши, где подрастают уже двое детишек. И я ей честно в этом признаюсь, как и в том, что пока без слез не могу смотреть на детей и счастливые семьи. Мне больно. Но я обязательно залечу раны, и мы сможем снова общаться не только по смс.

Я ставлю очередную дочитанную книгу в шкаф и собираюсь пойти перекусить, как слышу, что в замочной скважине поворачивается ключ. Я выхожу в прихожую и вижу своего мужа с огромным букетом цветов и валентинкой.

– С праздником, миледи! – поздравляет меня Костя.

Я принимаю подарки и спрашиваю:

– Обедать будешь?

Он кивает, и я приглашаю его на кухню, которая снова становится нашей.

Среда

Я каждый день строю мост. Мост, по которому можно будет пройти через ту пропасть, что возникла между нами после аварии. Каждый день я строю мост, и он уже доходит до середины пропасти. Я хочу продолжить строительство, но мне не удается. Остальную половину должен достроить он, а он никак не начнет. Половина его мостика такая хлипкая и только начала появляться. И тянет ее скорей не к моей части, а на дно. Но я давно догадываюсь, в чем дело.

Когда Костик вернулся, я приняла его тепло, как и он всегда принимал меня. Я понимала, что он ушел от меня, потому что только так мог пережить свою боль. Когда он вернулся, я понимала, что это больше не мой любимый муж, не тот веселый и жизнерадостный Костя, которым он всегда был. Не тот сэр Константин, который всегда был рядом со своей миледи. Скорее это был Константин Викторович – серьезный двадцативосьмилетний директор серьезный фирмы. Но и я больше не была веселой Никой, его миледи. Тоже стала Вероникой Андреевной – серьезным двадцатишестилетним директором отдела маркетинга серьезной фирмы.

Но в душе моей все еще жила та девочка Ника, которая когда-то открыла свое сердце Костику, и эта девочка старалась снова сделать нас счастливыми. Пришла ее очередь бороться за любовь. И эта милая девочка чувствовала, что что-то гложет ее любимого мужчину, потому решилась на серьезный разговор. Она честно спросила у мужа, что его беспокоит.

И он также честно ответил ей:

– Я тебе изменил.

Понедельник

Через несколько дней, в середине июня, будет четвёртая годовщина нашей свадьбы, но никто не будет ее отмечать. Нечего уже отмечать. Месяц назад я собрала вещи и уехала в маленький станичный домик, а сегодня звоню мужу и признаюсь, что мне трудно простить измену и я хочу подать на развод.

Он отвечает:

– Я согласен.

И этот ответ ломает мне все кости в теле одновременно.

Если бы он попросил дать ему второй шанс, я бы его дала, я бы его простила, потому что он ошибся. Ошибся всего раз, потому что был пьян и убит горем из-за того, что мы потеряли ребенка. Это бы даже не он, это была боль, которая хотела хотя бы на минуту затихнуть, и я готова была все простить. Но Костя, больше не пытается бороться ни за меня, ни за нашу любовь, ни за нашу семью.

Медленно доламывает во мне все остальное и его следующая фраза:

– Ника, я должен признаться. Лучше сам. Та девушка, с которой я тогда … В общем, две недели назад она сообщила мне, что беременна и скоро ей рожать.

Телефон просто выпадает из моих рук.

Вторник

Сегодня я еду в центр и покупаю новый телефон, а потом захожу в мировой суд, где подаю документы на развод. Ничего я не собираюсь с ним делить. И хоть он настаивает на том, чтобы я забрала квартиру и его машину, моя же была уничтожена в аварии, я отказываюсь от всего. Дом у меня есть. Бабушкин. Добротный. Мне его хватит. А ездить в машинах, тем более за рулем, у меня давно нет желания.