За мужчиной шли люди с хоругвями, фонарями, иконами, в начале строя четверо несли большую икону на плечах. Молодые, пожилые, дети, женщины с колясками – шли быстрым шагом по обочине.
– По четыре, по четыре! Ровным строем идем! – продолжал махать флажком мужчина.
Шли так быстро, что уже миновали Соньку на лошади, и ей пришлось оглядываться на толпу – кто-то отставал, старушки медленно плелись, опираясь на палочку.
– У вас воды не будет? – подбежал смуглый черноволосый мальчишка, цыганенок, сверкая черными глазами.
– На, на, пей! – снял зеленую флягу с пояса пастух.
Цыган принялся жадно глотать воду, струящуюся из фляжки, вода по губам и подбородку стекала на грудь.
Несколько капель вылил себе на голову.
– Жарко, – отдышавшись, побежал догонять крестный ход.
Глава 5
Спаси и сохрани
Бабушка Валя сворачивала конвертики из блинов, в серединку чайной ложкой клала клубничное варенье. Золотистые конверты заполняли белую тарелку с розоватой каемкой.
Рыжий кот подбежал к пустой миске у двери.
– М-я-я-у.
– Сейчас, Васька, обожди,– обернулась бабушка.
На подоконнике стояла банка с молоком. Васька запрыгнув туда, лапой стал царапать по крышке.
– Ишь, нетерпеливый какой, – отложила бабушка прихватку, залив на сковороду последний блин.
Плеснула в миску молоко, кот тут же подбежал и принялся его лакать.
– Пей, пей, торопыга.
Сняла последний блин, тонкий, словно кружевной и кусочек масла таял на теплом ароматном блинном круге.
Васька запрыгнул на стул, смотря зелеными глазами на аппетитное лакомство.
– Ну, что мне с тобой делать, Василий? – оторвала бабушка половинку блинчика. – Ты бы хоть Соньку подождал… И куда убежала, проказница.
Валентина отодвинула белую шторку. Солнце скрылось. Откуда-то набежали облака.
– Погода-то опять портится.
На крючке висела клетчатая куртка внучки. В углу стояли сланцы и сандалии.
– Босая и без куртки сызнова! – всплеснула руками бабушка.
Подошла к образам, перекрестилась.Огонек лампадки слабо теплился. Рядом лежала засохшая веточка с Троицы.
Валентина раскрыла старую Псалтырь с пожелтевшими страницами:
«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…»
Прочитав псалом, вышла из избы.
Поднялся ветер. Не противясь ветру, на веревках колыхалось белье. Отрывисто лаял пес за сараем.
Бабушка открыла скрипучую дверь в коровник:
– Лежишь, Дубравушка, – погладила она молочную шерсть у коровы.
Корова моргнула длинными белесыми ресницами. Черные глаза масляно блестели.
Валентина села на деревянную табуретку, молочные струи зазвенели о жестяное ведро. Сильными, привычными до любой работы руками, бабушка ловко подоила корову, вскоре ведро наполнилось теплым молоком.
Дверь скрипнула. На пороге стояла Сонька.
***
– Бабушка! – девочка теребила оборку на сарафане. – Давай ведро отнесу!
Валентина молчала.
Вытерла руки о передник, перекрестилась, и с ведром направилась к двери.
Широко распахнутыми глазами Сонька смотрела на бабушку.
– Ба, послушай…
Валентина Федоровна тяжело поставила ведро на железный лист, прикрывающий ванну во дворе. Молоко расплескалось.
– И не стыдно тебе, Сонька!
Девочка подбежала к ведру с молоком, чувствуя себя виноватой.
– Бабушка, я сейчас расскажу… – снова покраснела Сонька, продолжая теребить оборку сарафана. – Там человек… На колокольне… В храме…
– В храме ты сказала? – Валентина встала с лавки. – Слава Тебе, Господи…
Босыми ступнями Соня стояла на траве, переминалась с ноги на ногу.
Молоко стекало по железному листу на траву. Подбежал Васька, задрав голову, стал слизывать лакомство.
Бабушка вздохнула и пошла в дом.
Сонька заглянула в ведро наполовину пустое. Огляделась вокруг, в надежде найти, куда бы вылить молоко. На кирпичном приступке бани стояла стеклянная емкость.
Обрадовалась, остатки уже остывшего молока перелила в банку. Раскачивая ведро, понесла к колодцу, что был за деревянным забором.
Наклонилась:
– Эге-е-е-г-е-е-й!
Повеяло холодом.
Раскручивая ручку валика, с трудом вытянула полное ведро ледяной воды, зачерпнула в кружку. Ледяная вода ломила зубы. Промыла доенку и, облегченно вздохнув, побежала к избе.
*
На столе стояла тарелка со стопкой ароматных блинов, на другой лежали конвертики с вареньем. Клубника нашла дырочку в тонком тесте, и варенье сползло в тарелку.
– Блинчики! – подбежала Сонька к столу, обмакнув палец в варенье.
Бабушка подошла к печи, помешивая рисовую кашу в чугунке.
– Ба! А можно я блинки Марку снесу? – проговорилась Соня, тут же прикрыв рот рукой.
– Кому-кому? – обернулась Валентина.
Щеки Соньки загорелись, она опустила глаза.
– А ну-ка рассказывай…
– Бабушка, он такой… светлый, и глаза теплые-теплые, – только и нашлась, что сказать девочка.
Валентина взяла в руки четки, и устремила взгляд на Богородицу в красном углу.
– Помоги, матушка. Спаси, сохрани и помилуй отроковицу Софию.
Сонька не поняла, о чем молится бабушка. Какой такой страх возник в старой мудрой женщине за 14-летнее чадо?
Валентина понимала, что сказать «не ходи туда», она не могла… Но и идти на поводу у девчонки не хотелось.
Кто он этот Марк? В селе без году неделя.
Бабушка завернула блины в пакет и в вафельное полотенце:
– На, неси!
Поставила зембель2 на лавку.
Глава 6
В прошлом
По малолетке попал, ни адвокатов, ни родителей не было – и на тебе 111 статья. В колонии подростком Марк крестился, стал батюшке помогать. Дед и бабка коммунистами были, весь род – атеисты. Тайно внука никто и не думал крестить.
Отец Евгений раз в месяц приезжал в колонию, беседы проводил, раздавал нательные крестики.
– А твой крест – где? – спросил он однажды Марка, заметив пристальный, вдумчивый взгляд подростка на своем золотом кресте.
– А я не крещеный, – проговорил сквозь зубы.
– Креститься хочешь?
– Хочу, – не раздумывая ответил Марк.
***
Крестили заключенных в озере недалеко от колонии. Солнце освещало зеркальную гладь, плавали утки. Ряска малахитовым ожерельем рассыпалась по воде. Ярко-зеленая трава длинными стрелами тянулась по берегу, затрудняя проход к мостику.
По шаткому мостку дошел отец Евгений до середины озера, наклонился, плавно опуская голову Марка под воду.
– Крещается раб Божий Марк во имя Отца и Сына и Святого Духа… – трехкратно погрузился Марк в холодную воду.
Марк держался за деревянный бортик моста, резко погружаясь. Ноги едва доставали до илистого мягкого дна озера, страх, волнение, трепет, а, вынырнув, над водой, жадно глотая воздух – уже новая жизнь. И все беды, переживания, обиды – пусть растворятся в зеленоватой воде.
***
Невысокий худощавый в выцветшей рубашке шагал по дороге мальчишка лет тринадцати. Марк пылил ногами. Теплая земля согревала босые ступни. Мелкие камни забивались между пальцев. Солнце припекало макушку. Он покусывал тонкий золотистый стебель пшеничного колоса, сжимая очищенные зерна в потной ладони.
Дорога переходила в заросшую бурьяном тропку. Сухая трава сминалась под огрубевшей кожей ног. Колючие сорняки впивались в пятки. Показалась голубая облупленная ограда и ряды железных памятников -крестов.
По памяти Марк нашел могилу в конце кладбища. Крест заржавел и покосился. Он попытался его выровнять – комки сухой земли посыпались на траву. В перекладине креста торчали грязно-розовые искусственные цветы.
Внезапно подлетел и чирикнул воробей. Марк достал из кармана остатки пшеничных зернышек и бросил на землю. Воробышек принялся проворно клевать угощение.
Тут мальчишка уловил знакомый запах махорки. Старческий кашель прорезал тишину. Марк обернулся.
– Ну, здравствуй, внучок. Давненько ты меня не навещал.
– Д-давненько, правда…
Перед ним как живой на скамейке сидел дед Семен, седовласый, с пушистой спутанной бородой, в мешковатой рубахе. Выцветшие зеленоватые глаза внимательно смотрели на Марка.
– Прости, деда… – смутился внук. – А у нас беда.
– Какая беда? Ну-ка, выкладывай.
Воробей, доклевав зерна, подлетел на скамью.
– Батя пьет. При тебе не пил так, дед. Вчера вот мамку побил! В живот…
– За что же бил?
– Да чтоб не рожала, – голос Марка дрогнул, – чем, говорит, дура, я вас кормить буду?!
– Как чем? На нашей-то земле?
– Все мужики, дедуль, в Москве-столице. Там платят больше.
– А сам то, как? Школу не бросил? Малая как, растет?
– Не бросил, – вздохнул мальчишка. – Груня у бабани сейчас…
– Вот оно как, значит, у бабани… – поднялся дед со скамьи, вытирая рукавом глаза. – Держись, внучок. Держись, ты парень крепкий. На стойких и беда ломает шею.
Небо багровело над селом. Марк бежал домой, а знакомый голос с хрипотцой все повторял: «Крепкий, как камень…»
Глава 7
Отец Евгений
Месяца шли. Марк глубоко уверовал в Бога. Читал духовную литературу от отца Евгения. Ждал УДО.
Отец Евгений обещал забрать Марка в город, в свой храм. За время заключения Марк обучился колокольному звону, да так что любой профессиональный звонарь бы позавидовал. Мирскую жизнь не жаловал, все больше уединялся, предавался духовным вещам -иконописи, звону да молитве.