Детали внешнего доспеха отливались из флекси-стали. Гибкий металл с саморегулируемыми свойствами создавался путем объединения на атомарном уровне самых прочных и тугоплавких металлов: иридия, хрома и титана – с самыми пластичными: медью, алюминием и золотом. В громадных плавильнях из карбида гафния, выдерживающего сверхвысокие температуры, металлы возгонялись – минуя жидкую форму, переходили в газообразное состояние. Их пары перебрасывались в криокамеры и, резко охлаждаясь, конденсировались и смешивались, рождая новые молекулярные соединения. Образовавшиеся из этих соединений наночастицы стремились к упорядочиванию и объединялись в наноагрегаты, из которых в процессе стабилизации рождалось новое вещество – флекси-сталь. Она обладала невероятной прочностью и в то же время оставалась гибкой и пластичной. А внедрение в ее структуру высокочувствительных датчиков позволяло ей подстраиваться под любые условия внешней среды.
Покрытие получившегося сплава красителем на основе фталоцианина меди еще больше повышало термостойкость флекси-стали, а ее насыщенный яркий оттенок сыграл немалую роль в том, что одетых в синюю броню солдат прозвали Небесным флотом.
Я отвернулся и снова сел на пол. Подтянул колени к животу, устроил на них голову и закрыл глаза. От холода сводило мышцы, но я заставил себя расслабиться. Нужно отдохнуть перед тем, как за меня возьмутся панцири. При мысли о казни внутри шевельнулся страх. Разум запульсировал одной-единственной жгучей мыслью, рождающей панику и отчаяние. Я попался, меня ждет смерть.
Перед глазами всплывали жуткие кадры военных хроник, на которых роатанцы пытали плененных солдат Керасса. Оторванные конечности, выколотые глаза, зашитые в желудок гениталии. Если панцири были так жестоки с теми, кто всего лишь защищал свою территорию от посягательств, что они приготовили для меня? Удастся ли мне выдержать их пытки и остаться собой? Или я превращусь в обезумевшее, вопящее существо, готовое целовать ноги своих палачей, лишь бы прекратить страдания. Сомнений нет, панцири отыграются за все. И за мое решение, и в целом за успех человечества. Я попытался отогнать тяжелые мысли, но вопреки моей воле разум заполнился образами прошлого. Того рокового дня, что послужил началом событий, из-за которых я сейчас находился здесь. Сколько раз я прокручивал в памяти то дежурство, сколько раз задавал себе вопрос: правильно ли я поступил? Не было ли содеянное мной чудовищной ошибкой? И каждый раз приходил к выводу, что, случись нечто подобное снова, я сделал бы тот же выбор. Воспоминания захлестнули меня, время словно остановилось. И я снова оказался там, на боевом посту земного корабля «Адмирал Бронин».
Та вахта ничем не отличалась от других. Мою группу, состоящую из пятнадцати штурмовиков седьмого уровня, послали патрулировать галактику Инди 41-15, в которой, по слухам, уже пару недель хозяйничали торговцы живым товаром. Они выискивали гражданские корабли, грабили и похищали пассажиров, часть убивали, других оставляли в живых, требуя выкуп у родственников несчастных. Нам надлежало обнаружить их укрытие, задержать и доставить на Землю для последующей передачи межгалактическому полицейскому союзу. Но что-то пошло не так, и едва мы вынырнули из пылевой туманности на границе галактики, как с Роатана – крупнейшей планеты Инди 41-15 поступило требование немедленно покинуть пределы их доминации. Отправив панцирям запрос на развертывание поискового сканера, мы получили отказ и зависли на месте, оставив разбирательства с планетой чиновникам не Земле. Пока ждали решения, развлекались болтовней и дружескими спаррингами. Случайно в разговоре кто-то упомянул, что пару месяцев назад роатанцы не пропустили торговое судно, и то опоздало в порт, потеряв несколько важных контрактов.
Сам не знаю почему, меня это насторожило. И, пользуясь статусом командира группы, я запросил данные о последних изменениях маршрутов на границе с Инди 41-15. Выяснилось, что этот сектор уже четыре месяца пользовался дурной славой и панцири тормозили земные корабли, вынуждая их облетать свою территорию обходными путями. На официальные требования дать разъяснения хранили молчание, посол Роатана на Земле утверждал, что ничего не знает.
Мы проболтались в космосе уже примерно пару недель, когда с Земли начали поступать тревожные вести. Сначала отрубились дальние разведывательные спутники, фактически лишив планету способности контролировать свои рубежи, потом пропала связь с агентами в колониях-поселениях и портах. Напряженность росла, поползли слухи, что панцири стягивают войска к границам буферных зон рядом с колониями людей. Почти ежедневно мы отправляли запросы на возвращение домой, но нам приказывали оставаться на месте. А через месяц на связь вышел командир взвода тактической разведки Даниил Кеплер и попросил – не отдал приказ, а именно попросил – на малой скорости облететь Роатан по гелиоцентрической орбите. На вопрос, что он там ищет, неохотно рассказал о перехваченном сообщении, в котором прозвучало слово «Фоарон». Это противоречило здравому смыслу. Все знали, что Роатан – родительская планета, большую часть население которой составляли недавно вылупившиеся малыши. Разместить на нем грязное тяжелое вооружение означало поставить под угрозу будущее целой расы. Но все же я согласился выполнить просьбу и, не уведомив начальство о перемене дислокации, приблизился к планете.
Из-за густой атмосферной облачности высокочувствительные радары не смогли засечь на Роатане следов магнитного излучателя, я передал данные Кеплеру и получил разрешение возвращаться домой. Однако повинуясь смутному чувству тревоги, терзавшему меня с первых дней дежурства, решил задержаться и облететь планету еще раз. Мне не давала покоя мысль, что мы что-то упускаем. Несколько дней я кружил над Роатаном, игнорируя гневные взгляды своих солдат и осуждающий шепот за спиной. Время тянулось невыносимо медленно, а потом в одно мгновение ускорилось до предела, оставив мне всего несколько минут для принятия решения.
Утром семнадцатого ноября, на тридцать шестой день дежурства, радары корабля зафиксировали в атмосфере Роатана мощнейший электромагнитный всплеск. Сначала я решил, что это реакция планеты на солнечную вспышку, но затем вспомнил слова Кеплера и ощутил, как волосы на голове и теле поднимаются дыбом. Всплеск такой силы мог означать, что на Роатане активировали «Фоарон» – запрещенное во всех галактиках оружие, способное с одного выстрела уничтожить космическое незвездное тело. Снаряд-игла, выпущенный из «Фоарона», легко пробивал планетарную кору и мантию и, достигнув ядра, взрывался. На первой стадии оружие испускало импульс, формирующий в космосе противоположно заряженные черные дыры, на второй создавало космические струны, стабилизирующие червоточину. На третьей посылало сквозь проходимую кротовую нору магнитные волны, которые глушили всю электронику и вырубали орбитальные оборонные спутники атакованной планеты, и на релятивистской скорости запускало снаряд.
За считанные секунды в моей голове развернулась картина происходящего. Я прикинул дальность полета снаряда и понял, что Роатан – идеальная площадка для тех, кто задумал нанести удар по Земле. Защитный комплекс планеты был оснащен резервными источниками питания, в случае отключения система перезагружалась в течение двух минут. Но за это время снаряд «Фоарона» успевал достичь границ галактики Млечного Пути. Мы успевали обнаружить его, но не успевали сбить. Я кинулся в рубку, запросил срочную связь с Землей, но приборы молчали. Я попытался снова, задействовал одновременно все каналы, послал даже сигнал бедствия, на который обычно приходил незамедлительный ответ. Все было без толку, Земля не слышала моих призывов.
Я оглянулся на собравшихся в рубке товарищей. По их испуганным серым лицам, понял, что они думают о том же. Нечто необъяснимое и жуткое происходит прямо сейчас. Они застыли в немом ужасе, глядя на меня, и каждый думал о своей семье. И тогда я принял единственно возможное, как мне казалось на тот момент, решение. Активировал боевую систему корабля и выпустил по Роатану семь залпов мощных ракет, предназначенных для уничтожения тяжелых бомбардировщиков и военных крейсеров. Нанес превентивный удар по позиции вероятного противника, реализуя древний, как сама война, принцип: победит тот, кто ударит первым. Взрывы снарядов суммарной мощностью в сотни тысяч мегатонн полностью выжгли пятую часть планеты и спровоцировали экологическую катастрофу, на долгие годы сделав Роатан непригодным для жизни.
Внезапный треск переводчика вернул меня в настоящее. Наверное, блуждая в омутах памяти, я что-то пробормотал вслух, и биолингвист решил, что требуются его услуги. С трудом поднявшись, я снова заходил по камере. В мыслях еще витали обрывки прошлого, но я не хотел концентрироваться на них. То было самое тяжелое для меня время. Полное не только душевной, но и физической боли. Под давлением роатанских политиков меня взяли в обработку спецслужбы. Они избивали и пытали меня, стараясь выбить признание, что напасть на Роатан мне приказал кто-то из враждующих с ними рас. Подозревали хтирийцев и воинственный Керасс. Расследование затруднялось еще и тем, что оскорбленные панцири не пускали земных экспертов на погибшую планету, объясняя свою скрытность соблюдением траура.
Не найдя доказательств измены, меня отпустили. Несколько месяцев я провалялся в больнице, потом предстал перед трибуналом, который принял решение лишить меня статуса человека и навсегда выдворить с планеты. Земляне хотели любой ценой сохранить мирные отношения с панцирями, поддерживали их, рисовали на лицах и телах семицветный флаг Роатана. Охотно и долго каялись, публично призывая правительство распустить Небесный флот.
Впрочем, были и те, кто верил мне.
Даниил Кеплер до последнего боролся, пытаясь добиться повторного рассмотрения дела, и именно ему я обязан тем, что в конечном итоге мне сохранили жизнь. Он дважды давал показания в суде и призывал межгалактическое сообщество не игнорировать очевидные факты. Но общественность осталась глухой. Внезапный сбой спутниковых систем, на несколько минут погрузивший Землю во тьму, признали халатностью техников, сбор войск роатанцев у приграничных зон объяснили учениями. Мир зажил по-прежнему, забыв о недавних угрозах.
А я лишился всего.
Переводчик снова затрещал, и я вытащил его из уха. Крошечная капля казалась горячей в озябших пальцах, и, не желая расставаться с теплом, я сжал руку в кулак. От холода ныли мышцы, хотелось есть, пить и в туалет. И если последнее уравнение я решил, справив нужду в решетчатую дыру в углу куба, то все остальные переменные оставались неизменны. Было понятно, что панцири не собираются облегчать мою участь обеспечением бытового комфорта, и я не хотел доставлять им радость своими просьбами. По крайней мере, сейчас, пока я еще могу держаться. Время, когда воля оставит меня, неизбежно наступит, и не стоит приближать его ради куска белкового концентрата.