50
Какое-то время Женя размышляла. Василий в это время беседовал с дворником Ботвеевой о последней в городе забастовке. Рабочие сахарного завода требовали поднять зарплату на десять копеек и уволить мастера Ерохина, который избил до полусмерти мальчишку-весовщика. Лукашины пообещали зачинщиков забастовки уволить, а в случае невыхода на работу к понедельнику, уволить целую смену. Женя слушала лениво, думая о своем, но в какой-то момент фамилия Лукашиных резанула слух.
– Василий!
Так некстати прерванный Василий даже закашлялся от неожиданности.
– Едем к Лукашиным!
Четырехэтажный особняк Лукашиных располагался на центральной улице города. Жене долго пришлось звонить у парадного входа, прежде чем массивная, изукрашенная золоченой резьбой дверь открылась. Швейцар хмуро оглядел потерявшее парадный шик платье гостьи.
– Что вам угодно, барышня? – наконец разомкнул он пухлые губы.
– Передайте молодым господам, что барышня Арсеньева хочет поговорить с ними о судьбе знакомого им господина Вольфа.
Дверь вновь захлопнулась, и Жене долго пришлось стоять на крыльце под лучами набирающего силу солнца. Наконец появился слегка подобревший швейцар, сообщил, что молодые господа уже встали и приглашают Евгению Александровну отведать кофею.
Поднявшись на второй этаж, Женя прошла в гостиную молодых Лукашиных, где горничная и в самом деле подала ей чашечку бразильского кофе и домашней выпечки печенье. Женя вежливо пригубила кофе и подумала о бифштексе с картошкой и о густой вкусной сметане. Позавтракать сегодня так и не удалось.
– Какими судьбами?! – громко обрадовался вошедший в гостиную Иван. Несмотря на малую разницу в возрасте, выглядел он гораздо старше брата и массивнее был раза в два. Иван увлекался боксом, в то время, как страстью младшего Дмитрия были автомобили. Усы у братьев, впрочем, были одинаковые: соломенного цвета с тщательно подкрученными кончиками.
– Несчастье у нас, Иван Георгиевич! – перешла сразу к делу Женя. – Господин Вольф пропал!
Она рассказала о пожаре в театре, о котором Лукашины уже слышали, о прогулке по городу, которую они совершили с Элен и закончила описанием ночной погони, в которой Вольф отвлек на себя внимание нападавших.
Пока Женя говорила подошел Дмитрий. Несмотря на умывание, выглядел он заспанным. Скорее всего, братья до полуночи играли где-то в преферанс.
Услыхав, что половину утра Женя провела в полиции, братья выразили ей сочувствие и велели горничной подать пирожные.
Жене не хотелось пирожных. Еще раз словесно пережив вчерашние и ночные приключения, она разволновалась и даже всплакнула, описывая те ужасы, которых насмотрелась в полицейском морге. Более сочувственный Дмитрий вызвал горничную с валериановыми каплями. Пока их лили в рюмку из розоватого стекла, и уговаривали Женю выпить, Иван мрачно мерил шагами гостиную.
– Вы рассмотрели нападавших, Евгения Александровна? – наконец спросил он. – Смогли бы узнать?
Женя молча кивнула. Конечно, за два раза она успела рассмотреть нападавших. По крайней мере, двое их них участвовали в ее собственном похищении, о чем Лукашиным она не сказала.
– Похожи они на обычных бандитов?
– Я так редко вижу обычных бандитов, что не рискну сравнивать, – сказала Женя. – Оборванцами, во всяком случае, они не были. Может быть, мастеровые…
– А как насчет революционеров? – у Дмитрия разгорелись глаза. Похоже, история произвела на него впечатление. – Возможно, они перешли к активным действиям? Стреляли в градоначальника… Возможно, они хотят выкуп за Вольфа?
– Кто у нас якшается с революционерами? – задумчиво произнес Иван.
– В гимназии есть кружок. Телеграфист со станции иногда листовки печатает, да Поливанцев все носится с идеями коллективного хозяйства!
– Поливанцев? – переспросил Иван – Ему-то зачем?
– Он съездил в Европу и решил, что в Российской империи не те методы хозяйствования. У себя в имении он внедрил европейские методы, а для всех остальных он предлагает революционные.
– Я был о нем лучшего мнения! – сообщил Иван. – В следующий раз не сяду с ним играть. Но, если все-таки не революционеры, а просто бандиты? Кто у нас знаком с Яшкой-цыганом?
– Да все его знают! Половина наших с тобой рабочих его лучшие друзья! А хорошо было бы с ним встретиться! – задумчиво продолжал Иван. – Вот бы кто свел…
– Да кто ж тебя сведет, если: рабочие сейчас злые,.. – Дмитрий внезапно замолчал и уставился на Ивана. Иван крутил ус и столь же внимательно смотрел на брата. Какое-то время в комнате было тихо, потом Женя не выдержала:
– Какие прогнозы насчет забастовки, долго она продлится? Как ваш папенька полагает?
– А папенька в отъезде. Насчет сырья хлопочет, – сообщил Дмитрий. Иван оставил в покое усы, зато принялся покачиваться с каблука на носок и что-то напевать под нос.
– И что же, большие убытки будут, если удовлетворить требования рабочих? – не отставала Женя.
– Да, как сказать! Если потом сахар продать с толком, так и перекрыть можно?! – Дмитрий смотрел на брата с надеждой.
– Да, а потом папаня вернется и так нам перекроет по шеям!
– Так это он потом сделает. Вань, ну что ты ломаешься, как сдобный пряник?! Когда еще удается поразвлечься! Может, и в самом деле, Вольфу подсобим?
51
Поскольку сам владелец сахарного завода Георгий Лукич Лукашин был в отъезде, воспрепятствовать успешному завершению забастовки он никак не мог. Иван, как старший, вызвал к себе представителей рабочего комитета и подписал бумаги об увеличении заработной платы рабочим завода на десять копеек. Что касается увольнения мастера, Лукашины предложили компромиссный вариант: отец пострадавшего паренька взыскивает с мастера расходы на лечение сына. Обрадованные неожиданной уступкой администрации представители рабочего комитета особенно упираться: не стали. Взамен за подъем зарплаты Иван попросил рабочих раздобыть адреса явочных квартир городских революционеров обеспечить встречу с людьми Яшки-цыгана.
Поскольку Женя покидать территорию Лукашиных не собиралась, братья вынуждены были пригласить ее к завтраку, за которым говорили, в основном, о внезапном исчезновении Утицына. В Улатине ходили об этом самые загадочные слухи. Поскольку изобретатель исчез вместе со своим аэропланом, местные обыватели делали самые фантастические предположения о том, что Утицын вылетел в Санкт-Петербург на встречу с государем императором. Нашлись даже очевидцы, лично наблюдавшие взлет биплана, на котором кроме Утицына находился еще и шеф городской жандармерии господин Деневой. Именно поэтому убийством градоначальника, дескать, занимается не жандармское управление, как положено, а полиция. Господин Деневой должен был ходатайствовать о придании изобретению Утицина статуса военного, и о строительстве в окрестностях Улатина завода по производству военных аэропланов.
Всю эту чушь Женя выслушала с большим интересом и даже, в свою очередь добавила масла в огонь, высказав предположение, что Утицин, очевидно, вылетел за границу. Иван и Дмитрий с жаром погрузились в прогнозы относительно будущего воздухоплавания. Иван считал, что будущее – за управляемыми воздушными шарами, Дмитрий же считал, что в будущем просто научатся временно отключать гравитацию. Когда Женя робко заикнулась о возможном использовании, методик, описанных в народных сказках: «обернулся соколом и взлетел», братья ее безжалостно высмеяли.
Плодотворный обмен мнениями был прерван появлением представителя стачечного комитета, который во-первых сообщил, что людей Яшки-цыгана в городе нет уже около двух недель, в связи с чем городские преступления ограничиваются в основном, пьяными драками. Яшка отбыл в вояж к теплому морю с большей частью своей шайки, а уцелевшее звено навещает более крупные, чем Улатин города. Что касается революционного движения, то местные его представители слегка ушли в тень, из-за приезда боевиков из Санкт-Петербурга, скорее всего и устроивших убийство градоначальника. Один из столичных пытался повлиять на ход забастовки, присоединив к экономическим еще и политические требования, но рабочие сахарного завода вытолкали его взашей. Они опасались, чтобы забастовка не переросла в вооруженное столкновение с властями, как раз накануне осеннего сезона, когда многие рассчитывали хорошо заработать. В заключение, представитель рабочего комитета предоставил список квартир, где обычно заседали революционеры.
Обрадованные Лукашины поднесли доносчику стаканчик и пообещали лично ему набавить к зарплате еще пару копеек.
– Ну, что же, теперь в полицию? – спросил Иван, но Дмитрий яростно замотал годовой.
– Зачем полиция? Развезет только дело да еще спугнет бандитов! Давай возьмем егерей да и прокатимся по квартирам сами!
– А, если у них бомбы? – спросил более осторожный Иван. – Все ж таки, столичные! Как бы они Вольфа не убили во время штурма!
–Господа, – вмешалась Женя, – у меня есть скромное предложение!
52
По центральной улице города катила три извозчичьи пролетки, набитые людьми… "Лукашины гуляют!" – а завистью говорили обыватели, глядя на набитую веселыми барышнями первую пролетку. Во второй сидели сами братья, а из третьей неслись звуки гитары, там сидели цыгане из пивной Ечипанова и пара мрачных лукашинских егерей.
«Сейчас напьются и на охоту поедут!» – со знанием дела сказал булочник разносчику. «Известнее дело: баре!» – поддакнул той.
Грохоча по мостовой, промчались пролетки через центр и свернули в предместье. Вспугивая грязных кур, подлетели к крошечному домику, остановились. Из первой пролетки высыпали барышни, со смехом, с шутками устремились к двери и остановились: двери, не было. Дверной проем с закопченным косяком открывал внутренность дома, откуда явственно тянуло гарью.
Женя, стоявшая в группке барышень, поняла, что не узнала при свете дня собственную тюрьму, в которой, впрочем, пробыла совсем недолго.
– Едем дальше! – подал знак Иван.
Барышни, уже без улыбок, загрузились в пролетку. Вначале Женя чувствовала себя среди них неловко, хотя в пансионе мадам Зизи сама мадам (за отдельную, естественно, плату) ее соответствующим образом накрасила и подобрала гардероб. Если вначале Женя опасалась, что во время проезда по городу ее увидит кто-то из знакомых, и потому пониже опускала поля шляпки, то потом поняла, что на лицо никто не смотрит. Пялились на обнаженные плечи, на глубокие декольте, посыпали барышням воздушные поцелуи.
Лукашины старательно изображали пьяных. Иван клевал носом, Дмитрий время от времени пытался подпевать цыганам.
На втором адресе бандитов не оказалось. Открывшая на звонок старуха в засаленном переднике, подслеповато заморгала глазками и едва устояла на ногах, когда в дверь ворвалась стайка барышень. Барышни шмыгали по квартире, громко выкрикивая имя Михаил Андреевича, которому якобы сделали подарок друзья.
– Ах, вы ж, шлюхи подзаборные! – старуха быстро пришла в себя, схватила в руки полотенце и принялась хлестать уворачивающихся барышень. – Пошли вон отсюда!
Убедившись, что в квартире кроме злобной старухи больше никого нет, барышни в организованном порядке отступили. Старуха гналась за ними до самой пролетки (где на нее прикрикнул один из егерей), после чего подняла крик, призывая в свидетели соседей.
Под свист и гиканье пролетки отъехали. Разбуженные старухиными воплями соседи радостно приветствовали барышень или же проклинали (в зависимости от принадлежности говоривших к мужскому или женскому полу).
Слегка запыхавшаяся Женя потерла ушибленный старухиным полотенцем локоть. Одна из барышень протянула ей флакончик дешевых духов.
– Приложи холодное, не так болеть будет!
Вторая со знанием дела осмотрела локоть:
– Полоса осталась. Дать тебе пудры?
Женя подумала, что некоторые из ее благородных подруг могли бы поучиться, милосердию у падших женщин Улатина.
53
Чтобы добраться до третьего адреса, ехали минут сорок. Одноэтажный дом с задвинутыми, не смотря на яркий солнечный день, ставнями стоял несколько в стороне от других строений. Когда барышни с уже привычным шумом высыпали из пролетки, Иван подал знак цыганам: вначале грянула гитара, потом заныла скрипка.
Барабаня в дверь, барышни закричали хором: «Михаил Андреевич!» – и когда дверь открылась, две красотки со смехом повисли на шее у появившегося мужчины. Ошеломленный градом поцелуев часовой отступил, и веселый десант без труда проскользнул в дверь. Но вслед за этим раздался дружный женский визг. Пришлось притаившимся за спинами барышень егерям, сметая зацелованного часового, спешно врываться внутрь. Загрохотали выстрелы.
Ругаясь, на чем свет стоит, вооруженные револьверами Лукашины, тоже ринулись на штурм дома. Но героизм братьев не понадобился: разъяренные стычкой егеря (один из которых оказался задет выстрелом) уже сами скрутили второго часового. Перепуганные стрельбой барышни сбились в кучку в углу комнаты, а Женя уже стояла на коленях возле крепко связанного Вольфа, сражаясь с его путами. Дмитрий бросился ей на помощь.
– Барышни – вон! – коротко приказал Иван. Питомицы мадам Зизи очень охотно бросились к выходу. Тем временем цыгане втащили в дом первого часового, еще не очухавшегося от нанесенного ему удара.
Дмитрий с трудом справился с ремнями. Вольф был в сознании, но очень слаб: две, наспех перевязанные раны говорили о перенесенных им испытаниях.
– Евгения Александровна, Дмитрий, помогите господину Вольфу дойти до пролетки! – сумрачно велел Иван. Он был крепко не в духе. Не совсем удачный штурм, ранение егеря, раны Вольфа – все это заставило старшего Лукашина поигрывать желваками. – А ну-ка, посадите его! – велел он, показывая на стрелка. Егерь и один из цыган усадили часового на табурет, но Иван не успел приступить к допросу: вернулся брат.
– Ты что, Вань?! Сматываться надо, пока остальные не подъехали! Мы же с тобой на охоту собрались, так поедем! Отвезем этих двоих в охотничий домик и там поговорим на досуге!
Старший Лукашин вынужден был согласиться с доводами брата. Раненного егеря перевязали парой поданных барышнями платков, наскоро связанных пленных погрузили в пролетку и забросали одеждой. Иван потеснил на козлах кучера, егеря и цыгане набились в ту же пролетку, грянула гитара…
Пока Лукашины занимались его врагами, смертельно бледный Вольф втолковывал Жене неразумность поездки к доктору.
– Вы же не хотите проблем, Евгения Александровна? Я сейчас за себя не отвечаю, могу доктора повредить ненароком! Слухи пойдут нехорошие! Поедемте к вашему священнику.
– Но Лукашины…
Сил у Вольфа оставалось немного, поэтому он слегка прищурил один глаз и посмотрел на Женю тяжелым взглядом пиратского капитана.
К пролетке подбежал запыхавшийся Дмитрий:
– К Святкину поедем или в больницу?
– Дмитрий Георгиевич, господин Вольф желает лечиться у отца Федора!
– У этого шарлатана? – удивился Дмитрий. – Помилуйте Вольф, у нас вполне приличная больница!
– Я полагаю, кладбище у вас тоже вполне приличное? – тихо спросил Вольф.
– Дмитрий Георгич, не нужно волновать раненного! Доктора Святкина можно будет вызвать и на хутор! Поедемте туда!
Лукашин недоуменно пожал плечами, но перечить не стал. Пролетки вместе доехали до моста через овраг, потом Иван расплатился с барышнями, и все разъехались в разные стороны. Барышни вернулись в пансион. Старший Лукашин отправился в Улатинский лес, где у них были охотничьи угодья. Дмитрий же велел кучеру проселочными дорогами ехать в сторону Арсеньевки.
– Чего они от вас хотели, господин Вольф? – спросил Лукашин, заботливо придерживая Вольфа под локоть.
– В конечном итоге такие люди всегда хотят денег.
54
Когда Лукашин и отец Федор вносили Вольфа в избу, Пальма прыгала вокруг с неистовым лаем. Вольф морщился, косился на Дмитрия и шепотом просил отца Федора отогнать собаку. Но всегда послушная Пальма так и вилась под ногами, норовя цапнуть незваного гостя. Жене пришлось оттаскивать собаку и сажать ее на цепь возле конуры.
На лай собаки выскочила Элен, увидев окровавленного Вольфа, заплакала, по-детски растирая по щекам слезы. Вольф сердито прикрикнул на нее, а отец Федор еще и добавил:
– Неча реветь, Ленка, тащи горячую воду! А ты, Женька живо за травами на чердак сгоняй! Щас будем лечить вашего волча… – бросив короткий взгляд на Дмитрия, закончил: – Вашего Вольфа.
– Позвольте я помогу!
Очарованный незнакомкой Дмитрий кинулся помогать Элен. Поскольку у отца Федора летней кухни не было, печь топилась прямо во дворе. К тому моменту, когда Женя спустилась с чердака, Дмитрий внес в избу ведро с горячей водой, и отец Федор заварил траву.
– Вы бы пока прогулялись! – посоветовал он Лукашину. – Ленка, займи гостя!
Против своего выдворения вместе с иностранкой гость не возражал. Женя осталась ассистировать отцу Федору. Отмочив резко пахнущим раствором повязки, священник сказал:
– Терпи, волчара, сейчас будет больно!
Не смотря на то, что повязки от кожи отстали, но они присохли к ранам, и, когда отец Федор рывком оторвал полотно, Вольф коротко охнул.
– Не будешь подставляться! – сурово сказал священник, рассматривая раны. – Женька, тащи мазь!
– У вас против серебра есть что-нибудь? – по-прежнему морщась, поинтересовался Вольф.
Отец Федор задумался.
– Как ты переносишь деготь? – наконец спросил он.
– Какой давности?
– Да уж не новый.
– Давайте попробуем!
Женя немедленно была послана в чулан за дегтем. Пробегая, она успела заметить, как Дмитрий энергично размахивает руками, живописуя хорошенькой иностранке прелести жизни в провинции.
Деготь был доставлен и отец Федор принялся аккуратно заполнять им раны, чередуя со слоями прошлогоднего меда. Вольф бледнел, краснел и покрывался потом. Женя наблюдала за процедурой с тихим ужасом, но не вмешивалась. Она подозревала, что в округе никто больше не возьмется лечить оборотня.
Когда раны вновь были перебинтованы, и Вольф с блаженным вздохом откинулся на подушки, он спросил:
– Что Элен успела натворить?
– Да пустяки! – ответил отец Федор. – Крыс развела!
– На Улатин движется чума! – взволнованно сообщила Женя. – Чердже выходил и сказал, что ее еще можно остановить!
– Чердже вступает в переговоры? – изумился Вольф. – Что вы с ним сделали, святой отец?
Священник заверил его, что перерождение беса происходило без его (отца Федора) личного участия. Он всего лишь приструнил крыс, чтоб не шастали вокруг ульев, да запретил домовому выходить днем. Правда, он позволил Ленке разжигать огонь в печи, да и то только, чтоб без дела не сидела. Думал еще болото осушить, но не успел: Элен от регулярных поджогов перешла к проливанию слез, за коим занятием ее и застали.
– Что там с чумой?! – напомнила Женя.
– Во-первых, нужна Элен. Во-вторых, поможете, отче?
– Я-то помогу…– ответил отец Федор, но не помешает ли нам молодой Лукашин? Женя, ну-ка, позови его!
Дмитрий не без сожаления прервал разговор с новой знакомой и вошел в избу. Обнаружив Вольфа значительно повеселевшим, он взглянул на отца Федора с невольным уважением.
– Слава Богу, вам легче! – обратился он к Вольфу. – Отвезти вас в Арсеньевку или пока оставить здесь?
– Отец Федор обещает меня поднять на ноги как можно быстрее, так что я, пока останусь. Дмитрий Георгич я благодарен вам с Иваном Георгичем за спасение!
– Какие пустяки! Мы так, немного развлеклись! Ну-с, я вынужден буду вас оставить, спешу в охотничий домик. У нас нынче гости.
55
После того, как пролетка отъехала, Вольф сполз с кровати и перебрался к столу. В ответ на протесты Жени он возразил:
– Если бы не серебро, я вообще был бы уже здоров! Отче, давайте, не мешкая, приступим к делу! Элен!
Появилась хмурая Элен. Она старалась не смотреть на Вольфа. Ей определенно было неловко за неудачный поход в театр. Но Вольф был настроен вполне благодушно:
– Чержде, энето ву?
– Деста.
– Садись!
Элен осторожно присела на краешек стула. Очень заметно было, что она волнуется: она то и дело теребила складки платья. Вольф прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, потом заговорил певуче, по-эделасски, меняя интонации с просительной на угрожающую. Во дворе залаяла собака: нервно, визгливо, с поскуливаниями. Отец Федор сердито откашлялся, погладил бороду, что-то забормотал беззвучно.
Жене показалось, что по мере того, как Вольф продолжал говорить, что-то и менялось в комнате. Например, стало заметно холоднее, словно июль внезапно сменился ноябрем, появилась промозглая сырость. Вольф говорил, а изо рта его вырывались струйки пара. Элен внезапно закашлялась и кашляла очень долго. Отец Федор даже осенил ее крестом, после чего кашель прекратился. Зато между столом и широкой печью появилась напоминающая человека тень. Четкая, словно от большого фонаря, но висящая без всякой опоры в воздухе. Тень одетого по-городскому человека: в мешковатых штанах, в пиджаке, в лихо заломленном на затылок картузе. У ног человека сидела тень крысы: с остреньким носом и длинным хвостом. Усики крысиной тени дрожали.
Вольф перешел на шепот. В такт рубленым слогам эделасских слов обе тени колебались, но не исчезали. Не переставая шептать, Вольф начал подавать знаки отцу Федору: махал руками, складывал пальцы в крест, дергал себя за ухо. Отец Федор хмурился, продолжал беззвучно шептать молитвы, но вмешиваться не спешил. Наконец Вольф задохнулся и умолк.
Тени перестали колебаться. Более того, крыса явственно поползла в сторону Жени, и тогда отец Федор словно нехотя взмахнул рукой, от пальцев его оторвалась сиреневая искра, доползла до тени и взорвалась целым сиреневым каскадом. Вторая искра врезалась в силуэт человека и погасла.
Вольф рывком вскочил со стула, встал перед тенью, подняв руки перед собой, словно пригвождая ее к месту. Отец Федор неспешно поднялся, подошел и смачно плюнул в тень. Тень сгинула.
Вот тут Вольф начал падать и, если отец Федор не подхватил бы его, ударился бы об угол стола. Священник вместе с подскочившими сестрами потянул горе-колдуна к кровати. Едва отдышавшись, Вольф сказал отцу Федору с нескрываемым удивлением:
– Ну, падре, работать с вами – одно удовольствие! Убивать нечисть одним плевком?..
Священник улыбнулся одними глазами
– То-то же, бойся меня! – сказал он вполне серьезно. – Не дай Бог, кто из сельчан пожалуется на тебя!
– Я кроток, как ягненок! – заверил его Вольф, и с наслаждением откинувшись на подушки, добавил: – Дохлый ягненок.