Шёл Никола весь день. Снегом хрустел, с птицами переговаривался – теперь-то знал, что они его понимают. Так до Лукошка и добрался, заночевал у добрых людей, тех, что их с Волькой тогда приютили. Они же и рассказали, что Волька из Амбарного воротился да успел уже в новый путь отправиться.

Вышел Никола ещё до рассвета – путь до Еловой лежал не близкий. Утро выдалось морозным. Даже после рассвета небо осталось тёмным и мрачным, будто какую обиду затаило. Ветер свистел меж деревьев, бил в лицо.

Когда солнце село, небо разразилось мелкой снежной бранью, вымещая всю обиду на несчастного Николу. Колючие снежинки, хлестали по лицу, ветер срывал шапку и пробирался под тулуп, а позже и вовсе повалил с ног. Никола отполз с дороги, притаился за елью. Замёрзшими пальцами достал Захарову свечу, раздул огонь. Пальцы болезненно отогревались. Аромат мяты уносил в тепло родного дома к маминой глиняной кружке, а в ней – тёплый чай. Эх, закрыть бы глаза и проснуться дома. Но что-то шевельнулось. По правую руку. Никола вздрогнул. Посветил. В шаге от него, припорошенная снегом, лежала лиса. Посмотрела она на Николу, а как поймала взгляд, уронила голову и больше не поднимала.

Забыл Никола про свои невзгоды, осмотрел лисичку – ран на ней не было, видать, замёрзла, бедолага. Но жизнь в ней ещё держалась. Поднял он мягкое тельце, снег смахнул, положил к себе на колени. А сам в сак полез, нашёл носки, что Валентина связала. Передние лапки в один носок укутал, задние – в другой, затем аккуратно за пазуху лисичку пристроил, собрался с силами и пошёл. Теперь уж точно до Еловой дойти нужно.

К ночи пришёл. Ещё не все дома в деревне спали. И в Волькином огонёк трепыхался. Прошёл Никола мимо лениво бурчащей будки, мимо снеговика, постучал в дверь. Открыла Дарья, заохала, засуетилась.

– Баня у меня ещё не остыла, иди отогревайся, а я тебе чаю и еды разогрею.

– Тут у меня, – Никола показал лису.

– Живая? – ахнула Дарья.

– Еле-еле.

– На печку клади, я присмотрю.

Согрелся Никола, поел да разомлел совсем. Лиса с печки выглянула, моргнула жёлтыми глазами и положила голову.

– Я её тёплым молоком напоила, – сказала Дарья. – Жить будет, только лапами не шевелит пока. Видать, отморозила.

– Спасибо, – поблагодарил Никола и за себя, и за лису.

– Как же ты в такую бурю в дороге-то очутился?

– Вышел рано, ещё до снегопада, вот и попался. А Волька тоже в пути?

– За него-то я не волнуюсь, – Дарья глянула в окно. – Он-то со снегом договорится. А вот Сергей, надеюсь, переждёт бурю в тепле.

И Никола надеялся.

Лёг он на печь, лисичка к животу прижалась, так и проспала всю ночь. А утром стала пробовать на лапки вставать, да не сразу у неё вышло.

– Не стихнет до вечера, – сказала Дарья, глядя в окно. – Сиди до завтра.

Только перед закатом снег перестал. Никола воды натаскал, снег почистил, вернулся к ужину, глянул на печку, а там пусто. Только носки его тёплые лежат, а на них – пара рыжих волосков.

– Куда ж ты слиняла? – вздохнул он. – Не окрепла ведь ещё.

Утром попрощался Никола с Дарьей, Сергею и Вольке приветы передал, в гости звал. И ушёл.

Солнце всю дорогу ему попутчиком было, но с ним до дому не дошло. По темноте Никола в Градолесье вошёл. Праздничные огоньки встречали его во дворах и окнах соседей. Красиво. Птицы приветствовали вечерней трелью.

А вот и он – любимый терем со светлыми окошками. Снежная шапка на треугольной крыше, дымок, ползущий вверх навстречу звёздам. А вокруг – лес: ели, сосны, прикрывающие собой оголившиеся осинки и дубы. Никола вдохнул морозно-копчёный хвойный воздух.

– Никола-Бок вернулся! – прозвенели голоса соседской ребятни.

Никола махнул им и вошёл в дом.

Отец расхохотался, раскинул руки и обнял сына. Мать выбежала из кухни, тоже бросилась в объятия.

– Вернулся! – всхлипнула она.

– Как обещал, к празднику, – улыбнулся Никола. – Работы, поди, много на завтра?

Мать улыбнулась.

– Да тут у меня помощница объявилась, – шепнула она. – Работящая – своих дел по горло, а ещё и мне подсобить успевает. И это при том, что руки на морозе повредила.

– Кто же это? – в горле у Николы пересохло.

– Да ткачиха молодая к нам на время подселилась. Говорит, срочно нужно гобелен для жениха закончить. Мы и не отказали в крове.

– И кто жених? – сглотнул ком Никола.

– Поди и сам знаешь, – донеслось с лестницы.

На ступеньках стояла Прасковья. Заяц сидел у неё на руках, обёрнутых тряпицами.

– Ну, будешь свой заказ смотреть?

Она спустилась, подала тканевый рулон. Заяц уже тёрся у ног хозяина. Никола разложил гобелен на столе. Вслед за знакомыми ему сценами шло продолжение: мишка живёт в цирке, Никола несёт за пазухой лисичку, вместе они на печи спят, а в конце – Никола с Прасковьей за руки держатся да в глаза друг другу смотрят ровно на том месте, где сейчас в действительности и стоят.

Никола взял в свои руки замотанные Прасковьины ладошки.

– Я уж думал, не увижу тебя больше.

– Испугалась я. Увидела в твоём гобелене, что при смерти буду, вот и решила, что по твоей вине. Сбежала. А дорожка, как ни петляла, всё одно к тебе привела. Оказалось, это без тебя я бы погибла.

Погладил Никола её по рыжим, как лисья шерсть, локонам, расцеловал обмороженные пальцы.

На следующий день весь городок праздновал Смену года и судачил, что Никола-Бок на ткачихе рыжей женится. Где невесту нашёл, спрашивали одни. По Сусекам походил, отвечали другие, там и ухватил.